Текст книги "Трон императора: История Четвертого крестового похода"

Автор книги: Николь Галланд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 42 страниц)

54

Мурзуфл, выполнявший обязанности младшего придворного, отвечал за организацию развлечений на праздновании по случаю возвращения домой, поэтому пригласил меня играть на лютне. Я отправился во дворец вместе с Грегором.

Ни один из нас не торопился вновь увидеть Бонифация или Алексея, но я хотя бы надеялся часть вечера провести в обществе Мурзуфла. (Мы с ним одинаково оценивали общую ситуацию, к тому же он блестяще передразнивал его сопливое величество. С Бонифацием Мурзуфл пока не встречался, но я был уверен, что он и маркиза сумеет отлично спародировать, если заранее возненавидел этого типа.) Поэтому после того, как Джамиля вернулась в Перу, а Отто с Лилианой перенесли свои пожитки в хижину, я поспешно облачился в свою лучшую красно-белую тунику, недавно сшитую для меня Джамилей, с отделкой явно в греческом стиле, хотя покрой был удобный, французский. Мне хотелось заскочить по дороге на переправу в дом Самуила и показаться ей в обновке (и вновь ее увидеть, и посмотреть на ее колени, и вспомнить, каково это – прижимать к ним ладонь). Но Грегор отказался сделать крюк.

Мы переплыли на противоположный берег, глядя, как в темноте нервно загораются огоньки костров: пятьдесят тысяч маленьких ярких точек. До пожара это были столбики дыма из пятидесяти тысяч труб на крышах.

Печать Бонифация позволила нам пройти во дворец, и мы оказались в огромном зале с золотым потолком и мозаичными нимфами на стенах. Грегора узнали еще у дверей и сразу провели к охранникам Бонифация; меня сопроводили в ложу музыкантов. Мурзуфл был назначен на этот вечер помощником домоправителя, ему предстояло следить за определенным участком зала. Увидев меня, он подмигнул и улыбнулся. Я в ответ кивнул.

Он снова подмигнул и указал в пол. «Сейчас, – сказал он мне одними губами. – Сегодня вечером».

Я ошеломленно повторил этот жест и переспросил одними глазами: «Сегодня вечером?» – имея в виду: «Мы что, раскроем план сегодня вечером?»

Мурзуфл улыбнулся, закивал, а потом игриво послал мне воздушный поцелуй и переключился на подбежавшего к нему слугу. У меня участился пульс. Мурзуфл благодаря своей роли при дворе имел кое-какие связи с казначеями. Должно быть, он успел разузнать, что Алексей привез домой достаточно награбленного или трофеев, чтобы расплатиться с армией. Это означало, что теперь можно с полной безопасностью достать реликвии из тайника. И вот теперь он начнет действовать в первый же благоприятный момент, как и обещал несколько недель назад. Грегор будет в восторге. Да, нам определенно будет что отпраздновать, но только попозже. С приятными предчувствиями я начал настраивать дворцовую лютню, наблюдая за тем, что творится в зале.

Маркиз Бонифаций, как всегда, выглядел лощеным красавцем. Он с видимым радушием заключил Грегора в объятия, словно три месяца назад они расстались лучшими друзьями и словно брат Грегора не наставил Бонифацию рога. Лица у обоих просветлели, и я догадался, что они обсуждают рождение маленького Герхарда Бонифация. Затем маркиз вновь занялся коронованными особами, возле чьих тронов он стоял. Грегор вместе с еще одним охранником занял пост за их спинами.

За время, проведенное в седле, император Алексей слегка обветрился, но не приобрел имперского величия. Его отец Исаак, которого даже здесь окружали астрологи, выглядел чуть ли не мрачным от встречи с сыном – несомненно, оттого, что теперь ему придется потесниться на троне.

Последние несколько месяцев сказались на Исааке не лучшим образом. Он выглядел старше своих лет, еще когда вышел из тюрьмы. Теперь же превратился в совершеннейшую развалину. Особенно это бросалось в глаза, когда он находился рядом со своей прелестной молодой супругой Маргаритой, с которой Бонифаций был исключительно галантен. Настолько галантен, что я пошарил в уме, пытаясь вспомнить, женат ли в настоящее время маркиз (Исаак, похоже, протянет не долго). Все четверо выслушивали приветствия придворных и армейских вожаков. Бонифаций время от времени сыпал комплименты в адрес Маргариты, восхищаясь ее прической и остроумием (она пока не проронила ни слова), и при этом склонялся к ней настолько близко, насколько позволяли приличия. Она вежливо улыбалась, а сама цеплялась за мужнину руку так крепко, что у нее побелели костяшки пальцев. Ох уж эти мне дворцовые интриги! Как я по ним не соскучился!

