Текст книги "Статьи"

Автор книги: Николай Лесков

О ВЛИЯНИИ РАЗЛИЧНЫХ ВИДОВ ПОЗЕМЕЛЬНОЙ СОБСТВЕННОСТИ НА НАРОДНОЕ БОГАТСТВО
Е. Маслова. Казань. 1860

Автор предлагаемой книги, г. Маслов, сочувствуя общественному стремлению к решению вопроса о наиболее законной и наиболее выгодной форме землевладения, поставил себе задачею представить публике “Исследование выгод различных видов поземельной собственности в отношении размеров и степень их влияния на народное хозяйство”. Автор в коротком вступлении к своему сочинению сознает принятую им задачу очень трудною, требующею продолжительного научного изучения западных хозяйств и долголетней практики; он находит, что сложность вопроса о поземельном владении и постоянная разработка этого вопроса, при разнообразии условий, под которыми может быть рассматриваемо хозяйство, до такой степени затрудняют решительные выводы, что он с робостью приступает к своему труду, повергаемому пред лицо пытливых общинников и собственников на 139 страницах разгонистой печати, свидетельствующей о весьма низком состоянии типографского искусства в Казани.

Сочинение г. Е. Маслова “О влиянии поземельной собственности на народное богатство” разделено им на две главы или, лучше сказать, на два отдела. Первый из них, занимающий в книге 33 страницы (с 6-й по 40-ю), посвящен изложению видов землевладения; здесь изображены общинное владение, мызничество и фермерство, а также указаны их относительные выгоды и невыгоды. Вторая глава, или второй отдел, трактует о собственности и ее значении по величине участков; ему посвящены остальные 99 страниц книги, и им она и оканчивается.

Общинное землевладение или поземельная собственность – два живые вопроса нашего времени, возбудившие так много споров между своими сторонниками и в особых книгах, и в современной журналистике, находят себе довольно решительный приговор в первом отделе робкого труда г. Е. Маслова. Г. Е. Маслов решительно за поземельную собственность; он доказывает ее преимущество пред общинным владением: 1) неблагоприятным влиянием общинного владения на народное хозяйство; для чего выписывает из “Journal des économistes” 1849 года (Moreau Desjones “Patrie”) статистические цифры возрастающей производительности земли во Франции со времени заменения общинного владения личным, и 2) указывает на то, что доводы защитников личной собственности в нашей литературе владеют большей убедительностью, и, наконец, говорит, что, по его мнению, “нет нужды колебаться в выборе предположения (чего?) и личная собственность, как более полезная и рациональная, должна восторжествовать”. Автор находит, что “здесь, то есть в его книге, не место приводить pro и contra[150]150
  За и против – Лат.


[Закрыть] общинного владения”, и приводит только мнение известного знатока земледельческой экономии Леонса де Лаверня, утверждающего, что для успехов сельского хозяйства необходимо совершенное уничтожение общинного владения землею, оставив этот вид владения только в отношении мест, нужных для общественных прогулок, как это сделано около Лондона. Признавая за Леонсом де Лавернем известный авторитет в деле западноевропейской земледельческой экономии, мы никак не можем понять, почему г. Е. Маслов, давая место выписке из “Essai sur l'économie rurale ets. L. de Lavergne”, отказал в нем некоторым из русских мнений, высказанных pro и contra общинного владения в наших журналах последнего времени. Если б г. Е. Маслов писал самостоятельное исследование систем землевладения и чувствовал в себе так много смелости, что видел в своей книге поучение русскому народу, желающему выяснить себе понятие о лучшем виде землевладения, тогда это было бы несколько понятно; но как он не взял на себя такого смелого дела, а вызвался только с робостью представить публике “Исследование выгод различных видов землевладения”, то, по нашему крайнему разумению, мнения многих наших соотчичей, стоящих pro и contra общинного владения, непременно должны были получить место в книге, издаваемой с тою целью, которая руководила г. Е. Маслова. Мы смело думаем, что вопрос о землевладении для России еще вопрос не совсем решенный и что в книге, имеющей целью исследование систем землевладения, вовсе не лишнее мнение многих наших землевладельцев, писавших pro и contra общинности. Мы уверены, что ни замечательное рассуждение г. Кавелина (“Атеней” 1859 г., № 2), ни мнения г. Иванова (“Рус<ский> вест<ник>” 1858, авг<уст>, кн<ига> 2-я), ни взгляды г. Колмогорова (помещен<ные> в октябр<ьской> книжке нашего журнала за 1858 г.) еще не сказали последнего слова по этому вопросу и что общество все ждет этого слова и клонится то в ту, то в другую сторону. Мнение большинства то за общину, то за частную собственность, и задача современного исследователя систем землевладения, по нашему крайнему разумению, должна заключаться именно в представлении публике беспристрастного и полного перечневого очерка существующих мнений иностранных и русских мыслителей об этом предмете, с указанием их достоинства и недостатков и с изложением мнений о их неудобоприменимости. Мы не сомневаемся, что такой полный перечень мнений по вопросу о землевладении, изложенный толково, систематически и беспристрастно, был бы очень полезен в настоящее время, когда люди, интересующиеся этим вопросом, смотрят на него с какою-то болезненною нетерпеливостью, в каждой статье ждут последнего слова и, не слыша его, только путаются в соображениях. Статей, написанных pro и contra общинного владения, наконец, так много, что человеку, не занимающемуся специально вопросом о способах землевладения, решительно невозможно уследить, как и куда двигают этот вопрос современные русские писатели, и потому их главный характер воззрений, главные мысли русских об этом деле, по нашему мнению, должны бы найти место в русской книге, повествующей о влиянии различных видов собственности на народное богатство.

