Текст книги "Трон императора: История Четвертого крестового похода"

Автор книги: Николь Галланд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 42 страниц)

Я уже собрался ответить, хотя не успел придумать, что бы такое похлестче сказать, как до меня донесся мягкий баритон Грегора. Я повернулся. Царевич Алексей восседал в центре стола, заняв самое большое кресло, тем не менее пиром правил маркиз Бонифаций. Грегор, превосходивший тестя по мощи, но уступавший ему в элегантности, сидел по его правую руку, облаченный в праздничную рубаху, сшитую наспех личным портным маркиза специально для этого случая. На его груди красовалась верхняя половина маркизова герба (рука с кинжалом, в обрамлении оленьих рогов) и нижняя половина его собственного герба (цветок зверобоя), таким образом всем присутствующим демонстрировалось, как тесно герой дня связан со своим предводителем. Все это должно было произвести впечатление на рыцарей, а заодно и на баронов: вот видите, как бы говорил Бонифаций людям, держитесь этого парня и будете есть за моим столом. Отто, более симпатичный, чем его брат, сидел рядом с Грегором и рассеянно озирался, пытаясь понять, где содержат женщин.

Меня забавляло, насколько неловко себя чувствовал Грегор в этом окружении. На учебном поле брани, покрытый грязью и лошадиной пеной, он был в своей стихии. На военном совете, где от его прозорливости зависела судьба армии, он держался с небрежной уверенностью. Но вот его нарядили в расшитую рубаху – и он уже ведет себя как мальчик, пытающийся скрыть от матери первую эрекцию. Уверенная улыбка воина внезапно превратилась в робкую, авторитет старшего брата, дальновидного стратега, улетучился, как винные пары из сосуда, подвинутого к огню.

– Мессир, – сказал Грегор, – я и мои люди благодарим вас за честь, оказанную сегодня, но мы действительно всего лишь исполнили наш долг. И хотя нас радует и успокаивает, что мы так быстро разделались с противником, надеюсь, вы присоединитесь к моей молитве, и это станет последним кровопролитием на византийской земле.

Все дружно захмыкали, удивляясь таким речам.

– Я хочу сказать, – продолжал он, – давайте вместе надеяться, что мы способны вернуть трон его высочеству как можно быстрее и без лишней крови. Затем, умножив наши богатства, мы оставим жителей Византии в мире и процветании, а сами незамедлительно отбудем в Святую землю, где исполним нашу клятву.

Старик Дандоло, венецианский дож, зааплодировал, энергично закивав. Через секунду Алексей с Бонифацием последовали его примеру, и тогда к ним присоединился весь зал. Дандоло воспользовался моментом: вытянул руку, призывая всех к тишине, и поднялся, чтобы сказать свое слово. Согласившись с мудростью Грегора Майнцского, он подчеркнул, что если все-таки придется вступить в сражение, то можно надеяться, оно будет ограничено взятием Галатской башни, чтобы завладеть цепью, преграждающей вход в бухту. Как только флот зайдет в бухту Золотой Рог, это сразу должно остановить битву. Если узурпатор даже и выживет во время штурма башни, то наверняка капитулирует. Или, возможно, его советники, поняв, к чему идет дело, сами устранят узурпатора и слетятся к Алексею, приведя с собой отряд варягов. Так что от наших воинов требуется провести только одну битву – за Галатскую башню.

Из-за присутствия царевича Алексея дож аккуратно подбирал формулировки, но было видно, что Дандоло не слишком высокого мнения о возможностях нынешнего претендента на трон. Вот почему он так заботился, чтобы передача власти совершилась мирным путем. Удержаться на троне у Алексея не было ни малейшего шанса. Вскоре он будет низвергнут, а это означало разрыв торговых отношений. Наконец-то я понял, что из себя представляет Дандоло. На самом деле все было просто: дож существовал для Венеции, а Венеция существовала для торговли. Все его решения сводились к этому, и он будет непоколебим, не то что епископы с их духовными метаниями и правовыми кульбитами. Дожу было наплевать, жив я или нет, и от мира он ждал совсем другого, чем я. Тем не менее в данной ситуации мы с ним неожиданно стали союзниками.

