Текст книги "Вельяминовы - Дорога на восток. Книга 2 (СИ)"

Автор книги: Нелли Шульман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 95 страниц) [доступный отрывок для чтения: 34 страниц]

– Дядю Джона навещала, – тихо сказала она, взяв Лавуазье под руку. «У них все хорошо, он уже писать начал, понемногу, слова короткие. Марта говорит – к лету он совсем выздоровеет. А ты как с дядей Теодором повстречался? – спросила Констанца.

– Свое завещание ему оставил, – смешливо сказал Лавуазье, подтолкнув ее в бок, вдохнув горький аромат цитрона. «Пошли, – он увлек ее за собой, – нам еще до Нейи-сюр-Сен добираться, до домика нашего, – он усмехнулся.

Констанца остановилась и строго сказала: «Антуан! Ты что это – умирать собрался?».

Он обнял ее. Целуя Констанцу, прижав к какой-то стене, слыша ее ласковый шепот, Лавуазье твердо ответил: «Нет, любовь моя. Я собрался жить. Как только мы вернемся в деревню, я тебе это докажу».

Девушка вспомнила лихорадочный голос мадемуазель Корде: «Я его убью, этого Марата, месье Констан! Он дьявол, дьявол, без него не было бы гильотин, ничего этого…»

– Нельзя, – сказала себе Констанца. «Нельзя ее пускать к Марату одну. Ее сразу схватят. Пойдем вместе, – она оторвалась от поцелуя. Лавуазье, взяв ее лицо в ладони, озабоченно спросил: «Как же ты теперь, с английским паспортом, раз война?»

– У меня, – усмехнулась Констанца, – теперь есть французский, и даже не поддельный. Мадемуазель Шарлотта Корде из Кана, Нормандия, – она помолчала: «Так что все в порядке, Антуан»

Он провел губами по мягкой щеке и жалобно попросил: «Пойдем, Конни, я так скучал, так скучал…»

– Цветы, цветы, свежие цветы… – девчонка в заплатанном, шерстяном плаще приплясывала, ежась от холода, стуча растоптанными башмаками по грязной мостовой.

Она взглянула на мужчин, что вышли из подъезда, и опять затянула: «Цветы, цветы, цветы для дам…»

– Париж всегда останется Парижем, – хмыкнул Марат, проходя мимо. «Вы должны простить мадемуазель Бенджаман, Донатьен, – Робеспьер взял бывшего маркиза под руку. «Она сегодня долго позировала, у нее спектакль…, Обещаю, в следующий раз она будет приветливей».

– Не сомневаюсь, – де Сад, не отрывая взгляда от девчонки, облизал губы острым кончиком языка. «Лет двенадцать, – понял он. «Самое то. Никто по ней плакать не будет, видно же, из трущоб».

Он обернулся и увидел охранника, что рассчитывался с девчонкой за белую розу, аккуратно завернутую в тонкую бумагу. Де Сад поймал острый, колючий взгляд мужчины. Дождавшись, пока тот вернется в подъезд, он сказал Робеспьеру: «Должен откланяться, Максимилиан. Мне надо готовить речь для завтрашнего заседания». Они пожали друг другу руки. Де Сад увидел, как девчонка, подхватив лоток – бежит к мосту, что вел на остров Ситэ.

Он помахал Робеспьеру и Марату, что заворачивали за угол, и быстро пошел за ней.

Элиза заглянула в булочную. Отсчитав медные монеты, девочка засунула себе под мышку свежий багет. «Держи, – хозяин протянул ей профитроль, – от заведения. Как отец-то? – он улыбнулся.

– Уже лучше, – Элиза облизала пальцы. Девочка вприпрыжку побежала к дому по узкой, темной, – уже вечерело, – улице. «Седельщик Жан Фурье, – повторяла про себя она. «Мари Фурье, поденщица. Элиза Фурье». Даже проснувшись ночью, девочка бы могла повторить это без запинки.

Паспорта написала мать, – Элиза помнила, как она сидела за столом в их каморке, осторожно капая теплым воском на бумагу, прикладывая печати. Отец спал, Элиза, устроившись с ногами в старом кресле – штопала чулки.

