Текст книги "Трон императора: История Четвертого крестового похода"

Автор книги: Николь Галланд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 42 страниц)

– Зачем было говорить, будто знаешь, что нам делать?

– Знаю: мы спасаем Отто.

– Как? Ты утверждал, что знаешь, как это сделать!

Я пожал плечами.

– Для начала найдем тюрьму, потом как-нибудь вытащим его оттуда. Подробнее рассказать не могу, пока мы здесь. Я ведь предупреждал, дело небезопасное. Ты сама настояла на том, чтобы пойти со мной.

– Ты меня попросил, – отрезала Джамиля. Страх сделал ее раздражительной. – Я сказала, что пойду, раз у тебя есть план.

– У меня будет план, обещаю. – Мне очень хотелось, чтобы она успокоилась. – Не бойся, нам с тобой ничего не грозит. – Помолчав, я добавил, чтобы внести ясность, правда несколько опрометчиво: – Как не грозит двум лазутчикам, проникшим во вражескую тюрьму.

– Вот именно, – буркнула Джамиля. – Заранее никаких планов. Я думала, ты хоть чему-то научился.

Она поправила корзинку на локте, скрестила руки и с вызовом посмотрела на меня.

– Ладно, – устало сказал я, махнув рукой. – Предлагай.

– С какой стати?

– Ни с какой. Как только проберемся внутрь, я сразу все придумаю.

– Ты сумасшедший, – сурово заявила она и задумалась. – Ладно, как насчет такого варианта: мы из Перы, пришли с петицией к императору, чтобы он выделил деньги на восстановление…

– Мне кажется, сейчас у императора более насущные проблемы.

– Тогда… мы из дворцовой молочной, пришли отчитаться, сколько телят отлучено от маток.

Я снова покорно махнул рукой.

– Можешь и так сказать, если хочешь. В конце концов, из нас двоих ты говоришь по-гречески.

– А что, хорошая идея? – не отставала Джамиля, расстроенная тем, что я отнесся к предложению равнодушно. Было непривычно видеть ее павшей духом. – Сработает?

– Конечно сработает, – сказал я, пожав плечами, чтобы успокоить ее, но получилось как-то снисходительно. – Давай убедимся.

И мы под руку пошли вперед.

37

Продолжение записи

от 17 июля 1203 года

Я тупо смотрел на стены Влахерны, ненавидя самого себя за то, что не мог помочь ни брату, ни, самое главное, армии. Напряжение и скука тяжелым камнем легли на душу. Полагаю, бритт с иудейкой вернулись в шатер, терзаясь еще большим бессилием, чем я. Не знаю, дошла ли весть о пленении Отто до Лилианы. Из тех орудий, что мы приготовили к бою, семьдесят были выведены из строя или сожжены.

Самма перебирала ногами, отгоняя мух, и тоже терзалась скукой и недовольством. Я послал молодого Ричарда к стенам дворца найти Оро, кобылу Отто, и привести в лагерь. Молюсь, чтобы у меня не было причин передать ее другому всаднику.

Джамиля отдала мне корзинку с травами и приблизилась к охраннику у боковых ворот дворца. Парень, одетый в форму варягов, был очень молод. Вероятно, он служил оруженосцем, а тут ему вручили топор и приказали охранять ворота. Все опытные воины теперь сражались на стенах или боролись с огнем и венецианцами, идущими вслед за пожаром. Мне было странно, что после атаки врага никто из горожан не прибежал к дворцу суверена в поисках защиты – там, откуда я родом, суверен с его хорошо защищенным замком только для того и нужен.

Джамиля отказалась от затеи с молочным скотом и за три минуты предложила три новые идеи, одинаково провальные. Я с равнодушным видом одобрил каждую. Мне доставляло особое удовольствие сознавать, что, как бы ни была она остра, выискивая недостатки в моих планах, собственные идеи ей не очень удавались. Сейчас Джамиля по собственному решению превратилась в недавно нанятую горничную при имперской спальне. Ее якобы послали в генуэзскую общину за знахаркой (генуэзцы всегда ненавидели венецианцев, собаки такие!). Знахарка принесла лечебные травы, которые могли вернуть его императорскому величеству ясность ума и отвагу, после чего он сумеет решить, как лучше отразить нападение проклятых дьяволов. Нам только и нужно, что пройти в помещение для слуг, а там знахарка приготовит отвары. (Идеи Джамили становились все запутаннее, возможно, чтобы компенсировать глупость.)