Речь встретили почтительными аплодисментами (Бонифаций и Алексей не скрывали скуки), вскоре прерванными каким-то шумом за дверью. Половина воинов резво вскочили, когда в зал вошел неожиданный гость.

31

Вошел маленький темноволосый человек в длиннополой рубахе, в каких часто расхаживал Дандоло, с очень длинной шевелюрой и бородой. Охранник на входе обыскал его, обхлопав сверху донизу. Держа в руке свиток, он пересек зал и подошел к столу, за которым Алексей с баронами ожидали десерта. Незнакомец отвесил низкий поклон и удивил всех, заговорив на пьемонтском диалекте:

– Я Николо Ру, родился в Ломбардии, но сейчас проживаю в Константинополе.

С этими словами он протянул свиток. Из-за стола поднялся Грегор, вышел к гонцу, забрал у него послание и внимательно осмотрел печать.

– Все правильно, – подтвердил рыцарь. – Его прислал дядя нашего царевича.

Бонифаций позволил ломбардцу говорить, подав знак своему французу-толмачу, чтобы тот переводил для баронов с севера.

– Мессиры, – гладко начал Николо, продемонстрировав большое умение насыщать свою речь пояснительными замечаниями, – мой господин василевс шлет поклон вам, лучшим (за исключением коронованных особ, разумеется) среди живущих в величайших странах мира (если не считать Византии, конечно). Он удивлен вашим появлением в его империи, ибо как христианин знает, что вы (все сплошь христиане) держите путь в Святую землю, чтобы спасти город Христа и Гроб Господень. Он никак не может взять в толк, что привело вас в эти края. Если вы испытываете нужду в припасах, то он будет рад обеспечить вас всем необходимым, помочь паломникам (как помогали его предки вашим предкам). Он уверен, вы пришли сюда не для того, чтобы причинить ему вред, в противном случае (будь ваши силы даже в двадцать раз многочисленнее) вас бы ждало, естественно, полное истребление, если бы (по какой-либо непредвиденной причине) он пожелал причинить вам вред.

Николо слабо улыбнулся, поклонился и отступил на шаг, предвидя, что теперь последует долгое обсуждение, прежде чем ему будет дан ответ.

Но Бонифаций отреагировал мгновенно, без заминки.

– Любезный, с какой стати вашему господину удивляться нашему появлению в его империи, когда эта империя вовсе даже и не его? Она принадлежит его племяннику, который оказывает нам честь своим присутствием в этом зале. Если ваш господин готов отдаться на милость своего племянника, вернуть ему трон и владения, мы будем только рады похлопотать за него перед царевичем Алексеем и выпросить прощение и возможность жить в достатке до конца дней. Больше нам сказать нечего. И не смейте сюда возвращаться, разве только с известием, что ваш господин пожелал сдаться, – сказал он и небрежно махнул рукой, мол, Николо Ру должен теперь уйти.

Посланник скис и начал оглядывать хмурые лица пирующих, которым не терпелось возобновить застолье. Видимо, хотел убедиться, что в зале нет греков. Потом он рухнул перед Грегором на колени и вцепился с мольбой в его сапоги, захлебываясь от эмоций.

– Прошу вас, мессиры, – тихо забормотал посланник, словно боялся, что его могут услышать, хотя вокруг не было ни одного его земляка; при этом его ломбардский акцент заметно усилился. – Император вовсе не злой человек, но он не в себе. С тех пор как наш господин ослепил своего брата, императора Исаака, десять лет назад, он ни одной ночи не спал спокойно. Его преследуют отчаяние и чувство вины за содеянное, так что теперь он в шаге от безумия. Василевс несдержан и если разгневается, то пострадают в первую очередь латиняне, проживающие в городе. Мой народ пострадает за ваше дело прежде, чем вы успеете вынуть из ножен мечи. Молю вас, господа, как братьев-католиков, как братьев-латинян, – все это сопровождалось соответствующей жестикуляцией, – и вас, мессир маркиз, как соотечественника-ломбардца, пожалуйста, не вмешивайтесь в дела, которых не понимаете.