– А откуда печать? – спросила девочка. «Это копия, – рассеянно ответила мать, подув на свежие чернила. «Дядя Теодор сделал, с оригинала, который месье Лавуазье, – женщина усмехнулась, – позаимствовал на время в префектуре нашего округа. Сюда, конечно, с проверкой не придут, – Марта повертела в руках печать и пробормотала: «В реку выброшу», – но так спокойней. Она наклонилась над дочерью, и обняла ее:

– Ты нам очень, очень помогаешь, Элиза. Не волнуйся, в Лондоне знают, что с нами все в порядке. Маленький Джон об этом позаботился. Так что скоро увидим и Тедди и всю семью, – мать прикурила от свечи. Открыв дверь в низкий, узкий коридор, Марта встала на пороге комнаты.

Элиза перекусила нитку крепкими зубами: «Когда его величество казнили, на площади Революции, там болтали, что армия скоро захватит Нижние Земли. А как же Джо, мамочка?»

Марта стряхнула пепел и улыбнулась: «Может, оно и к лучшему. Ты же слышала, что Констанца рассказывала – Дюпорт в Национальной Ассамблее, перед самым ее роспуском, потребовал полных гражданских прав для евреев Франции. Депутаты аплодировали стоя, а Сен-Жан, председатель Ассамблеи, сказал, что каждый, кто выступает против этого предложения – выступает против Конституции. Так что если Нижние Земли станут французскими – Джо и ее мужу больше не придется платить унизительные налоги просто за то, что они ходят не в церковь, а в синагогу».

– Дядя Иосиф сможет служить в армии, – задумчиво сказала девочка. «Леон Вальд, – у его родителей портновская мастерская, ты знаешь, – он говорил, что его старший брат, Морис – сразу в армию записался, и уже лейтенант. Как в Америке. Значит, – Элиза подняла зеленые глаза, – в революции бывают не только плохие вещи, мамочка?»

– Не только, – Марта выбросила окурок в камин. «Но можно было бы добиться всего того же без смертей и крови». Она закрыла дверь. Пройдя за ширму, женщина ласково подоткнула одеяло на большой, крепко сколоченной кровати. Муж спокойно спал. Марта, поцеловав его в лоб, шепнула: «Все будет хорошо».

– Давай, – сказала она, вернувшись, доставая из сундука тетрадь и чернильницу с пером, – сначала диктант, а потом – грамматика.

– Я уже деньги зарабатываю, – недовольно пробормотала Элиза. «И все равно – грамматика».

– А как же, – сочно отозвалась мать и стала размеренно диктовать.

Элиза не удержалась и отломила от багета горбушку.

– Хочешь, я тебе пирожных куплю? – раздался вкрадчивый голос сзади.

– Fous le camps! – равнодушно ответила Элиза. Девочка прибавила, сплюнув себе под ноги: «Свинья!»

– Je peux sentir ta chatte! – не отставал мужчина – невысокий, изящно одетый, со светлыми, коротко стрижеными волосами. Элиза почувствовала его руку у себя на плече: «Нельзя кричать. Нельзя, у нас поддельные документы, мама с папой – в списке государственных преступников…, Если только соврать потом жандармам, мол, я не отсюда…». Улица была пуста. Элиза стряхнула его руку: «Va te faire foutre!»

– Сучка, – почти ласково, облизывая губы, протянул мужчина. «Маленькая, непокорная сучка…, Сейчас я тебя научу послушанию…, – он сорвал лоток с ее плеча. Медные деньги рассыпались по булыжному тротуару, и Элиза услышала холодный голос: «Оставь девочку в покое, мерзавец».

– Франсуа, – радостно подумала она. Даже не остановившись, чтобы собрать монеты, Элиза помчалась к дому.

Она еще успела оглянуться – Франсуа был не один. Рядом с ним, в тусклом свете масляного фонаря, Элиза увидела пылающие рыжим огнем волосы. «Дядя Теодор! – ахнула девочка, и чуть было не повернула обратно. «Так нельзя, ему же опасно в драки ввязываться, его тоже ищут». Она заметила, как мужчина строго кивнул ей, указывая на подворотню. Элиза вздохнула: «Главное, чтобы без жандармов обошлось».

– Месье Корнель, – певуче протянул маркиз. «Давно с вами не встречались, со времен Венсенна. Я имел счастье сегодня видеть мадемуазель Бенджаман – она еще больше похорошела. Вы знаете, месье Робеспьер добился того, что не удалось вам, – де Сад подмигнул Федору.

– Я, – сдерживаясь, засучив рукав куртки, ответил Федор, – даже разговаривать с тобой не буду, мерзавец.

– Месье Корнель, – еле слышно велел ему Франсуа, – уходите. Вам тут нельзя быть, это опасно. Я сам с ним разберусь. Ради мадемуазель Бенджаман, ради Мишеля – уходите!»

