Текст книги "Вельяминовы - Дорога на восток. Книга 2 (СИ)"

Автор книги: Нелли Шульман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 95 страниц) [доступный отрывок для чтения: 34 страниц]

– Идите в замок, – велела Марта дочери. «Я еще здесь останусь. Увидимся в Ренне, – она подмигнула Элизе. Та решила: «Надо мамочку попросить свозить меня в Америку. Тедди там был, видел наших родственников, и я тоже хочу. Мэри так интересно рассказывала про их озера, – она вздохнула. Повертев в руках пистолет, девочка возмутилась: «Мама!»

Марта ласково вынула у нее из рук оружие: «У вас на телеге будет сто фунтов пороха, дорогая моя. Поедете невооруженными, незачем рисковать. Заберете пистолеты у маркизы де Монтреваль. У нее два десятка в подполе лежит. Все, – она перекрестила дочь и подтолкнула ее к выходу из землянки.

Майкл шел по гати вслед за девушками, заставляя себя не смотреть на стройные, в холщовой куртке, плечи Мэри, на смуглую шею – темные, тугие кудряшки подрагивали в такт ее шагам. «Тем более, – сказал себе юноша, – она тебя старше. На год, конечно, но все равно…, – он вздохнул. Элиза весело сказала: «Мы пришли! Это охотничий дом де Монтревалей. Правда, тут сожгли половину, но Жюль сказал, что восстановит».

– То самое озеро, – понял Майкл. «Я его во снах видел».

– Здесь фея Вивиан воспитывала Ланселота, – серьезно заметила Элиза. Посмотрев на лицо юноши, взяв его за руку, девочка шепнула: «Вы успели, Майкл. Теперь бояться нечего».

Тучи разошлись, на единое мгновение блеснуло солнце. Майкл увидел изумрудные искорки в глазах Мэри. «Поторопитесь, рыцарь Ланселот, – смешливо велела девушка. «Нам надо грузить картошку в нашу, – она хихикнула, – карету».

– С удовольствием, моя госпожа, – Майкл поклонился и они расхохотались.

Двое мужчин в холщовых блузах, с лотками разносчиков, стояли в короткой очереди у городских ворот. «Здесь Жюль сидит, – не разжимая губ, шепнул Джон. «В круглой башне. Майкл и Мэри должны были уже мост заминировать».

– Я сейчас ее увижу, – понял мужчина. «Маркизу де Монтреваль. Мадлен…, – он почувствовал, как защемило у него сердце. Повесив лоток на плечо, герцог потер застывшие руки, – вечер был холодным. На западе, за их спинами, висела тусклая полоска заката, в небе громоздились серые, набухшие дождем тучи.

– Завтра на рассвете тут будет столпотворение, – подумал Джон, – рыночный день. Фэрфакс со своими людьми уже на реке. Подождем взрыва моста, и начнем. Тем более, Майкл еще порох заложит. Немного, но достаточно, чтобы припугнуть гвардейцев.

Питер огляделся – вокруг была унылая равнина. Вдалеке виднелся край леса, босая, в потрепанной юбке, женщина, гнала по пыльной дороге маленькое стадо коз.

Полуразрушенные, серые, крепостные стены поросли мхом. Он увидел шпили, что возвышались над городом: «Сейчас к вечерне как раз должны звонить. Да что это я, – все колокола сняли, церкви закрыли. Культ Высшего Существа…, – он поморщился: «Ничего, к лету этого мерзавца уже казнят. Дэниел не подведет, он все сделает в Париже».

– Что у вас? – раздался голос гвардейца. Солдат окинул взглядом невысоких мужичков в крестьянской одежде: «Господи, этот светловолосый, – сморгни, и не заметишь».

Джон подобострастно поклонился и открыл лоток: «Все продали, ваше превосходительство. Завтра на рынке товар купим и дальше пойдем. Переночуем в таверне, – он вспомнил вывески на площади де Лис и добавил: «В «Красном Петухе».

– Что, мужички, – поинтересовался начальник охраны, – в поле боитесь спать, вдруг Волчица появится?

Над очередью повисло молчание. Кто-то из крестьян, угрюмо, сказал: «Не след с таким шутить, ваше превосходительство. Ее сам Мерлин привечает. Возьмет, и придет сюда, – он указал на городские ворота.

– Мы ее встретим ружейными залпами, – отрезал гвардеец.

– То-то они против призрака помогут, – пробурчали из очереди. Начальник охраны зло сказал: «Дикари лесные! Нет никакой Волчицы, это вы придумали все! Проходите, – он кивнул Джону с Питером.

