Текст книги "Вельяминовы - Дорога на восток. Книга 2 (СИ)"
Автор книги: Нелли Шульман
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 95 страниц) [доступный отрывок для чтения: 34 страниц]
– Нет, на десять дней, – поправил себя Наполеон, – ты мне в Париже нужен, – он почесал потную голову, – я предпочитаю, чтобы вокруг меня были надежные люди.
Иосиф только вздохнул и развел руками.
Моше помахал рукой вслед удаляющимся мулам: «Дядя Аарон, вы не волнуйтесь. Я не проговорюсь ни о чем, Пьетро мне как брат. И Ханеле тоже молчать будет».
Над безжизненными горами на востоке висела полоска рассвета, блеяли овцы, которых уже гнали на рынок, Мусорные ворота были запружены телегами. Аарон посмотрел на дорогу к Вифлеему: «Спасибо, мальчик. Ты ведь тоже скоро уезжаешь?»
– Как ремонт закончим, Пьетро и Рахели как раз к тому времени в Яффо окажутся. Жалко маму только оставлять, – Моше вздохнул, – так и не узнаю, брат у меня родится, или сестра. Ничего, вернемся мы сюда – все изменится.
– Может быть, может быть, – задумчиво протянул Аарон. «Ты весточку пришли из Амстердама, мы с Ханеле тебе напишем. Деньги есть у тебя?»
Моше покраснел: «Дядя Аарон, уж вы-то не беспокойтесь, пожалуйста. У вас еще девочки на руках».
Они прошли по пустынному еврейскому кварталу – мужчины были уже в ешивах, и Аарон улыбнулся:
–Провожу тебя до Яффских ворот. Хоть прогуляюсь, перед тем, как за стол садиться, на целый день. Только для молитвы и отрываюсь от работы.
Он шел рядом с Моше – невысокий, легкий, темные, уже поседевшие волосы, золотились в утреннем солнце. «Дядя Аарон, – спросил Моше, – а это правда, что вы один жили, в лесах? И на львов охотились?»
– У нас львов не было, – расхохотался Аарон, – только ягуары. Но да, – он приостановился, – охотился. И на змей тоже, – он расставил руки, – вот таких.
Моше открыл рот и помолчал: «А вам не страшно было?»
– Я там родился и каждую травинку знал, – пожал плечами мужчина. «Твой тесть будущий, мне еще давно сказал – люди страшнее ягуаров бывают».
– Да, – мрачно отозвался Моше: «Элишева писала, что ее родители добрые люди, понимающие. И они тоже – семья наша. Но все равно, вдруг я им не понравлюсь…, Хотя Ханеле говорила, что у нас все хорошо будет».
– Ты вот что, – сказал Аарон, – ты в Амстердаме не оставайся, не след жениху и невесте часто встречаться, сам понимаешь. Я тебе дам рекомендательное письмо к раву Соферу, в Австрию. Мы с ним в переписке. У него там ешива, и он, – Аарон усмехнулся, – тоже считает, что евреи должны жить в земле Израиля. На хлеб себе ты всегда заработаешь, – он потрепал юношу по плечу.
– Главное, чтобы отец не узнал, – угрюмо заметил Моше, – он тогда по всей Европе письма разошлет, что я апикойрос, и чтобы меня в ешивы не брали.
– Может, – согласился Аарон, – но рав Софер и твой отец не сильно друг друга любят, поверь мне. Рав Софер его комментарии к Торе критиковал. Твой отец написал, что не след людям, живущим в скверне галута, поднимать свой голос против тех, кто, рискуя жизнью, ждет прихода Мессии на Святой Земле.
– Такое он умеет, – хмыкнул Моше. «Я помню, когда он меня еще с собой в Европу брал, там люди в синагогах рыдали, когда он выступал».
– И рука его тоже, – тихо вздохнул Моше, – помогает. Человек, который сражался с пиратами, с бедуинами…
– Особенно, – они вышли на площадь у Яффских ворот, и Аарон прищурился, разглядывая какой-то караван, – если вспомнить, что твой отец каждый год посылает подарки турецкому наместнику. А так да, – он улыбнулся в бороду, – рискуя жизнью, конечно. Впрочем, – рав Горовиц развел руками, – пока у нас не будет еврейского государства, здесь тоже, дорогой мой, – галут.
– Дядя Аарон! – потрясенно сказал Моше. «Вот уж не ожидал от вас…»
Аарон приложил палец к губам и весело ему подмигнул. Он почему-то взял Моше за плечи и развернул его к Яффским воротам: «Видишь тот караван? Сзади два всадника?»