– Грабят, – внезапно, тонко заверещал де Сад. «Убивают, помогите!»

Федор даже не успел увидеть лезвие ножа – маркиз сделал одно быстрое, изящное движение. Франсуа, сдавленно закричав от боли, схватился за живот. Темная кровь лилась между пальцами охранника. Федор подумал: «В печень попал. Не спасти, не спасти…»

Он со всей силы ударил де Сада в лицо, с удовлетворением услышав хруст кости. Маркиз повалился на землю, воя от боли, катаясь по лужам. Вдалеке уже раздавался топот жандармов. Федор опустился на колени и услышал легкий шепот: «Notre Dame…, Оставьте мне, месье Корнель, я им скажу…, вы в Сену бросились…, Поверят…, Мадемуазель Бенджаман, маленький…, спасите их…»

Федор вынул из кармана своей рабочей куртки икону. Перекрестив потерявшего сознание Франсуа, он побежал к Сене. «Держите его! – раздался сзади голос де Сада. «Это английский шпион, со своим подручным! Они хотели меня убить, я депутат Конвента».

На набережной было уже пусто, на темной реке шла какая-то баржа. Федор взглянул на набережную Августинок – в окнах Тео горели, переливались огоньки свечей. «Сабля у меня надежно спрятана, – вспомнил он. Глубоко вздохнув, пообещав себе: «Вернусь», он бросился в обжигающую, ледяную воду.

Отец перетасовал карты. Элиза смешливо сказала: «Видишь, как у тебя хорошо получается. А там дядя Теодор был, Франсуа…, Я убежала, жалко только, что денег не подобрала. А что это был за человек? – поинтересовалась девочка.

– Очень плохой, – коротко вздохнул Джон. «Ты будь осторожней, милая моя».

Элиза отмахнулась. Откусив прямо от багета, она пробормотала, оглядывая крошки на столе: «Надо еще тут все прибрать, пока мама не вернулась. А таких, – она поморщилась, – много вокруг. Девчонки, что цветами торгуют, мне их показывали. Одни и те же пристают, а этот новый какой-то. Не волнуйся, папа».

– Не буду, – вздохнул Джон: «Отправить бы Элизу за границу. Но как? Нельзя рисковать жизнями других. Тедди ребенок еще, у Питера сын на руках, у Джованни тоже. Нельзя их просить сюда приехать, да и порты все закрыты – война. Только если с рыбаками добираться. И восточная граница на замке. Можно, конечно, горами уйти – в Италию, в Испанию…, Но ведь Марта меня одного никогда не оставит, а одну Элизу – мы не отпустим. И Маленькому Джону нельзя переходить границу – его тут сразу на эшафот потащат. У Иосифа тоже дети…, Ладно, – он шлепнул картами по столу и улыбнулся, – придумаем что-нибудь».

– Опять я проиграла, – грустно сказала Элиза. Девочка тут же оживилась: «Сейчас я уберу, и буду заниматься с тобой, папа, мама велела – каждый день».

– Иди-ка сюда, – велел отец. Ласково обняв ее, он посадил дочь на колено: «Учитель ты мой славный. Давай, буду читать тебе Шекспира наизусть, а ты меня поправляй».

Марта вернулась домой, когда Элиза уже спала. Муж полусидел в постели, просматривая письма. Женщина присела на кровать, и взяла его руку: «Ее теперь называют «Вдова Капет», я сама слышала. И короля покойного – уже не Бурбоном, а Луи Капетом. Они там держатся, конечно…, – Марта не закончила и взглянула на лицо мужа.

– Марией-Терезой они будут торговать, – спокойно проговорил герцог. «Она им не нужна, негоже лилиям прясть, и так далее…, Надо вывозить Луи-Шарля, – он кивнул на бумаги, – граф Прованский объявил себя регентом от имени племянника. Там, конечно, есть еще граф Артуа со своим сыновьями, найдется, кому наследовать престол. Но это, же ребенок…»

– Да, – Марта вздохнула. Умывшись, она скользнула в постель рядом с мужем. Джон обнял ее одной рукой за плечи. Поцеловав Марту куда-то в шею, герцог усмехнулся: «Бывший маркиз де Сад сегодня сюда, в трущобы, забрел. Однако не на ту нарвался – наша девчонка не промах, сбежала. Да и Теодор с Франсуа вовремя появились».