Неподалеку от этой компании держались двое мужчин, вероятно более могущественные, чем те четверо, вместе взятые: дож Энрико Дандоло и Константин Филоксенит, высокий и тощий, как тростинка, евнух, отвечавший за сокровищницу и, что самое страшное, в действительности управлявший варягами-гвардейцами. В отсутствие армии Дандоло регулярно навещал Филоксенита, проверяя, хорошо ли евнух охраняет некий тайник с серебром, который лучше было бы перевезти на другой берег, в лагерь пилигримов. Эти двое хоть и представляли противоборствующие стороны, но по характеру были очень похожи, а потому сразу нашли общий язык. Им было легче общаться друг с другом, чем с остальными придворными.

Перед двумя тронами появился Мурзуфл, его густая рыжая грива была аккуратно завязана сзади в пучок. Он отвесил низкий поклон и удостоился едва заметных кивков от всех четверых по очереди. В этом не было ничего удивительного: при дворе он занимал самый низкий пост. Бровастый пробормотал что-то в пустое пространство между Алексеем и Бонифацием, потупив взгляд. Я никогда прежде не видел, чтобы он вел себя так сдержанно.

Затем Мурзуфл поднял глаза и подмигнул Грегору. Тот напрягся в ожидании.

– К кому ты обращаешься? – спросил его Бонифаций.

– К вам обоим, господа, – ответил Мурзуфл. – Не могли бы вы любезно уделить мне минутку сегодня вечером? – Он не привык пресмыкаться, и я сразу понял, как тяжело ему это дается.

Бонифаций и Алексей переглянулись.

– Кто этот человек? – презрительно спросил Бонифаций.

Наступила пауза, пока Мурзуфл приходил в себя от такого обращения.

– Я сидел в тюрьме с императором Исааком, господин, – сказал он. – И меня освободили вместе с его величеством. Уверяю вас, его величество Алексей захочет выслушать мою новость.

– Можешь подойти после ужина, – решил Бонифаций и оглянулся на Грегора. – Позволишь этому человеку подойти к нам.

Грегор кивнул.

Обед, казалось, будет длиться бесконечно. Справа от Бонифация сидел мужчина лет пятидесяти, которого я прежде никогда не видел. Один из музыкантов, скрипач из лагеря пилигримов, прошептал мне, благоговея, что это не кто иной, как великий Рамбальд де Ваккера, старинный друг маркиза Бонифация, проделавший по суше весь путь от Пьемонта и присоединившийся к армии во Фракии. Скрипач сообщил мне, вытаращив глаза, что Рамбальд – самый популярный, самый талантливый трубадур из всех, когда-либо живших на свете.

– А чем он прославился? – поинтересовался я.

– Как, ты не знаешь? Да ведь это он написал «Календу мая»! – с почтением к мастеру-стихотворцу пояснил музыкант.

Я решил держаться от знаменитости подальше.

Грегор во время пира стоял за спиной маркиза и не притрагивался к еде, хотя время от времени ему подносили рог слабого вина. Роскошь, с которой были одеты гости, ошеломляла, ведь всех этих придворных лишили значительной части их богатств, когда Исаак лихорадочно пытался раздобыть денег. Но они держались раболепно вежливо с обоими императорскими величествами, и с ее величеством, и даже с Бонифацием. Их улыбки могли бы заморозить пламя, но это все-таки были улыбки.

Во время трапезы Мурзуфлу удалось подойти поближе к ложе музыкантов, и тогда я объявил скрипачу, что хочу пропустить одну мелодию. Я унес с собой лютню и, приблизившись к Мурзуфлу, протянул ему.

– Одна из планок разболталась и вызывает дребезжание, – громко произнес я. – Можно мне ее выбить?

– Ни в коем случае, – строго ответил Мурзуфл. – Нельзя портить императорское имущество. Дай мне взглянуть на нее при другом освещении, и уверен, что найдется другое решение.

Мы вместе вышли из шумного, переполненного гостями зала и принялись рассматривать лютню под самой яркой настенной лампой в холле. Я слегка ткнул его локтем.

