Текст книги "Трон императора: История Четвертого крестового похода"

Автор книги: Николь Галланд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 42 страниц)

Я пожал плечами. Знакомое слово, но все равно для меня оно было пустым звуком.

– Известно ли тебе, – продолжил он, – что Святой отец и Бонифаций Монферрат в натянутых отношениях?

Ничего подобного я не подозревал, и, должно быть, на моем лице отразилось удивление.

– Да. Папа и предводитель папского войска презирают друг друга. – Симон кивнул, указывая на Грегора. – А этот славный молодой человек верит, будто он может и должен сохранять лояльность к ним обоим. Он вбил себе в голову, что все эти отцы ему как родные. Но Грегор еще убедится, насколько ошибался, когда мы достигнем Задара и ему придется выбирать между Богом и… тем, за что ратует маркиз. И тогда я без колебаний направлю его к Богу. Надеюсь, ты со мной согласишься.

– А если не соглашусь, то стану еретиком? – спросил я. – Или ересь, по сути, состоит из более важных ошибок, чем, например, на какой зуб класть облатку?

Симон нетерпеливо поморщился и резко спросил:

– Каковы твои намерения по отношению к нему?

Я захлопал ресницами, скроил невинную улыбочку и коснулся кончиками пальцев его воротника.

– Не хотелось бы выдавать ничьих секретов, – прощебетал я, – но, так и быть, скажу: он ревнивец, поэтому мне не следовало бы стоять к вам так близко.

Я кокетливо дернул плечом, сморщил нос и улыбнулся Симону, а тот схватил меня за локоть и рывком притянул к себе, так что я чуть не уткнулся в него лицом, почувствовав на ресницах его жаркое дыхание.

– Вы завтракали рыбой, – сообщил я ему. – С горчицей. Не тяжеловато для пищеварения?

– Что ты замышляешь? – прошипел он.

– Ничего особенного… поиметь троих за раз, предпочитаю венецианцев. Ночь, правда, выдалась не очень удачной. Женщины обучают меня языковым упражнениям, так что скоро дело пойдет быстрее.

Я провел кончиком языка по верхней губе и снова подмигнул ему.

– Ты агент Бонифация? – взревел Симон, теряя терпение.

Так вот, значит, чего он опасался.

Я закатил глаза и состроил презрительную гримасу.

– Не имею дела с мужчинами, названными в честь святых. – Я вздернул губу, изображая отвращение. – На мой вкус, они все извращенцы.

Симон смотрел на меня совершенно серьезно, без тени юмора.

– Да ты, я вижу, обыкновенный весельчак, – сказал он словно самому себе и кивнул с мрачным удовлетворением. – Большого вреда от тебя не будет.

Мне захотелось всей душой, чтобы Симон оказался прав.

10

В последующие дни, а потом и недели на борту «Венеры» царило равновесие. Я был рад тому, что Лилиана и принцесса Джамиля, между которыми только и было общего, что принадлежность к женскому полу, легко поладили – не как близкие подруги, а как давние знакомые, не вызывающие друг у друга раздражения. Этому немало способствовала необходимость терпеть тесноту, но, по крайней мере, они могли спать, свернувшись калачиком. Мне же за целую неделю не удалось поспать ни одной ночи. Содержанки быстро смекнули, что устроены на корабле хуже обычных шлюх, и после короткой визгливой стычки две касты распутных дамочек поменялись местами. Я был рад этому, предпочитая спать на палубе. Большую часть жизни мне пришлось провести в чертогах маленького сырого замка, поэтому корабельный трюм не наводил на меня ужаса, но мне нравилось видеть звезды. Я научился читать по ним под руководством Вульфстана и теперь развлекался, узнавая созвездия из незнакомого края.

Самое сложное было привыкнуть к человеческой речи. Вокруг звучало столько языков и диалектов, столько ритмов и тональностей, что я пристрастился слушать музыку языка и не пытался понять, о чем говорят, особенно если учесть, что был равнодушен ко всему происходящему. Мой родной язык – самый красивый на земле. Венецианский диалект тоже напевный, и у германского тоже есть интересные звуки, но только мой язык может похвастаться и тем и другим качеством. Французский или хотя бы то наречие, которое, к сожалению, вошло здесь в обиход, ничем примечательным не отличается.

