Текст книги "Статьи"

Автор книги: Николай Лесков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 85 страниц)

<ЛИТОВСКАЯ ЖЕЛЕЗНАЯ ДОРОГА>
С.-Петербург, вторник, 16-го октября 1862 г

К числу предприятий, приобретающих с каждым днем большую популярность, принадлежит Литовская железная дорога. В нашей газете было уже несколько статей, которые могли познакомить читателей с сущностью этого предприятия. Теперь, когда проект новой железной дороги, следует полагать, близок к осуществлению, всякая весть, всякий факт о ходе предприятия не лишены интереса. Вот почему с особенным удовольствием спешим поделиться сведениями, полученными из местности, в которой производятся изыскания к устройству проектируемой дороги.

Для большей связи, считаем нелишним напомнить читателям ход дела с момента юридического заявления идеи о литовской железной дороге. Моментом этим следует считать день 27-го марта настоящего года, когда литовские землевладельцы: князь Друцкий-Любецкий, г. Скирмунт, князь Владислав Сангушко, князь Роман Сангушко, граф Тарновский, г. Теодор Бобр-Пиотровицкий, граф Иван Тышкевич[22]22
  Тышкевич, главный наследник огромного состояния графа Ивана Тышкевича, (должно полагать) не откажется занять место покойного дяди в ряду учредителей Литовской железной дороги.


[Закрыть] (недавно умерший), флигель-адъютант Е<го> И<мператорского> В<еличества> князь Петр Витгенштейн, граф Август Замойский, он же, в качестве опекуна малолетных графов Потоцких, и г. Ян-Завиша подали прошение на имя бывшего главноуправляющего путями сообщений, генерал-адъютанта Чевкина, об исходатайствовании им разрешения соорудить железную дорогу между Белостоком, пунктом на Петербургско-Варшавской железной дороге, и Волынью. Главноуправляющий 7-го июля в ответ на прошение учредителей сообщил им, что последовало высочайшее разрешение приступить к изысканиям по устройству литовской железной дороги, без обеспечения, однако, со стороны правительства просимой гарантии. Ввиду этого последнего обстоятельства, – лицу, облеченному доверием учредителей, предстояло или воздержаться от ведения дела впредь до получения от них полномочия, или же, не теряя времени, немедленно приступить к изысканиям, с личною за них ответственностию до той минуты, пока большинство голосов учредителей решит, отказаться или не отказаться от предприятия. Понятно, что изыскания были начаты, а между тем наступил день 7-го сентября, крайний срок, в который должно было высказаться решение учредителей, и большинство голосов, как и следовало ожидать, решило в пользу дальнейшего ведения дела. Изыскания начались в конце августа, а к 30-му сентября были уже окончены 192 версты, более чем половина всей линии. Именно от Дубровицы до Пинска, на протяжении 70 верст, и от Пинска до Пружан, на протяжении 120 верст. Оставалось затем пространство от Пружан до Белостока с Беловежскою пущею, для прохода чрез которую не получено еще разрешения со стороны министерства государственных имуществ. Вот почему работы, открытые с двух сторон, от Белостока и от Пинска, сомкнутся в Беловежской пуще, как скоро получится ожидаемое разрешение. Сколько мы слышали, местная палата государственных имуществ доставила весьма благоприятные данные касательно проведения железной дороги чрез заповедную пущу, и, вероятно, к окончанию изысканий, производимых с таким успехом, не встретится затруднений. Если позволение министерства состоится на днях – вся работа в поле будет окончена не позже 15-го ноября. Погода, как нам пишут из Пинска, необыкновенно благоприятствует работе: но главным поводом ее успеха все-таки сама местность. Она до такой степени ровна, что, при вычерчивании профилей, не приходится встречаться даже с незначительными бугорками, несмотря на то, что масштаб в профили для вертикальных отметок принимается в десять раз больший, чем для горизонтальных расстояний! Но интереснее всего пространство от Дубровицы до Пинска. Тут-то именно и находятся пресловутые болота, благодаря которым и у нас, в Петербурге, кое-что знают о Пинске. Но жестоко можно было б ошибиться, полагая, что эти болота окружают самый город: здесь только низменный берег, заливаемый всякую весну, а иногда и осенью (но редко) вследствие разлива Пины, Струменя и многих рукавов, образующих близ города целую водную сеть. Этот низменный берег (почти) то же, что левый берег Днепра под Киевом, Десны под Черниговом, Сожи под Гомелем и Березины под Бобруйском. В Пинске, на пространстве левого берега Пины, придется устраивать весьма значительную насыпь, но отнюдь не ради каких-либо болот, а единственно по поводу весеннего разлива Пины и Струменя, возвышающего нормальный горизонт этих рек (не менее) до 9 футов. Вследствие этого насыпи нужно будет сообщить высоту приблизительно до двух сажен на протяжении всей ее длины, то есть на пространстве 28-ми верст, ибо сама местность не более полусажени выше обыкновенного горизонта реки. Эта-то насыпь составит единственную более серьезную работу на всей линии Литовской железной дороги. Южнее Нечатова, по направлению к Дубровице, затруднений в техническом отношении не предвидится: вся местность до Дубровицы, за исключением одного Марочного болота, представляет все удобства к сооружению железной дороги. О местности на север от Пинска и говорить нечего: она до такой степени ровна, что почти можно укладывать рельсы без предварительных земляных работ. Дело обойдется без больших мостов, выемок и насыпей, усложняющих и замедляющих сооружение почти всякой железной дороги. Хотя изредка встречаются незначительные болота, но подпочва на всем пространстве самый крупный песок. Жители Пинска с особым удовольствием встретили мысль об устройстве насыпи чрез низменный берег Пины. Они говорят, что этим приобретется возможность навсегда осушить и предохранить от разлива реки огромную площадь местности под самым городом, – местности, в которой теперь собирается только плохое сено, а в охотничью пору находит безопасное убежище множество дупелей и бекасов.