Парень засомневался и захотел вызвать с башни кого-нибудь из предводителей. Тут знахарка (чье лицо было закрыто, чтобы не смущать Святой Дух, который лечил через нее) разразилась гневной бранью.

– Она говорит, – перевела Джамиля, – что, пока ты сомневаешься, с лечением можно опоздать. Разве ты не чувствуешь дым? Разве не слышишь шум боя на стенах? Нельзя терять время, нужно действовать быстро. Не пустишь нас прямо сейчас – навредишь своему императору, которому поклялся служить. Ты что, разве не знаешь, где идет сражение? Даже его императорское величество забывает о церемониях во время битвы!

Когда привратник повел нас прямо на территорию дворца, она пробормотала:

– Это тоже не должно было сработать.

Я подал ей сигнал, что не следует суетиться, хотя особой возможности для этого у нас и не было. С трудом верилось, что перед нами вышагивал обычный привратник, ибо туника на нем, хоть и очень короткая, была подогнана по фигуре и сидела отлично, а кроме того, была расшита золотой нитью.

Фактически через несколько минут стало ясно, что план не сработал, – нас вели вовсе не в помещение для слуг. Возможно, произошло недоразумение, но лично я сомневался в этом. Мы оказались в галерее сплошь из мрамора, выходящей во двор с фруктовыми деревьями. Привратник передал нас с рук на руки слуге рангом повыше – длинноволосому, бородатому мужчине в красном плаще поверх синей туники. Тот посмотрел на нас с подозрением, задал Джамиле несколько вопросов, а потом отослал привратника в другом направлении.

– Мы попались, – сказала Джамиля, вцепившись в мою руку с такой силой, что у меня заболели пальцы.

– Если сломаешь мне руку, это делу не поможет, – прошептал я в ответ, и она отпустила меня. – Спасибо. Так что происходит?

– Сейчас увидишь, – ответила она тоже шепотом.

– Не очень хорошее объяснение.

– Пока ничего не могу тебе сказать. Сама не знаю, что будет.

Старик провел нас через арку в другой двор, где росли только пряности. Огород располагался на склоне, и мы с трудом поднимались по нему, временами скользя по грязи, образовавшейся после недавнего полива. Мы вошли в пустую комнату, сложенную из кирпича, со множеством окон. Прошли ее насквозь, потом миновали множество залов, комнат, коридоров и дворов. Уже нельзя было точно сказать, находимся ли мы на дворцовой территории или давно пересекли границу самой Византии. Все строения были кирпичные, с большим количеством окон, хорошо освещенные. Повсюду сновал народ. Придворные были встревожены, а потому не обращали на нас внимания – дворец хоть и не был взят, но находился в осаде.

Люди здесь буквально завораживали своим видом. Все казались мне на одно лицо, но раньше я представлял их совершенно иначе. На первый взгляд, они были такой же масти, как и Джамиля. Но многие женщины красили волосы, придавая им более яркие, рыжие оттенки. Они ходили с непокрытыми головами и весьма странными прическами, на которых отлично сидели бы короны. Все были одеты в длинные платья – фиолетовые, красные, синие, темно-зеленые – со сложным геометрическим рисунком, отпечатанным или вплетенным в ткань, с расшитыми жемчугом рукавами.

Мужчины выглядели еще более экзотично. Начать с того, что все носили длинные волосы и бороды, если не считать тех, кто не имел вообще никакой растительности на лице. Показывая на последних, Джамиля прошептала: «Евнухи». Некоторые ходили в темных шляпах с высокой тульей, другие – в белых тюрбанах. Люди постарше носили длинные подпоясанные одеяния вроде тех, в которые рядились Дандоло и царевич Алексей, но мои одногодки и чуть моложе ходили в коротких туниках, едва прикрывавших ягодицы. Эта одежда была так плотно пригнана, что казалось, будто юноши буквально вросли в нее. На ногах они носили облегающие штаны, расцвеченные затейливым геометрическим узором. Этот народ, видимо, обожал себя украшать.