Принцесса со мной почти не разговаривала – не из холодности, а просто потому, что место было неподходящее, да и болтливостью она не отличалась. Но Джамиля стала тенью Лилианы, молчаливой и полной достоинства. Она не чуралась принимать участие в каждодневных делах на корабле, поразительно хорошо разбиралась в медицине и травах, ее немалые способности к языкам помогали улаживать конфликты, которые неизменно возникают, когда сталкиваются различные культуры. Если некоторые женщины и моряки и знали, кем она была на самом деле, то они помалкивали. Если ей и досаждало тесное окружение шлюх, то она ни разу даже виду не подала. Каждый вечер, когда корабли становились на якорь, принцесса скрывалась под бочкой. В среде, где большинство женщин пытались добиться мужского внимания, никто ее не замечал и не тревожил. И все же каждую ночь я по нескольку раз бегал по трапу вверх-вниз, желая убедиться, что с ней все в порядке.

На палубе от меня требовали музыки, и приходилось играть, пока простолюдинки развлекали своих клиентов («Календу мая» я отказывался играть больше трех раз за ночь). За эту услугу, по молчаливому соглашению, мне предоставлялось чуть больше места для сна и чуть больше еды, а кроме того, я мог беспрепятственно пользоваться расположением женщин.

К этому последнему преимуществу я оставался равнодушен. Иногда наблюдал за Лилианой в бесстрастной ностальгии, вспоминая, как мое тело реагировало на ее близость в палатке на Сан-Николо, но теперь она мне казалась всего лишь частью общего хаоса. И, видя каждое утро, как она измотана, мне трудно было вообразить нечто, хотя бы отдаленно эротическое. Отто являлся к ней на корабль каждую ночь. Обычно кому-нибудь из Ричардусов удавалось переправиться на «Венеру» для свидания с ней, причем младшенький был настолько неискушен в плотском грехе, что его свидание длилось не дольше чиха. Потом Отто, почти неизменно, требовал свою долю внимания, прежде чем вернуться к себе на корабль. Грегор тоже приезжал на «Венеру», но не каждую ночь, а если Лилиана жаловалась на усталость, то он платил какой-нибудь шлюхе. Меня подкупало, с каким виноватым видом прелюбодействовал Грегор. Сам святой Павел одобрил бы его поведение.

Дни растягивались в недели, и самым злейшим врагом для всех стала скука. Моряки хотели, чтобы все сидели в трюме, пока они управляют кораблем, но мы бунтовали и находили разные способы подышать воздухом – и все равно скука расцветала пышным цветом. Пассажиры «Венеры» не только спали, совокуплялись и питались (посменно, возле кормы, уминая бобовую похлебку, в отличие от матросов, употреблявших солонину). Большинство из них играли в детские игры, рассказывали друг другу истории, гадали по руке, бились об заклад на что угодно. Кто-то пытался научиться игре на новых музыкальных инструментах (чтобы исполнять «Календу мая»), и все немало времени тратили на уход за собственной персоной: давили паразитов, штопали разорванную одежду, сидели с надеждой в плетеных корзинах для дефекации и глотали самые отвратительные из всех существующих слабительные. Как только матросы убедились, что я ловко управляюсь с оснасткой, особенно с выбленками, они позволили мне, к моей радости, исполнять небольшие акробатические трюки. Я даже удостоился призывных взглядов всех шлюх, однако принцесса Джамиля лишь по-матерински посмотрела на меня, и я прочел в ее глазах страдание. По крайней мере, это был способ убить время.

