Текст книги "Статьи"

Автор книги: Николай Лесков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 61 (всего у книги 85 страниц)

Образованный француз без помощи комиссара никак, бедный, не может понять, что жена его и дети, им рожденные, нуждаются в его заботливости; а невежественный поморец, по глупости своей, дает комиссару последнюю деньгу, чтоб он только отстал и позволил ему жить вместе с женою и детьми, и повторяет свою невежественную пословицу, что “коли нет души, так что хочешь пиши”. Где же, помилуйте, этому сермяжнику, этому раскольнику зловредному понять все тонкости французского брака по контракту и вообще модного сожительства просвещенных супругов, держащихся другой пословицы: “Муж в Тверь, а жена в дверь”. Сказано уж, мужик несообразный, “ты его крести, а он в омут просится”, как говорит третья пословица.

Нам кажется, что если г. Муллову непременно нужно было приискать для сводных браков сходство с чужеземными обычаями, то его скорее можно было отыскать в понятиях о браке по библейски-талмудическому учению,[133]133
  См. исследование А. Думашевского: “Библ<иотека> для чт<ения>”. Январь 1861 г. – Прим. Лескова.


[Закрыть] рассматривавшему брак как союз, освященный нравственностью, и в нравственности же полагавшему высшую его святость, способную умерять половые стремления, к которым побуждает чувственность, и облагородить их идеею о поддержании человеческого рода. Скорее оттуда, с еврейского востока, занесено славянам убеждение в необходимости одной нравственной связи для супружества, тогда как идея французского гражданского брака выработалась под взглядом римского мира, который был чужд нравственного взгляда на брак и где любовь считалась даже предосудительной, как у французов она нередко считается смешною и неприличною для людей comme il faut.[134]134
  Приличный, порядочный – Франц.


[Закрыть]

“Если рассматривать брак как договор, – говорит А. Думашевский, – то муж может дозволить жене нарушение брака, и в таком случае она имеет законное право совершить прелюбодеяние; в таком случае нарушение брака не имеет даже места, потому что, при согласии мужа, она не нарушает права брака, а только пользуется правом, уступленным ей другим контрагентом”.[135]135
  “Библ<иотека> для чт<ения>”. Январь 1861 г., стр. 11 – Прим. Лескова.


[Закрыть] В таком случае, прибавим мы от себя, и самый-то брак не существует и есть не что иное, как фикция. Впрочем, так именно и смотрит на него француз, почитающий себя вправе располагать своею женою точно так, как располагал ею римлянин времен империи, по понятиям которого жена могла быть одолжена или уступлена мужем другому человеку. Сведенцы этого не допускают. У них, как и у последователей библейско-талмудического учения, муж не вправе уполномочить жену на нарушение брачного обета верности, и прелюбодеяние, совершенное с разрешения мужа, остается в глазах общества преступлением, оскорбляющим общественную нравственность.

Библейско-талмудическое учение допускает в известных случаях расторжение браков при жизни супругов, но не одобряет развода и не поощряет его. “Кто разводится с своею женою, тот ненавидим Богом; кто разлучается с подругой своей юности, о том алтарь (эмблема мира) плачет”, гласит учение, дающее развод жене даже без воли мужа, если она чувствует к нему отвращение.[136]136
  См. “Библ<иотека> для чт<ения>”, ст<атья> А. Думашевского – Прим. Лескова.


[Закрыть] Не оправдывают развода и уставщики религиозных русских раскольничьих толков, в среде которых известен сводный брак, но не полагают также для него никаких непреоборимых препятствий, между тем как французский закон о гражданских браках формою контракта представляет ряд самых странных и стеснительных гарантий, из которых не ладящие в браке супруги вырываются per fas et nefas.[137]137
  Всеми правдами и неправдами – Лат.