– Да, – недоуменно нахмурился Моше, разглядывая широкоплечего мужчину, с побитыми сединой темными волосами, с военной выправкой. Тот, спешившись, улыбаясь, разглядывал рынок. Второй – пониже, еще молодой, тихо сказал ему что-то, соскочив с коня. Мужчина показал рукой в сторону Виа Долороза.
– Тесть твой будущий приехал, – ласково объяснил Аарон. «Высокий. Видишь, сам сюда добрался. Должно быть, хочет на тебя вблизи посмотреть».
Моше побледнел. Аарон подтолкнул его: «Пошли, пошли, ты взрослый мужчина, бояться нечего».
Юноша глубоко вздохнул и последовал за равом Горовицем.
Иосиф осмотрел маленькую, беленую каморку: «Все мы когда-то так жили, дорогой мой». Моше все еще краснел. Юноша, наконец, сказал: «Дядя Иосиф, я вам обещаю, когда мы вернемся в Иерусалим, я сниму комнату лучше…»
Иосиф все стоял, прислонившись к стене, засунув руки в карманы сюртука. В комнате было чисто, на тюфяке лежала раскрытая тетрадь, рядом была пристроена простая, оловянная чернильница. «На отца, конечно, похож, – подумал Иосиф, глядя на юношу. Он был высокий, мощный, с короткой, рыжей бородой и большими руками. Серые глаза глядели прямо и немного весело.
– Дядя Иосиф, – улыбнулся Моше, – я после Амстердама дальше отправлюсь, в Австрию. Буду там работать и учиться. Скоплю денег и хочу собственное дело открыть. Рано или поздно здесь, – он указал на улицу, – евреи настоящий город начнут возводить, за стенами. Так что строители пригодятся…
Иосиф похлопал его по плечу: «В добрый час, как говорят. Пойдем, – он кивнул на улицу, – не след рава Горовица задерживать, да и тебе работать пора».
Моше пропустил его вперед. Уже выходя на Виа Долороза, юноша спросил: «Дядя Иосиф, а ваш друг, тот, что на постоялый двор пошел – он тоже офицер?»
– Лейтенант, – Иосиф пожал ему руку: «Тогда сегодня вечером у Горовицей встречаемся, отобедаем все вместе».
– Лейтенант, – хмыкнул Моше, провожая Иосифа взглядом, вспомнив уверенную, гордую посадку головы, и по-военному прямую спину мужчины. «Недоговаривает дядя Иосиф. Ладно, это его дело – кто там из французов захотел Иерусалим посмотреть».
Моше зашел во двор монастыря и сунул голову в дверной проем: «Отец Франческо!»
Монах выглянул наружу. Моше, показал на остатки черепицы: «К пятнице крышу закончим, колонны подновим, а потом я уеду, – он развел руками.
– Возвращайтесь, господин Судаков, – ласково заметил монах, – иначе кто строить-то будет?
Рабочие еще не пришли. Моше, ловко забравшись наверх, выпрямился во весь рост. Он смотрел на черепичные, плоские крыши, на мощные стены, на очертания гор вдали, и видел перед собой другой город – он вырывался вперед, поднимаясь на холмы, он был окутан зеленью, – сверкающий, будто вылитый из золота.
– И будет для меня Иерусалим радостным именем, похвалою и честью пред всеми народами земли, – сказал Моше, улыбаясь, чувствуя на лице утренний ветер. «Опять будет слышен в нем голос радости и голос веселья, голос жениха и голос невесты». Он еще раз взглянул на город. Заметив внизу рабочих, юноша крикнул: «Начинаем!».
Двое мужчин – повыше и пониже, – медленно шли по узкой улице. «Здесь госпожа Сегал жила, помнишь, – Аарон указал на деревянные ворота. «Умерла она, теперь ее дочка кумушками заправляет. Вот за этим углом вы с Джо встречались…, – он вздрогнул – Иосиф остановил его.
– Я тебя прошу, – тихо сказал мужчина, – прошу, Аарон. Не рви себе сердце. Тебе девочек вырастить надо. Пожалуйста.
Темные глаза Аарона блестели. Иосиф, почти испуганно, понял: «Если Джо умрет, я этого не переживу. Господи, и как он только справляется? Поседел, бедняга, а ведь ему едва за сорок».