Тогда такая книжка могла бы оказать большую услугу всякому человеку, интересующемуся вопросом о поземельной собственности и, представляя ему результат исследования этого вопроса, давала бы известную возможность решать себе вопрос о землевладении по идеям, выработанным человечеством под разносторонними взглядами. Когда мы брали в руки книгу г. Маслова, мы ожидали встретить в ней именно такое полное определение всех выгод и невыгод одного вида землевладения перед другими; но мы обманулись в своих ожиданиях. Виды землевладения, общинный и собственнический, в ней почти вовсе не описаны: в ней только рассказано несколько давно известных фактов, указывающих на увеличение производительности земли после перехода ее из общинного владения в частную собственность, и то с не исчезающим во всяком слове сторонничеством за собственность.

Говоря о видах обработки собственной земли, без личного участия в том самого собственника, автор довольно ясно и положительно доказал преимущества фермерского хозяйства перед половничеством, и это, конечно, составляет одно из лучших мест первого отдела его книги, очевидно теряющей от своего слишком сжатого изложения и уверенности, что все решенное для самого автора – бесспорно и для всего общества, которому назначена служить книга о влиянии различных видов поземельной собственности на народное хозяйство.

Здесь не можем также не указать автору на один его промах, способный, по нашему мнению, ввести читателя в заблуждение относительно взгляда французских крестьян на землевладение и хозяйство (стр. 32 и 33). “С одной стороны, говорит автор, расположение крестьян к собственности, с другой – сознание ее несостоятельности вытесняют эту систему (половничество) более и более из народного хозяйства”. Как это понимать: в одно и то же время и стремление к собственности, и сознание ее несостоятельности? Если “сознание несостоятельности” относится не к собственности, а к системе половничества, то зачем же не выражаться яснее, не заставляя никого догадываться?

Но обращаемся ко второму отделу, рассматривающему собственность и ее значение по величине участков. В отделе этом автор имеет своею задачею решение трех нижеследующих положений (стр. 43):

1) Какого размера участки наиболее производительны?

2) Какое влияние они оказывают на народонаселение?

и 3) Как идет дробление земли, и может ли оно быть черезмерно?