Бонифаций скривился с отвращением от устроенной сцены и жестом велел Грегору выдворить гонца.

– Что это за чертовщина? – рассердился он. – Неужели твой господин считает нас простаками, способными попасться на такой трюк?

– Это не трюк, мессир, уверяю вас, – продолжил ломбардец, отпуская Грегора, но не вставая с колен. – Мы станем пешками, которыми пожертвуют в игре. Как вы думаете, отчего василевс прислал на переговоры с вами выходца из Ломбардии? Он хотел убедиться, что вы поймете на родном языке, насколько важно для вас не вмешиваться в чужие дела. Я говорю как сосед, причем не его, а ваш, и тем не менее умоляю вас, мессир, садитесь на свои корабли и уплывайте.

Бонифаций просигналил Грегору, и тот мгновенно нагнулся над разнюнившимся посланником. Подняв его за шкирку, он удерживал Николо в воздухе, пока тот не сдался и не опустил ноги на пол. Тогда Грегор разжал руку, но заслонил посланника собою, чтобы тот больше не мог обращаться к маркизу.

– Теперь покиньте нас, – объявил Бонифаций. – И никто в этом зале никогда не вспомнит об этом несдержанном, неблагородном порыве.

– Я не согласен, – подал голос Дандоло, чуть ли не забавляясь. – Нельзя не воспользоваться этими сведениями. He вижу смысла беспричинно рисковать жизнями моих людей, составляющих гордость, цвет и будущее моей родины. Если узурпатор слаб и его сторонники, понимая это, приходят в отчаяние, то мы могли бы попытаться вступить с ними в переговоры.

– Они не согласятся, – с убитым видом произнес Николо. – Все слишком боятся…

– …варягов, – закончил за него Дандоло.

– Чего, мессир? – переспросил какой-то вельможа.

– Варягов, – повторил Дандоло так, словно любой мало-мальски образованный человек обязан был это знать. – То есть наемников, составляющих личную гвардию императора. Они прославились своей верностью и неподкупностью. И только благодаря им некоторые из ныне здравствующих императоров держатся на своем троне так долго. Стоит им только заподозрить, что этот парень рассказал нам то, что рассказал, они тут же его убьют как предателя. Но нам следовало хотя бы заслать разведчика. Вдруг удастся что-то выяснить, прежде чем попусту рисковать людскими жизнями.

– Слушайте, слушайте! – воодушевленно подхватил Грегор и собрался сказать что-то еще.

Бонифаций так резво вскочил со своего стула, что тот неприятно заскрипел по мраморному полу.

– Не возражай мне! – огрызнулся он на своего зятя. – С Дандоло мы еще обсудим этот вопрос, но ты не имеешь права идти против меня. Перемирие между нами очень шаткое, так что не смей позволять себе вольности. Ломбардец, ты слышал? Тебя здесь никто не задерживает.

Через минуту меня тоже отпустили, как и моих собратьев по ремеслу, когда стало ясно, что развлечение как таковое на этот день завершено.

Пришлось пойти прочь из дворца черным ходом, повесив чехлы с лютней и фиделем на одно плечо. Перед боковыми воротами раскинулся внутренний двор. Я весь пылал от волнения. На этот двор выходил балкон, и каждый раз, проходя по двору, я поднимал взгляд наверх в слабой надежде увидеть хоть одну из женщин, чего ни разу до сих пор не случалось.

На балконе стояла Лилиана. Она улыбнулась и крикнула:

– Привет, лютнист!

Можно подумать, мы были случайными знакомыми, чьи пути естественно пересеклись, стоило нам оказаться в одном из византийских дворцов. Внутри у меня все сжалось, я остановился как вкопанный, но она уже исчезла в комнате. Мне ничего не оставалось, кроме как плестись дальше к выходу, благодаря небеса уже за то, что хоть узнал, где находятся женщины. Теперь надо было разработать новый план.