– Не буду, – слабо улыбнулся Аарон, – оно уже порвано, и не срастется. Как тебе Моше? – он испытующе посмотрел на Иосифа.
– Отличный юноша, – тот помялся: «Аарон, как ты думаешь,…Они с Пьетро…»
– Об этом Господь только знает, – развел руками рав Горовиц, – даже Ева покойная и то, наверное, понятия не имела. Они очень похожи. Конечно, они братья троюродные…»
– Или единокровные братья, – мрачно заметил Иосиф. «За Рахиль свою не беспокойся – в Яффо сейчас есть португальские корабли. Они соблюдают нейтралитет, никто их не тронет. Моше потом из Лиссабона до Амстердама доберется, французский язык у него хороший.
Он помолчали и мужчина добавил:
– Я бы на твоем месте написал Горовицам насчет Малки. Можно было бы ее, конечно, за моего Давида выдать, но, боюсь, – Иосиф рассмеялся, – у нас невестка из-за океана приедет. Слишком часто он из Америки письма получает и отправляет – тоже. Хаиму сейчас, – Иосиф задумался, – семнадцать. Как раз, пока они спишутся, пока понравятся друг другу… – они задержались на углу площади. Иосиф присвистнул: «Да это просто дворец!»
– Да, – Аарон усмехнулся, – рава Судакова хозяином Иерусалима называют, и не зря. Все, – он пожал Иосифу руку, – вечером встретимся.
Аарон скрылся во дворе ешивы. Иосиф, постучав медным молотком в калитку, стал ждать. Засов поднялся. Очень красивая, высокая, черноволосая девушка, в простом сером платье, ахнула: «Дядя Иосиф!»
– Ханеле, – ласково начал он, и увидел тревогу в ее глазах.
– Вы очень вовремя, – сказала Ханеле, оглядываясь. Поманив его к себе, девушка что-то зашептала. «Она в спальне, – закончила Ханеле, – лежит. Я как раз хотела за акушеркой сбегать…»
– А давно кровотечение? – деловито спросил Иосиф, заходя вслед за ней в красивую прихожую, с мозаичным полом, и кедровыми сундуками. «Это папа в Венеции заказал, – рассеянно сказала Ханеле, показывая на плитку.
– Он здесь, – поняла девушка, положив руку на теплый медальон. «Здесь, совсем рядом. Я скоро его увижу. Да кто же это? – она поморщилась и услышала испуганное ржание лошадей, свист ядер, вдохнула теплый, металлический запах крови. «Не надо, – велела себе Ханеле и вздохнула: «С утра еще. Она хотела на рынок пойти, но я ее не пустила».
– Очень правильно, – ворчливо сказал Иосиф, вымыв руки в отделанной мрамором умывальне. Он взял стопку шелковых салфеток и велел Ханеле: «Пойдем. Твоя мачеха, наверняка, будет говорить, что это нескромно. Я же мужчина, не могу с ней оставаться наедине».
– Будет, – согласилась Ханеле. Иосиф, искоса посмотрел на белую, играющую румянцем щеку: «А ведь она все знает. Я бы так не смог, конечно».
– Не все, – внезапно сказала девушка, поднимаясь по каменной лестнице наверх. «Господь не посылает людям того, чего они не могут вынести, дядя Иосиф. А у дочки вашей, – девушка широко улыбнулась, – все хорошо будет».
– Спасибо и на этом, – пробурчал мужчина, входя в спальню. Внутри пахло какими-то травами. Лея, что лежала на кровати, свернувшись в клубочек, ахнула и покраснела: «Ханеле! Ты с ним одна разговаривала, одна была в комнате!»
– И вам здравствуйте, госпожа Судакова, – смешливо поклонился Иосиф, присаживаясь у изголовья. «Давно не виделись. Сара вам привет передает. У нас двое детей уже, впрочем, вы знаете, наверное».
Красивое лицо женщины посуровело: «Моше пошел против желаний своего отца, это запрещено Торой».
– Я сейчас к вам прикоснусь, – предупредил ее Иосиф, – мне надо пульс посчитать. А Моше ваш – давно совершеннолетний. Тора не запрещает думать своей головой. А что Ханеле со мной разговаривала, – так это во дворе было, с открытой калиткой. Ничего нескромного. Пульс хороший, – он посмотрел на скрытый просторным платьем живот: «Семь месяцев, госпожа Судакова?»
– Почти, – шепнула та, чуть не плача. «Господин Кардозо, но ведь еще рано…»
– А вы и не рожаете пока, – усмехнулся Иосиф, – а что кровотечение было – ничего страшного. Идет оно еще?