– Все хорошо?

– Еще как! Ты даже не можешь себе представить, – прошептал он с улыбкой. – Хотя терпеть не могу напыщенные дворцовые сборища. Лучше провернуть это дельце в интимной обстановке за ужином в моем маленьком зале.

– Грегор захочет узнать судьбу головы Иоанна Крестителя…

Мурзуфл подмигнул.

– Сейчас она покоится вместе с остальными святынями в подземном хранилище Влахерны. – Он улыбнулся. – Если Грегор захочет оставить ее у себя, то он заслужил это сто раз.

Я удивился.

– Ничего подобного! Он захочет вернуть ее туда, где она была раньше.

Мурзуфл пожал плечами.

– Отлично, так и будет. Лишь бы она не досталась придурку Бонифацию. – Посерьезнев, он добавил: – Ты понимаешь, что, когда я начну объяснять его величеству и Бонифацию, что все святыни вывезены в надежное место, это известие может так их встревожить, что они прикажут посадить меня в тюрьму.

– Конечно. Но Грегор не станет уводить тебя из зала, пока ты не выскажешься до конца.

Мурзуфл улыбнулся и прищелкнул языком.

– Да, мой друг. До самого конца. Это будет представление, которого ты никогда не забудешь.

Он перевел взгляд на стол с высокими гостями и удивленно заморгал.

– Это не твоя ли женщина? – спросил он, толкнув меня локтем.

Я обернулся. Перед возвышением, на котором Алексей и Бонифаций, сидя за столом, поглощали утку под шафрановым соусом, стояли рука об руку Джамиля и Самуил. Бонифаций выронил нож и уставился на Джамилю. Выходит, он действительно поверил в ее смерть. Вид у него был не расстроенный, а совершенно ошеломленный, даже более ошеломленный, чем У епископа Конрада, который все это время думал, что Джамиля из Александрии была принцессой неверных. Она скромно оделась в цвета своего племени – белый и синий, а Самуил поверх одежды накинул молитвенную шаль и был, как всегда, в шапочке на макушке. Они хотели убедить всех присутствующих, что она иудейка, а не египетская принцесса.

Позабыв обо всем, я попытался всучить Мурзуфлу лютню, чтобы кинуться к ним, но он крепко вцепился в мое плечо и не пустил.

– Пусть сделают то, зачем пришли, – сказал он. – Я знаю этого иудея. Это лекарь, который пользовал заключенных во Влахерне. Он умный и порядочный человек, пусть даже чувства юмора у него не наберется и с горошину. Твоя женщина в надежных руках. Доверься ему.

Но Мурзуфл не знал историю, которая связывала Джамилю и Бонифация, а потому все, что произошло затем, показалось ему вполне обыденным, зато у меня чуть сердце не выскочило. Самуил назвал свою спутницу представительницей местной иудейской общины, хорошо знающей язык, географию и культуру страны, куда собирается направиться армия франков. Затем Самуил пожаловался, что армия украла у них строительный лес, предназначенный для восстановления Перы, и попросил у Бонифация и Алексея защиты на том основании, что иудеи – лучшие и самые трудолюбивые ткачи во всей империи и платят большие налоги за вывоз своих изделий, поэтому император наверняка не захочет лишиться этого постоянного дохода. Что касается армии, то их жертва будет вознаграждена готовностью иудейки поделиться своими обширными знаниями о том крае, куда они отправятся весной.

Алексей и Бонифаций переглянулись и одновременно сказали «да». Просители покивали с благодарностью (иудеи никогда не кланяются сильным мира сего, за что частенько навлекают на себя беду) и покинули зал.

На этом все и закончилось. Я снова мог дышать. От восторга у меня закружилась голова, мне стало ясно, что она только что пообещала остаться со мной.

Мурзуфл, почувствовав, что я успокоился, отпустил мое плечо, дружески стукнул по спине и сказал:

– Ну, вот видишь? Твоей женщине ничего не грозит. А сейчас она только что объявила, что пойдет с тобой, когда армия выступит в поход! Теперь тебе остается только задрать ей юбку, когда Самуила не будет рядом, хотя он тебе не помеха. Природа, вероятно, наделила его щедро – заметил, какая у него стопа? Но бьюсь об заклад, ты лучше знаешь, как ублажить женщину. – Он хлопнул меня по плечу. – Это счастливый вечер для всех нас!