У ворот со мной поздоровался проходивший мимо музыкант, и, когда я повернул голову, чтобы ответить ему, со мной случилось что-то непонятное. На мгновение потянуло жутким запашком человеческих экскрементов, и тут же в мой правый бок кто-то врезался. Какая-то женщина вцепилась мне в локоть так крепко, словно хотела оттеснить в сторону. Свободной рукой она потянулась к моему лицу и рывком повернула к себе. Сначала мы шли щека к щеке, а потом, слава богу, уста в уста.

– Наверное, ты опять не захватил веревку, – пробормотала Джамиля, не отрывая своих губ от моих. – К счастью, я все придумала так, что на этот раз она нам не понадобится. Что бы ты без меня делал?

Сердце у меня так и подпрыгнуло.

– Надеялся заняться этим при других обстоятельствах, – сказал я, отвечая на ее поцелуй, а сам поднял руку, чтобы погладить ее лицо (то есть скрыть его от чужих взглядов), пока мы торопливо продолжали двигаться к воротам. – Что это за запах? Ты что, убежала через уборную?

На ней было платье Лилианы.

– Можно сказать и так, – ответила она, обхватывая мое лицо обеими руками, словно была готова съесть меня от любви. – Подол запачкался, туфли тоже, но я их скинула. – Она помахала рукой перед моим лицом, но так, чтобы скрыть свое. – Видишь кольцо? Остальные украшения я оставила, но с ним не смогла расстаться. Теперь делай то, что я велю.

– А как же Лилиана? – спросил я, когда мы оказались в десяти шагах от выхода.

– Она в безопасности, – ответила Джамиля. – Пока еще во дворце, но в безопасности.

– Отто чуть с ума не сходит…

– Ничего, переживет. Мы с Лилианой долго это обсуждали и пришли к выводу, что так будет лучше всего. План у нас очень необычный, поэтому слушайся меня во всем.

Она щелкнула меня по носу и, улыбаясь для тех, кто мог сейчас за нами наблюдать, снова подарила мне поцелуй. Мы подошли к воротам. Краем глаза я разглядел, что зеваки, наблюдавшие за нами, улыбались: ах, любовь! Или: должно быть, он хорошо ей заплатил. В любом случае наша пара производила благоприятное впечатление.

Через минуту мы уже покинули пределы дворца и оказались в военном лагере. Под ногами скрипел песок. Ветер дул сильнее, становилось прохладнее, и сердце мое забилось спокойнее. Мы продолжали идти вперед, не разбирая дороги, как деревенская пара, которая никак не может оторваться друг от друга. Джамиля все время улыбалась. К ее улыбке я не привык, но выглядела эта женщина восхитительно.

– Ты великолепен, когда берешься кого-то спасать, – сказала она, оставляя поцелуи на моем лбу.

Мне хотелось получить еще один поцелуй, в губы, но я был в таком смятении, что забыл, как это делается.

– Совсем не чувствую себя героем, – заметил я.

– Это мы уже не раз обсуждали, – сказала Джамиля. – Что важнее – чтобы ты почувствовал себя героем или чтобы я выбралась отсюда? Когда-нибудь поймешь, что величайший героизм заключается в небольших деяниях. Если бы ты только усвоил это, то перестал бы причинять столько бед. А пока делай, что тебе говорят.

Она еще раз улыбнулась, а потом поцеловала меня в губы.

– Эй! Лютнист! – окликнул кто-то меня властным голосом.

Проклятье, вот теперь нас поймают, хотя нам давно следовало бы убраться отсюда.

Я оглянулся. В проеме ворот стоял дворецкий Дандоло и размахивал небольшим кошельком.

– Твоя плата! – прокричал он, не желая осквернять свои стопы выходом за территорию дворца. – Забери деньги сейчас, а то позже забуду.

– Ах да! – сказал я с довольным видом.

Джамиля разжала руки, отпуская меня, но, прежде чем отойти от нее, я ущипнул ее за ляжку – исключительно ради наших соглядатаев, разумеется, и добавил:

– Подожди здесь, милашка. Принесу домой хоть что-то в клюве, и ты сможешь купить себе красивое платье.

Я затрусил обратно к воротам, но, как только оказался в зоне видимости обитателей дворца, мальчишка-паж просигналил мне вернуться во двор.