Собственно в Пинске работы уже закончены и даже, сколько нам известно, сделано обозрение р. Припети, книзу от Пинска, до села Бережцы, лежащего при совпадении р. Припети с Стырем. Ниже этого пункта редко все-таки реже бывают затруднения в плавании судов и пароходов: но зато плавание между Пинском и Бережцами сопряжено с постоянными трудностями, так что, кажется, самой компании, которая возьмет на себя устройство дороги, придется исправить и эту часть реки. Главные затруднения заключаются в частых заворотах реки, отмелях и отсутствии бичевников. Воды тоже немного, хотя, в сущности, ее более, чем нужно было бы для удобного плавания: она расходится многими рукавами по лугу, без малейшей пользы для кого бы то ни было. При пересечении всей местности большой насыпью представится возможность собрать все рукава, находящиеся вокруг Пинска, в одно русло под мост на железной дороге и образовать значительную реку, шириною около 60 сажен. Чтобы вода, пройдя под мост, опять не разветвлялась по лугу, пришлось бы устроить, от Пинска до устья Ясиолды, более или менее обширные плотины или сделать с правой стороны реки непрерывные бичевники, в особенности там, где берега очень низменны. Такая работа обошлась бы, без сомнения, весьма дорого. Но что же выиграет Пинск, даже при устройстве железной дороги, если свободное судоходство между ним и Киевом не будет обеспечено во все продолжение навигации? До сих пор мало обращали внимания на этот вопрос, а между тем, при издержке и во сто тысяч рублей, можно было бы сделать уже весьма много. Правда, эта сумма весьма почтенная: но, ввиду необыкновенно выгодных последствий от подобной работы, будущие акционеры литовской железной дороги, вероятно, не призадумаются над затратою, сколь значительною она ни показалась бы. Мы имеем право думать, что акционерное общество, которое предполагают составить названные нами учредители, будет свободно от расходов, какими блистают книги Главного общества российских железных дорог, вроде классических премий Колиньону и другим достойным их сотоварищам (Колиньон получил 125 тыс. руб.). Будущее акционерное общество будет зато гораздо менее связано в полезных затратах, к числу которых нельзя не отнести устройство удобного судоходства между Пинском и Киевом.

Вот вкратце очерк настоящей деятельности учредителей проектируемой железной дороги. Всего пятнадцать человек работает над изысканиями и над собиранием статистических данных. Часть зимы пройдет в составлении проекта, который будет окончен не ранее 1-го февраля. К 20-му же февраля должны будут съехаться в Вильно учредители для окончательных совещаний и для представления проекта на утверждение правительства.