[Закрыть]

Библейское талмудическое законодательство отвергает всякое прямое вмешательство суда, когда жена объявляет, что она не может жить с мужем, чувствуя к нему отвращение; оно признает это вмешательство незаконным и бесполезным: “незаконным потому, что судья не может вникнуть в глубину человеческого духа и понять источник отвращения жены от сожительства с мужем; бесполезным потому, что суд не может восстановить расстроенную внутреннюю гармонию супружества; внешность же, форма не имеют никакого достоинства. Мужу предоставляется возвратить себе благосклонность жены, но суд не возвращает ее к нему силою” (там же, стр. 39). Отвращение жены к мужу обязывает его дать ей развод; ибо, присовокупляет Маймонид, жена не военнопленница, чтоб ее принуждать к сожительству с человеком, к которому она чувствует отвращение” (там же, стр. 40). Тот же в существе своем взгляд на этот вопрос встречаем мы и у своднобрачных русских крестьян. Но францзуские гражданские супруги ничего в этом роде не сделают без протестации своего контракта, без вмешательства властей и без представления фактических доказательств, чаще всего публично компрометирующих оставляемую жену или трактующих мужа как негодного для производительности (impotentia).

Во взгляде на духовенство и его участие в даровании благословения на брак русские поморские раскольники, отвергающие брак церковный, также близко сходятся со взглядом библейско-талмудического законодательства. “В иудеизме нет духовенства (говорит г. Думашевский), нет касты, которая религиозно-церковным влиянием своим стояла бы над мирянами, а есть только законотолкователи и законоучители, и то не как отдельное, различное от прочих сословие, но единственно как люди, сведущие в законе. Возможность разрешения запрещенного брака в иудеизме немыслима”.

“Духовное родство (cognatio spiritualis) по библейско-талмудическому законодательству и число браков, запрещенных по естественному родству, довольно ограниченно сравнительно с римским правом, простирающим родство чуть ли не в бесконечность” (там же, стр. 20).

“Обручение (каджушин), освящение – знаменательное выражение для брака. Чрез брак женщина становится для всякого стороннего человека святыней” (“Б<иблиотека> <для> ч<тения>”, янв<арь>, стр. 24).

“Обряд еврейского венчания состоит в том, что жених и невеста становятся под балдахином; здесь произносится хваление и благодарение Господу за учреждение брака между людьми и испрашивается благословение Божие молодым. Таким образом, это только торжественный акт, но не какое-нибудь церковное благословение, которое вообще чуждо иудеизму, не знающему духовенства как санкцированного сословия. Обряд этот, как и все религиозные обряды евреев, у которых нет таинств, может совершаться всяким основательно знающим обрядовую сторону” (“Биб<лиотека> для чт<ения>”. Янв<арь> <18>61. Стр. 29).

Этих выписок, мы полагаем, слишком достаточно, чтоб показать, насколько библейско-талмудическое учение имеет общего с толком наших раскольников, придерживающихся сводных браков; и для тех, кто знаком с их религиозными воззрениями, это не требует подробных разъяснений. У французов же нельзя встретить ничего подобного этим убеждениям; в их взгляде на духовенство и на необходимость участия его во все знаменательные эпохи жизни человека мы видим странное противоречие: так, например, они находят, что при крещении нужно духовное лицо, ибо крещение – таинство; при исповеди и причастии оно также нужно, ибо и причащение – таинство; а при браке можно обойтись и без духовного лица, с участием нотариуса и полицейского офицера. Что за последовательность!

Еврей не имеет особой духовной касты и не испрашивает у ее представителей благословения на свой брак; но он призывает на него благословение Божие, он не видит нужды утаивать союза любви и не отвергает обряда, состоящего в благодарении Бога за учреждение брака; так же и своднобрачный крестьянин призывает на себя и свою невесту Божие благословение, хотя, конечно, не так, как повелевает канонический устав православной церкви, но все же призывает, а не контракт пишет, как француз. Что ж общего между этими браками? Какое они имеют сходство?

Сводный брак – весь сущность, весь чувство, корень которого в понятиях поморцев о нравственности; а гражданский брак – весь форма, весь выражение недоверия, живущего в сердцах супругов, недоверия, не исчезающего даже в торжественную минуту предвкушения блаженства, сокрытого в высшем акте любви. Сводный брак ищет признания своей силы в самом себе, во внутреннем авторитете духовного союза; брак гражданский, отвергая авторитет церкви, ищет признания своей силы в авторитете внешней власти – у нотариуса и полицейского чиновника. И, как видите, сводный брак считается плодом невежества и дикости нравов, а гражданский брак – последним словом европейской цивилизации.

