Название книги: Пессимизм, как философская доктрина

Audiatur et altera pars — этого требует элементарная справедливость. Мы вообще мало склонны вдумываться в нашу жизнь, взвешивать ее дурные и хорошие стороны, сравнивать связанные с нею состояния благополучия и неблагополучия, и скорее готовы жить со дня на день, принимая жизнь такою, как она есть. Если нам и приходит иногда в голову мысль оценить наше существование по степени испытываемых нами удовольствий и страданий, то мы спешим отогнать ее, частью потому, что считаем точку зрения личного благополучия праздною и несогласною с нашим достоинством, но гораздо чаще вследствие смутного опасения сделать подобным размышлением жизнь свою еще более тошною и невыносимою. Вообще же, в мировоззрении нашем господствует странный оптимизм, нередко отзывающийся маниловщиною. Большинство из нас твердо убеждено, что если бы не было того, другого и третьего, а, напротив, было четвертое и пятое, так хорошо бы жилось на свете, или же, что стоит только перебиваться изо дня в день, и рано или поздно какое нибудь счастие непременно перепадет на нашу долю: либо в лотерею выиграем, либо дядя умрет и наследство оставит, либо у всех соседей хлеб градом побьет, а у нас урожай будет сам-пятнадцать. Притом лотерейный выигрыш представляется нам столь же вероятным, как и связь счастия с 200,000 — несомненною (200,000 — это, по курсу, как раз тот полумиллион франков, который В. Гюго требует для каждого человека и предвидит в результате человеческой цивилизации!). С другой стороны, те из нас, которые более искушены жизнью и размышлением, давно махнули рукой на личное счастие и даже на возможность счастия для всех своих современников вообще, но зато упорно верят в возможность счастия на земле, по крайней мере, для более или менее отдаленных потомков наших, и в осуществление его, посредством дружных и рационально направленных усилий всех людей к устранению зла. Стоящие на этой точке зрения ближние наши, конечно, не согласятся признать в человеке маленького божка, ради счастия которого земля существует, хлеб родится, сияет солнце и сверкают звезды. Тем не менее, дурные привычки нелогического мышления, всосанные с молоком матери, привитые школою и жизнью, так крепко сковывают наше мышление, что нам почти невозможно допустить, чтобы несчастие было неизбежным условием существования человека на земле. Бессознательным постулатом нашего жизненного мышления является мысль, будто человечество представляет телеологически замкнутое в себе целое, не имеющее целей вне себя и даже не допускающее, хотя бы в воображении, иных целей, кроме так или иначе понимаемого собственного благополучия. Таким образом, на гамлетовское „to be or not to be“ мы отвечаем: „не быть или быть счастливым“, и жизнь, в предельном понятии ее, кажется нам тождественною со счастием; отрицание же достижимости счастия, по меньшей мере отдаленными потомками, представляется нам, наоборот, чем-то совершенно абсурдным и чудовищным, каким-то логически недопустимым отрицанием жизни и ее смысла, отрицанием основы всякой деятельности