– Лютнист!

Меня так и подмывало оглянуться на Джамилю, но я подавил в себе это желание и шагнул во двор. Паж указал на балкон, снова воскликнув:

– Лютнист!

Лилиана запрыгала вниз по ступеням как шаловливое дитя. Ничего не понимая, я прошел чуть дальше.

– Лютнист! – выкрикнула она. – Меня прислала за тобой моя госпожа!

Вот, значит, как: они все это заранее продумали.

– Госпоже очень понравилось, как ты исполнял на прошлой неделе «Календу мая», и она пожелала тебя наградить! Погоди немного…

И когда она спустилась почти до конца лестницы, то вдруг споткнулась и упала. К счастью, Лилиана умудрилась приземлиться на пятую точку и осталась цела, но я засомневался, все ли так и было задумано. Все остальное из того, что затеяли эти две женщины, прошло образцово, так что, наверное, это падение тоже было частью представления.

Через секунду я оказался рядом с ней, и если это была игра, то игра хорошая. Лилиана порвала подол и ободрала ногу, но взглянула на меня с улыбкой.

– Держи, – сказала она, вручая мне кошелек. – От моей госпожи. И помоги подняться неуклюжей женщине.

Я помог ей встать, потом мы вместе склонились над порванным подолом и запричитали, словно это могло спасти положение.

– Что вы там задумали? Как ты выберешься отсюда?

– Со мной здесь хорошо обращаются, так что не беспокойся, – прошептала она в ответ.

– Не могу бросить тебя здесь. Если я Джамилю приведу домой, а тебя – нет, то Отто…

– Все будет не так. Поверь мне. Просто делай, что тебе говорят. – Мы выпрямились, но продолжали сокрушаться по поводу порванной туники. Лилиана заговорила громче: – Ну вот, теперь деньги у тебя, лютнист! Принцесса – большая твоя поклонница, и когда придешь во дворец в следующий раз, то не откажи ей в просьбе, сыграй для нас.

– Почту за честь, – ответил я, затем повернулся и выбежал за ворота, по дороге кивнув дворецкому.

Вскоре хватятся Джамили, так что нам нужно было убираться отсюда как можно быстрее и дальше.

Но Джамили там, где мы расстались, не оказалось.

Я принялся озираться, но не увидел ее. Внизу лодка посланника пересекала Босфор, за моей спиной остался дворец, где каждый занимался своим делом. Вокруг меня пилигримы в лагере прибирались после обеда, тренировали лошадей, прогуливались со шлюхами. Джамили и след простыл. Я запаниковал, но быстро успокоился: обе женщины, пусть и склонные к эффектным розыгрышам, видимо, знали, что делают. Взглянул на два маленьких кошелька, что сжимал в руке. В красно-белом лежали деньги от Дандоло, фиолетовый достался мне от Лилианы.

Там оказался небольшой пергаментный свиток – несколько поспешно нацарапанных слов были смазаны оттого, что свиток свернули, не дав чернилам просохнуть. Орфография была ужасная, пришлось читать вслух, иначе я не мог разобрать, что она написала на языке, которому я ее обучил.

Прости меня. Я на лодке.

Я поднял взгляд. И увидел, как лодка посланника-ломбардца движется по Босфору к другому берегу, к лагерю узурпатора. К Пере.

32

Я сразу решил, что она ошиблась в третий раз, оставив меня, и это оправдывало мое намерение ее преследовать. В мои планы не входило помешать ей вернуться домой, хотелось лишь убедиться, что она добралась туда благополучно. Это очевидно. И очень благородно с моей стороны.

Я спрятал инструменты под деревом, с трудом спустился по косогору к воде и с помощью денег, полученных от Дандоло, попытался подкупить венецианца, чтобы тот переправил меня через Босфор на своем баркасе. Договориться не удалось. Тогда я предложил продать мне баркас, но у меня не хватило денег.

Я попытался броситься за ней вплавь, хотя плавать не умею; надеялся, что христианское милосердие заставит какого-нибудь венецианца выйти в море на лодке, чтобы спасти меня, а уж потом как-то сумею направить лодку на тот берег.