Все спорные места о выгоде поземельных участков рассмотрены г. Масловым весьма добросовестно, без всякого намерения насильно нагнуть читателя на ту или другую сторону; изложение систематично и, главнее всего, чуждо всякого научного деспотизма и доктринерства, без которого редко обходятся сочинения, каким-нибудь боком входящие в разряд всеобъемлющей политической экономии нашего века. Выгоды и невыгоды больших и малых участков поземельной собственности представлены весьма разносторонне и наглядно; цитаты не нанизаны, как наросты, закрывающие почву самого вопроса, и вообще поясняют дело, не имея единственного назначения свидетельствовать об авторской начитанности и способности писать сочинения под влиянием чужих убеждений, на веру в авторитет. Нет, конечно, никакой нужды говорить о том, что автор ни разу не сбивается к парадоксу, проповедоваемому в наши дни некоторыми политико-экономическими сикофантами, которые разглагольствуют о ничтожестве земли, о вреде всякого вида поземельной собственности и о том, что один свободный труд и капитал, “дрыгающий ножками между небом и землею”, может составить общественное благосостояние, вне признания необходимости раздела земли в частную или общественную собственность. “Приобретение и распределение поземельной собственности (говорит автор) должно быть представлено свободной игре и движению экономических интересов страны, и тогда государство избегнет нареканий (как в Англии), и общество будет стараться по возможности достигнуть наивыгоднейшего экономического устройства, потому что на себе самом понесет все мрачные последствия своих ошибок и все благоприятные результаты успешного решения дела”. Автор не боится дробления земли и не думает, как некоторые ученые, что при беспрестанном дележе люди раздробят землю в пыль. Он свидетельствует, “что дробление земли, вырванной из обессилевших рук французской аристократии, было благодетельно для Франции: производительность увеличилась (говорит он) впятеро, государственные доходы также возросли значительно; положение крестьян гораздо лучше того, в котором их видел Вобан в XVIII столетии; мануфактурная промышленность, находя рядом достаточные для поддержки средства, развилась во всех размерах; общественная нравственность улучшилась” (стр. 133). Он приводит также следующие слова Бонмера: “Дроблению земли (говорит этот писатель) мы обязаны неисчисленными успехами земледельческого богатства. Везде, где только крестьянин водрузил, как победительный скипетр, торжествующий заступ собственника на клочке земли, он, как Моисей, исторгал воду из песков пустыни и высушивал непроходимые болота”.

Тут же, рядом с этими словами, г. Маслов указывает и на бедность французских крестьян, происходящую от совершенно других экономических причин и, главнейшее, от “централизации, притягивающей к одному городу лучшие и деятельные силы, лишая их деревню. Эта централизация (продолжает он), собирая налоги, мало их тратит на местные потребности, как это делается в Англии; а несет их в дар любимому городу” (стр. 134). Таким образом, мы видим, что не размеры поземельных участков виноваты, что не раздробление земли не допускает богатеть французского крестьянина, а милая французская централизация, вооруженная всею прелестью административной, промышленной и ученой карьеры. Земледельческую ассоциацию автор ставит дальнейшей формой разумной организации земледельческого труда, о которой мечтают многие наши публицисты. Г. Маслов чрезвычайно практически смотрит на дело, обращаясь к решению этих вопросов по отношению к России: “Свободное наделение крестьян землею в собственность не должно пугать ни администраторов, ни агрономов, ни экономистов. Оно приучит крестьянское сословие к пониманию своих сил, к хорошему употреблению их, заставит уважать и хранить интересы чужие и даст ему средства к материальному и нравственному развитию, воспитает его. Долго или коротко мы будем идти по пути дробления поземельной собственности, но от нас еще далеки, очень далеки те крайности, над которыми задумывается Европа. К тому времени, может быть, что и вероятно, наука определеннее решит полезность той и другой системы; а между тем земледелие шагнет вперед, разовьется об руку с ним промышленность, увеличатся государственные доходы и поднимется народное благосостояние”. Да, господа доктринеры всеобъемлющей политико-экономической науки, позволяющей вам вешать труд и капитал между небом и землею, пожалуйста, уж не говорите, что мужичку не нужно собственной земельки, что она его только свяжет, прикрепит к месту; уж пусть он останется при земельке: не бойтесь, она прикрепляет только мертвых; а живого если что-нибудь может прикрепить к земле, то уж, верно, всего менее сделает это сама земля или право владения ею, при котором всегда мыслимо отчуждение. Да, не вырывайте у него из-под ног почвы, без которой он в положении, отведенном труду и капиталу, непременно удавится во славу всеобъемлющей науки и ее сикофантов.

Оканчивая нашу речь о книге г. Маслова, считаем обязанностью сказать, что, не принимая в расчет первого ее отдела, или, как автор его назвал, “первой главы”, уподобляющейся мифологической деве, имевшей роскошные, обаятельные формы, при которых, однако, у нее, ничего или очень мало, но кой-чего недоставало такого, что всякое влечение к ней делало бесцельным, вторая глава, или второй отдел этой книги, по нашему мнению, – весьма полезное произведение, и мы позволяем себе пожелать, чтоб книга эта попадалась в руки тех, для кого совершенно незнакомы существующие виды землевладения.

ПОСЛЕДНЕЕ СЛОВО Г. Д-РУ АСКОЧЕНСКОМУ

По характеру своему провинциальная литература делится на три главные рода: 1) обличительную (или искусство против начальства), 2) благонамеренную (искусство за начальство) и 3) пасторальную или армейскую (искусство для барышень и барынь) Благонамеренная, она же просительная – самая обширная по числу жрецов. Содержание ее: “прославление подвигов своих начальников и тех несомненных благ, которыми они дарят своих подчиненных”.