– Закончилось, – едва слышно ответила Лея.
– Все равно, – он кивнул Ханеле, – я вас осмотрю. Очень аккуратно, просто немного приподнимите платье.
– Господи, стыд какой, – подумала Лея. Она мучительно покраснела. «Он ведь то место трогает…, А если это из-за Авраама? Нельзя отказывать мужу, но ведь я слышала, такое может быть опасно. С Моше он до последнего настаивал…, Хотя тогда он не настаивал, а просил. А сейчас он просто делает то, что ему хочется, и уходит на свою кровать. Может, Иосиф ему скажет, чтобы оставил меня ненадолго. Тем более, у меня кровотечение было. Иосиф врач, Авраам его послушает…»
Иосиф вытер руки и улыбнулся: «Просто надо полежать, госпожа Судакова. Отдохнуть. Все будет хорошо».
Она посмотрела на него большими, темными глазами: «Ребенок…, С ним все в порядке?»
– В полном порядке, – уверил ее Иосиф и попросил: «Ханеле, принеси госпоже Судаковой чаю, пожалуйста».
Он спустился вниз. Ханеле, что стояла над очагом, распрямилась: «Маме Лее…Ей ведь еще нельзя вставать?»
– Нет, – Иосиф посмотрел в окно, на чистый, выложенный камнем, без единой травинки, двор и решил: «Дождусь его. Он муж, он должен знать. Я о таком только читал, думал – ни разу в жизни не увижу».
– Тогда поднимитесь ко мне в спальню, – велела Ханеле, заваривая чай. «Я хочу, чтобы вы меня тоже осмотрели».
– Но мы будем одни… – растерянно сказал мужчина. Ханеле закатила серые глаза: «Я приоткрою дверь, дядя Иосиф, так можно». Она улыбнулась и вышла.
В ее скромной спальне стояла только узкая кровать и простой, деревянный стол. Полки с книгами были задернуты холщовыми занавесками. Иосиф наклонился над раскрытой тетрадью и зажмурился: «Каббала самого сложного толка. Она скрытые смыслы в Торе ищет, я видел такие таблицы».
Дверь скрипнула и Ханеле сказала: «Она заснула. Я готова, дядя Иосиф».
Потом Иосиф посмотрел на ее спокойное, красивое лицо и откашлялся: «Я могу дать тебе трав. Хотя, судя по всему, уже четвертый месяц…, Но еще можно…»
– Я не хочу, – девушка подошла к столу и захлопнула тетрадь. «И в Европу не хочу, – она повернулась и ласково сказала, глядя на изумленное лицо Иосифа: «Вы мне собирались предложить уехать. Вместе с Рахели, Пьетро и Моше».
– Откуда ты…, -пробормотал Иосиф, но потом махнул рукой: «Неважно».
Ханеле все стояла, гладя длинными пальцами переплет тетради. За окном, на чистом, голубом небе, Иосиф заметил тучи.
– Почему? – удивился он. «Май месяц, Шавуот две недели назад отпраздновали. Не бывает дождей в это время».
Где-то вдалеке, еле слышно, загрохотал гром. «Я собиралась отправиться в Одессу, – спокойно заметила Ханеле, – но пока мне надо остаться здесь. Я что-нибудь придумаю». Она посмотрела на сосновые часы с гирьками: «Надо обед разогревать, папа сейчас придет».
– Зачем тебе? – спросил Иосиф. «Оставаться?»
– Потому что Моше должен уехать, – Ханеле оправила холщовый передник, – у него свой путь. Кто-то должен быть здесь, чтобы ухаживать за ней, – девушка показала рукой в сторону коридора.
Иосиф похолодел и прошептал: «Ты все знала?»
– С самого начала, – горько сказала девушка. «Но нельзя, нельзя говорить дурное. А теперь, – она вздохнула, – теперь и вы знаете».
Она вышла. Иосиф увидел темные капли дождя на каменных плитах двора.
Степан снял влажную капоту, и бросил ее на сундук. Дома было тихо, только в гостиной тикали часы. Он остановился на пороге и неприязненно подумал: «Он что тут делает? К другу своему, раву Горовицу приехал, не иначе».
Иосиф поднялся и протянул ему руку, – Степан неохотно ее пожал: «Здравствуйте, рав Судаков. Я здесь совершенно случайно оказался, приехал со своим армейским приятелем, показать ему Иерусалим».