Мы считаем лишним распространяться о необходимости литовской железной дороги. Теперь пора уже вспомнить, что в этой части империи все пути сообщения направляются почти исключительно с востока на запад. До сих пор ничего не сделано в пользу сообщения юга с севером, а между тем, как было уже сказано в нашей газете, большинство произведений южных местностей, преимущественно сырые продукты, транспортируются в Англию, главную потребительницу наших произведений. Соединение Белостока с Пинском железною дорогою будет началом новой длинной линии, направляющейся от Петербурго-Варшавской железной дороги к Черному морю. Вот почему на литовскую железную дорогу отнюдь не следует смотреть, как на предприятие, преследующее исключительно местные интересы: нет, оно неизбежно отзовется и на всей юго-восточной половине империи.

Мы неоднократно повторяем, что нам нужны железные дороги. Они – лучший союзник всех совершаемых и предполагаемых реформ в нашем отечестве. Но слово не есть еще дело. А потому учредители литовской железной дороги заслуживают полного уважения общества за фактическую инициативу в вопросе соединения севера с югом, в вопросе, от разрешения которого Россия вправе ожидать благотворных последствий.

<МЕРЫ ДУХОВНОГО НАЧАЛЬСТВА К НРАВСТВЕННОМУ ОБРАЗОВАНИЮ НАРОДА>
С.-Петербург, среда, 25-го апреля 1862 года

Тульское епархиальное начальство в недавнее время обнародовало в своем органе гласности, что при тамошней семинарии, по благословению местного преосвященного, молодых людей семинаристов приучают к произношению, экспромтом даже, поучений и проповедей на данный случай или на тему, добровольно избранную самим оратором, с тем непременным условием, чрезвычайно важным и доныне едва ли где-нибудь строго соблюдавшимся, чтобы будущие духовные пастыри церкви излагали свои поучения и речи популярным, самым понятным и доступным разумению простолюдина языком. Как доказательство того, что эта давно желанная мера хорошо прививается в семинарии, “Тульские епархиальные ведомости” напечатали у себя одну экспромтом сказанную воспитанником речь о том, “какой тяжкий грех называть иконы Богом, молиться им, как Богу живому, и вообще обожествлять священные изображения”.

Не знаем, в какой мере семинарии других губерний последуют этому прекрасному примеру и насколько практикование молодых людей в ораторском искусстве и в ведении духовных бесед с простолюдьем будет применимо в тех краях, где господство рутины держится еще в прежней незыблемости. Но мы все-таки видим здесь шаг вперед и действительно шаг к лучшему. Но вот еще другой, тоже самим духовным начальством обнародованный документ, свидетельствующий еще о новом пути, которым благочестивое духовенство наше предполагает действовать на народ для достижения своих пастырских целей.

Начальник Пермской губернии донес министру внутренних дел, что, по соглашению его с местным преосвященным, признано особенно полезным произносимые в губернии замечательные проповеди печатать в губернских ведомостях, в тех видах, что эти ведомости получаются во всех волостях у крестьян государственных и временнообязанных, и проповеди, в них напечатанные, могли бы заменять, в некоторой степени, известный недостаток книг для народного чтения. Между тем помещение всех подобного рода статей в губернских ведомостях затрудняется по случаю отдаленности от Перми духовно-цензурных комитетов (ближайший находится в Москве), без разрешения которых они, по существующим узаконениям, не могут быть напечатаны в местной газете. Губернатор просил г. министра исходатайствовать, чтобы позволено было небольшие статьи духовного содержания помещать в “Пермских ведомостях” с одобрения местного епархиального преосвященного, собственно в уважение отдаленности Пермской губернии от мест, где учреждены духовно-цензурные комитеты. В том соображении, что проповеди духовенства могут оказать благотворное влияние на мирный и нравственный ход крестьянского дела и что просмотр этих проповедей местным епископом составляет вполне достаточное за них ручательство, тайный советник Валуев дал ходатайству пермского губернатора надлежащий ход, и Святейший правительственный синод 28-го февраля текущего года распубликовал циркулярно указами, чтобы епархиальные архиереи, по усмотрению своему, разрешали печатание проповедей в губернских ведомостях по ходатайствам о том местных гражданских начальств. Достоинство этой меры, кажется, ясно говорит само за себя, и уже теперь заранее определился тот характер, которым будут проникнуты статьи этого рода в губернских ведомостях. Остается только желать, насколько это возможно, чтобы этот, так сказать, новоизбранный путь находился в гармоническом сочетании своих основ с теми, которые должны служить руководящею нитью при первом способе нравственного просвещения народа.