План провалился: христианское милосердие не было запланировано на сегодня у венецианцев. Я барахтался в воде, отчаянно пытаясь уцепиться за какую-нибудь ветку, течение несло меня за поворот, а потом ударило прямо о швартовый столб, к которому была привязана веревка, закрепленная другим концом на скале. Веревка была скользкой, но прочной. Перебирая ее руками, глотая морскую воду и часто наталкиваясь на рыбу, я сумел вернуться на каменистую землю. Долго потом сидел на берегу, тяжело переводя дух, отрыгивая воду, хлюпая носом и стараясь не жалеть самого себя.

Когда сердце несколько умерило свой бешеный стук, я попытался решить, что делать дальше. Отто и Грегор все еще пировали, но наш шатер обязательно обыщут, как только Бонифаций хватится Джамили. Возвращаться в шатер не было смысла.

Если хорошенько подумать, мне вообще не стоило никуда идти, пока я напоминал своим видом геккона-утопленника. Стояла немыслимая жара. Пришлось лечь на камни и вытянуться, сначала на спине, а потом на животе, чтобы высохнуть. Когда дал о себе знать голод, я поднялся и, прилагая немалые усилия, цепляясь за обнаженные корни и свисающие ветви, забрался по зеленому холму на самую вершину, с которой открывался вид на Босфор и город. Оттуда уже легко было добраться до окраины армейского лагеря.

Я подумал, что теперь в моем положении прятаться бесполезно, и отправился прямиком во дворец Скутари. Все равно мне было нужно знать, что там происходит. Для охранника у боковых ворот у меня был готов предлог – мол, забыл во дворце ребек. [29]29
  Трехструнный смычковый инструмент.


[Закрыть]Охранников оказалось двое – один снаружи, другой внутри. Тот, что дежурил снаружи, послал за ребеком мальчишку-пажа, а мне велел подождать.

– А тебя здесь раньше не было, – сказал я охраннику, завязывая разговор.

– Весь караул поднят по тревоге. Не слышал? Узурпатор похитил принцессу!

Разумеется, не нашлось дураков, чтобы в это поверить. Я попытался изобразить ужас.

– Когда же это случилось? Я ведь только что оттуда!

– Час назад, – авторитетно заявил охранник. – Как раз когда закончился пир. Ее забрал посланник. Но мы все равно обшарили лагерь на всякий случай, если у того был помощник среди наших.

– Грегор Майнцский? – поинтересовался я, чтобы прощупать почву.

Парень покачал головой.

– Нет. Он в это время пировал с маркизом. Хотя не исключено, что тут замешан его брат.

– Разве брата за столом маркиза не было?

– Брат давно сожительствует с любовницей Бонифация, – ответил охранник, будто это что-то объясняло.

– Она и была его сожительницей с самого начала, – сказал я, лихорадочно думая, как бы проскользнуть мимо него. – Хотя все равно вот уже целый месяц у брата нет возможности переспать с ней.

Охранник высокомерно посмотрел на меня.

– Если он с ней не спит, то она не его сожительница.

– Что верно, то верно, – сдался я. – Полагаю, Бонифаций всерьез настроен отыскать принцессу?

– У него есть заботы и поважнее. – Охранник хмыкнул.

Что ж, тут он был прав.

Появился дворецкий Дандоло и сухо сообщил, что ребек вовсе не мой, поэтому мне его не отдадут. Поворчав немного для виду, я ушел, забрал припрятанные инструменты и нырнул в один из женских шатров, где провел примерно час – играл и прислушивался, о чем болтают воины.

Из пересудов удалось почерпнуть не много. Все уже знали, что узурпатор прислал своего человека, но Бонифаций дал ему отпор, проявив властность, чем заработал авторитет у рядовых воинов. Все также знали, что принцесса исчезла, но эта новость никого не волновала. Куда с большим жаром обсуждалась неминуемая атака Галатской башни.