Уже оказавшись в городе, Джон незаметно вытащил из кармана куртки записку:

– Элиза мне начертила, как на квартиру пройти. Волчица…, – он рассмеялся. Мужчины зашагали к площади де Лис.

Питер постучал в массивную, дубовую дверь, что выходила на пустынный двор: «Перекусим и отправимся в особняк, как раз стемнеет. Ты что бледный такой? – озабоченно спросил он.

– Сейчас она откроет дверь, – понял Джон. «Мадлен…, Оставь, она католичка, послушница. Мы поможем им выбраться отсюда, и она пострижется – в Италии или Австрии».

– Ничего, – пересохшими губами ответил он.

Элиза, в большом, не по росту, холщовом переднике, подняла засов: «Вот и вы! У нас рыба, Майкл и Мэри вчера наловили. Они сейчас вернутся, проверяют заряды под мостом. Проходите».

Они шагнули в чистую, пустую переднюю. Джон, вдохнув запах воска, сухих цветов, чего-то неуловимого, сладкого, откашлялся: «А где…, ее светлость маркиза?»

Элиза помолчала и развела руками:

– Как мы пришли – ее не было, Майкл ставни взломал, очень аккуратно, и мы внутрь залезли. Пистолеты и порох на месте оказались, а Мадлен нет. И в городе я ее не видела, – девочка помолчала и горько закончила: «Пропала».

Деметр подошел к ставням, и, распахнув их, посмотрел на двор особняка. Над Ренном сгустились тучи, дул резкий, зябкий западный ветер.

– Разожги камин в спальне, – не оборачиваясь, приказал он, услышав, как скрипит дверь. «Господи, тут и лета нет совсем, – мрачно подумал комиссар, – начало мая, а холодно – будто в феврале».

Мадлен поставила на стол горшок с дымящимся супом. Девушка, дрожащим голосом ответила: «Хорошо».

– Чуть меньше сотни солдат в городе остается, – размышлял Деметр, глядя на редких прохожих за коваными воротами отеля де Монтреваль. «Ничего, у меня почти тысяча человек по деревням разослана. Какой-нибудь из отрядов да принесет мне голову де Шаретта. Тем более, за нее награда полагается. Я велел не церемониться с крестьянами, забирать все припасы, искать в подполах…, Они тут все волками смотрят, даже дети. Даже эта, – он повернулся к жене. Та стояла, сложив руки под холщовым передником, опустив непокрытую голову.

Он сразу запретил ей носить чепец. Деметр брезгливо сказал: «Избавляйся от этих предрассудков». Платье на ней все равно было старомодное, – глухое, закрытое.

– Монашка, – комиссар раздул ноздри. «Так и лежит колодой, в постели ничего не делает. Ладно, – он бросил взгляд на следы синяка, красовавшегося на бледной щеке Мадлен, – я в нее быстро разум вобью. Как папаша мой матушку колотил – и ногами, и плетью. Они только побои понимают, дуры».

– Иди сюда, – велел он.

Мадлен затряслась: «Пожалуйста, я прошу вас…, Ведь день на дворе, так нельзя…»

– Вечер, – поправил ее Деметр. «И я тут решаю, что нельзя, а что можно. Ну? – угрожающе поинтересовался он. «Долго ты будешь там стоять?».

Она подошла. Деметр, задрав ей юбку, пошарив пальцами между ног, велел: «Наклонись!»

Мадлен опустила голову на холодный, каменный подоконник и тоскливо подумала: «Господи, сжалься ты над нами. Пусть он отпустит Жюля, и я тогда умру. Я не хочу жить».

Девушка увидела двоих мужчин – они медленно, разглядывая дома вокруг, шли по улице. Шпиль церкви разрезал хмурое небо, дул ветер. Она ощутила у себя на глазах горячие слезы. Деметр выдохнул, и отстранился: «Приберешь тут и можешь сама поесть. На кухне, – добавил он, – там твое место».

Мадлен сглотнула и оправила платье: «Когда мне можно будет увидеться с братом?».

– Когда я захочу, – буркнул Деметр. Развалившись в кресле, комиссар принялся за еду.

– Принеси жаркое, – велел он, вытирая губы застиранной салфеткой, – и займись камином. Что застыла столбом, – он обгрыз куриную кость, и выплюнул ее на скатерть, – шевелись, дура.