<МНЕНИЕ РУССКИХ ЕВРЕЕВ “О ВОЗМОЖНОСТЯХ”
С.-Петербург, суббота, 19-го мая 1862 г

– ВОЗМОЖНОСТЬ ЖЕНСКОЙ ЭМАНСИПАЦИИ НА ДЕЛЕ. ОПЫТ В КАЛИНКИНСКОЙ БОЛЬНИЦЕ. – БАШКИРЫ И МЕЩЕРЯКИ КАК ОБРАЗЦЫ ДЛЯ РУССКИХ ЭМАНСИПАТОРОВ. – СВЯЩЕННИК КОНСТАНТИН СТЕФАНОВИЧ. – КАК БУДЕТ ИДТИ ДАЛЕЕ ВОПРОС О ЖЕНЩИНАХ, ИМЕЮЩИХ ПРАВО ЛЕЧИТЬ?>

Мы всегда давали огромное значение практическому уму русских евреев и были уверены, что они лучше нас знают все сферы русской жизни, не исключая и той очарованной среды, которой современными писателями даровано исключительное право именовать себя “русским народом”, народом, одаренным свойствами, которых никак не поймешь, если не снизойти на одну ступень умственного и нравственного развития с этим народом. Русские евреи отлично знают и народ, и власти, и порядки, какие где нужно провести, и пружинки, какие где нужно подставить, и потому очень нелишне иногда прислушаться к некоторым их воззрениям. Замечено, что они стоят в стороне от русской жизни, а со стороны ведь многое виднее. Русский еврей, когда ему нужно что-нибудь сделать, обыкновенно не стесняется тем, возможно или невозможно, по существующим условиям, то, к чему он стремится, и не падает духом от первой неудачи, а ищет других мер, других средств, и из ста дел в девяносто девяти почти всегда успевает. Спросите его, как он добился своего, когда это, по нашему мнению, невозможно? Он пожмет плечами с улыбкой, выражающей и сожаление, и презрение к вашей несообразительности, и скажет: “невозможности нет!” Ответ замечательный и беспрестанно встречающийся в разговоре с евреями западного края. Мы невольно вспомнили еврейское мнение о несуществовании невозможного, увидав женщин, имеющих право лечить, тогда как ученые персоны еще до сих пор продолжают доказывать невозможность обучения русских женщин медицине. Кто же устранил эту невозможность для женщин, получивших право лечить других и право существовать, ни от кого не завися? Вам, читатель, будет очень трудно угадать, кто это обделал. Вы, следуя логическим соображениям, конечно, можете подумать, что это дело усилий гг. Антоновича, Писарева, Бибикова и других лиц, известных в литературе независимостью своих взглядов на положение женщины. Вы подумаете, что они своими сочинениями увлекли пылкие умы наших соотечественников, что те бросились по начальству, и… наши женщины и девушки уже не будут более страдать от стыда, рассказывая мужчине такие вещи, о которых женщине неловко говорить со сторонним мужчиной. Нет, читатель! Ни Антонович, ни Писарев, ни Бибиков, ни все другие российские писатели ничего подобного не пробудили в русском обществе, где вопрос о женской эмансипации развивается только в приятных разговорах и непременно между холостыми мужчинами и замужними женщинами, целый век собирающимися удалиться от своего супружеского очага “под сень струй” с Хлестаковым в современном роде.