Степан сел за покрытый кружевной скатертью, ореховый стол. Иосиф понял: «Он изменился. Красавец, конечно, но эти глаза…., Словно лед. У Моше они другие, как и у Ханеле. Говори уже, – он рассердился на себя.
– Вашей жене сегодня с утра было плохо, – собрался с силами Иосиф, – у нее было кровотечение. Я ее осмотрел.
– С беременностью все в порядке? – озабоченно спросил Степан.
– Ваша жена не беременна, – спокойно ответил Иосиф. Они оба услышали раскат грома – совсем близко. Серые потоки дождя за окном осветились мертвенным, ярким разрядом молнии. Иосиф поежился: «Вот какие у него глаза. Как у трупа».
Иосиф осторожно зашел в спальню и тихо позвал: «Госпожа Судакова!». Женщина подняла голову и улыбнулась: «Я себя уже лучше чувствую, господин Кардозо. Мне надо встать…, – Лея оглянулась, – рав Судаков должно быть, уже пришел на обед. Надо накрывать на стол…»
– Аккуратно, очень аккуратно, – велел себе Иосиф. «Она склонна к истерии, экзальтации, долго была бесплодной – у таких женщин как раз и происходят подобные вещи. Хорошо, что я Ханеле на постоялый двор отправил – пусть сделает настой успокоительный».
– Ваша падчерица его накормила, он уже в ешиву вернулся, – Иосиф присел в кресло. «Госпожа Судакова… – он откашлялся, – понимаете, в чем дело…, У вас нет беременности…»
Ее лицо застыло, будто высеченное из камня. Лея, упрямо, сказала: «Есть. Там мальчик, я знаю. У меня пропали…, – она внезапно покраснела, – то, что у женщин бывает…, Увеличился живот, я чувствую, как дитя двигается. Скоро я рожу, – темные глаза умоляюще посмотрели на него.
– Так бывает, – ласково сказал Иосиф. «Вы просто очень хотели забеременеть, госпожа Судакова. Так бывает, – он вздохнул и оглядел красивую, уютную, комнату. Кровати орехового дерева, с кружевными подушками, были застелены шелковыми одеялами. На каменном полу, лежал персидский ковер.
– И зачем ему еще деньги? – мимолетно подумал Иосиф. «Самый богатый человек в Иерусалиме. Я видел, он на серебре обедает. Меня, кстати, даже за стол не пригласил. В кого это у него сын такой хороший? В Теодора, не иначе».
Женщина молчала, лежа на боку, смотря куда-то мимо него.
– Что у вас пропали крови, – вздохнул Иосиф, – так вы уже в том возрасте, когда в теле женщины начинаются определенные изменения. Так называемые движения ребенка – просто плод вашего воображения. У вас в матке опухоль, она увеличена, поэтому и произошло кровотечение. Ничего страшного. Больше расти, она не будет, и совершенно не опасна, я уверяю.
– Это ребенок, – глухо сказала Лея. «Мальчик. Я знаю. Вы все сговорились, вы хотите его украсть, забрать у меня…»
– Отлично, – зло подумал Иосиф. «Психоз в полной его красе. Пусть она лучше спит. Ханеле за ней поухаживает».
Дверь приоткрылась и Ханеле просунула голову в спальню: «Все готово, дядя Иосиф. Мама Лея, – она ласково наклонилась над женщиной, – я вам трав принесла, вам от них лучше будет. Потом Тору почитаю, а вы отдохнете».
– Ты меня хочешь отравить! – выплюнула Лея. Оттолкнув руку Ханеле, отвернувшись к стене, она всхлипнула: «Ты меня всегда ненавидела, дрянь, мерзавка! Не смей меня трогать. Я знаю, это ты меня прокляла, из-за тебя я была бесплодной. Меня все ненавидят, все…, Один Авраам меня любит, – Лея внезапно приподнялась с кровати и обшарила глазами комнату:
– Где он? – она требовательно посмотрела на падчерицу. «Где твой отец? Я давно его не видела, – лицо Леи внезапно исказилось, и она потерла висок. «Давно… – слабо повторила она. «Дождь, опять этот дождь…, Авраам все реже и реже приходит ко мне…, – Лея отвернулась и, спрятав лицо в подушке, замолчала.
Серые глаза Ханеле внезапно блеснули льдом. Она сидела, уставившись в стену, что-то шепча. Иосиф, наконец, сказал: «Это просто бред. Такое бывает, оно пройдет. Закрой ставни и запри ее, так безопасней».