Мадлен спустилась на кухню. Прислонившись к стене, девушка тихо заплакала. На деревянном, длинном столе лежал нож. Она вспомнила себя, пятилетнюю, – Мадлен стояла коленями на табурете, облокотившись на этот же стол. Девушка услышала ласковый голос повара: «Очень хорошо, ваша светлость. Мы уже вымесили тесто, а теперь будем лепить булочки».

Запахло ванилью, пряностями, теплом очага. Рядом зашуршало шелковое платье матери. Мадлен, сглотнув, всхлипнула.

– Нельзя, нельзя, – напомнила себе Мадлен, – самоубийство – великий грех. Только Господь решает – кому жить, а кому – умирать. Надо дождаться, пока он освободит Жюля. Бедный мой братик, совсем один… – Мадлен вздохнула. Подняв ведро с грязной водой, – она мыла пол, девушка открыла дверь, что вела во двор.

– Что там? – спросил Джон у Питера. Тот лежал на крыше сарая, что выходил на зады отеля де Монтреваль.

– Служанка, – тот пригляделся, – воду выплеснула. В столовой…, Да, это столовая, – уверенно сказал Питер, – свечи горят». Он поднял голову: «Видно, там ест кто-то. Девушка появилась, с блюдом. Пошли, – велел он Джону, что стоял за углом пристройки, – она дверь не закрыла. Спрячемся на чердаке и будем ждать».

Джон ухватился за сильную руку Питера. Мужчины, оглядевшись, – на заднем дворе никого не было, караул стоял у парадного входа, – спрыгнули на мощеный двор.

Они прокрались через кухню на черную, узкую лестницу, что вела наверх, в бывшие комнаты слуг. Джон застыл: «Тихо!»

– Спустись к охране, – донесся до них скрипучий голос, – пусть начальник караула явится ко мне в кабинет. Потом отправляйся в спальню и жди меня, – мужчина расхохотался. Джон поморщился:

– Вот и комиссар Деметр. Ладно, все понятно. Пошли, – он подтолкнул Питера, – нам надо на рассвете с ним покончить, и потом присоединиться к людям де Шаретта.

Когда они оказались на пустом, пыльном чердаке, Джон, придвинул к двери какой-то сундук: «Света зажигать нельзя, да у нас и свечей нет, а покурить можно».

Питер принюхался – даже здесь пахло крепким, грубым табаком. Джон набил трубку. Прислонившись к стене, герцог чиркнул кресалом. Он курил, глядя куда-то вдаль, на темнеющее в маленьком окне небо. Потом, Джон горько сказал: «Все это, конечно, обречено на провал. Де Шаретт, восстание…, Сам видишь, они задыхаются. Мы убьем Деметра, а сюда пришлют следующего мерзавца».

– Все равно, – Питер закинул руки за голову, – надо выполнять свой долг, юноша. Твой отец бы поступил точно так же.

– Юноша, – усмехнулся герцог. «Я тебя всего на десять лет младше».

– И на два брака, – Питер зевнул. Джон вспомнил: «Пропала. Она не могла бросить брата, никогда. А если Жюля уже казнили? Нет, Элиза бы знала. Она тут два дня на рынке отиралась, услышала бы о таком. Мэри молодец, когда выберемся отсюда, я с ней поговорю».

Он услышал веселый голос Майкла Кроу: «У мисс Мэри не только с навигацией все хорошо, но и с техникой. Мы с ней вместе бомбы делали».

Мэри развернула план города. «Двенадцать тайников, в каждом – по два фунта пороха. Как только мы услышим взрыв на реке, я, Майкл и Элиза – приведем в действие запалы. Мы их намеренно так расположили, Джон. Каждый из нас отвечает за четыре тайника, расположенные рядом. Это Майкл придумал, – Мэри улыбнулась.

– Мы в шахтах так работаем, – юноша ласково посмотрел на Мэри. «А карту – она рисовала. На что я хороший чертежник, а Мэри – лучше».

– Меня папа научил, – смуглые щеки покраснели.

Питер устроился на полу, подложив под голову куртку: «Когда все это закончится, я поеду в Бат, сниму там номер с огромной кроватью, и высплюсь, наконец. Не на земле, не в лесу, и не под телегой».

– А я, – Джон зевнул, – возьму мальчишек и отправлюсь в Озерный Край. Все равно мне в Вену только осенью возвращаться. Поохотимся, рыбу половим…

Они помолчали. Питер вдруг спросил: «Как думаешь, тут при нашей жизни восстановят монархию?».