Ежедневно – хотя от скуки это не спасало – проводили мессу, устраиваясь на палубе лицом к востоку. Из опасения, что подверженные морской болезни могут срыгнуть тело и кровь Христову (тем самым породив интересный теологический вопрос), проводилась особая, «сухая», месса, во время которой прихожане ничего не глотали, кроме слов священника. Еще одним развлечением, гораздо менее приятным, было сидение в трюме во время бурь или когда нас прогоняли с палубы для усмирения. Случалось это не часто, но в открытом море даже обычный туман – не то явление, на котором хотелось бы задерживать внимание, ибо моряки в такой момент становятся еще более суеверными. К тому же нас всегда охватывал невысказанный страх, что в тумане собьемся с пути. Мы все ходили в сырой одежде, с липкими телами. Некоторые дамочки с поэтическими наклонностями сравнивали это состояние прохладной липкости с определенными анатомическими частями мертвой шлюхи.

Иногда епископ, посещавший наш корабль под любым предлогом, затевал со мной беседу. Вскоре он пришел к выводу, что я препротивный, но безвредный чудак. Гораздо забавнее были неизменные попытки его преосвященства побеседовать с принцессой. Они неоднократно затевали споры, после которых у епископа был озадаченный вид, а у принцессы – самодовольный. Однажды Конрад уговаривал ее обратиться в другую веру, недоумевая и горюя по поводу того, что так мало сарацинов пошли на такой шаг. Принцесса сказала ему, что в этом нет ничего удивительного, и вина здесь целиком лежит на неких христианах, называющих себя рыцарями Храма или тамплиерами. [16]16
  Члены духовно-рыцарского ордена, основанного в XII в. в Иерусалиме. Название связано с местоположением первой резиденции ордена вблизи христианского храма, основанного, по преданию, на месте древнего храма Соломона.


[Закрыть]

Эти рыцари правили той частью Святой земли, где обитала таинственная, наводящая страх секта ассасинов, [17]17
  Сектантская организация исмаилитов в Иране (XI–XIII вв.). Ее члены отличались крайним фанатизмом. Совершали политические убийства под воздействием гашиша. Название секты укоренилось во многих языках как синоним политических убийц.


[Закрыть]которые решили обратиться в христианство. Ассасины как христиане в буквальном смысле послужили бы толчком для распространения христианства по одной простой причине: каждый член секты был готов отдать свою жизнь ради истребления врагов, мешавших осуществлению их новых целей. Если бы ассасины на самом деле стали христианами, продолжала объяснять Джамиля, ислам быстро потерял бы свою силу. Христианство стало бы доминирующей верой на всей Святой земле. Но в этом случае, продолжала она объяснять, они перестали бы платить тамплиерам налоги, которые те взимали с неверных. Вот в этом-то и была загвоздка. Тамплиеры не были готовы отказаться от мзды: деньги ассасинов были им нужны больше, чем спасение их душ, и даже больше, чем их воинская доблесть. Поэтому, когда ассасины приехали на крещение, тамплиеры напали на них и не прекращали бойню, пока те не согласились оставаться и впредь неверными. После этого рыцари по-прежнему продолжали истреблять ассасинов, теперь уже потому, что они неверные.

В другой раз Джамиля внесла поправки в рассказ Конрада о распятии, утверждая, будто каждый мусульманин знает, как все было на самом деле. Иисус только сделал вид, что его распяли, ибо Господь слишком любил своего единственного сына, чтобы подвергнуть его пытке. И если христианам это не известно, значит, они абсолютно не разбираются в собственной религии. Конрад возражал – дескать, нет, Иисус был распят без всяких оговорок, на что принцесса преспокойненько процитировала ему Деяния Иоанна, то место, где Иисус заявляет, что распят был только его призрак, а не он сам.

– А если Христос не был распят в действительности, тогда, простите, непонятно, в чем смысл вашей веры, – сделала она сочувственный вывод, и это стало концом беседы.

Лично мне показалось, что она прошла по воде, как по суше.

Через месяц я свыкся с мыслью, что по-прежнему жив и, скорее всего, поживу еще немного. Случилось это однажды утром, самым обычным утром. Впервые за несколько лет я проснулся и не ощутил приступа боли. Я не был счастлив оттого, что проснулся, но просто воспринял реальность. Я все еще не мог думать, что будет со мной после того, как верну принцессу Джамилю в Египет, зато дело перестало быть «предсмертным», превратившись в «очередное». Если честно, душа теперь меньше терзалась.