Праздник святого Мартина Турского,

11 ноября 1203 года

Доброго, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю.

Послание к Римлянам. 7:19

С ужасом и грустью повествую о разоблачении самого проклятого злодея из всех, каких я знал, и о начале моего глубочайшего унижения. Ибо теперь все окончательно разрушено, и в том нет сомнения. И надо же было такому случиться, чтобы все это произошло в тот самый день, когда я узнал о рождении моего сына, в тот самый день, когда ко мне вернулись мои родные и друзья.

Ужин наконец подошел к концу, и Мурзуфл приблизился к императорскому столу. Я вышел вперед, чтобы встретить его и, по заведенному порядку, проверить, нет ли при нем оружия. Должен признать, меня чуть ли не била дрожь от тревожного ожидания. Мы – Мурзуфл, бритт и я – часто обсуждали, как повернутся события. Если сообщение Мурзуфла о припрятанных святынях будет воспринято как ожидалось, то со стороны, императора Алексея последует неприятная реакция, но вслед за ней произойдет то, чего мы все добивались: с армией незамедлительно расплатятся, и вплоть до марта она сможет посвятить себя целиком духовной и физической подготовке к действительному паломничеству – наконец-то! Больше не останется никаких причин для проволочек. Никогда прежде я не чувствовал, что настолько близок к нашей истиной цели. Но как же сильно я ошибся!

Мурзуфлу позволили приблизиться к мессиру Бонифацию и Алексею. Он говорил тихо, так что первых фраз я не расслышал. Зато было видно, как встревожился Алексей, как напрягся мессир Бонифаций. Неудивительно. Кое-кто из гостей начал за ними наблюдать. Я подошел поближе и встал за спиной у Мурзуфла, якобы исполняя обязанности внимательного охранника. Мурзуфл продолжал говорить тихо, но теперь его было слышно. Говорил он по-гречески, чтобы императору Алексею было ясно каждое слово, а уж потом император Алексей переводил мессиру Бонифацию.

– Он клянется, – испуганно пояснял император Алексей, – что не сообщит местонахождения святынь, пока не будет уверен, что я не стану использовать их для выплаты долга армии.

Пока все шло по плану.

Мессир Бонифаций отвел взгляд.

– Мерзавец! – с отвращением проворчал он, а Мурзуфл тем временем продолжал свою тихую речь, обращенную к императору Алексею. – Проклятый выскочка…

– Но это еще не все, – нервно перебил маркиза император Алексей. – Его люди расставлены по всему городу. Они готовы рассказывать всем и каждому, что мы с вами вступили в сговор и украли святыни для вашего личного обогащения.

Я поразился, услышав эти слова, ибо мы так не договаривались. Мы планировали пригрозить лишь тем, что если Алексей незамедлительно не расплатится с армией теми трофеями, что он вывез из Фракии, то всем станет известно об исчезновении реликвий. И ничего, кроме этого. Императору хватило бы неприятностей. Я не видел необходимости в том, чтобы Мурзуфл добавил интриги. Ибо теперь мессир Бонифаций тоже оказался под угрозой, хотя мы ничего подобного не замышляли.

– Есть только один способ предотвратить это, – нервно продолжал переводить Алексей. (Приставь Мурзуфл нож к его горлу, и тогда у императора не был бы более испуганный вид.) – И действовать я должен сразу. Этот человек желает стать управляющим императорским двором. Сегодня вечером. Незамедлительно.

Я содрогнулся, потом схватил Мурзуфла за руку. Он посмотрел на меня, глаза его сверкали победным огнем, когда он громко произнес по-французски, словно впервые меня видел:

– Чужеземная гадина! Кто ты такой, чтобы хватать члена императорского двора?

Теперь придворные разглядывали всех нас, и мне не хотелось подливать масла в огонь. Мессир Бонифаций жестом приказал мне отпустить Мурзуфла и отойти в сторону. Я подчинился. Затем маркиз перевел взгляд на императора Алексея и покачал головой.

– Он просит о невозможном. Так ему и скажите. Мы с вами договорились, что управляющим буду я.

Император Алексей натянуто улыбнулся, чтобы те, кто на нас глазел, не догадались, как он расстроен. С Мурзуфлом он разговаривал нейтральным тоном, а тот отвечал приятным баритоном. Я метнул взгляд в сторону музыкантского помоста и с тревогой увидел, что бритта там нет. Должно быть, он подобрался поближе к нам, чтобы лучше все расслышать, но я не смел надолго упускать из поля зрения Мурзуфла, чтобы оглядеть толпу.