Джон открыл один глаз:

– Граф Прованский не переживет, если этого не случится. Он и так уже – племянника своего в могилу свел, в погоне за троном, мерзавец. Но доказательств, что это именно он предал отца и Марту – у меня нет. К тому же, – мужчина пожал плечами. «Ставь благо государства выше собственного. Так что пусть становится королем. Лучше, чем эта шайка сумасшедших».

– Их тоже, – Питер зевнул, – скоро свергнут. Читал же ты, что Теодор из Петербурга написал? Об этом молодом генерале, французском.

– Наполеон Бонапарт, – задумчиво сказал Джон. «Надо подумать, Питер, спасибо тебе. Ну и голова у тебя все же».

Его собеседник усмехнулся:

– В моем деле, Джон, тоже важно уметь предвидеть. Новые рынки, колебания цен…, Почему я в эту паровую тележку столько денег вкладываю? Именно поэтому. Когда корабли будут двигаться силой пара – мои обороты взлетят до небес, – мужчина потянулся: «Тележку мы увидим при нашей жизни, и прокатимся на ней, обещаю».

– Ну-ну, – хмыкнул Джон, но Питер уже спал.

– Надо и мне, – Джон устало закрыл глаза. Перед ним было озеро – уходящее за горизонт, подернутое легким туманом. Мадлен стояла на берегу, с распущенными по спине, светло-русыми волосами, на голове у нее был венок из полевых цветов. Она приподняла подол льняной рубашки. Зайдя в воду по щиколотку, улыбнувшись, Мадлен протянула к нему руку. Где-то плеснула рыба. Джон, воткнув удочку в песок, поднявшись, обнял ее. Она вся была, как цветок, – тонкая, гибкая, и губы ее были свежими, словно вода в роднике.

Он все целовал ее, а потом пообещал себе: «Я найду ее, обязательно найду – где бы она ни была».

Они проснулись на рассвете. Джон посмотрел на свой простой, стальной хронометр:

– Шесть утра. Караул только что отправился спать. Смена придет в четверть седьмого. Спасибо Элизе, она тут все рассмотрела. Сейчас Фэрфакс со своими людьми взорвет мост, нам надо поторапливаться, – он вскочил, и взвесил на руке пистолет

Питер прислушался – с улицы доносился скрип тележных колес, людские голоса, блеяние овец.

–Рынок съезжается, – заметил мужчина, – значит, они уже стали проходить в город. Пора, – Питер перекрестился.

В особняке было тихо. Они, спустившись вниз, застыли у пробитой пулями, кое-как заделанной позолоченной двери.

– Шевелись, – услышали они грубый голос Деметра. «Я тебя научу, как надо обращаться с мужчиной, дрянь!»

Женщина тихо заплакала. Джон, выругавшись себе под нос, высадил дверь ударом ноги. «Что за черт! – зло сказал Деметр, обернувшись. Джон посмотрел на девушку, что стояла на четвереньках, в завернутой до пояса холщовой рубашке. Светло-русые волосы свесились ей на лицо, она застыла, не двигаясь. Джон, наставив на комиссара пистолет, спокойно спросил: «Это кто?»

– Моя жена, – еще успел ответить Деметр. Джон, поправил его: «Вдова». Запахло порохом, из простреленного горла хлынула кровь, Деметр покачнулся и упал на спину.

Посмотрев на труп, Питер открыл рот. Справившись с удивлением, он услышал дрожащий голос девушки: «Это вы…».

За окном раздался взрыв. Джон, протянув руку Мадлен, вежливо сказал:

– Меня зовут Джон Холланд, герцог Экзетер. Это мистер Питер Кроу. Мы в Ренне с отрядами генерала де Шаретта. Они сейчас атакуют город. Ваша светлость, нам надо уйти отсюда, сейчас появится караул, а у нас всего два пистолета. Мы подождем вас за дверью.

Джон повернул бронзовую ручку. Питер спросил: «Ты видел, что у него…?»

Тот только покрутил головой: «Не знал я, что такое бывает. Этот мерзавец…, он принудил мадемуазель де Монтреваль выйти за него замуж, наверняка. Ценой жизни Жюля».

Она открыла дверь – высокая, тонкая, в скромном платье: «Я готова».

Джон вскинул пистолет и замер – снизу слышались голоса солдат.

– Двое остаются наверху, охранять комиссара, – распорядился командир, – а остальные – за мной! Бунтовщики взорвали мост, надо закрывать городские ворота.