ПРАКТИЧЕСКАЯ ЗАМЕТКА ОБ ИЩУЩИХ КОММЕРЧЕСКИХ МЕСТ В РОССИИ

После помещения в 206 № “Политико-экономического указателя” статьи об ищущих коммерческой службы в России, где указывалось на горестное состояние людей неторгового класса, свернувших, вследствие разных обстоятельств, на торговую дорогу, писавшему эту статью довелось выслушать несколько мнений, противоположных выраженному им направлению. А так как все эти мнения были высказаны ему людьми, практикующими русское торговое дело и подозревающими в себе специальные познания, недоступные борзописцам и щелкоперам, то пишущий эти строки считал долгом посвятить толпу в существо взглядов людей, компетентных по трактуемому вопросу. Он не намерен утруждать внимание читателей перечнем всего того, что говорили ему по поводу названной статьи рутинные желчевики торгового мира. Бог с ними! Они глаголят не от мира сего. Он хочет выставить на суд общественного мнения только возражения тех из своих оппонентов, которые душою сочувствуют прогрессивным идеям века и понимают, что наступила решительная потребность иного порядка в ведении торговых дел; но, тормозимые привычкою не обнимать вопросов широко и всесторонне, боятся каждого шага, каждого движения в сторону с той тропы, идя которою деды их, благодаря общественной бездеятельности, при случае наживали капиталы, а благодаря неуменью предусматривать другие случайности, теряли их.

Правда, говорили люди этого сорта по поводу статьи об ищущих мест, правда, большинство русского купечества привыкло вести свои дела по старой рутине, чрез сметливых Гришуток и Мишуток (не всегда сметливых, напротив, очень часто ничего не смекающих и не видящих дальше своего носа); правда, что оно, то есть купечество, туго подается (вовсе еще не подается) необходимости (собств<енное> слов<о> оппонентов) иметь при деле людей, получивших образование. Все это, продолжали они, происходит от привычки мерить всякое дело на свой аршин и обставляться людьми, близкими к своим понятиям (добровольное сознание лучше свидетельства целого света). Но служащие их делам люди, говорят оппоненты, при своей необразованности до крайности неприхотливы, не имеют привычек, усвоенных людьми образованными (святая истина!); едят щи да кашу (в хозяйском доме, а в трахтирных заведениях вкушают “солянки”, “биштик” и прочие насодательности); одеваются в дубленку, встают рано поутру (нередко с больной головой от вчерашней питры), не бреются (!), не чистят ногтей (!!), не всегда моются (!!) (советуем взять привилегию на водобоязнь без укушения бешеною собакою), исполняют приказания без рассуждений (вот оно что!..), живут в захолустье и, помещаясь в маленькой комнатке, не мечтают ни об обществе, ни о развлечениях, не требуют ни экипажа, ни кучера и за всю свою службу берут 200–300 р<ублей> с<еребром> в год (часто в десять раз более). Как же после этого, говорят заторможенные прогрессисты, не дать цены этим Гришуткам и Мишуткам? Согласны мы, говорят они, что такие служаки мало смыслят. Да кто нам поручится, спрашивают они, за способности к делу образованного человека, наем которого обойдется гораздо дороже? Не время же, в самом деле! Когда время русскому купцу всматриваться?

Изложив слышанные нами возражения, мы долгом считаем оговориться перед читателями, что мы верно передали им не только дух и смысл этих возражений, но не изменили и самой формулировки их, и затем обратимся к рассмотрению всего нами слышанного и доложенного публике.

Прежде всего, следуя обычаю праотцев, возблагодарим сердечно Бога за то, что в среде наших промышленных сословий, ходящих во тьме сени смертные, есть уже люди, которые сознаются, что они рутинисты, что это нехорошо, что Гришутки с Мишутками мало смыслят и что призвание к торговому делу образованных людей было бы полезно. Слава Богу и за этот шаг к сознанию необходимости иного порядка в торговом деле!