В тот день я начал обращать внимание на происходящее вокруг. И тем самым совершил ошибку, потому что еще до наступления ночи оказался вовлеченным во вселенскую неразбериху.

11

«Вы не сумели выполнить свою часть договора. Но все равно давайте воспользуемся ситуацией, – сказал дож. – Недалеко расположен один город: имя ему Задар».

Робер де Клари.

Хроника Четвертого крестового похода

Я потихоньку начал возвращаться к жизни. Однажды, когда сгустилась тьма, мы с Грегором вышли на палубу. Джамиля, редко покидавшая свое убежище, пока корабль стоял на приколе, на этот раз присоединилась к нам, чтобы подышать свежим воздухом. На палубе, как всегда, дым шел коромыслом, но мы хотя бы не теснились в толпе, да и прохладный осенний бриз очищал воздух. Я умудрялся держаться от ее высочества на расстоянии почти в целый локоть, чтобы в случае неожиданной качки или толчка от проходивших мимо гуляк не оказаться к ней прижатым.

Грегор пытался мне что-то объяснить. Я не был внимателен с самого начала и потому теперь не совсем понимал, о чем идет речь, да и не старался понять. Меня больше занимала одна шлюха на корме, которая обчищала один за другим поясные кошельки трех своих кавалеров, а те ничего не замечали.

– Прежде чем собрать войско, – говорил Грегор своим покровительственным тоном старшего брата, – еще до того, как Бонифаций согласился взять на себя командование, предводители похода заключили соглашение с венецианцами через дожа Дандоло.

– Ты говоришь о слепом крепком старике с огромного роскошного корабля? – рассеянно поинтересовался я.

Четвертый кавалер шлюхи поймал ее в тот момент, когда она развязывала его кошелек, но она быстро убедила его, что это была просто безобидная шалость.

– А еще у него пронзительный голос. Армия подписала с ним договор о том, что венецианцы предоставят нам на год определенное количество кораблей вместе со своими мореплавателями. За это мы им выплатим восемьдесят пять тысяч марок серебром.

– Что такое марка серебром? – спросил я, думая о другом.

– Я рыцарь и потому не интересуюсь такими вопросами, – почему-то оскорбился Грегор.

– Если ты знаешь английскую монету под названием «стерлинг», выпущенную лет двадцать назад, то серебряная марка стоит сто пятьдесят таких монет, – разъяснила мне принцесса, словно ее позабавило невежество Грегора.

– Бьюсь об заклад, таких денег не нашлось бы даже у английского короля, – рассеянно заметил я.

Женщина, за которой я наблюдал, передала неправедную добычу своей товарке, которая пробралась сквозь толпу к открытому люку. Я знал ту вторую; она неплохо играла на свирели, и мы иногда музицировали на пару, если у нее случался перерыв в клиентах. Она была единственной шлюхой на корабле, к которой у меня несколько раз за прошедший месяц возникало мимолетное желание.

– Эта сумма превышает даже казну Филиппа, короля Французского. Вот почему так жаль, что оба их величества отказались присоединиться к кампании, – сказал Грегор. – Они слишком заняты войной друг с другом. В итоге поход взялись организовать несколько вельмож, и, как ни печально, они дали обещание, которое не смогли выполнить.

Мне всегда нравились истории о вельможах, попавших впросак. Я решил прислушаться повнимательнее и отвлекся от бедер музыкантши.

– Какое обещание?

– Что прибудут почти тридцать пять тысяч воинов. На самом же деле в Венеции собралось меньше трети этого числа, включая тех из нас, кто прибыл с опозданием, откликнувшись на призыв. Каждый участник паломничества оплачивает свой проезд, но, даже когда все внесли свои доли, даже когда бароны порылись в своей казне, пытаясь восполнить разницу, нам не хватило почти половины. Долг предстояло выплатить полностью еще в прошлом апреле, но ни одна марка не перешла из рук в руки. Флот по договоренности должен был выйти в море прошлым летом, но люди просто сидели на песке, изнывая от жары и голода, и ждали, когда к ним присоединится достаточное количество воинов, чтобы хватило денег оплатить сумму по договору. – Он сочувственно посмотрел на меня. – Твой англичанин был, видимо, из тех, кто пообещал, но так и не приехал.