Пол под их ногами задрожал, на головы посыпалась какая-то труха. Питер подумал: «Это бомбы у ограды, их Майкл привел в действие».

– Это канонада! – испуганно закричал кто-то из солдат. «У них артиллерия!»

На лестнице затоптали сапоги. Джон попросил: «Ваша светлость, вернитесь в спальню, тут опасно…»

Мадлен только сжала кулаки: «Я лучше умру, чем еще раз увижу его, ваша светлость».

Солдаты заглянули в коридор. Джон, толкнув Мадлен себе за спину, стал стрелять.

Джон взял ружье, что лежало рядом с мертвым солдатом, и протянул Мадлен свой пистолет:

– Возьмите, ваша светлость.

– Я не умею…, – растерянно сказала девушка. Питер прошел к окну. Распахнув его, взглянув на площадь, он усмехнулся: «И не надо. Кажется, город в наших руках. Слышите, как тихо?».

Выстрелов не было. В открытые ставни было видно неожиданное чистое, весеннее, синее небо.

– Пойдемте, – кивнул Питер, улыбаясь, убирая оружие.

Они спустились по лестнице. Мадлен, посмотрев на площадь, ахнула – над Парламентом Бретани развевался королевский флаг, белый, с золотыми лилиями, и синим гербом. Джон остановился: «Ренн в руках отрядов генерала де Шаретта, ваша светлость».

На улице пахло порохом, угол кованой ограды отеля де Монтреваль был разворочен взрывом. С площади де Лис раздались приветственные крики.

Они взглянули поверх голов толпы – де Шаретт стоял на эшафоте, его темные, побитые сединой волосы, шевелил ветер.

– Прежде всего, – сказал генерал, – указывая на гильотину, – мы избавимся от этой мерзости, мадам и месье. Толпа зашумела. Джон, поймав взгляд де Шаретта, кивнул ему.

– Комиссар Деметр, этот палач Бретани, убит! – крикнул де Шаретт. «Мои отряды скоро уйдут из города – когда мы восстановим мост, и все поврежденные здания. Те, кто чувствуют в себе силы сражаться дальше, за короля и нашу веру – присоединяйтесь к нам. Клянусь, что мы будем стоять насмерть, до последней капли крови, господа!»

Де Шаретт закрыл глаза и почему-то ощутил на лице капли мелкого дождя. Он услышал треск выстрелов, увидел себя – он шел прямо на солдат, не опуская головы, раскинув руки, а потом упал посреди тюремного двора. Темная кровь смешалась с дождевой водой. Генерал встряхнул головой: «Все заключенные, которые томились в тюрьме, были освобождены, господа, – отрядом Волчицы!»

Толпа замерла.

– Волчица, Волчица, – пронеслось по площади. Ее холщовая куртка была испачкана кровью и грязью, в руке до сих пор был пистолет. Золотая пластинка блестела в свете солнца.

– Я не призрак, – сказала маленькая, худенькая женщина. Она поднялась по лестнице, и встала рядом с де Шареттом.

– Я человек, из плоти и крови. Я вдова, потерявшая мужа и ребенка, я много лет не видела своего старшего сына. Поэтому я знаю, – Марта помолчала, – что мое место займут другие вдовы, другие сироты. Женщины, которые будут бороться за то, чтобы эта страна, – она повела рукой, – обрела спокойствие и мир.

– Она возвращается к Мерлину, – восторженно прошептал какой-то крестьянин, что стоял рядом с Питером. Он повернулся и добавил, по-деревенски выговаривая слова: «Никакой это не оборотень. Это фея озера, Вивиан, я и старухе своей так сказал. Пусть идет, – старик поднял руку и перекрестил Марту.

– Заключенных выпустили, – радостно подумала Мадлен. «Господи, сейчас я Жюля увижу. Неужели, неужели все кончилось?».

Она искоса посмотрела на мужчин и почувствовала, что краснеет.

– Они же были, в опочивальне… Господи, какой стыд. А что ты хотела? – оборвала себя Мадлен. «Ты не сохранила свою невинность, в монастырь тебе теперь дорога закрыта. Ладно, – она вздохнула, – отправлю Жюля за границу, а сама запрусь дома, и буду жить затворницей. А если…, – она посмотрела на свои пальцы, комкавшие глухой воротник платья, и незаметно помотала головой: «Нет, нет, Господь не дает людям испытаний, которые они не могут перенести. Господь сжалится, надо мной, у меня не будет ребенка. Потому что, если будет…,-Мадлен похолодела и услышала радостный крик: «Сестричка!»