Затем, порадовавшись, поскорбим. Поскорбим о том, что и эти личности, ставшие на сторону образованности и прогресса, никак не могут отвязаться от сословных привычек и, сознавая зло, живущее в существующем порядке вещей, не хотят отрешиться от него из слепой боязни, что с новым порядком будет еще хуже. Ложные чувства – ложные страхи. На чем основаны опасения этих людей? Существуют ли в действительности выгодные стороны, которые они видят в сотрудничестве своих не всегда умывающихся и никогда не рассуждающих Гришуток и Мишуток?

Опасения, очевидно, основаны главнейшим образом на том, что образованный человек прихотливее, требовательнее и дороже обходится. Все эти опасения совершенно неосновательны и могут явиться только у человека, не усвоившего себе способности всматриваться и вдумываться в самую суть вещей. Образованный человек действительно чаще моется и чешется, чем Гришутка, но он не портит этим дела, которому служит. Он носит платье “немецкого” покроя, но не теряет в нем ума, сидящего в дубленке; и если дело того требует, он не прочь и от дубленки, вошедшей в последнее время во всеобщее употребление у людей всех классов, стоящих при работах и делах, совершающихся на холоде. Да утешится дубленая прогрессивность. В отношении пищи и питья образованный человек (просим не забывать понятия, которое дόлжно соединять с этим именем) не может быть особенно прихотлив, ибо роскошь в пище и питье немыслимы при образованности. У образованного человека роскошь в пище и питье составляет всегда относительно меньший интерес, чем у человека необразованного. Известное дело, что чем грубее, чем необразованнее человек, чем менее у него возвышенных требований, тем больше он заботится об исключительном удовлетворении своих чисто животных потребностей. Образованный человек требовательнее – это правда, но требовательность его правомернее, разумнее, а следовательно, и удовлетворимее, чем иная дикая фантазия человека необразованного, готового всячески прижать хозяина, когда видит, что он ему нужен, и когда хозяином можно “орудовать”. С одной только стороны образованный человек требовательностью своею тяжелее человека необразованного: он не позволит глумиться над собою; он стоит за право “сметь свое суждение иметь”, а необразованный “исполняет приказания без рассуждений” и терпеливо или, по крайней мере, молчаливо сносит хозяйские крепкие слова, главный смысл которых менее оскорбляет индивидуальную честь приемлющего брань, чем честь его родительницы, вспоминаемой во имя татарского оттиска на русские нравы. Ведь пора же отвыкать от этого оттиска и помаленьку взнуздывать свое гортанобесие. С другой стороны, торговый приказчик не лакей, и желать, чтоб он исполнял приказание без рассуждения, значит лишить себя совета человека, заинтересованного в деле, и взять лишний страх за ошибку, которая легко может произойти и часто происходит у дающих приказания. Вольно хозяину принять или не принять слова служащего в резон; но выслушать его он должен, ибо этого требует его собственная польза и безопасность. Хозяин может требовать, чтоб ему повиновались; но он же должен требовать, чтоб ему прямо и открыто высказывали свое суждение по приказанию, если оно, по мнению служащего, ближе стоящего к делу и более сосредоточивающего в нем своего внимания, почему-нибудь несообразно обстоятельствам и выгодам хозяйского интереса. К тому же всякий приказчик, приученный к безрассудочному исполнению хозяйских приказаний, будучи отправлен к выполнению заглазной операции, в случае малейшего изменения обстоятельств против хозяйских соображений, растеривается от непривычки думать и соображать и, не приученный рассуждать, губит хозяйское дело с лестной покорностью хозяйской воле. Наконец, образованный человек дороже стоит наймом. Да, это правда, и это в порядке вещей. Ведь всем известно, что “за одного ученого двух неученых дают, да не берут”, стало быть, народная мудрость давно поняла, что один образованный человек выгоднее двух невежд, так, стало быть, и платить ему следует по крайней мере то, что платят двум невеждам. Зато он учился, тратил свой труд на приобретение полезных знаний и во все время учения не получал никакого материального вознаграждения, тогда как его однолетки, убоявшиеся дальних премудростей, во все время, которое их образованный погодок затратил на свое образование, получали свой заработок. Кроме того, хотя образованный человек и дороже нанимается, но часто обходится дешевле, чем дешево нанятый неуч. Ценность приобретаемого найма труда нельзя определять одною суммою платы; ее должно рассматривать совместно с пользою, приносимою оплачиваемым трудом; и если б помнили и хорошенько держались этого правила наши руководители промышленных дел, то давно бы у них были люди, которым можно доверить дело и которые не вели бы хозяев по прямой дорожке к “ломанью рубля” на полтинки да четвертачки. Сами же вы, господа, говорите, что “дорогое мило, дешевое гнило”, сами знаете, что дорогой сапог обходится дешевле дешевого, а к делам, которые вас кормят, ищете дешевых людей и хотите купить “алтынное за грош”, тогда как это положительно невозможно! Вы говорите: “было бы болото, а черти будут”; черти-то, господа, будут, да людей-то у вас нет, а платить есть кому. В том-то вся и беда, что у нас, на святой Руси, всякий располагающий возможностью приобретения чужого труда смотрит на всякого соискателя места как на нищего, которому он по воле, по прихоти может дать кусок хлеба или отказать в нем, и упускает из вида, что всякий способный человек, предлагающий свои услуги, предлагает свой капитал, нужный для дела, и столько же, если не более, одолжает хозяина своим предложением, сколько тот осчастливливает его предложение своим вниманием. Пора, господа, понять, что, нанимая способных и нужных нам людей, мы не делаем им никакого одолжения и что из милости, из великодушия приставлять к делу людей не следует. Никакая служба – не богадельня.