Мне тоже приходила в голову эта мысль.

– И конечно, как только другие прослышали о проблеме в Венеции, им не очень захотелось туда отправляться, чтобы самим увязнуть в долгах, – сделал я вывод.

– Совершенно верно, – сказал Грегор. – Многие пилигримы отправились в Марсель и другие порты и отплыли на место собственным ходом. Некоторые, вроде твоего англичанина, вообще не приехали.

– Разве их не накажут за нарушение договора? – поинтересовался я, рассчитывая, что «мой англичанин», быть может, все-таки получит по заслугам без моего участия.

Грегор покачал головой.

– Как и все в этой кампании, дело обстоит не так просто. Когда подписывался договор с венецианцами, армии еще не существовало. Договаривающиеся стороны надеялись, что соберется примерно тридцатитысячное войско и выполнит все условия договора. У них не было законного права заставить столько людей исполнять договор. Они верили, что их собратья-пилигримы съедутся вместе и дружно выступят в поход, но их ждало разочарование.

Последнее замечание привело меня в восторг.

– Полный идиотизм! И те же самые люди поведут вас на битву? Разве можно доверять их здравомыслию?

– Договор подписывали не вожаки, а только их посланники из Венеции.

Все это походило на фарс.

– Выходит, кучка нерадивых посланников натворила дел? Кто такие эти посланники? Кто наделил их полномочиями?

– Один из них Жоффруа де Виллардуэн, маршал Шампани.

С каждой фразой становилось все смешнее!

– А разве маршалу не следует хоть немного смыслить в том, как собираются армии? – прогудел я. – Разве не это, выражаясь не слишком деликатно, делают маршалы?

Грегор скроил умиротворяющую мину, словно понимал, что прав, но считал невежливым признать это публично.

– Маршал обвиняет всех рыцарей, которые не приехали вопреки его обещаниям, – сказал он. – Будь они здесь, у нас не было бы этой проблемы.

– Если бы он не дал такое глупое обещание, что они приедут, тогда у вас не было бы этой проблемы.

– Но тогда у нас не было бы и этого флота.

– Да, у вас был бы флот поменьше, который вы смогли бы оплатить. Какое отношение имеет ко всей этой истории твой любезный Бонифаций?

В глазах Грегора я прочел долготерпение.

– Как раз это я и пытаюсь объяснить.

– Отлично, валяй дальше.

– Прошли недели, месяцы, и стало ясно, что, сколько бы мы ни запускали руки в наши кошельки, с венецианцами нам не расплатиться. Но на создание этого флота у всей Венецианской республики ушел целый год – в кампании участвует половина мужского населения и почти все корабли. Венецию ожидает полный крах, если мы не расплатимся. Поэтому дож Дандоло обратился к Бонифацию с предложением: мы повезем вас по морю в долг с двумя условиями – во-первых, вы заплатите нам, как только получите добычу после сражения, и во-вторых, по пути… мы воспользуемся этим флотом, чтобы произвести впечатление на наших соседей по Адриатике.

– Понятно, – кивнул я.

– Вожди, включая Бонифация, согласились. Меня это беспокоит. Как и всех священников, особенно епископа Конрада, а также многих вельмож вроде Симона де Монфора.

– На то нет причин, – заметила принцесса.

Мы оба слегка поморщились, уверенные, что сейчас она сделает из Грегора дурака.

– Венецианцы просто хвастаются своей мощью, – продолжала Джамиля. – Да, действительно, корабли полны вооруженных воинов, но большее впечатление производит сам флот – его размеры и великолепие, за что честь и хвала венецианцам. Ваше войско на самом деле не станет нападать на народ, с которым у вас нет спора, – вы ведь воины Христовы, а не нанятые Венецией головорезы. Да, щиты и вымпелы рыцарей наводят ужас, но они просто висят на бортах кораблей. По-настоящему запугать портовые города предстоит Венеции, построившей корабли и управляющей ими. Рыцари и вельможи спокойно могут проспать все путешествие, а эффект будет тот же. Вас ведь не просят ни о чем, а только лишь проделать морскую прогулку.