– Очень надеюсь, – сварливо сказала Марта, – что гражданин Донатьен уже плавает лицом вниз в Сене. Выпустили всякую шваль на улицы, каждый развратник теперь кричит, что сидел за борьбу против самодержавия…, Джон, – ахнула она, опустив руку вниз.

– А что ты думала, – герцог рассмеялся, укладывая ее рядом с собой, на бок, – полтора года я ждал. Наконец, дождался. Можешь потрогать и убедиться…, И вообще, – он стал медленно, уже уверенными движениями снимать с нее рубашку, – это еще больше придаст нам правдивости…, Маленький Фурье, – он поцеловал белые, нежные лопатки. Марта, приподнявшись, задула свечу.

Тео сидела в гостиной, безучастно глядя на мокрый снег, что лепился к стеклу большого, выходящего на набережную Августинок окна. Мишель возился с игрушечной тележкой. Мальчик, подняв голову, спросил: «Мама Тео, а где папа? Где Франсуа?»

– Придут, – она вздохнула и повертела в руках шелковый платок. «С вечера его нет, – подумала Тео, – принес розу белую, от Теодора, и ушел. Сказал – по делам. Господи, хоть бы ничего не случилось…»

– Мадемуазель Бенджаман, – раздался робкий голос горничной, – там месье Робеспьер и солдаты с ним…

– Я не хочу его видеть, – независимо заявил Мишель. Взяв тележку, он выскользнул в дверь, что вела детскую.

Тео вышла в переднюю. Оглядев наряд Национальной Гвардии, что выстроился вдоль стены, женщина холодно спросила: «Это арест?»

Робеспьер опустил на паркет плетеную корзину: «Что вы! Конвент просто решил поставить под охрану резиденции тех, кто признан достоянием республики – людей искусства, ученых…, Теперь вы всегда будете в безопасности, мадемуазель Бенджаман».

– У меня есть охрана, – Тео вдохнула какой-то кислый, неприятный запах, что шел от корзины.

– А! – Робеспьер расстегнул свою накидку и сбросил ее на руки солдату. «Боюсь, что нет, мадемуазель Бенджаман. Я принес вам, – он повертел короткими, сильными пальцами, – как бы это выразиться, плохие новости».

Он нагнулся и поднял крышку корзины. «Не верю, – пошатнулась Тео. «Нет, этого не может быть…»

– Франсуа Лено, сорока двух лет, – сухо сказал Робеспьер, – гильотинирован за нападение на депутата Конвента, гражданина Донатьена Сада. Месье Сад выжил. Он отдыхает у себя дома. И кстати, – Робеспьер нагнулся и достал что-то из корзины, – ваш охранник Лено был шпионом, это доказано. Он сунул в руки Тео испачканную подсохшей кровью икону: «Его сообщник, так называемый месье Корнель – бежал и бросился в Сену. Утонул, – добавил Робеспьер. «Лено признался в этом, перед казнью».

– Убийца, – Тео медленно раскачивалась, прижимая к груди икону. «Пошел вон отсюда, мерзавец, убийца…»

Робеспьер оправил сюртук: «Я навещу своего сына, мадемуазель Бенджаман. И, пожалуйста, – он наклонил изящно причесанную голову, – примите мое предложение руки и сердца».

– Да как вы…, – начала Тео. Робеспьер, взяв ее железными пальцами за руку, втолкнул в гостиную. «А иначе, – вкрадчиво, сладко шепнул он, – Мишель и дня не проживет, моя дорогая невеста. Поцелуйте же меня. Как только будет введена новая религия, мы с вами поженимся, – Робеспьер указал на едва виднеющиеся в сером, туманном утре башни Нотр-Дам.

Тео застыла. Ледяные, как у мертвеца губы, прикоснулись к ее щеке.

Часть вторая

Северная Америка, лето 1793 года

Вильямсбург, Виргиния

Тедди привязал коня к деревянным перилам. Задрав голову, юноша прочитал вывеску: «Мистер Мак-Кормик, нотариус, представительство в суде». Дэниел, спешившись, похлопал его по плечу: «Я понимаю, после Нью-Йорка тебе все кажется деревней. Хорошо еще, что я в городе был, не на реке Потомак, смог тебя встретить. Потом в Бостон поедем, увидишь свой новый дом».

– После Лондона тоже – тут глушь, – Тедди оглядел пустынную улицу, и чиркнул кресалом. «А ты почему не куришь? – поинтересовался он у Дэниела. Тот хохотнул: «Я на табачной плантации вырос, отец наш – курил, не переставая. Кальян, как в Марокко – это я еще могу понять. Хотя бы запах приятный. Дядю Меира на сигары ограбил? – спросил Дэниел, разглядывая брата.