– Он говорит, что делает это только ради блага Византии, – продолжал переводить Алексей глухим голосом. – Он единственный верный слуга во всей империи, у него нет личной заинтересованности в высоком звании, но он считает, что должен иметь какой-то официальный статус, чтобы воспользоваться собранными реликвиями в интересах города. Говорит, что мне только в том случае будет выгодно их спасение, если тот, кто их спасет, представляет собой значительную фигуру при дворе. – И он забубнил Бонифацию с по-прежнему приклеенной улыбкой на лице: – Он уверяет меня, будто половина Станполи уже знает, что с реликвиями происходит что-то не то, и если я не выполню его просьбу, то он даст сигнал своим людям, и те распространят по всему городу сегодня же вечером весть, что именно я выкрал святыни по вашему настоянию, с тем чтобы выплатить ими долг. Уверяю вас, Фацио, – голос его дрогнул, – моя жизнь не будет стоить и гроша, если горожане поверят, что я это сделал.

Еще до окончания пиршества, с большой помпой, в многочисленном окружении, к столу поднесли расшитую пару зеленых кожаных туфель на пухлой подушечке, которую держали высоко над головой для всеобщего обозрения. Эти туфли символизировали пост управляющего императорским двором, временно незанятый, который обычно доставался самому верному евнуху. Под вежливые аплодисменты и перешептывание (ибо он был почти никем) Алексея Дуку, по прозвищу Мурзуфл, внесли на ступени два здоровых гвардейца-варяга, а дворецкий опустился на колени и обул его ноги в зеленые туфли. Новый императорский управляющий милостиво принял восхищение двора.

Мессир Бонифаций продолжал улыбаться, хотя почти окаменел от гнева. Я оставался на своем посту, за его спиной, в ужасе от того, что происходило у меня на глазах, но был не в состоянии помешать этому без того, чтобы обрушить беду на собственную голову. Я подумал, что, возможно, Мурзуфл не отрекся от своих первоначальных намерений, а поступил так просто из желания помешать мессиру Бонифацию, которого он ненавидел, занять пост управляющего. Даже тогда я не представлял, что в его душе таилось подобное зло.

Затем, выслушав последние поздравления, Мурзуфл повернулся к Бонифацию.

– Между прочим, – громко произнес он по-французски, чтобы все предводители войска хорошо его поняли, – прошу вас поблагодарить Грегора Майнцского за то, что он помог мне собрать все реликвии.

55

Продолжение записи

от 11 ноября 1203 года

По традиции, когда молодому человеку вручают пояс и меч рыцаря, он получает сильный тумак по голове, с тем чтобы до конца дней помнил судьбоносное событие своей жизни. То, как мессир Бонифаций обращался со мной в тот вечер, напомнило мне собственное посвящение в рыцари. Наш разговор с маркизом действительно начался с тычка по голове, который я вполне заслужил.

Бритта тоже позвали в личный шатер Бонифация. Мессир Дандоло, пожелавший присутствовать при разговоре, настоял, чтобы звучала успокаивающая музыка, иначе он мог выйти из себя. Даже его люди сочли это требование чудаковатым, но у мессира Дандоло чуть пар из ушей не клубился, и ему побоялись перечить.

– Ты кто – предатель, безумец или просто дурак? – заорал на меня Бонифаций.

Я постарался как можно спокойнее объяснить мессирам маркизу и дожу первоначальный план спасения реликвий. Я сказал, что намерение было не только защитить святыни, но и использовать их в качестве дополнительного аргумента, чтобы вынудить Алексея выплатить остаток денег – иначе ему грозил бы гнев людской, если не вернуть реликвии. Большой ошибкой и глупостью с моей стороны было довериться Мурзуфлу, а сам план был разумен. Я старался не очень распространяться насчет моих связей с греком, но под натиском яростных вопросов выяснилось, что мне помогали бритт и Джамиля. Услышав это, мессир Бонифаций отнюдь не смягчился, а принялся выкрикивать нелюбезные эпитеты в адрес моих помощников, которых он назвал «несносной свитой». Он даже заявил, что совершено предательство.