– Все это так, – согласился Грегор, – если бы не одна злосчастная деталь.

– Какая?

Грегор осторожно оглядел палубу. Раскачивающиеся фонари освещали мужчин и женщин, которые смеялись, обнимались, целовались, пели, танцевали, совокуплялись и пили. Никто не обращал на нас внимания, но Грегор, не переносивший сплетен, чувствовал себя сейчас не совсем удобно. Он шагнул к принцессе, жестом велел мне тоже подойти поближе и только потом тихо произнес:

– Еще до отплытия прошел кое-какой слушок, возмутивший Симона де Монфора. На далматинском [18]18
  Далмация – историческая область Хорватии. Во времена Четвертого крестового похода Задар был крупным городом-портом и торговым центром на восточном побережье Адриатики.


[Закрыть]побережье есть город Задар…

– А-а, Задар, – сказала принцесса. – Барцицца часто вспоминал Задар и его пиратов.

– Так что там Задар? – спросил я, не раз слышавший это название, все чаще и чаще всплывавшее в ночных разговорах мужчин на палубе, но это было в ту пору, когда я дал обет не интересоваться ничем важным из того, что происходит вокруг.

Прежде чем Грегор успел ответить, принцесса объяснила мне:

– Задар соперничал с Венецией в Византийской империи и около века назад оказался в ее подчинении. А потом, примерно двадцать лет назад, он восстал и попросил защиты у венгерского короля. С тех пор Венеция пыталась вновь покорить этот город, но всякий раз безуспешно.

– Дандоло намерен предпринять новую попытку, – сказал Грегор. – С нашей помощью. По крайней мере, идет такой слух.

Джамиля округлила глаза. Я презрительно фыркнул и хотел было начать обличительную речь, но меня прервал смех Лилианы за спиной. Она подошла вместе с Отто, держа его за руку, а я даже не заметил.

– Опять глупые сплетни про Задар, – сказал Отто. – Всех это так волнует, что можно подумать, будто нас попросили осквернить Гроб Господень.

Джамиля покачала головой.

– Этот слух наверняка полная глупость. Папское войско не может атаковать католический город без всяких на то причин. Венгерский король принял крест, поэтому город находится под защитой Папы. Если вы нападете на Задар, то всю армию отлучат от церкви.

– Знаю! – печально произнес Грегор.

– Откуда тебе столько известно обо всех этих христианах? – обратился я к Джамиле.

– Я прожила среди них пять лет. А вот почему ты всего этого не знаешь? – Она обратилась к Грегору: – Неужели вы полагаете, что слух правдив?

– Поначалу я так не думал, – сказал он. – Но когда попросил Бонифация опровергнуть слух официально, он уклонился.

Наконец стало ясно, зачем Грегор читал мне эту лекцию.

– Вот, значит, какой разговор я прервал, когда мы впервые встретились, и невольно помог ему.

Грегор мрачно кивнул.

– А после он исчез.

– И тебя не взял с собой. Что по этому поводу говорит епископ Конрад?

– Конрад постоянно избегает этой темы, – ответил Грегор после секундного замешательства, но было сомнительно, что наш доблестный рыцарь настойчиво требовал разъяснений.

– Вот такие у вас вожди, – сказал я. – Один отмалчивается, второй отсутствует…

– Пусть лучше так, – весело заметил Отто. – Нам меньше от них достается.

– А я не считаю, что так лучше, – сказал Грегор, строго обращаясь к брату. – Хочу знать, что происходит на самом деле и как правильно поступить. Отлучение от церкви – хуже смерти, Отто.

– Если тебя это так волнует, обратись к своему епископу, – подстегнул я Грегора. – И не позволяй ему уклоняться от темы. Сегодня он будет здесь выслушивать исповеди. Не выпускай его с корабля, пока он не ответит на твой вопрос.

Мой совет пришелся Грегору не по нутру.