Нечего ожидать никакой эмансипации, пока русское общество не станет обществом нравственно развитым, пока его не станут занимать вопросы посерьезнее и попрактичнее вопросов, поднимаемых людьми, не знающими действительной жизни ни с какой стороны, и, наконец, пока у него не вырастет поколения женщин, не способных целую жизнь только рисоваться своими мнимыми несчастиями да искать скандалов. Истинный прогресс в женском вопросе у нас начинается с Востока, из Азии, и начинается не сегодня уже; но мы этого не замечали. Устранение невозможности иметь в России женщин, способных лечить, принадлежит совсем другим либералам, мещерякам и башкирам, которые не знают ни одной статьи Бибикова и Писарева. Эти “дикие сыны степей” прежде нас согласились, что женскую стыдливость нельзя называть ложным стыдом, как величают ее медики и материалисты. По ходатайству башкир и мещеряков, оренбургский и самарский генерал-губернатор 20-го августа 1860 года снесся с советом здешнего воспитательного дома о предложении женщинам родовспомогательного отделения учиться распознаванию сифилиса и, обучась этому делу, приехать к башкирам и мещерякам, которые во время учения женщин вызвались давать им средства на содержание. Из учениц родовспомогательного отделения Олимпиада Ласкова и Дарья Афанасьева изъявили желание учиться распознаванию сифилиса и были определены в калинкинскую женскую больницу, где преимущественно пользуются женщины, страдающие любострастными болезнями. Начальство калинкинской больницы и ординатор, которому довелось руководить Ласкову и Афанасьеву, не ограничились объяснением им признаков распознавания, но дали им возможность познакомиться и с лечением болезни. Олимпиада Ласкова и Дарья Афанасьева получили свидетельства, предоставляющие им право рапознавать и лечить сифилис наружными средствами. Место их в калинкинской больнице, на счет тех же башкир и мещеряков, заняли Марья Журавская и Надежда Курганова, которых учили еще повнимательнее, так что после экзамена у помощника инспектора по медицинской части учреждений Императрицы Марии г. Персона эти две женщины получили аттестаты, предоставляющие им право лечить сифилис меркуриальными средствами и другие “легкие болезни под наблюдением врача”. 1-го января 1862 года, опять на счет тех же башкир и мещеряков, поступило в калинкинскую больницу восемь женщин (Романова, Савина, Ромзай, Самохвалова, Демидова, Борхман и еще две, имен которых мы не знаем); эти еще учатся и подают довольно хорошие надежды. Очень недавно одна из них, молодая девушка, делала, под наблюдением ординатора, вскрытие весьма болящего венерического нарыва и произвела эту операцию рукою, изобличающею твердость и опытность. Таким-то образом делаются прогрессивные и либеральные дела: башкиры и мещеряки захотели иметь женщин, способных лечить, и невозможность обучения медицине русской женщины исчезла. Башкиры и мещеряки, в качестве эмансипаторов, не вопили, не метались, не неистовствовали, а предложили нашим же здешним женщинам средства учиться, и число охотниц каждый год увеличивается. Башкиры дают из своих общественных средств каждой ученице, пока она находится при калинкинской больнице, по 28 рублей в месяц на содержание, не подвергают их никакой стеснительной опеке, дают им учиться свободно, отвозят на свой счет в войско и обеспечивают там жалованьем. Вот и все дело башкир и мещеряков, указывающих мятущемуся русскому обществу, как эмансипируют женщин те, кто в самом деле хочет помогать женской доле, не воспитывая в ней фрин, для которых первое побуждение животного чувства законнее всякого нравственного начала. Но мещерякам и башкирам принадлежит еще та заслуга, что они сумели устроить дело, которое, по мнению других, невозможно (для других, при том образе действий, оно действительно было бы невозможным), и башкирские женщины, конечно, должны крепко уважать свое общество, которое уже привезло им четырех ученых лекарок да еще приготовляет восемь. Но мы, с своей стороны, обязаны публично поблагодарить тех просвещенных и гуманных лиц, которые, уважая интересы человечества, вышли из узкой рамки форм и дали пансионеркам башкиров и мещеряков средства выучиться лечению. Лица эти: главное начальство калинкинской больницы и помощник инспектора по медицинской части учреждений Императрицы Марии, д-р Персон, экзаменовавший учениц в присутствии шести экспертов и выдававший им аттестаты с правом лечить сифилис и другие легкие болезни под наблюдением врача. Кто умеет хорошо понимать положение этих лиц, тот должен дать надлежащую цену их благородному делу и запомнить их честные имена, давшие нам право бросить господам, отрицающим возможность обучения женщин медицине, не фразы, а живой факт, уничтожающий их теорию. Если и этого им мало, то уж лучше перестать говорить, а поступать так, как поступают опередившие мещеряки и башкиры. Неприятно, конечно, такой просвещенной и самобытной нации, каковы мы, по толкованию некоторых наших писателей, идти по следам восточных варваров, ну, да что уж делать! Кому жаль своих женщин, тот за этим не остановится, а начальство калинкинской больницы и д-р Персон, без сомнения, останутся верными своим благородным началам, пойдут своею дорогою дальше и дальше и помогут нам доказать, что везде все возможно, где общество идет к своим целям без фраз и фарсов, твердо, честно и решительно. Желаем от всего сердца, чтобы общество наше не забыло благородных людей, выучивших женщин леченью, и не дало бы перегонять себя башкирам и мещерякам во всем так, как они обогнали нас в открытии женщинам средств к независимому положению.