Он влетел в ее руки, и, как в детстве, положил голову на плечо. Мадлен плакала. Жюль ласково сказал: «Все, все, милая. Меня ее светлость освободила, – он указал на коротко стриженую, бронзовую голову.

– Это моя мачеха, – вежливо добавил Джон, – вдовствующая герцогиня Экзетер.

– Я должна ее поблагодарить, – решительно проговорила Мадлен, так и держа Жюля за руку.

– И вас тоже, месье герцог, и вас, месье Кроу, – девушка изящно поклонилась. Питер, вдруг, смешливо подумал: «Сказать ей, что ли – не все мужчины такие, как этот Деметр. Нет, неприлично. Она, наверняка, замуж выйдет, – такая красавица. Пусть ей муж и скажет, – он почувствовал, что улыбается. Повернувшись, Питер заметил тоскливые глаза Джона, что следили за Мадлен.

Та, подойдя к Марте, сделала реверанс. Женщина улыбнулась:

– Маркиза де Монтреваль, я вас сразу узнала. Вы с Жюлем очень похожи. А мы беспокоились, – Марта взяла ее за руку, – что вы пропали, на квартире вас не было…

Марта внимательно посмотрела в серо-голубые, припухшие глаза. На бледной щеке были видны следы синяка. Светло-русые, наскоро заплетенные косы спускались на стройные плечи.

Мадлен мучительно покраснела. Жюль болтал с Элизой, вокруг шумела толпа, де Шаретт отдавал какие-то распоряжения. Девушка, наконец, пробормотала: «Я была дома…, то есть в особняке нашем бывшем, ваша светлость…»

– Марта, – велела женщина и приложила к губам Мадлен палец:

– Была и была, незачем это вспоминать. Пошли, – она подтолкнула Мадлен, – пообедаем у тебя. Нам надо с места сниматься – капитан Фэрфакс говорит, что мы можем завтра уже до Ранса добраться, а там и до моря прямая дорога.

– До моря… – повторила Мадлен. Марта пожала худыми плечами: «Разумеется, мы вас довезем до Англии, милая. Потом, как тут все успокоится, – она вздохнула, – Жюль вернется и отстроит ваши имения».

– Отстрою, – весело встрял мальчик. Он засучил рукава рубашки: «Прямо сейчас и начну, булыжник на улице начали класть, месье Майкл командует. Побежали! – он дернул Элизу за руку, и дети исчезли в толпе.

Мадлен все стояла, сцепив пальцы. Марта, коснулась ее руки: «Все будет хорошо, милая, просто поверь мне. Теперь все будет хорошо».

– Она не знает, – горько подумала Мадлен. «И он…, его светлость, это ведь он меня спас…, Господи, как мне ему в глаза смотреть, после такого….»

Тучи разошлись, выглянуло ласковое, весеннее солнце, блеснули золотом лилии на королевском флаге. Мадлен почувствовала, как Марта обнимает ее. «Все прошло, – шепнула женщина. «Прошло, и больше никогда не вернется».

С реки подул неожиданно теплый ветер. Мадлен, тряхнув изящной головой, следя за толпой, что расходилась с площади, сказала себе: «В Англии устроюсь гувернанткой. Выращу Жюля, выучу его, и буду жить одна, вот и все».

Она оглянулась и увидела герцога – тот все стоял, не двигаясь с места, светлые, коротко стриженые волосы шевелил ветер. Светло-голубые, усталые глаза улыбнулись и Джон, подошел к ним: «Мы твсе очень голодные, ваши светлость. Найдется же у вас вареная картошка?»

Мадлен зарделась и, пробормотав что-то – кивнула.

– Так покормите нас! – жалобно потребовал Джон. Девушка, сама от себя такого не ожидая, звонко рассмеялась.

На берегу Ранса горел костер, лодки были вытащены на белый песок. Марта зевнула и прижала к себе дочь, – Мэри уже спала, уткнувшись лицом в сгиб локтя: «Через пару дней будем в Динане, а там крейсирует «Молния», капитана Фэрфакса, ждет нас».

– Мамочка, – Элиза все копошилась. Оказавшись в руках у матери, девочка затихла. «Мамочка, – повторила она, – давай съездим в Америку. Там ведь наши родственники…»

– Наши родственники и в Амстердаме, и в Петербурге, и на Святой Земле, – Марта вдыхала запах хвои, свежих, зеленых листьев, мокрой от дождя травы. Над рекой, в зеленоватом, прозрачном небе, мерцала Венера.