– Одно лицо с отцом, конечно, – подумал он. «Только глаза, как у батюшки Марты. И угораздило же их во Франции застрять. Тео тоже в Париже, хотя о ней Теодор позаботится. И Констанца с ними. Дядя Джованни написал, что она отказывается уезжать, для книги материал собирает. В конце концов, с нами Франция не воюет, у меня дипломатический паспорт – отправлюсь туда и всех вывезу».

– Отчего это дядю Меира – Тедди повел мощными плечами. Он, шестнадцатилетний, был ростом почти с Дэниела. Коротко стриженые, каштановые кудри юноши золотились под ласковым, утренним солнцем.

– Я теми каникулами работал, все лето. Дядя Питер меня устроил мальчиком в контору своего адвоката, Бромли. Начал я там с того, что полы мыл, – юноша усмехнулся. «А потом Бромли меня за документы усадил. В общем, – Теодор блаженно выпустил сизый дым, – деньги у меня есть. В Итоне их все равно тратить не на что».

– У тебя почти миллион фунтов есть, – отозвался Дэниел.

Тедди приоткрыл один глаз: «Еще чего не хватало – их трогать. Пусть лежат, обрастают процентами. На жизнь я себе заработаю. А в Итоне, – он затушил окурок и спрятал его в портсигар розового дерева, – учеников за курение выгоняют, а учителя курят. Несправедливо. Хотя в Кембридже можно курить, Майкл говорил. Он, как диплом получит, – добавил Тедди, – уедет в Уэльс, на шахты, инженером. А Пьетро – юноша широко улыбнулся, – будет теологию изучать. Мы уже договорились – в Кембридже живем рядом».

Дэниел оглянулся, – улица была безлюдна, только вдалеке вышагивали гуси. Какой-то негр, присев на бочку, строгал палочку. «Постарайся, чтобы нотариус ничего не заподозрил, – озабоченно попросил он младшего брата. «Сам понимаешь, я заместитель государственного секретаря, мистера Джефферсона. Это все-таки, – Дэниел указал глазами на папку, – подделка документов, подлог…»

Тедди сбил невидимую пылинку с рукава отлично скроенного, цвета слоновой кости, летнего сюртука. Поправив белоснежный, шелковый галстук, он уверенно подал Дэниелу руку: «Теодор Бенджамин-Вулф, рад встрече. Да, конечно, я родился в 1775 году, в апреле. Мне исполнилось восемнадцать. Вот мое свидетельство о крещении, вот завещание моего покойного деда…»

– Отлично, – искренне похвалил его Дэниел. «В актеры не думаешь податься?»

– Буду играть в любительских спектаклях, – отмахнулся Тедди. «Это у меня от мамы, – ласково сказал он. Юноша горько подумал: «Три года я их не видел. Будь что будет, следующим летом поеду в Дувр, и доберусь до Франции. Найду их и увезу. Это же моя мать, моя сестра, отчим…, – он посмотрел на брата красивыми, лазоревыми глазами: «Дэниел, а наш отец, он каким был?»

– Он был разным, – коротко ответил мужчина и подергал бронзовую ручку звонка. Заходя в переднюю, Дэниел оглянулся – негр бросил стругать палочку. Внимательно посмотрев на крыльцо, он закурил короткую трубку.

В конторе пахло чернилами, пылью, большая муха назойливо жужжала под деревянным, беленым потолком.

Мак-Кормик, – маленький, кругленький, пожал им руки, и вытер лоб шелковым платком. Нотариус улыбнулся: «Мистер Бенджамин-Вулф, все документы я подготовил. Будете просматривать список подлежащих освобождению?»

– Хотелось бы, – Тедди привольно раскинулся в кресле, поигрывая кожаным хлыстиком, закинув ногу на ногу. Он отпил кофе из фарфоровой чашки. Мак-Кормик позвонил в колокольчик и велел вставшему на пороге мальчику: «Несите папки».

Когда трое клерков зашли в комнату, Тедди закашлялся: «Что это?»

Мак-Кормик усмехнулся: «За последние шестнадцать лет, пока вы изволили быть ребенком, а ваша матушка – опекуном, рабов не продавали, мистер Бенджамин-Вулф. Они ведь размножаются, – нотариус развел руками. «Как животные, у них ведь нет разума».