Неожиданно мы оказались в маленькой комнате с высокими окнами, где царила обманчивая тишина, а почти все пространство занимали свитки, пергаменты и гора перьев, ждущих, когда их заточат. За этой горой восседал скорбного вида мужчина преклонных лет. Одет он был во все красное. Греки обменялись какими-то фразами, Джамиля робко пыталась спорить с обоими, а потом этот тип в красном стал нашим новым сопровождающим, чем он был, видимо, не очень доволен. Он повел нас вверх по отполированным деревянным ступеням, начинавшимся за его спиной. (Когда я говорю «деревянным», то имею в виду четыре различных вида древесины, уложенных в сложный узор.) Мы прошли по еще одному лабиринту комнат и коридоров, и только тогда я осознал, что мы действительно попались.

В одной из верхних комнат величественного кирпичного здания нас с нашим сопровождающим перехватил какой-то воин, весь словно сплетенный из сушеного тростника (кроме головы, ибо он был лыс). Из соседней комнаты доносились возбужденные голоса: оставаясь в рамках вежливости, люди громогласно в чем-то друг друга обвиняли.

Сухопарый лысый человек с расшитым жемчугом воротником и поинтересовался тонким голоском, кто мы такие и что здесь делаем. Джамиля отвечала нетвердо, так что сразу было ясно, что она лжет, хотя я не понимал ни слова. С каждой секундой она говорила все более виновато, а гнев человека все возрастал. Мне показалось, что теперь она поступает гораздо хуже, чем лжет: говорит правду или почти правду.

– Что происходит? – процедил я сквозь зубы фальцетом.

Сухопарый нетерпеливо хмыкнул и сорвал с моей головы покрывало: всем стало очевидно, что я не женщина. Если Джамиле и удалось их хоть в чем-то убедить (судя по всему, она не очень в этом преуспела), то теперь все увидели, что мы обманщики.

– Привет, – сказал я по-гречески и заморгал от града обрушившихся на меня слов. – Хотелось бы превратить это в диалог, Джамиля, но мне нужна твоя помощь.

Она прикусила губу, судорожно вздохнула, а потом сказала:

– Он считает, что мы воры, и собирается отрубить нам руки, если мы не придумаем хорошего объяснения, зачем сюда пришли. – После этого она поспешила добавить почти виновато: – Да, если это поможет, в соседней комнате идет спор насчет императора. Люди, что там собрались, его ненавидят и хотят от него избавиться, но варяжская гвардия…

– Они хотят от него избавиться? – переспросил я огорошенно. – Тогда в чем проблема? Все хотят одного – свергнуть узурпатора!

– Варяжская гвардия, – прошептала она в ответ. – Варяги неподкупны, они опаснее любого грека, император всегда ими окружен.

Прежде чем она смогла продолжить, «тростниковый человек» вновь начал нас допрашивать на греческом. Джамиля собралась было отвечать, но я перебил ее, воодушевленный неожиданно подвернувшимся шансом. Если уж мы завязли по уши, то нужно хотя бы использовать то, что есть.

– Скажи ему следующее: мы явились сюда затем, чтобы избавить их от императора.

Джамиля разок моргнула. Замерла. Потом снова моргнула, надула губы.

– Что? – сказала она, придя от моих слов в бешенство.

– Скажи ему, что мы хотим избавить их от императора. Кое-кто из придворных нанял нас в качестве убийц. Конечно, теперь он не признается, поскольку нас разоблачили, но именно затем мы сюда и пришли. Будем рады продолжить и выполнить свою задачу, если это всех устроит.

– Нет, – сказала Джамиля таким решительным тоном, какого я до сих пор не слышал ни у одной из женщин.

– Хорошо, тогда не надо говорить про убийц. Мы здесь для того, чтобы… уговорить его отречься. Убедить. Что тогда станет делать варяжская гвардия, если он отречется от престола?

Джамиля заморгала.

– Не знаю. Полагаю, присягнут тому, кого коронуют взамен.

– А кто заменит теперешнего императора, если он отречется от престола? Кто это решает?

– Понятия не имею, – сказала она.

– Давай выясним. – Я подмигнул Джамиле.

– Мои предки будут преследовать тебя вечность, после того как нас здесь убьют, – предостерегла меня она и заговорила по-гречески с «тростниковым человеком».