– Если он избегает говорить об этом, то, наверное, на то есть весомая причина, и было бы неуважительно с моей стороны…

– Ради всего святого, господин, ради твоей любви к Богу, поставь вопрос ребром! – настаивал я. (Оглядываясь назад, скажу, что, наверное, именно в этот момент я и угодил в ловушку Грегоровой морали. Каждый раз, переходя какой-то Рубикон, я делал последний решительный шаг, в основном просто ради развлечения, чтобы потешить себя.) – Выясни, действительно ли мы отклоняемся от курса в сторону Задара, и если так, то что ты можешь сделать, чтобы не допустить этого. Есть ли цель более высокая, чем достойное выполнение миссии папской армии?

Грегор немного подумал, кусая нижнюю губу. Только сейчас я начал разбираться в характере этого молодого человека: он принадлежал к редкой категории послушных сынов и при этом понятия не имел, как вести за собой. Золотистый свет, переполнявший его существо, когда он делал то, что от него ожидали, превращался в тепловатый серый туман нерешительности, когда ему приходилось чеканить собственные монеты. Такова была ирония судьбы, при том что он невольно оказывал огромное влияние на остальных рыцарей. Я сам был свидетелем того, как на борту «Венеры» другие воины старались подражать Грегору во всем – ив манере говорить, и в манере одеваться, и в прическе. А он этого не замечал. Он делал только то, что считал своим долгом, и предполагал, что остальные рыцари поступают точно так же. На самом деле он совершенно не привык принимать собственные решения по какому-либо вопросу. Поэтому теперь, когда его взгляд сказал, что он наконец-то готов сделать самостоятельный шаг, меня обуяла родительская гордость.

– Ладно, – сказал он. – Я поговорю с ним не откладывая.

Грегор повернулся и направился к носу корабля.

– А тебе не все равно, если армия отклонится от своей божественной цели? – спросила меня Лилиана.

Я скорчил рожу.

– У этой армии нет никакой божественной цели. Я просто хочу как можно быстрее добраться до Александрии и доставить на родину ее высочество.

– За что она тебя благодарит, – бесстрастно сказала Джамиля, хотя ее глаза чуть ли не с тревогой смотрели вслед Грегору.

– Признаю, – добавил я, не удержавшись, – что питаю врожденное неприятие тех, кто пытается завоевать себе подобных. Если это не твое, не трогай, отдай обратно или отдай взамен нечто равноценное, и тогда мы все прекрасно поладим друг с другом. Спасибо за внимание.

– Но то, что ты считаешь своим, является твоим только потому, что ты или твой народ забрал это у кого-то другого, – самодовольно возразил Отто.

Я хмыкнул с превосходством.

– Неправда. Мой народ населял нашу землю от начала мира.

– Сомневаюсь, – сказал Отто. – Кто-то там был все-таки первым.

– Да, мы были первыми! – громко огрызнулся я.

Парочки вокруг нас побросали свои дела и оглянулись.

– Сомневаюсь, – засмеялся Отто.

– Естественно, тебя ведь воспитали с этой верой, – сказала Джамиля.

Я подумал, что она хотела успокоить меня, но в ее устах это прозвучало как-то снисходительно. В голове у меня пронеслось несколько резких ответов, но я прикусил язык. Решил подождать, пока не найду доказательств своих слов, и тогда точно так же снисходительно ей отвечу, и настанет ее черед смущаться в присутствии других.

– Ладно, даже если мы не были первыми, – сказал я, – прошлое переделать невозможно. Мой народ веками жил с чувством мести, и это нам ничего не дало. Месть как способ жизни слишком переоценена.

– Лицемер! – во всеуслышание заявил Отто, по-прежнему забавляясь нашим разговором. – Ты пришел в Венецию с тем, чтобы бросить свою жизнь на алтарь мести.

– Как способ жизни месть абсурдна. Как способ смерти она эффективна и соблазнительна, – парировал я. – Если бы во мне осталась хотя бы одна частичка, стремившаяся к жизни, я бы выбрал другой курс.

– О чем это ты? – изумленно спросила принцесса.

– Он неудавшийся самоубийца, разве ваше высочество не знали? – рассмеялся Отто. – Грегор взял его под свою опеку, чтобы помешать этому. Болван так и не сумел ничего с собой сделать, но как одержимый не оставлял попыток самоуничтожиться, пока не украл вас у Барциццы.