Дэниел побледнел и процедил: «Мистер Мак-Кормик, я рад, что вы нашли время поделиться с нами вашими взглядами на поведение людей, однако мы торопимся. Мой племянник подпишет общий перечень, сколько там человек?»

– Восемь тысяч двести сорок два, – отчеканил нотариус. «Данные о падеже у меня тоже есть. Желаете ознакомиться?»

– Тут не Нью-Йорк, – холодно подумал Мак-Кормик, выдержав яростный взгляд зеленовато-голубых глаз. «Все правительство аболиционистами полно. Южным штатам надо отделяться. Говорят, и в столице, и в Бостоне – негров даже в школы стали пускать. Еще чего не хватало».

– Спасибо, – нарочито вежливо сказал Тедди. «Давайте сводный список». Поставив росчерк внизу листа, юноша сладко сказал, посыпая чернила песком:

– Сдачей земель и недвижимости в аренду будет заниматься мой нью-йоркский адвокат. Так что, – Тедди поднялся, – благодарю вас за ваши услуги, мистер Мак-Кормик. Документы – он подхватил папку, – мы сами отвезем в Ричмонд, в канцелярию губернатора.

Тедди посмотрел на свою ладонь: «Где у вас можно помыть руки?»

– Молодец, – смешливо сказал Дэниел, когда дверь за ними захлопнулась. Негр все сидел на бочке, глядя в их сторону.

– Сейчас поедем в Ричмонд, – Дэниел отвязал своего коня, – тут всего сорок миль. Там пообедаем, сходим на собрание масонской ложи моей, – он подмигнул Тедди, – раз тебе уже восемнадцать лет…

– Свинья этот Мак-Кормик, – в сердцах отозвался юноша. «За приглашение спасибо. Я просил у дяди Джованни меня взять на собрание. Он в Кембридже, старший смотритель, однако услышал, что я мал еще, – Теодор скорчил гримасу.

– Привыкай к Америке, здесь Мак-Кормиков много, но мы с ними боремся – усмехнулся Дэниел. Мужчина насторожился – негр, поддернув холщовые штаны, почесав в голове, – шел к ним.

– Мистер Вулф, – сказал он глухо, глядя куда-то в сторону, – у меня тут записка…

Дэниел, не говоря ни слова, принял аккуратно сложенный клочок бумаги. От него пахло потом и табаком. Пробежав его глазами, он отвел негра в сторону: «Когда?»

– Четвертого дня, – с мукой в голосе ответил мужчина. «Мы их ждали, и вот…, Тут девяносто миль до Хиксфорда, мистер Вулф, вы не успеете…, На рассвете это привезли, – он тяжело вздохнул.

– Это на границе с Северной Каролиной, – вспомнил Дэниел. «Значит, он людей оттуда выводил. Нат, Нат, я же говорил тебе, будь осторожней…»

Он вернулся к Тедди:

– Поезжай в Ричмонд, закончи там все с делами, и отправляйся в Нью-Йорк. Дядя Меир тебя посадит в почтовую карету до Бостона. Там как раз кузины твои должны приехать, Мэри и Мораг, с родителями. Тебе их еще в Лондон везти. Я на юг, по делам, – Дэниел сел в седло: «Два пистолета у меня есть. Хотя не хватало заместителю государственного секретаря открывать пальбу в каком-то захудалом городишке. Приеду к тамошнему шерифу, покажу свои документы, заплачу залог – и все будет в порядке. А вот если не будет – значит, придется стрелять».

Гнедой, красивый берберский жеребец коротко заржал. Тедди отчего-то подумал: «Это сын Фламбе, того коня, что у моего дедушки Теодора был. Дэниел обещал – мне тоже от него потомство подарит, как я в Америке обоснуюсь».

– А ты скоро вернешься? – крикнул юноша вслед облаку пыли.

– Как управлюсь, – донесся до него голос брата. Тедди вздохнул: «Даже не пообедали. А есть хочется».

Негр все стоял рядом, тоже смотря на уже опустевшую улицу. «Мистер… – робко начал Тедди, – меня зовут Теодор Бенджамин-Вулф, я брат мистера Вулфа, младший…, А как вас зовут?»

Негр внезапно улыбнулся. «Ты, что ли десять тысяч рабов освободил? Вся Виргиния уже об этом болтает».

Тедди кивнул, краснея. Юноша буркнул: «Восемь тысяч. Любой бы так же сделал. Где у вас перекусить можно?»