Ханеле будто не слышала.
– Бред, – повторила она и встряхнула головой: «Конечно, дядя Иосиф. Вашего друга на постоялом дворе не было, мне сказали, он гулять пошел. Я ему записку оставила».
Они тихо вышли. Ханеле, поворачивая ключ в замке, усмехнулась: «Только он не лейтенант, дядя Иосиф, а генерал. Наполеон Бонапарт его зовут, мы тоже о нем слышали. Моше мне говорил, что вы офицер в его армии».
Иосиф развел руками: «Прости. Сама понимаешь, он не заинтересован, чтобы…»
– Нет, конечно, – Ханеле посмотрела за окно и рассеянно сказала: «Дождь заканчивается. Но это не последняя гроза. Дядя Иосиф, если вам не трудно – побудьте у нас, пожалуйста. Отец не раньше полуночи вернется, а мне надо отлучиться, – она положила руку на глухой воротник платья.
Медальон излучал ровное, спокойное тепло и девушка улыбнулась.
– Разумеется, – успокоил ее Иосиф. «Я постараюсь все-таки дать твоей мачехе снадобье, так будет лучше. Ханеле, – он замялся, – а что ты будешь делать… – он кивнул на еще плоский живот под серым, глухим платьем.
Она ничего не ответила. Спустившись по лестнице, указав ему на гостиную, девушка кивнула: «Я скоро».
Никто не знал об этой комнате. Когда-то давно ее снимал Аарон Горовиц, начинающим писцом. Потом хозяин пристройки, торговец, умер, не оставив наследников. Дом потихоньку разваливался. Он стоял в бедном квартале, по дороге к Яффским воротам. Ханеле пробралась туда еще подростком. Под полом она хранила те рукописи, которые нельзя было держать дома. В ящиках старого, оставшегося еще от Аарона стола, лежали пергамент и чернила. Она редко писала амулеты – каждый из них требовал долгой, сосредоточенной работы, подготовки, что длилась месяцами, да и отлучаться из дома она могла нечасто. Однако золота – оно тоже было под половицей, в шкатулке, уже было столько, что Ханеле знала – она сможет добраться до гор, сможет содержать себя и ребенка.
Амулеты стоили дорого, очень дорого. Ханеле даже не интересовалась, кто их заказывает. Она получала записки из Европы, от уважаемых раввинов. Читая их, девушка улыбалась – это были те же самые люди, что издавали письма, запрещавшие пользоваться магией. «Может быть, – думала Ханеле, – они сами их носят». Она отправляла запечатанные конверты с купцами, что ездили в Европу, и с теми же купцами ей передавали деньги.
Она оглянулась, – на пыльном, заброшенном дворе никого не было, – и скользнула в темный дверной проем. Ключ повернулся в старом замке. Она, вздрогнув, услышала веселый, мужской голос: «Я здесь».
– Я вас просила подождать на улице, – Ханеле повернулась. Она увидела, как сверкают голубые глаза. «Какая, красавица, – восхищенно подумал Наполеон. «Выше меня, правда, на две головы. И одеваются они тут все, как монашки. Впрочем, ей даже идет».
– На меня обращают внимание, – он показал на свою непокрытую голову и простого покроя сюртук. «Спасибо за карту, – он с удивлением посмотрел на девушку, – вы отлично чертите. Я сразу нашел, где это.
Медальон грел ее сердце, как солнечные лучи, как спокойный, полуденный, летний воздух. Ханеле вздохнула и напомнила себе: «Только хорошее».
Они зашли в крохотную, чистую комнату, где, кроме стола и грубого табурета – ничего не было. Ханеле взяв старую, с пожелтевшими страницами книгу, спрятала ее в нишу за холщовой занавеской.
Дверь была полуоткрыта. Ханеле, поймав его взгляд, объяснила: «Так положено. Иначе нескромно, мужчине и женщине нельзя оставаться вдвоем, наедине». Она присела на табурет. Посмотрев на него снизу вверх, девушка заставила себя не улыбаться – он восхищенно разглядывал ее лицо.
– Я тут работаю, – почти сурово заметила Ханеле. «Вы хотите посмотреть на амулет, о котором вам рассказывал господин Кардозо».
Он только кивнул головой. Девушка отвернулась – он заметил слепящий блеск белоснежной кожи. Ханеле расстегнула верхнюю пуговицу на платье. «Да что это со мной, Господи, – бессильно подумал Наполеон. «Что я, женщин никогда не видел? Тем более эта – просто очередная шарлатанка, мало ли в Париже гадалок и прорицательниц?»