Последний вопрос, который мы рассмотрим теперь, заключается в том: существуют ли в действительности те выгодные стороны, которые русские промышленные сословия видят в сотрудничестве людей, стоящих на самой низшей ступени нравственного развития и имеющих степень отрицательного образования? Отвечать легко: их не существует. Если б они существовали, то недолговечность капиталов не была бы постоянною привилегиею русского купечества, никогда не подражавшего американской рискованной предприимчивости, а ведущего, по его собственному выражению, дела “самые скромные, самые тихие, но зато и самые верные”. Беспрерывные гласные и келейные банкротства при тишине и черепашьем шаге дел, беспрестанные сделки то здесь, то там полтиною за рубль, убивающие нашу производительную промышленность, и крайний недостаток или, правильнее сказать, совершенное отсутствие коммерческих личностей, сколько-нибудь выделяющихся из среды ярко заявляемой общей неспособности, красноречиво говорят, что выгодных сторон от содержания промышленных дел в руках необразованых людей не существует и что всякое удачное направление и ведение какого-либо торгового дела в России русскими людьми, не отрешившимися от светобоязни, – было делом случая и особенно благоприятных обстоятельств, порожденных отсутствием общественной непредприимчивости и баснословным богатстсвом страны, а отнюдь не здоровым русским умом, не пресловутой русской сметкою и не вдохновенным соображением деятелей наших промышленных сословий.

Итак, господа, мы, по вашему мнению, щелкоперы, мы борзописцы, мы теоретики. Что делать! Пусть будет так. Вы говорите, что не с нашим носом рябину клевать, так как рябина – ягода нежная, что, наконец, мы не знаем торгового дела на деле, что вы одни его знаете. Опять нечего делать! Вам и книги в руки. Мы народ терпеливый. Вы приучили нас к спартанскому терпению, постоянно отказывая нам за мнимую ученость и в работе и в куске хлеба. Подождем и еще на пище св. Антония, пока вы “доломаете” ваши рубли, нажитые в доброе старое время, и почувствуете, что вновь наживать их нужно с новыми людьми.

К ИЗДАТЕЛЮ “СЕВЕРНОЙ ПЧЕЛЫ”

Телеграфическою депешею из Киева от 6-го апреля известили меня, что “9-го апреля киевское общество дает прощальный обед Николаю Ивановичу Пирогову”, оставившему должность попечителя Киевского учебного округа.

Сообщаю вам содержание полученной мною депеши, предполагая, что вы, может быть, признаете уместным сообщить это известие посредством печати всем многочисленным почитателям Н. И. Пирогова.