– Признаю, что ошибся, – сказал я, – попрошу вас, поймите, мессир, я пытался следовать духу вашего приказа. Обвините меня в нерадивости, если нужно, но только не в предательстве. Мною руководили интересы армии.

– Интересы армии в том, чтобы получить плату, идиот! – взревел мессир Бонифаций. – А ты сделал все, чтобы этому помешать!

– Мессир, император Исаак совершил бы чудовищный грех…

– Это не твоя забота, Грегор.

– Зато моей заботой было создать хорошее впечатление об армии у горожан. Вы сами дали мне такое поручение. Армию обвиняли в том, что творил император Исаак. Его надо было остановить.

– Так ведь Исаак нам платил! – заорал мессир Дандоло.

– Мессир Бонифаций, – сказал я, – вы согласились, чтобы я попросил императора Исаака вернуть в храм покров Святой Девы. Ясно, что вы никогда бы так не поступили, если бы вас заботила только материальная сторона.

– Ты совершенно не понял истинной причины подобного шага, – ответил мессир Бонифаций. – Мы должны были продемонстрировать нашу набожность. Откажись Исаак вернуть реликвию церкви, на том все дело и кончилось бы, но мы тем не менее остались бы в глазах горожан добродетельными пилигримами. То, что ты сейчас натворил, ничего общего с тем деянием не имеет. Ты собственным примером поощрил греков пойти против нас. Таким способом гармонии не достигнуть. Таким способом можно добиться только восстания. Как только всем станет известно (а это случится еще до восхода солнца), что Мурзуфл получил повышение, помешав осуществить надежды армии…

– Армия никогда не связывала свои надежды с разграблением церквей, – возразил я.

– Зато она связывала свои надежды с получением долга! – сказал мессир Дандоло. – Если император решит расплатиться расплавленными реликвариями, значит, так тому и быть, и никто не станет протестовать. А если ты выскажешься против, значит, ты ставишь чужие интересы превыше наших.

– Мессир, это не так! Я отстаивал интересы преданных христиан…

Лицо мессира Бонифация, и без того пылавшее, начало приобретать какой-то странный фиолетовый оттенок.

– Ты ставишь интересы преданных простолюдинов выше интересов знати, которую ограбили вместо церквей. Разве это хорошо? – Он был так зол, что даже отшвырнул в сторону табуретку. – Мне нужно, Грегор, чтобы знатные люди были на моей стороне! Это их благосклонности тебе следовало добиваться, а ты потратил все свое время попусту на какой-то сброд!

Я изумился.

– Христиане города…

– Единственные христиане города, которые для нас важны, – это богачи, пойми, ради всего святого! – воскликнул мессир Бонифаций. – Пусть лучше золото поступит из каких-то там пустых зданий, где на него глазели простаки, чем из сундуков действительно достойных благородных людей, которым его будет не хватать каждодневно!

От ужаса я потерял дар речи, но потом все-таки, заикаясь, проговорил:

– Духовная ценность святынь…

– А разве мы ее не заслуживаем? Чем мы хуже толпы греческих невежд-купцов? – вскричал мессир Бонифаций. – Нам нужно получить все деньги сполна, и если я заберу их у знати, то лишусь ее расположения.

– Кто-кто лишится расположения знати? – огрызнулся мессир Дандоло, внезапно переведя разговор в еще более мрачное русло. – Вы хотите сказать, императоры лишатся ее расположения?

– Да, мессир, – ответил маркиз Бонифаций, но вид у него был при этом встревоженный.

– Лучше бы вы действительно это имели в виду, мессир, – предостерег его дож Дандоло.

– К чему беспокоиться, что подумают о вас знатные люди, мессир, если мы собираемся отсюда отплыть? – спросил я.

– Никуда мы не собираемся! – резко возразил мессир Бонифаций. – Нельзя выходить в море зимой. Сейчас ноябрь. Нам здесь жить до марта.

– Неужели так важно заручиться расположением беспомощной знати на какие-то четыре месяца, что ради этого вы готовы пожертвовать духовным наследием одного из величайших городов христианского мира? – спросил я и посмотрел на обоих господ.

Мессир Дандоло почувствовал на себе пристальный взгляд, и ему стало неловко. Но ответа я ждал от мессира Бонифация и поэтому настойчиво обратился к нему:

– Неужели как предводитель паломников вы бы сделали такой выбор, мессир?

Маркиз Бонифаций заскрежетал зубами, заиграл желваками на скулах.