– Я не гадаю, – ее лицо, на мгновение, стало скорбным. «Это запрещено, Торой. Вот, – на узкой, нежной ладони лежал золотой медальон. Пуговицу, – заметил Наполеон, – она не застегнула. Ханеле нажала на крышку. Он увидел два старых, свернутых свитка.
Они стояли друг напротив друга, в комнате царила тишина. Ханеле, наконец, сказала: «Только вы его не получите. Никто не получит…, – девушка замялась. Наполеон, на мгновение, вспомнил сырую темноту пирамиды и голос проводника: «Есть силы, которые лучше не будить, господин генерал».
– Он и вправду делает человека непобедимым? – хмыкнул Наполеон. От нее пахло недавно прошедшим дождем, черные косы спускались на стройные плечи. Он заставил себя не смотреть на шею, где билась нежная, голубая жилка.
– Нет, – алые губы улыбнулись. «Он просто хранит любящие сердца, вот и все. Каждый берет себе половину, и вы видите друг друга. Только нужна любовь, – девушка помолчала, – настоящая. Между мужчиной и женщиной, между родителем и ребенком…, А если нет любви – тогда Всевышний обрушивает свой гнев на этого человека. Или если кто-то другой взял амулет. Не тот, кому он был предназначен».
– Наполеон рассмеялся и отступил от нее: «В таком случае я бы его и не взял, я никого не люблю».
– Вы женаты, – невзначай заметила Ханеле. Он подавил улыбку: «Это ничего не значит. Спасибо, – он вежливо поклонился. Ханеле вдруг сказала: «Я могу написать вам амулет, который делает человека непобедимым. Если вы хотите, конечно. Только для этого, – она покраснела, – вам придется отказаться от любви».
– Пишите, – озорно велел Наполеон. «Это что-то стоит, я деньги имею в виду?»
Она только грустно покачала головой. «Я же вам говорила – надо отказаться от любви, вот и все».
– Я предпочитаю войну, – расхохотался мужчина. Он поднял голубые глаза и серьезно сказал: «Я не люблю всякую мистику, но вы другая. Вы видите, как я умру? На поле боя, конечно?»
– В своей постели, – ее глаза были похожи на грозовые тучи. «И еще очень не скоро».
Наполеон спросил: «А где?»
– Вспомните сочинение, которое вы писали курсантом, – она отчего-то усмехалась. «Вы там упоминали это место».
– Я писал сотни сочинений, – развел руками мужчина. Ханеле, вздохнув, добавила: «Я передам вам амулет через господина Кардозо. Всего хорошего».
Он поклонился и задержался на пороге: «Ковчег Завета? Тот, из Библии? Он уцелел?»
Ханеле только кивнула.
– Вы, конечно, знаете, где он, – пробормотал Наполеон. Он внезапно ухмыльнулся: «В любом случае, я привык воевать так, как положено».
– Зачем же вам тогда амулет? – поинтересовалась Ханеле.
– Как память об Иерусалиме, – Наполеон внезапно замолчал и утвердительно заметил: «Вы догадались – кто я такой».
Она стояла перед ним – высокая, гибкая, с чуть разрумянившимся лицом. «Да», – тихо ответила Ханеле.
– Я так и думал, – он опять поклонился, и, отчего-то махнув рукой, вышел.
Ханеле выглянула в маленькое, мутное окошко, но на дворе уже никого не было. «Отказаться от любви, – шепнула девушка.
Ее губы сложились в горькую складку: «Господь не посылает людям того, чего они не в силах перенести, помни. Надо просто ждать».
Она встряхнула головой. Заперев каморку, Ханеле быстрым шагом пошла к дому Горовицей.
Он проснулся на рассвете от крика муэдзина – тоскливого, протяжного. Наполеон уже слышал их в Египте, но этот был особенно горьким. В раскрытые ставни была видна тусклая полоска рассвета, утро было еще прохладным. Он положил руку на грубый, серебряный медальон, что висел у него на шее. Торговец долго навязывал ему что-то вычурное, однако он, на своем рыночном, подхваченном в походе, арабском, коротко велел: «Вот этот».