Некоторые воины ратовали за атаку городских стен, другие, посмышленее, понимали, что со стороны Босфора это сделать будет трудновато из-за сильного течения, а потому предстояло разбить цепь, закрывающую вход в гавань. Но для этого сначала нужно было свергнуть узурпатора, который охранял эту цепь. Никто из рядовых, видимо, не понял, что узурпатор и был главной целью, ведь спор разгорелся именно из-за него, а не из-за города.

Этого различия, такого важного с моральной и правовой сторон для предводителей войска, для рядовых просто не существовало. Они лишь знали, что пришли сюда побороть злодеев, насладиться победой, а затем быстро направиться в Святую землю, где их ждали другие злодеи и триумф. Все мои ловкие попытки наставить их на путь истинный ни к чему не привели. Не хотели воины вникать в сложности. Хотели праздновать победу над злодеями.

Той ночью я почти не спал, расстроенный полной безнадежностью и уязвленный побегом Джамили. Вдруг пахнуло холодным ветром – значит, кто-то вошел в шатер.

А вот и она, Джамиля, склонилась надо мной. По ее лицу ничего нельзя было понять.

– Я вернулась, – прошептала она. – Все спят? У меня есть сведения, которые Грегор должен передать Бонифацию.

– Я не сплю, – мгновенно отозвался Грегор, подскочив как пружина.

Отто и слуги тоже проснулись, и старшего Ричарда сразу послали к часовым принести огня.

Мы сгрудились вокруг Джамили, от сонливости не осталось и следа. Молодой Ричард, самый резвый из нас, а потому острее всех чувствовавший отсутствие женского общества, нарушив все приличия, наклонился к ее груди, но, поймав строгий материнский взгляд, отодвинулся.

– Где Лилиана? – был первый вопрос Отто.

– Мы так и не смогли придумать, как нам обеим выбраться оттуда, – ответила Джамиля. – К тому же та, которой предстояло удрать, должна была говорить по-гречески.

Похоже, он ждал извинений с ее стороны за то, что она оставила Лилиану во дворце. И похоже, она готова была извиниться.

– Ты отправилась в Перу, – простонал я с укором, у меня даже горло сдавило.

– Нет. Если бы это было так, то я бы ни за что не вернулась, – сказала она, отводя взгляд. – Просто побывала в лагере императора.

– В лагере узурпатора, – непроизвольно поправил ее Отто.

– Узурпатором можно назвать почти каждого византийского императора. Император, которого он сверг, был обычным вельможей до тех пор, пока не свергли предыдущего императора, – нетерпеливо огрызнулась она. – Все разговоры о восстановлении якобы истинного престолонаследника просто смехотворны. Ладно. – Она помолчала. – Мне подвернулся шанс, и я им воспользовалась – провела вечер в его шатре, представившись служанкой, так что обращались со мной соответственно. Кое-что узнала и подумала, что вам тоже не мешало бы это знать. Поэтому и вернулась.

Грегор был поражен.

– Ты же могла… Клянусь святым Иоанном…

– Вот это да! – расхохотался Отто восхищенно.

По-моему, он чересчур развеселился.

– Император, то есть узурпатор, нездоров. – Джамиля многозначительно постучала пальцем по виску. – Будь он мелкопоместным барончиком в деревне, то из него мог бы получиться неплохой хозяин. А для императора он сделан не из того теста. Он забрал трон у Исаака. Говорят, он ослепил брата собственными руками, но как-то с трудом верится. Ваши предводители, несомненно, уже знают, что мобилизованная армия находится в ужасающем состоянии: лучники не умеют стрелять в цель, половина людей не способна поднять камень над головой, все кругом ненавидят императора, за исключением варяжской гвардии – и то только потому, что все они дорогостоящие наемники из разных стран. Флот разваливается на плаву, кораблей почти не осталось, многие из них изъедены червями.

Отто и Грегор обменялись удивленными взглядами.

– Мы почти ничего об этом не знали, – ликующе произнес Грегор. – Что еще?

– Император… – Джамиля сделала паузу. – Его гложет вина за то, что он ослепил собственного брата. Он живет в ежедневном страхе, опасаясь Божьего гнева за содеянное.

– Как раз об этом мы слышали, – сказал я.

– Но Бонифаций этому не поверил, – добавил Грегор.