Поразительно, как быстро все начинает вертеться, когда кто-то поверит, что ты в его команде. Не прошло и нескольких минут, как мы предстали перед компанией знати, разодетой так, как я в жизни не видел. Все они были в ярких одеждах из синих, красных и даже пурпурных тканей с расшитыми золотом подолами, воротниками и рукавами. Туники у них были подвязаны длинными, элегантными кушаками. Не хочу обижать прекрасный пол, но все эти мужчины вели себя, как бабы, оказавшиеся в трудной ситуации. Те немногочисленные женщины, что находились тут же (в красивых платьях, расшитых жемчугом), держались гораздо спокойнее мужчин. Стены комнаты были отделаны мраморными панелями, по верху которых шла мозаика, изображавшая обнаженных нимф, затеявших веселье в языческом храме. Потолок был сплошь золотой. Золотым был и стол.

Мне пришлось объяснить, что нас наняли через посредника, имя нанимателя нам неизвестно, но предположительно это один из присутствующих. Я фокусник и ловчила, мне поручено обманным путем заставить императора поверить, что он должен отречься от престола.

– Ты, конечно, лжешь, – сказал самый важный в этой клике заговорщиков. Ну, если не самый важный, то, по крайней мере, самый богатый: его одежда была так густо расшита жемчугом и красивыми камушками, что было удивительно, почему он не падает лицом вниз.

– Возможно, и так, но тем не менее я способен выполнить эту задачу. Разве он не суеверен? Разве он не параноик? Об этом все знают.

Придворные начали переглядываться. Расшитый каменьями человек сурово спросил:

– Кто вы такие, кто на самом деле вас прислал и что вы действительно собирались совершить?

– И как вы сумеете вместо этого совершить то, о чем говорите? – спросил другой.

Я счел это многообещающим признаком: значит, хотя бы один из них принял к сведению мое предложение.

– Никто меня не присылал, господа, – заверил я их, понимая, что они все равно мне не поверят. – У вас в тюрьме сидит один мой друг, мне хотелось бы его вызволить.

– И каким образом ты задумал это сделать? – вступил в разговор «тростниковый человек».

– Самым простым. Думал, что меня схватят на входе и приведут на совет. Там и предложу свои услуги, которые, конечно же, будут приняты. Потом избавлюсь от императора, и в виде награды вы освободите моего друга. – Я улыбнулся присутствующим. – Пока все сработало.

К этой минуте Джамиля едва шевелила языком от страха; полагаю, она ожидала, что кто-нибудь из них в любую секунду снесет нам головы. Не давая им возможности вставить слово, я добавил:

– Позвольте, господа, выступить с предложением. Допустите меня до императора. И если с первой же попытки не сумею его убедить в своих способностях чародея, сварите меня заживо в кипящем масле и натешьтесь всласть моей красивой помощницей. – (Подозреваю, моя красивая помощница перевела здесь не совсем точно). – Скажите, что вы хотите от него, и я добьюсь, чтобы он это сделал, или можете убить нас обоих.

Тут я сам не выдержал своей наглости, и голос мой дрогнул.

За столом начался жаркий спор. В конце концов нам сообщили, что какая-то другая группировка придворных (их тут было много) пытается убедить императора выехать из дворца и встретиться с варварами-франками лицом к лицу в битве, но «наша» группировка была против такой идеи, и небезосновательно. Как только византийская армия одержит победу (в чем никто здесь не сомневался), его величество получит право и дальше властвовать на престоле, то есть заниматься тем делом, для которого он абсолютно непригоден, что доказывают последние восемь лет. «Наша» группировка желала довести кризис до пика и воспользоваться этой ситуацией, чтобы заменить его другим человеком – тем самым вельможей (надо же, какое совпадение!), чья туника была сплошь усыпана каменьями.

Так как в будущем нам грозило отрубание рук, я заставил Джамилю пообещать им, что сумею отговорить императора от участия в битве. Сделал это с радостью, поскольку этой битвы желал не больше, чем они. Если бы я мог помешать Грегору превратиться в фарш, то был бы только рад. Довольно и того, что Отто угодил в плен. Ох уж эти мне германцы с их романтической воинской доблестью!

«Тростниковый человек» повел нас в имперскую спальню. К этому времени я решил, что он, должно быть, служит здесь дворецким. Спальня потрясла меня своим видом. Она не уступала убранством и размерами ни одному залу из тех, что мы успели увидеть. Много окон, много золотой отделки, много мрамора, мозаичный пол и романтические сцены с романтическими крестьянами под потолком. Остов кровати, как мне показалось, был сделан целиком из зеленоватой бирюзы. Нам велели немного подождать.