Он собрался продолжать, но Лилиана увидела смятение на лице Джамили и подала ему сигнал заткнуться.

Джамиля принялась в упор меня разглядывать. Я попытался отвести взгляд, но не смог. Попытался сострить, но и это не удалось.

Вокруг нас все шумело и бурлило, а среди нас четверых внезапно воцарилась мертвая тишина.

Я уставился на грязную палубу и весь напрягся в ожидании, что принцесса сейчас что-нибудь скажет своим высокомерным тоном, и тогда мне придется резко ответить, чтобы скрыть смущение. Она ничего не сказала. Неловкость тянулась целую вечность.

– Что ж, поеду-ка обратно на свой корабль, – в конце концов произнес Отто, явно чувствуя себя не в своей тарелке.

Он поцеловал Лилиану, отвесил короткий поклон ее высочеству и подал сигнал на баркас, пришвартованный к кораблю.

Оставшиеся трое продолжали неловко молчать.

– Пошли, – бросил я. – Неплохо бы сейчас выпить.

Я показал на люк, и женщины молча последовали за мной. Лилиана погладила меня по локтю, стараясь успокоить, но я вырвал руку с такой силой, что нечаянно задел плечо Джамили. Это прикосновение так потрясло меня, что я резко отскочил назад. Там как раз проходила пьяная пара, которая качнулась прямо на меня. Потеряв равновесие, я упал на Джамилю.

– Прости, госпожа, – пробормотал я, запаниковав, и отпрянул от нее, уцепившись за ближайшую веревку. – Непредвиденная случайность.

Лилиана нервно захихикала, а принцесса как-то странно посмотрела на меня.

– Понимаю, – ласково сказала она. – В жизни не встречала второго такого мужчины, который бы так сторонился меня. Даже Грегор менее церемонен, чем ты.

– Он что, приставал к тебе?

Теперь Лилиана и принцесса захохотали почти в один голос – так обычно женщины смеются над какой-то своей шуткой, известной только им.

– Принцесса сказала совсем о другом, – возразила Лилиана. – Ты только и думаешь, как бы оказаться к ней поближе. Разве нет?

Я пришел в ужас, узнав, над чем они смеются. Из всех женщин на корабле принцесса была последней, которую я действительно был готов приласкать.

– Она под моей опекой. Ей и так досталось от человека, не имевшего никакого права дотрагиваться до нее. И мне невыносимо думать, что кто-нибудь посягнет на нее снова, пусть даже самым невинным образом.

Лилиана посмотрела на Джамилю выразительным взглядом – мол, опять он за свое. Но Джамиля остановила ее жестом.

– Вот уже много дней мы проводим в невероятной тесноте, – сказала она, обращаясь ко мне, – и все это время ты стараешься ценой невероятных для себя неудобств не дотрагиваться до меня. Ты и пальцем меня не коснулся, с тех пор как перевез на этот корабль. И хотя я очень благодарна тебе за доброту, мне кажется, из-за этого ты ужасно напряжен.

– Тут даже я не в силах тебе помочь, – пояснила Лилиана.

Я бросил на нее злобный взгляд, почувствовав, что краснею до кончиков ушей: совершенно ясно, что эти женщины болтали обо мне много дней, а может, и недель.

– Итак… – Принцесса потянулась и взяла мою руку в свою.

Я тихо охнул и попытался вырваться. Она переплела свои пальцы с моими и удержала руку.

– Ради всего святого, позволь себе сегодня спать, прижавшись спиной к моей спине, не съеживаясь. Ты буквально с ног валишься от недосыпа, – тихо сказала она.

Я посмотрел на свою руку, зажатую в ее руке. У нее были мягкие пальцы, дарившие приятное прикосновение. Что-то здесь было не так. Я понял, что именно, и тут же поспешил произнести это вслух:

– Принцесса никогда не сказала бы такое человеку моего положения.

– Я знаю тебя только как человека, который вырвал меня из ада и продолжает защищать. Поэтому и впредь буду обращаться с тобой соответственно, – ответила она, ничуть не встревоженная моим намеком.