“Искра” (год 2-й. № 45)

После всего сказанного в мою защиту профессором Эргардтом в 18 № “С <овременной> м<едицины>” я не считаю уместным защищаться противу нападок г. А. Аскоченского, который, упрекая меня в составлении “пустозвонных статей, пригодных только для уродливой “Искры””, обращается с моим именем с такою крайнею бесцеремонностью, с какой “уродливая “Искра”” не обращалась ни с одним из самых дорогих и редких экземпляров, составляющих ее собственность. Брань г. Аскоченского меня не оскорбляет – я верю, что есть люди, которых похвала опасней всякой брани. Я знаю, что в кругу читателей “С<овременной> м<едицины>” есть люди, оправдывающие раскрытие моими статьями систематических медицинских злоупотреблений, знаю и то, что статьи мои не могли не раздразнить известного стада,[151]151
  См. “Басни Крылова”. – Прим. Лескова.


[Закрыть] и оттуда летит на меня брань, клевета и разные другие отвратительные чудовища, вышедшие на свет из ящика Пандоры.

Один Бог знает, как надоело мне препираться с этим рассвирепелым стадом, которому, что ни мечи в глаза, все Божья роса. Я уже сказал, что к настоящему слову меня вызывает не “благонамеренная”[152]152
  См. эпиграф. – Прим. Лескова.


[Закрыть] статья г. Аскоченского, а желание стать за уважаемую мною редакцию “Совр<сменной> медицины”, которую г. Аскоченский незаслуженно оскорбляет упреком за помещение пустозвонных статей, приличествующих “уродливой “Искре””. Не задевая фамильной ненависти гг. Асконченских к “уродливой “Искре””, к которой я и почтенная редакция “С<овременной> м<едицины>” питаем, однако же, полное уважение, как к струне, звучащей в аккорде общественной прессы, я еще раз публично повторяю, что известное число русских полицейских врачей не свободно от упрека в неравнодушии к темным добыткам и что некоторые члены врачебных управ – дольщики в этих добытках. Таково мнение всех людей, знающих основательно быт полицейских врачей, опирающихся на невозможность уличить их “юридически”. Редакция “С<овременной> м<едицины>” не имела основания сомневаться в основательности моих слов. Стало быть, решению подлежит только один вопрос: прилично или неприлично было оглашение в “С<овременной> м<едицине>” статей непозволительных доходов некоторых полицейских медиков, получающих 190 р<ублей> сер<ебром> годового жалованья, не всегда практикующих, но нередко составляющих себе чувствительные состояния?

По нашему крайнему разумению – прилично, и очень прилично, во-первых, потому, что поднятие и обработка общественных вопросов медицинского сословия входили в программу издания и были одною из задач, к решению которых стремилась “С<овременная> м<едицина>”, никогда не считавшая себя обязанною стоять в узкой рамке лечебника и верующая в необходимость создать жнецов для жатвы. 2) Редакция ясно понимала, что прежде всякого трактата о реформе в устройстве быта русских полицейских врачей необходимо взглянуть, как и чем существуют лица этой корпорации в настоящее время и возможны ли какие-либо улучшения в теперешнем состоянии врачебного управления, или оно требует радикальной реформы? Для этого нужно было обнажить те темные стороны, которые некоторые представители судебно-медицинского сословия тщательно скрывают перед властью, но не могут скрыть перед народом. Пришлось поднять загадочную завесу благоденствия таких полицейских медиков, и я сделал это, как понимал и как умел. Дело не в художественности, а в самом деле. Я рассказал дело, как оно есть, каково оно на взгляд большинства, и не имел никаких побуждений называть черное белым. Наконец: 3) такие статьи гораздо менее шли сатирическому журналу “Искре”, чем “Соврем<енной> медицине”, которая имеет возможность вызывать компетентные мнения у медицинских специалистов, составляющих круг ее читателей.

А в силу всех сих соображений упрек, сделанный г. Аскоченским редакции “Совр<еменной> медицины”, яко не подобающий ей, мы имеем честь подлежащею аттенциею возвратить в вечное и потомственное владение самого автора, ему же следует всякая слава, честь и поклонение воспеваемого им начальства и бескорыстных товарищей, за дверями которых он подсматривает сряду по 8 суток.[153]153
  Рассказ г. Аскоченского, следившего 8 суток за одним коллегою. Интересно бы узнать: что побуждало г. Аскоченского подсматривать за дверью врача? Верно, и до его слуха доходила клевета, что врачи в рекр<утских> пр<исутствиях> непростительно взяточничают. Зачем он до сих пор не опроверг этой клеветы хоть на страницах “Домашней беседы”? – Прим. Лескова.