– У тебя есть хоть какой-то план? – поинтересовалась Джамиля, разглядывая свои руки, словно ждала, что лишится их в любую секунду. – Позволь напомнить тебе одно: за что бы ты ни брался – это всегда провал.

– Неправда! Я вывез тебя из Венеции, спас египтян из Задара и…

– Но то, что происходит сейчас, гораздо более опрометчивая, ребяческая, опасная, глупая авантюра…

Из-за двери донесся невнятный рокот, который почти сразу перерос в громкие крики. Один голос звучал громче всех, в нем слышалось отчаяние и злоба.

– Это он, – прошептала Джамиля.

Когда голос приблизился, задохнувшийся трубач поспешно продудел и дверь распахнулась. В свои личные апартаменты вошел император Алексей III – узурпатор.

38

За императором тянулась вереница встревоженных придворных, среди которых были «тростниковый человек» и тот, что ходил в расшитой каменьями тунике. На императоре же была одежда, превосходившая своей роскошью одеяния всей «нашей» группировки: длинное пурпурное платье украшало в пять раз больше камней, и в десять раз шире было золотое шитье. А на голове он носил нечто более громоздкое, чем любая корона из мною виденных. Это сооружение напоминало скорее золотую шапку, сплошь утыканную жемчугами и рубинами. Да, если такая тяжесть давит на мозги, то у любого испортится настроение.

Узурпатор носил то же имя, что и его юный племянник, претендент, и внешне они были похожи. Точнее, этот Алексей также не производил впечатления своей красотой или внушительностью. Он напоминал человека, который почему-то считает, что все с ним должны нянчиться. Уже немолодой, круглолицый, непримечательной внешности. Как и царевич, он был высок и худощав, с темными седеющими волосами. Я забыл упомянуть семейную черту – выдающуюся челюсть.

Он с важным видом обошел комнату, что-то зло бормоча себе под нос. Дверь захлопнулась, отрезав тех, кто шел вслед за императором, и они принялись колотить кулаками в створки. Его величество провопил одну-единственную фразу, выставив вперед кулак, и все шумы за дверью моментально стихли. Джамиля, побледнев, прошептала:

– Он сказал, что убьет любого, кто еще раз стукнет в дверь.

Пометавшись по комнате, император немного успокоился, присел на край огромной, укутанной шелками бирюзовой кровати и взглянул на своих помощников, словно перед ним выстроились двигающиеся статуи. Никто, кроме него, не сел.

– В сторону! – рассеянно бросил он одному человеку, который случайно оказался между кроватью и нами.

Придворный поспешил убраться, а узурпатор оглядел Джамилю с ног до головы и не узнал в ней ту, что провела в его шатре полдня, хотя мы с ней оба подумали об этом, как только он начал ее рассматривать. Потом он обратил свой взор на меня.

– Мне сказали, что ты здесь. Объяснись. Я не звал никого из твоей братии. Кто ты?

Джамиля нервно перевела, и я сразу ответил:

– Блаженный. Из Генуи, разумеется.

Я величаво махнул Джамиле, чтобы она перевела, а как только она произнесла слово «Генуя», отвесил витиеватый поклон и бухнулся на колени у ног императора.

Император что-то злобно прошипел.

– Никто не сидит в присутствии императора, даже на коленях, – предостерегла меня Джамиля. – Думаю, именно в этом твой промах. Продолжай говорить, быстро.

Я начал расхаживать по спальне, дерзко улыбаясь всякому, чей взгляд мне удавалось перехватить, а сам старался что-то придумать.

– Я провидец. Меня называют Блаженным из Генуи, и моих услуг добиваются по всему миру. – По моему знаку Джамиля перевела. – Даже Папа… Нет, прости, лучше скажи – архиепископ Корфу, церковь и корона едины, повсюду. Так вот, ко мне идут за помощью в трудную минуту, чтобы услышать Слово Божье. И я говорю с ними от Его имени.

Все это было переведено, правда с заминками: Джамиля, вероятно, пыталась сделать мое заявление чуть более правдоподобным. Недоверчивый монарх пренебрежительно отозвался о моем появлении.