– Домой, – подумала она, вспомнив бесконечные леса, прозрачную воду озер, голубые горы, что виднелись на западе. «Элиза права, надо вернуться домой».

– Съездим, – она поцеловала высокий, белый лоб: «Ложись. Ты устала, вы сегодня с Жюлем гребли».

– Жюль волнуется, – Элиза неудержимо зевнула, – волнуется…, что у них денег нет…, Он сказал, что работать пойдет.

– Жюль пойдет учиться, – строго заметила мать. «Как и ты, дорогая моя». Она прижала к себе дочь и подышала ей в ухо: «Спи, утенок».

– Только при Жюле меня так не называй, мамочка…, – сонно потребовала Элиза. «Не буду, – усмехнулась мать и услышала размеренное, спокойное дыхание девочки.

– Тедди увижу, – улыбнулась Марта, – может быть, даже на выпускной вечер его успеем. Потом отплывем домой. Денег у меня много, до конца жизни хватит. Тедди закончит Кембридж, вернется в Бостон, женится…Элиза выйдет замуж, я могу ее привезти потом в Лондон. Джон ее представит ко двору. А я буду с внуками возиться, – Марта замерла. Кто-то шел по берегу – легко, почти неслышно.

– Мужчины спят уже, – она взглянула на две лодки, что лежали поодаль. Зашуршало платье. Марта, увидев в свете костра русые косы, вздохнула: «Бедная девочка. Сама не своя ходит. Ничего, как приедет в Англию, так оправится, забудет о том мерзавце…»

Мадлен присела на песок и протянула руки к костру. «Ваша светлость…, – раздался сзади тихий голос. Девушка вздрогнула. Джон обругал себя: «Что ты за дурак, она же боится еще».

– Я дозорным был, – смешливо сказал он, устраиваясь напротив. «А сейчас капитан Фэрфакс меня сменил, а спать что-то не хочется. Вам тоже?»

Она взглянула на него поверх пламени. Щеки ее раскраснелись. Джон увидел русую прядь, выбившуюся из косы, спускавшуюся на белую шею.

– Все, хватит, – разозлился он. «Сейчас я ей все скажу. Откажет, так откажет».

– Мадемуазель де Монтреваль… – начал он. Девушка горько поправила его: «Мадам Деметр…»

– Мадемуазель де Монтреваль, – упрямо повторил Джон, – пожалуйста, выслушайте меня. Я знаю, что сейчас покажусь сумасшедшим, но я совсем, совсем не могу, ни о чем думать, кроме вас…, С тех пор, как я вас на рынке увидел. Простите, что я тогда выругался…, Мадемуазель де Монтреваль, вы просто скажите – по душе ли я вам? Если нет, – он вздохнул, – я вас с Жюлем довезу до Англии, буду вам всегда помогать, и просто останусь вашим преданным слугой. А если да…, – он осекся, не в силах продолжать, боясь взглянуть на ее лицо.

Мадлен все молчала. Поднявшись, – Джон сразу встал, – девушка тихо проговорила: «Я не гожусь в жены, ваша светлость…»

– Позвольте мне самому это решать, мадемуазель де Монтреваль, – попросил Джон. Ее длинные пальцы все перебирали край шали.

– Я не гожусь в жены, – повторила Мадлен, и губы ее задрожали. «Я и в монахини больше не гожусь, я… – она выдохнула и поморщилась, – я просто спрячусь где-нибудь в деревне. Я теперь навсегда…, – она помотала головой. Пробормотав: «Простите, ваша светлость», – девушка быстро ушла.

Джон все стоял, опустив руки. Потом, выругавшись, он медленно двинулся к лодкам, где спали мужчины.

Мадлен сидела, закутавшись, привалившись спиной к влажному дереву, стуча зубами.

– Он такой же, – подумала девушка. «Все мужчины такие же, как тот…, Господи, как же с ними живут? Я ведь знаю, слышала…, Когда Франсуаза вышла замуж, она потом приехала меня навестить, в монастырь…, Она вся сияла, а когда я спросила: «Как это?», только закатила глаза: «Лучше всего на свете». Она мне солгала? Но зачем? Я помню, мама и папа все время за руки держались, улыбались…, Но как? Как такое возможно? Значит, мама просто терпела, и все…, Притворялась ради нас».

Она вспомнила его дурно пахнущий рот, запах табака, толстые пальцы. Вскочив, подбежав к реке, девушка встала на колени.