Поговорив о калинкинской больнице, мы не можем не сказать еще нескольких слов о священнике этого заведения Константине Петровиче Стефановиче и о двух лицах, которых мы не имеем права назвать. Мы уже говорили, что в калинкинской больнице лечатся почти одни сифилитички, а этой болезни подвергаются и работницы, и очень молодые женщины, сделавшиеся жертвою увлечения к нездоровому человеку, и молодые девушки, ни в чем не повинные (зараженные от житья с больными женщинами), и, наконец, большею частию женщины, тайно или явно промышляющие развратом. Священник калинкинской больницы Константин Петрович Стефанович, наблюдая душевное состояние больных, размещаемых по видам болезни, без всякой сортировки их профессии, нашел, что в больнице происходит то же самое, что давно замечено в тюрьмах, то есть что женщины, промышляющие своим развратом, разрушительным образом влияют на нравственность своих больных соседок, примиряя их с мыслию о своем промысле, при котором возможны и праздность, и мнимая независимость, и удовольствия. Г. Стефанович, с помощию одной дамы, имя которой, к сожалению, мы не вправе назвать, отыскали для выздоравливающих отдельное помещение в здании больницы и в этом помещении оставляют всякую женщину, которая пожелает оставить прежнее ремесло. Сюда доставляют им работу и из выручаемых за работу денег уплачивают долги, которыми хозяйки опутывают несчастные жертвы общественного разврата. К этому расчету приступают очень благоразумно, сверяют записки со стоимостью выданных нарядов и не позволяют эксплуатировать бедных женщин. Потом стараются поднять их нравственно и, освободив от желтого билета, пристраивают к честным занятиям. Все это дело ведут священник Стефанович и дама, об имени которой мы не говорим. Кажется, всем бы радоваться… так нет! Нашелся артист, который, по любви к искусству, учинил донесение, что в больничном здании, где не положено жить никому, кроме больных, живут здоровые, “кающиеся”; но, к счастию, донесение попало в честные руки, которые возвратили его доносчику с замечанием, способным отнять охоту к приятному занятию доносами.

Итак, теперь пока в одной калинкинской больнице эмансипируют женщин не на словах, а на деле. Там же хлопочут заменить всех фельдшеров фельдшерицами, и в одном отделении эта прекрасная мера уже приведена в исполнение. Остановятся ли все эти благие начинания in statu quo,[23]23
  В прежнем положении – Лат.


[Закрыть] или им суждено будет идти далее – Бог весть! Судя по людям, сумевшим согласиться на такое дело без всякого шума и ведущим его до сих пор скромно и твердо, мы хотим верить, что они не остановятся на одних фельдшерицах, но пойдут далее и будут виновниками дарования русскому обществу того, в чем оно сильно нуждается, то есть женщин-врачей. Затем желаем успеха христианскому делу священника Стефановича и его достойной уважения сподвижницы; желаем им расширить круг своей деятельности и за стены калинкинской больницы, а советам больниц – подумать о той пользе, какую принесло бы отдельное содержание сифилитичек, промышлявших развратом, от сифилитичек, заболевших случайно. Содержать их вместе столь же вредно, как вредно содержать вместе мальчика, укравшего яблоки, с злостным банкрутом. Мы полагаем, что правительственное вмешательство в это дело, которое для многих кажется пустяками, было бы нелишним, а достичь этого в самых небольших больницах очень нетрудно…