– Это в подражание Христу на сороковой день искушения. Император спросит, почему обо мне никто не слышал. Так вот, это потому, что я своего рода секретное оружие и никто не хочет признаваться, что оно у него есть. – Я продолжал величаво расхаживать взад-вперед по мраморному полу, пытаясь скрыть страх.

– Нас ждет смерть, ты это понимаешь? – спросила Джамиля. – У тебя есть единственный шанс убедить его, что ты чародей, а ты все портишь.

Я щелкнул пальцами, испытывая искреннюю благодарность за напоминание.

– Да, конечно! Скажи ему, что мне известно имя и место рождение рыцаря, которого они сегодня взяли в плен, – Отто Франкфуртский, из Германской империи…

Произнося имя, я посмотрел прямо на его величество, после чего отвернулся и продолжил расхаживать.

Но имя произвело эффект. Его величество только что присутствовал на параде, во время которого перед ним провели единственного военнопленного. Император расспросил его и кое-что о нем узнал. Теперь же его величество немного поворчал и приказал мне через Джамилю продолжать.

– Он из благородного франкфуртского семейства. Второй сын у своего отца и первенец у матери, а благодаря сложной родословной наследник обширных имений, которые достанутся ему от брата матери. Этот человек пока не посвящен в рыцарское звание, но скоро станет рыцарем, а еще он очень хорошо обращается с лошадьми. Он был зачислен в седьмой отряд под предводительством Бонифация Монферрата, который приходится его брату Грегору тестем, но его перевели в авангард к графу Балдуину. Он держит при себе шлюху по имени Лилиана, у которой на левом плече симпатичная маленькая родинка. Он позволяет другим мужчинам пользоваться ею, но есть одна позиция, которую она приберегает только для него. Я готов продемонстрировать ее, если его величество будет настолько любезно, что согнется и облокотится о кровать.

Все было переведено (за исключением, наверное, последней фразы). Император был потрясен. Я бросил взгляд на «тростникового» дворецкого и рискнул ему подмигнуть.

– Скажи ему, – велел я Джамиле, преувеличенно жестикулируя, – Господь даровал мне эти знания для того, чтобы император меня выслушал и поверил каждому моему слову. – Все это было переведено, и я получил позволение продолжать. – Скажи ему, Господь очень разгневан на него за то, что он ослепил своего брата Исаака, и он еще поплатится за это, если не последует моему совету.

– Нет, это становится чересчур опасным, – тихо возразила Джамиля, но, когда я бросил на нее по-актерски многозначительный взгляд и нетерпеливо махнул рукой, она передала все слово в слово.

Император побледнел, и все в комнате притихли. Я задел печально известную слабую струну.

– Ты хочешь сказать, что можешь спасти меня от проклятия, которое я сам навлек на свою голову? – сурово спросил император.

– Да, – прозвучал мой ответ. – Но ты должен выслушать меня очень внимательно.

В дверь снова застучали, на этот раз с безумной настойчивостью. Голоса умоляли его величество сесть на коня и повести войска против вторгающейся армии, отбросить венецианцев, прежде чем те успеют воспользоваться своим преимуществом благодаря пожару. «Тростниковый человек» и «любитель драгоценностей» скорчили гримасы. Джамиля, хоть ничего и не понимала в боевой стратегии, сумела разобраться, в чем основной предмет спора, и быстро перевела мне, пока его императорское величество орал на своих придворных за дверью, чтобы те заткнулись и оставили его в покое, поскольку сейчас у него более насущные проблемы: он решает вопрос о бессмертии своей души.

Потом он подал мне знак продолжать, причем быстро. Я понятия не имел, о чем говорить. До отплытия из Венеции все мои необдуманные поступки обычно были связаны с увеселениями. Преуспеть в мошенничестве не удалось.

– Господин, – произнес я, стараясь говорить уверенно, – ты благословлен великой мудростью, ибо Господь велел мне посоветовать тебе поступить так, как ты планировал: вывести из северных ворот как можно больше людей. Это отвлечет венецианцев от бухты, они захотят оказать помощь своим друзьям-франкам. Более того, такой шаг позволит сражаться за городскими стенами, так что жители не пострадают.