Ее рвало. Потом Мадлен тихо зарыдала и почувствовала, что кто-то ласково обнимает ее за плечи.

– Маму тоже рвало, – испуганно вспомнила девушка. «Когда она Жюля носила. Господи, сжалься надо мной, пожалуйста».

– Не надо, не надо, милая, – Марта привлекла ее к себе. Мадлен, уткнувшись лицом в прохладный холст куртки, засунув пальцы в рот, прорыдала: «Я не могу…, не хочу…, Господи, но ведь это грех, грех, ваша светлость…, Грех убивать дитя!»

Марта все молчала, покачивая ее: «Пойдем, поспим. От одного дня ничего не изменится, милая».

Она уложила девушку рядом с Мэри. Подождав, пока Мадлен успокоится и заснет, женщина улыбнулась, – светло-русые косы и темные кудряшки перемешались. Марта погладила девушек по головам, и, поправив на дочери куртку, перекрестила их: «Все устроится».

Жюль и Элиза тащили по мокрым камням сетку, где шевелились лангусты. «Сейчас сварим, – девочка облизнулась, – и будет очень вкусно. Так ты в школу пойдешь?»

– Я английского не знаю совсем, – мрачно отозвался подросток. «Как я учиться буду? И деньги…, – он махнул рукой. «Его светлость, – Жюль кивнул на далекий костер, – сказал, что в Лондоне много эмигрантов французских, нам помогут. Все равно, – мальчик тяжело вздохнул, – надо самому зарабатывать. Как вырасту, стану офицером, и пойду воевать с этой швалью, – презрительно добавил Жюль.

Море, – темно-синее, волнующееся, было покрыто белым барашками, ярко светило солнце, розовый гранит берега был совсем теплым.

– Искупаюсь, – решила Элиза, – сразу после обеда. И Мэри с Мадлен уговорю, и мамочку. Там бухта есть маленькая, ее и не видно совсем. Мадлен такая грустная ходит, плачет ночью, я слышала. Может, Жюля спросить, что с ней, – она бросила взгляд на мальчика и рассмеялась: «А ты загорел!»

– Так солнышко, – ласково сказал подросток. «Тут хорошо, – он окинул взглядом берег, – мы до войны с родителями в Динан ездили, каждое лето».

Русые волосы Жюля шевелил ветер. Он смешливо потянулся: «Я с утра уже до «Молнии» сплавал и обратно. Капитан Фэрфакс сказал, – как только груз из Сен-Мало привезут, вечером, на шлюпках, – мы сразу отчалим. В Англии красиво? – поинтересовался подросток.

– Мамочка говорит, что да, – вздохнула Элиза. «Я и не помню Англию, я в Париже выросла. Ты со всеми познакомишься, – она стала загибать пальцы, – с моим братом, с Пьетро, с Франческо, с Мораг, она тоже американка. Мы с мамой в Америку поедем, – девочка остановилась. Вытерев пот со лба, она сбросила куртку.

– Жарко, – сказала Элиза. Она подозрительно спросила, развязывая шнурки у воротника рубашки: «Что это ты покраснел?»

– Не смотри туда, – велел себе Жюль. Он отвел глаза от белоснежной шеи, – на ней блестел крестик – вычищенный, золотой, с маленькими изумрудами.

– Это моей бабушки…, – Элиза начала считать на пальцах и сбилась. «Ее звали мадам де ла Марк, она жила во времена королевы Елизаветы, и была женой турецкого султана. А сама в России родилась. Ее тоже Мартой звали».

Жюль открыл рот и недовольно ответил: «Покраснел потому, что жарко, вот и все».

– У дяди Питера есть ее портрет, ты увидишь, – добавила Элиза. Девочка грустно подумала: «А мамочкин портрет пропал. Хорошо, что дядя Теодор и тетя Тео поженились, пусть будут счастливы».

– А ты вернешься из Америки? – поинтересовался Жюль.

– Не знаю, – пожала плечами Элиза, и помахала рукой: «Вот и мы!»

Она повернулась к Жюлю и лукаво добавила: «Но ведь всегда можно писать друг другу, маркиз де Монтреваль».

– С удовольствием, леди Холланд, – изящно поклонился он. Дети побежали к костру, волоча за собой сеть.

Мэри сидела на камнях, поджав под себя ноги, пристроив рядом удочку. Влажные кудряшки падали на смуглую шею. Она, посмотрев на дергающуюся бечевку, ловко подсекла рыбу.