Амулет был простым – кусочек пергамента с аккуратно вырисованными, причудливыми буквами, какими-то странными, детскими значками. Наполеон вздохнул: «Все это чушь, конечно. Надо вернуться к ней, забрать ее отсюда, увезти в Париж…»
Он вспомнил белую, нежную кожу, вороные волосы, серые, дымные глаза: «Во-первых, у тебя есть жена. И ты ее, даже, кажется, любишь…, Не так, – он застонал сквозь сжатые зубы. «Не лги себе. Тебе просто не по пути с этой Ханой. Так бывает. Бог так шутит, не иначе». Он повернулся на бок. Взяв с простого табурета портсигар, Наполеон чиркнул кресалом: «Какой Париж? Какая из нее любовница? Да и не согласится она».
Наполеон услышал ее грустный голос: «Надо отказаться от любви…».
– Надо, – сев в постели, он раскурил сигару. «Я не могу себе позволить слабостей – ни сейчас, ни тем более, потом, когда я стану императором. А любовь, – он закрыл глаза и увидел ее, – это слабость. Вот и все».
Он еще посидел, не двигаясь, просто любуясь ее лицом, а потом потушил сигару. Наполеон потянулся:
– Жозеф своими врачебными делами занят, а я пока пойду к проводнику, которого он мне рекомендовал. Посмотрим еще раз на местность вокруг города. Вряд ли здесь придется воевать, кроме портов и побережья, мне ничего не нужно, но вдруг. Лучше быть подготовленным.
Все время, пока он умывался, пока проверял пистолеты, пока, одевшись, он не сбежал по деревянной лестнице вниз – туда, где уже вкусно пахло кофе и лепешками, – он все время видел перед собой ее – высокую, стройную, легко дышащую.
Наполеон остановился на пороге низкого, сводчатого, каменного зала, и пообещал себе: «Я ее найду. Не сейчас, сейчас мне нечего ей предлагать. Потом я предложу ей корону Франции. Да, – он внезапно улыбнулся, – так будет правильно».
Он пригладил каштановые, выгоревшие на концах волосы и весело крикнул хозяину, что хлопотал у очага: «Кофе, уважаемый, и покрепче!».
У Яффских ворот было шумно, рынок съезжался, торговцы раскладывали свои лотки. Пахло пряностями, жареным мясом. Ханеле, посмотрев на брата, строго велела:
– Деньги откладывай, обязательно. Слышал же, что дядя Иосиф сказал – в Амстердаме пойдешь к тому банкиру, которого он рекомендовал. Он возьмет твой вклад, на три года, под процент. Как раз к свадьбе уже приличная сумма накопится.
– Это твой вклад, – упрямо отозвался Моше. «Твое золото. Может, не надо, я заработаю…»
– Заработаешь, – согласилась сестра. «Только тебе надо обедать, одеваться, книги покупать. Это мой подарок, – она, оглянувшись, вздохнула: «Пора домой, маму Лею кормить».
Моше жалобно, как ребенок, спросил: «Ханеле…, Мама оправится?»
– Дядя Иосиф сказал, что да, – она, на мгновение, прикоснулась к руке брата, и вспомнила строгий голос отца: «Моше уже девять, тебе нельзя его больше трогать. Когда вы наедине, обязательно открывай и дверь на улицу, и калитку в ограде. Иначе будет нескромно».
– Я за ней присмотрю, – пообещала Ханеле. «Передавай привет, – она понизила голос и подмигнула ему, – нашим друзьям. И семье дяди Иосифа – тоже. Элишева замечательная, у вас все будет в порядке».
– Обязательно, – Моше взял под уздцы своего мула. «Одна сума походная, и все, – озорно понял юноша. «Ничего, справимся. Руки у меня на месте, голова тоже. Вернемся в Иерусалим с Элишевой – сразу начну свой дом строить, не нужно мне ничего отцовского».
– Ты маме потом скажи, что я уехал, – попросил Моше. «Как ей лучше станет. А ему…, – он не закончил. Ханеле, ласково глядя на него, подумала: «Господи, почему я все знаю, за что мне это?»
Они сидели на скамейке под гранатовым деревом. Из кухни пахло имбирем. Малка высунула темноволосую голову в сад: «Сейчас чай будет готов, папа. Тетя Ханеле, вы будете печенье?»
– Конечно, милая, – улыбнулась она.
Аарон все молчал. Потом, тяжело вздохнув, рав Горовиц развел руками. «Хоть твоему отцу это и не понравится, но разве я могу отказать?».
– Это всего на год, дядя Аарон, – Ханеле нагнулась и погладила зеленую траву. «Моше ребенком говорил, что, когда вырастет – весь Иерусалим деревьями засадит, – подумала девушка. «Так и будет. Но не сейчас».