– Любой, – задумчиво протянул мужчина. Негр подал Тедди руку. «Да нет, не любой. Мистер Дуглас меня зовут, вот как. А перекусить, – он усмехнулся, – если не брезгуешь, незачем тебе деньги тратить – у моей старухи сегодня свиные ножки с бобами».

– Спасибо, мистер Дуглас, – весело сказал Тедди. Отвязав свою лошадь, он пошел за негром. Юноша поднял голову, глядя на высокие, шелестящие под легким ветром платаны, на нежное, голубое небо Виргинии.

Хиксфорд, Виргиния

В массивную, деревянную дверь камеры была врезана толстая решетка. Дерево сочилось смолой на жаре. Нат, что лежал на лавке, устроив голову на своей куртке, услышал голос какого-то мальчишки со двора: «Чарли, пошли, там сейчас негра вешать будут!»

– Глупо, – поморщился мужчина. Застонав от боли в сломанном, распухшем запястье, лязгнув кандалами, Нат попытался перевернуться на бок. «Ребро тоже сломали, а то и два, – понял он. «Хотя какая разница. Все равно к вечеру я в петле буду болтаться. Кто же знал, что мы на рыбаков наткнемся. Я десяток, раз через эту реку людей переправлял, и все хорошо было. Ребят уже обратно к хозяевам отправили…, Четыре человека. Не выполнить тебе эту миссию, сержант Фримен, даже не надейся».

Он вспомнил заплеванный табаком пол, жужжащих, тяжелых мух, и шерифа, что сидел, раскинувшись на стуле, вычищая щепочкой грязь из-под ногтей.

– Я гражданин штата Массачусетс, – холодно сказал Нат, придерживая правой рукой левую руку – сломанную. «Я свободный человек, и требую вызвать моего адвоката. Хотите меня судить – судите, но по законам нашей страны».

Шериф выбросил щепочку. Поднявшись, – он был на две головы выше Ната, и на сто фунтов – тяжелее, мужчина издевательски проговорил: «Раз ты такой умный, черномазый, ты должен знать – за помощь беглым рабам полагается смертная казнь».

– Знаю, – согласился Нат. «Однако в Америке нельзя казнить человека без суда и следствия».

Шериф усмехнулся: «У нас тут есть судья, Чарльз Линч. Он именно так вешал лоялистов во время войны – без суда. Потом его оправдали, и меня, – он ударил Ната кулаком в лицо, – тоже оправдают».

– А потом он мне ребра и сломал, – болезненно вздохнул Нат, – когда ногами избивал. Господи, бедные мои – Салли, Марта, матушка, как они без меня? Четыре месяца, как из дома уехал. Негры, конечно, передадут весточку в Бостон, но пока она дойдет…Марта сейчас на каникулах, бабушке с матерью на постоялом дворе помогает…, Четырнадцать лет девочке, она ведь ребенок еще…, Стихи пишет, – невольно улыбнулся Нат. «И в школе – лучше всех учится».

Дверь лязгнула и грубый голос велел: «Выходи!».

Нат с трудом поднялся на ноги, пошатнувшись. Сильные руки встряхнули его. Шериф, пережевывая табак, рассмеялся: «Все готово, черномазый. Потом бросим тебя на свалке, даже хоронить не будем».

Нат поднял черноволосую, с легкой сединой на висках, голову. Молча, выпрямив спину, он вышел из камеры.

– Крепкий парень, – подумал шериф. «Даже не сказал, как его зовут, а ведь мы его два дня только и делали, что били. И выправка у него хорошая, сразу видно – воевал. Шрам от пули под ребрами. Так и не признался – кто еще, в Виргинии, им помогает. Вот же эти негры упрямые».

Он вывел заключенного на крыльцо. Толпа мужчин, – с топорами, кольями, винтовками, – заверещала. «Все равно, – усмехнулся шериф, – сколько бы черных такие мерзавцы не украли у законных владельцев – рабство угодно Богу. И в церкви, – он посмотрел на деревянный шпиль, – так же говорят».

Кто-то из толпы, подняв комок грязи, швырнул его в Ната.

– Иди, иди, – толкнул его в спину шериф, толпа расступилась. Нат подумал: «Какое небо синее. Я со всеми попрощался, как уезжал, Господи, бедные мои…»

Высокая, раскидистая сосна стояла на самой вершине холма. Нат, идя вслед за шерифом, в самой гуще пахнущей потом толпы, увидел темные, далекие очертания человеческих фигур. Негры стояли, не двигаясь, под откосом холма. Нат закрыл глаза. Увидев лицо Салли, услышав веселый голос дочери, он почувствовал у себя на лбу ласковую, знакомую руку.