[Закрыть] Что за могучая сила полицейского таланта! Где бы ни развился у г. А. Аскоченского этот фискальный талант, во время ли служения с теми лицами, которыми он “нахвалиться не может”, или еще на скамьях тех учебных заведений, в которых г. Аскоченский, так сказать, впервые вкусил сладость плодов подсматриванья и каждения начальственным личностям, – но во всяком случае, по всему видно, что “Домашнюю беседу” надлежит издавать именно сему А. Аскоченскому вместо теперешнего ее издателя-редактора В. Аскоченского. Принимая во внимание способность курского Аскоченского на восьмидневное (немедицинское) наблюдение за собратом, нельзя ни на минуту усомниться, что только один он способен издавать настоящую “Домашнюю беседу” и что к той “Домашней беседе”, которую мог бы издавать курский Аскоченский лит<ератор> А<ристарх>, теперешняя “Домашняя беседа”, которую издает петербургский Аскоченский лит<ератор> В<иктор>, относилась бы просто как мальчишки и щенок может относиться к господину Боско – великому магу и волшебнику, удивлявшему Европу,[154]154
  Сухово-Кобылин (“Свадьба Креч<инского>”). – Прим. Лескова.


[Закрыть] их никак нельзя равнять в роде Махмудов, ибо если один из них (как говорит Островский) махмуд турецкий, а другой Махмуд персидский, то во всяком случае курский Аскоченский махмудистее петербургского…

Нет, почтенный доктор Аскоченский, что вы там ни гласите, а не разуверить вам очнувшуюся Русь, что и в рекрут<ских> присут<ствиях> и во многих других местах наши медицинские чиновники подчас берут себе на здоровье взятки во имя науки ничуть не хуже бездипломных чиновников. Вы совершенно напрасно думаете, что “грязным и пошлым пером, описавшим грязные добытки некоторых полицейских врачей, водила старческая рука, доживающая свой век под влиянием обаятельных воспоминаний дряхлой старины”, напротив, мы, то есть собственно я, имевший счастие попасть в вашу немилость, не устарел еще до того, чтобы метить за смиренство в какие ни есть начальники. Мы еще надеемся услыхать, как не мы одни докажем вам, что при составлении ваших возражений на “Современную медицину”, вы, милостивый государь, держали грязное перо и писали им плоские, грубые и нетерпимые в литературе вещи, изобличающие в вас старческую бессильную злобу, доживающую свой век под обаятельным воспоминанием дряхлой старины. Извините за эту фразу. “Вашим же добром – Вам же челом”.

Мы, г. А. Аскоченский, как можете видеть, не боимся ни открытого суда, ни “уродливой “Искры””, которая так не по вкусу вашей фамилии; мы допускаем в себе способность ошибаться и, когда поправят нас, – не сердимся, а “Искру” не считаем “пустозвонным” органом. Да что? “Искра” мы, так и “Искра” – лишь бы не “Домашняя беседа”. Итак, во имя “Искры”, молимся Эриде и прочим богиням всякого разлада, да отженут от нас духа лести, духа светобоязни, духа мракобесия, застоя, гортанобесия и прочих духов нечистых, и да обратят они все литературные труды доктора Аскоченского в редакцию “Домашней беседы”, где произведения сего мужа возвеселят ту благодатную среду, которая поставляет подписчиков сему органу замогильной гласности, изгари и прочих чудес мракобесия, смущающего ее редактора.

Нам только странно, как может появиться в наши дни такое безобразное заступничество за гадость, – и противодействие желанию улучшить быт сословия…

 
Видно, чад из царства мрака
Вышел изгарью не весь,
Се Аскоченского зрака
Дупликат пред нами днесь!
Тезке постному подобный,
Новый витязь темноты
Совместил в статейке скорбной
С шипом логики загробной
Мракобесия черты.
 

Стихи из рук вон плохи. Знаем, – но что же делать? Чем богаты, тем и рады почтить отечественный талант. Вот если бы был жив добрый знакомый В. Аскоченского Амос Шишкин – иное бы дело было. О Амос Шишкин! Зачем тебя похитила ранняя смерть? Зачем ты не позвал к своей страдальческой постели медицинского Аскоченского? Быть может, ты остался бы в живых и нам теперь воспел бы уже не одного, а пару Аскоченских.