– Кое-кто из моих людей говорил то же самое, – нетерпеливо возразил император. – Я им не доверяю. Некоторые помогали мне свергнуть Исаака, значит, они способны на предательство. Именно эти люди посоветовали мне перевести варягов на защиту дворцовых стен сегодня утром, вместо того чтобы оставить их в бухте. И посмотри, к какому бедствию это привело: венецианцы заняли бухту. Так что я не стану следовать этому совету только потому, что он исходит от них.

Он буквально выплюнул последнее слово, глядя на дверь, с другой стороны которой по-прежнему, как безумцы, вопили сомнительные советчики.

– Но я даю тебе такой же совет от самого Бога, – резонно аргументировал я. – Однако Господь велел мне прибавить одну немаловажную подробность: ты не должен нападать на франков, потому что угроза исходит от твоих собственных людей.

Сделав широкий жест, я велел Джамиле перевести. Глаза императора округлились, а сам он побледнел. Человек в усыпанной каменьями тунике (который уже планировал стать следующим императором) тоже встревожился.

– Что? – взревел император.

Я продолжил:

– Один из тех, кто сейчас стоит за дверью, на самом деле сговорился с армией франков. – («Любитель драгоценностей» слегка успокоился, видя, что я собираюсь погубить не его самого, а одного из его соперников.) – Господь пока не сообщил мне, кто именно этот человек, но вот доказательство. – С каждой минутой я убеждался, что его величество все больше заглатывает наживку, и моя походка становилась все нахальнее, а жесты все драматичнее и резче. – Штурм возглавляет фламандский граф по имени Балдуин.

Я сделал несколько шагов, остановился, повернулся и жестом подозвал всех к окну.

– А вот и самое главное. Понаблюдайте за ним… нет, не за ним, за его знаменосцем.

Эти мои слова прозвучали как злое заклинание. Мои старания были потеряны в спокойном и монотонном переводе Джамили, а жаль. Я сжал руку в кулак, будто держал в нем древко, а потом очень медленно описал воображаемым древком небольшую окружность.

– Когда окажешься на поле брани лицом к лицу с врагом, не своди глаз с этого человека. Как только он начнет вращать своим флагом вот так… – я начертил в воздухе широкий круг, – это сигнал предателю возле тебя напасть на своего императора и отобрать у него при всем честном народе корону.

Я сделал паузу, давая возможность Джамиле перевести.

Император уставился на меня в крайнем изумлении.

– Скажи мне, какое все это имеет отношение к Исааку, – взмолился он, позабыв о своем величии.

Исаак. Черт бы его побрал! Исаак был просто хитростью, с помощью которой я должен был привлечь внимание его величества.

– Господь позволил прийти на твой двор этому несчастью, чтобы оно послужило тебе наказанием за сотворенное зло по отношению к брату, – пояснил я. – Но Господь в своем безграничном милосердии готов проверить твое послушание, и если ты окажешься послушным, то он тебя спасет.

Последовал перевод.

– Если увидишь этот знак флагом, то, значит, ты не должен идти в атаку, а вместо этого должен быстро вернуться во дворец, и тогда, убедившись, что я говорю с тобой от имени Бога, ты должен поступить так, как я скажу. – Это дало бы мне несколько часов. – Господь пока не просит тебя доверять мне полностью. Сначала тебе будет предоставлено доказательство. На поле битвы. Ступай же, император! – в заключение произнес я, жестом указывая на дверь, откуда вновь раздался стук. – Мы с моей помощницей будем здесь, когда ты вернешься. Мы существуем только для того, чтобы служить тебе.

Я почувствовал, что Джамиля подавила стон, прежде чем перевела последние слова.

Узурпатор Алексей встревоженно смерил меня взглядом в последний раз, а затем подал знак многочисленным воинам, усеявшим комнату, как шахматные фигуры. Они тут же направились к двери, покорно возглашая весть о предстоящей битве. Пока они шелестели мимо нас расшитыми шелками, его величество подозвал одного воина и прорычал ему какой-то приказ, ткнув в мою сторону пальцем. Кровь отхлынула от щек Джамили.

– Что? – спросил я, когда воин не спеша направился к нам с мерзкой улыбкой на лице.

– Он сказал, что этот Блаженный из Генуи – колдун, – прошептала Джамиля. – Он сказал… Он сказал, выслушайте все, что он может сообщить, а потом повесьте его.