– Мамочка, – одними губами сказал он. «Мамочка, милая, прости меня, что вас одних оставляю». Он ощутил слезы у себя на глазах. Отбросив руку шерифа, мужчина поднялся наверх, к наскоро сколоченному помосту.

Нат обвел глазами толпу белых и вздохнул: «Под холмом брат Томас стоит, я его заметил. Значит, все хорошо – Дорога и дальше будет работать. Ничего, на мое место придут другие – и так до тех пор, пока на этой земле не будет рабства. На этой земле…»

На шею ему накинули петлю. Нат вдруг пробормотал что-то. «Господи, да откуда это взялось? – удивился мужчина. «Но правильно ведь, правильно…, Надо крикнуть, пусть все услышат – и белые, и негры. Пусть все знают».

Он выдохнул. Нат, громко, во весь свой голос, сказал:

All that my yearning spirit craves,

Is bury me not in a land of slaves.

Шериф сдавленно выругался: «Хватит тянуть!». Помост затрещал, тело закачалось на ветви сосны. Кто-то крикнул: «Туда ему и дорога, черномазому!». Белые разошлись, а негры так и стояли, глядя на свесивший голову к плечу, медленно крутящийся на веревке труп.

Уже вечерело, когда всадник, промчавшийся по главной улице Хиксфорда, среди деревянных лачуг, – спешился перед беленым зданием. С крыльца свисал американский флаг. Пахло вареной кукурузой, над крышами поднимались дымки. Дэниел улыбнулся:

– Будто дома, только тут совсем жарко. Почти сто миль к югу. Бедный Фламбе, я его совсем загнал. Ничего, сейчас возьму Ната на поруки, заплачу за него залог…, Ему, наверняка, запретят выезд из Виргинии, но мы приютим его в Ричмонде до суда. На суде эти мерзавцы, – Дэниел искоса посмотрел на мужчин, что сидели у забора, вытянув ноги, дымя трубками, – эти мерзавцы пожалеют, что на свет родились. Может быть, заодно и удастся добиться пересмотра этого закона – о смертной казни за помощь беглым. Дикость, какая дикость, – он, невольно, покачал головой. Кто-то от забора, заметил: «Конь у вас хорош, мистер».

Дэниел вдохнул теплый воздух: «А где тут у вас шериф?»

– Ужинает, – зевнул пожилой мужчина. Сплюнув в пыль, он оглядел Дэниела: «Завтра приходите».

– Из Ричмонда, должно быть, приехали? – спросил один из горожан, рассматривая отлично скроенный, темный сюртук и высокие, из мягкой кожи, сапоги Дэниела.

– Из Нью-Йорка, – холодно ответил тот. Дэниел увидел, как поменялись лица мужчин – вместо добродушной лени в глазах появилось презрение.

– Билли! – кто-то, приподнимаясь, помахал. «Тут тебя спрашивают».

Огромный мужчина с дробовиком в руках, остановился перед Дэниелом. Он свысока сказал: «Я шериф Хиксфорда, Уильям Фаррелл, а вы кто такой?»

Дэниел достал из седельной сумы свой паспорт. «Заместитель государственного секретаря Соединенных Штатов Америки, мистера Томаса Джефферсона, посол по особым поручениям, мистер Дэниел Вулф, – медленно прочитал шериф. Он тяжело вздохнул: «Что хотели-то, а то я белок пострелять собрался?»

– У вас тут, – Дэниел кивнул на беленое здание, – арестованный. Я приехал внести за него залог и взять на поруки, шериф.

– Нет у меня никакого арестованного, – буркнул тот, зачем-то взглянув в дуло ружья.

– Сбежал, – облегченно подумал Дэниел. «Ничего, он виргинский, не пропадет. Доберется до Бостона, и пусть только потом попробует на юг сунуться. Хватит, пусть готовит свой суп с креветками, ходит в церковь и дочку воспитывает».

Дэниел увидел, как двигаются губы шерифа, и услышал его голос: «Негра, того, что на реке с беглыми поймали – мы вздернули».

– Нет, – Дэниел чуть не покачнулся. «Нет, я не верю, быть такого не может…, Нат, Нат, ему же еще сорока не исполнилось, он меня младше». Он сжал руку в кулак, чтобы не потянуться за пистолетом. Велев себе успокоиться, Дэниел медленно спросил: «По какому праву, шериф? Или Виргиния в одностороннем порядке покинула состав нашей страны? Почему не было следствия, суда…»