– Ты не должен так говорить, Грегор, – сдержанно сказал он.

– Да, разумеется, мессир, – сказал я, ибо у меня не хватило мужества настаивать на таком злодействе. – Вы обозлены. Накажите меня, и давайте с этим покончим.

– А что толку, если он тебя накажет! – сказал мессир Дандоло. – Главное сейчас – исправить ситуацию, в которой мы оказались из-за тебя.

– Каким образом? – спросил я. (С той самой минуты, как мне стало ясно, что Мурзуфл использовал нас для своих целей, я сам пытался ответить на этот вопрос.)

– Не знаю! – проорал мессир Бонифаций.

– Но знай одно, Грегор Майнцский: тебе нельзя участвовать в решении, – изрек мессир Дандоло. – Если у тебя есть ангел-хранитель, то пусть он свяжет тебе руки и заткнет рот кляпом. Прибереги себя для ратных дел.

– В этом мы единогласны, – сказал мессир Бонифаций. – Стоит мне доверить тебе какое-то дело, Грегор, как ты меня подводишь или разочаровываешь. А ведь я возлагал на тебя большие надежды. Но последнее твое деяние вообще привело к катастрофе. Мы даже не знаем этого человека, а он сделал себя правой рукой Алексея, заняв второй по значимости пост после Константина Филоксенита!

– Подружитесь с Мурзуфлом, – посоветовал я и, увидев насмешку на лице мессира Дандоло, продолжил: – Найдите общую точку соприкосновения. Вы по-прежнему остаетесь героем Алексея, и Мурзуфлу этого у вас не отнять – да они вообще едва знают друг друга. Зато я знаю этого человека достаточно хорошо и верю, что он действует не в своих интересах, а в интересах города. Его коварство – всего лишь неловкая попытка сделать то, что он считает правильным.

Произнося эти слова, я думал о бритте, который часто ведет себя подобным образом, но в его сторону не смотрел, а он продолжал тихо перебирать струны возле мессира Дандоло. В завершение я сказал:

– Советую вам дать ему шанс объяснить свое поведение с глазу на глаз.

– Как я могу доверять такому человеку, как Мурзуфл? – вскипел мессир Бонифаций. – Из-за него нам не заплатят, если только не вскроют сундуки знатных семейств, чье расположение нам нужно, чтобы удержать Алексея на троне. Мурзуфлу удалось его злодейство только потому, что он одурачил тебя. Я ни за что не буду иметь дел с таким человеком, а когда завтра на наше ежедневное совещание придет Алексей, я посоветую ему разоблачить этого негодяя.

– А что, если он приведет негодяя с собой? – спросил я.

Мессир Бонифаций пожал плечами.

– Тем лучше. Тогда у нас состоится откровенный разговор подальше от жадных ушей византийских придворных.

– Я тоже приму участие в разговоре, – объявил мессир Дандоло. – И во всех последующих разговорах, при которых будет присутствовать император Алексей.

Мессир Бонифаций поморщился, но возражать дожу не стал. Да и как он мог, когда его собственный зять создал такую прискорбную ситуацию.

– Очень хорошо, мессир. Но пока ситуация не разрешена, – он бросил на меня взгляд, полный горького разочарования, – я не могу допустить, чтобы ты находился рядом со мной, Грегор, как не могу просить других доверять тебе. Граф Балдуин Фландрский в ужасе оттого, что все это случилось прямо у него под носом.

– И у меня под носом тоже! – взревел мессир Дандоло.

– Вы не отвечали за моих людей в мое отсутствие, Дандоло, – поправил его мессир Бонифаций и вновь обратился ко мне: – Я слышал, ты уговорил одного из людей Балдуина отобедать в доме Мурзуфла! Любой командующий, менее снисходительный, чем я, приказал бы тебя повесить, поскольку ты вступил в сговор с врагом.

– Он не враг! – сказал я. – Он плут, согласен, но он не враг.

– Пока не враг, – мрачно поправил меня мессир Дандоло.

Мессир Бонифаций презрительно махнул рукой.

– Свободен. Я все решу завтра, когда ко мне придет Алексей.

– Мы решим, когда к нам придет Алексей, – поправил его мессир Дандоло.

Алексей не пришел на следующий день, чтобы повидаться с ними. Как и на следующий тоже. И на следующий.

Император Алексей вообще больше ни разу не появился в лагере.