– И напрасно. С другой стороны, император – само высокомерие. Послушать его – так он имеет право властвовать не только в Византии, но и во всем мире. И все же, когда он остается один в окружении ближайших советников, то начинает поскуливать от страха, точно так, как делал когда-то мой нашкодивший сын, ожидая наказания. Его советники разговаривают с ним очень деликатно, как с душевнобольным. Я много лет пользовалась доверием правителя и его семейства и знаю, каким нужно обладать характером, чтобы сохранять владения в целостности. У этого человека таких качеств нет. Если вам удастся разрушить дворец, то это потому, что он уже прогнил изнутри.

Грегор задумчиво закивал.

– Так ты думаешь, захват Галатской башни положит всему конец? Даже если императора не убьют и не возьмут в плен?

Джамиля, к огорчению присутствующих, покачала головой.

– Как раз наоборот, господин. Если захватите башню, которая считается неприступной, то сразу станете мощной силой. Но если он сбежит от этой мощной силы, значит, он еще сильнее, чем вы. Вот как работает его сознание. Если вы не возьмете его в башне и он благополучно переберется через бухту, то сочтет себя непобедимым. Алексей Третий ни за что не пойдет на переговоры или капитуляцию, и вам придется брать штурмом его дом. А такая осада может продлиться… – она пожала плечами, – неопределенное время. Думаю, вам следует захватить его в башне. Его лично. Двор и без вашей помощи вот-вот рухнет, и если вы в тот момент возьмете власть над императором, то считайте, вся империя у ваших ног.

– И ты вернулась, чтобы сообщить нам об этом? – спросил я. – Вместо того, чтобы присоединиться к своему народу?

Джамиля кивнула.

– Почему тебя волнует, что будет со всеми этими безбожными христианами? – не унимался я, рассчитывая услышать наконец, что она просто не выдержала разлуки со мной.

– Если начнется кровопролитие, то пострадают иудеи, – вместо этого сказала она. – Пера находится прямо там, где будет происходить штурм. Так что если найдется хоть один способ предотвратить кровопролитие, то это мой долг перед моим народом. – Джамиля почти с укором взглянула в лицо Отто. – И перед всеми, кто находится в этом шатре.

Отто отвел взгляд.

– Ты хочешь, чтобы я пошел к Бонифацию? – спросил Грегор. – Он поймет, что все это я узнал от тебя, сообразит, что ты вернулась в лагерь, выследит и заберет обратно в плен, чтобы продолжать свой глупый фарс. Не могла бы ты пересечь Босфор и вернуться туда, где тебе ничего не грозит?

– Не вижу, каким образом… Лодка посланника – редкая удача, которую удалось использовать, когда она подвернулась. Я здесь застряла крепко. Но если сообщенные мной сведения помогут избежать битвы на склонах Перы, то я не против побыть тут еще немного. Пусть даже Бонифаций найдет меня, он не станет обращаться со мной дурно, если по-прежнему считает меня ценным трофеем. Во всяком случае, хуже не будет. С Барциццей не сравнить.

– Неужели этот мерзавец… – начал я.

Джамиля закрыла мне рот рукой, на которой по-прежнему сверкал рубин в золоте – то самое кольцо, что было на ней во время побега.

– Он был неприятен, но не груб. Как-никак все-таки принцесса.

Я схватил ее руку и уставился на кольцо. Никаких других ценностей у нее при себе не было, когда она убегала.

– Как тебе удалось переправиться сюда через Босфор? – поинтересовался я.

Она слегка напряглась и отдернула руку.

– Я подкупила рыбака. На том берегу их полно.

– Чем ты его подкупила?

В ответ – молчание. Я охнул.

Успокаивающим голосом, полным достоинства, Джамиля заметила:

– Не волнуйся, за все годы, проведенные в Венеции, я привыкла к ужасам тесного общения с необрезанными.

На следующее утро я проснулся от неприятного шума: спорили на германском. Отто был уже полностью одет, стоял в открытом проеме и явно куда-то торопился. Грегор все еще одевался. В споре то и дело возникало имя Бонифация.