Текст книги "Вельяминовы - Дорога на восток. Книга 2 (СИ)"

Автор книги: Нелли Шульман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 95 страниц) [доступный отрывок для чтения: 34 страниц]

– В Иерусалиме с ней бы никто и говорить не стал, – Дина вздохнула про себя, – за гоя замуж вышла, и вообще…, А тут – все по-другому, конечно.

Из малой столовой донесся детский смех и мальчишеский голос: «Дебора, не надо есть пальцами, возьми вилку».

– Подружились, – заметил капитан Кроу. «Как только, – он взглянул на Иосифа и Аарона, – Меира приведут к присяге, и вы Шавуот отпразднуете – двинемся в путь. Пока канал не прорыли, – он со значением посмотрел на зятя, – придется подниматься по реке Гудзон. Там пересядем в экипажи, доедем до реки Буффало, а после этого – он развел руками, – дорога прямая».

Мирьям взглянула на живот Дины: «Ни о чем не волнуйтесь. Эстер отличная акушерка, я тоже. Довезем вас до озера Эри и рожайте на здоровье».

Дина посмотрела на блюдо, что поставил перед ней лакей: «Даже курица и то – я и не представляла, что так красиво ее подать можно».

– Кузина Мирьям, – спросила она, – а откуда ваш муж о Шавуоте знает?

Мирьям ласково посмотрела в сторону Стивена:

– Так девять лет вместе живем, кузина Дина. Он и к раввину ходил, перед свадьбой, все записал. Он у меня вообще, – Мирьям нежно рассмеялась, – все записывает. Что по дому надо сделать, что купить…Календарь каждый год заказывает, из Филадельфии, из синагоги. Мы с вами потом в Нью-Йорк вернемся, а так бы вы посмотрели – как мы Суккот отмечаем. К нам даже индейцы приходят. Стивен шалаш строит – туда сотня человек усаживается. На День Благодарения тоже – всех соседей приглашаем. Вокруг нас уже целая деревня выросла.

Дина поймала взгляд мужа и улыбнулась ему. В темных глазах Аарона заиграл смех: «Рав Гершом уже меня попросил – пока я тут, свитки все проверить, мезузы тоже. И Талмудом я позанимаюсь, со старшими».

– Со мной, кузен Аарон, – попросил Меир. «Я учусь, конечно, когда есть время, но, – мужчина вздохнул, – не хватает его, конечно. Раз уж вы приехали,…– Меир коротко кивнул лакею, и слуги стали разливать кофе, – и у меня все лето свободно, то я вас просто так не отпущу».

– Тебя, – поправил его Аарон. Иосиф заметил: «А я своей сестре помогать буду, в кабинете ее. И у вас на озере, кузина Мирьям, тоже – наверняка врачу дело найдется».

– Вот и славно, – заключил Меир, двери малой столовой распахнулись. Мораг сказала: «Мы уже поели, можно нам погулять в саду?»

Дина посмотрела на дочек – в шелковых, разноцветных платьях, с распущенными волосами, они о чем-то болтали с мальчиками Горовицей и Элишевой. «А в Иерусалиме так нельзя, – отчего-то подумала она.

– Хаиму, их старшему, уже девять. Ему запрещено с Рахели наедине оставаться, она его ровесница. И с Малкой тоже – хоть ей всего пять. Тут никто и внимания на такое не обращает. Бедные мои девочки, в Париже качели увидели, и не знали, как к ним подойти. Дома и качели завести нельзя, нескромно.

– Конечно, – рассмеялись родители. Давид, подхватив маленькую Дебору на руки, крикнул: «Не волнуйтесь, тетя Мирьям, мы за ней присмотрим».

Дети застучали ногами по лестнице. Эстер, поднявшись, усмехнулась: «Милые кузины, пойдемте в мою гостиную, дадим мужчинам спокойно покурить. И сами, – шепнула она Джо, – тоже этим займемся».

Мальчики – в изящных, хорошо скроенных сюртучках, и бриджах, – облокотились на барьер галереи. «Вот – шепнул Хаим Рахели, что стояла рядом с ним, – тот человек, на возвышении, с молотком – это мистер Мюленберг, спикер Палаты Представителей. Он тут самый главный»

– Как король Людовик, в Париже, – неуверенно ответила девочка, оглядывая усаживающихся на свои места депутатов.

Натан закатил серо-синие, отцовские глаза: «Тут не монархия, тут республика. Соединенные Штаты Америки. Тут нет королей, а главный у нас – президент, его избирают. У вас, в Иерусалиме, кто главный?»

– Раввины, – раздался голосок Малки. «Они все решают».

– И султан, – добавила Рахели, – хотя он далеко, в Стамбуле.

– Тут не так, – Элайджа подтолкнул Давида и улыбнулся: «У вас в Голландии тоже король».

– Штатгальтер, – мальчик все разглядывал американский флаг, что висел на деревянной стене. «Тут очень красиво, – вздохнул он, – мне папа сказал, что это здание тот же архитектор перестраивал, что вашу новую столицу будет проектировать».

– Ага, – Хаим перегнулся через барьер и радостно сказал: «Вон папа!». «Месье Л’Анфан, – добавил мальчик. «Он друг дяди Дэниела, они сейчас вместе на Потомак поехали. Начинают, пошли к родителям, – подогнал он кузенов.

Эстер посмотрела на светлые локоны сына: «Прав был Меир. Незачем ни мальчику, ни Дэниелу об этом знать. А для Меира – оба они, и Хаим, и Натан, – его сыновья».

Иосиф наклонился к жене и прикоснулся губами к нежному уху: «Ты на озере Эри, наверное, и на сушу сходить не будешь, любовь моя?»

– Буду, – так же тихо ответила ему жена, и незаметно пожала ему руку, – по ночам.

Джо улыбнулась. Иосиф велел себе: «Надо сказать. Она жена моя, часть меня – нельзя скрывать такое. Нет, – он вздохнул, – сначала с Эстер посоветуюсь, у нее голова хорошая, разумная. Может, и подскажет – как все это лучше преподнести. Хотя куда там…, – он посадил Элишеву к себе на колени: «Слышите? Молотком ударили, сейчас заседание начнется».

Мирьям шмыгала носом. Приняв у мужа платок, она усмехнулась: «Ты не обращай внимания, все-таки это мой брат. Могли ли наши родители о таком подумать, мог ли Хаим покойный…»

Эстер сидела, сжав руки, слушая скрипучий голос спикера: «Мистер Горовиц, встаньте».

Он подхватил трость и прошел к возвышению – невысокий, прямой, в темно-синем сюртуке и белом галстуке. «Еще не седой, – смешливо подумала Эстер. «Морщины, но у кого их нет. Какой он у меня красивый все-таки».

Ей захотелось скинуть туфли и сбежать вниз – босиком, придерживая юбку, как там, в старом бостонском доме, там, где она лежала спиной на сундуке, прижимая его к себе, крича, чувствуя его поцелуи, слыша его лихорадочный, горячий шепот, а за окном шумел, раскачивался золотой клен.

Меир посмотрел наверх и подмигнул ей. «Вечером, – усмехнулась Эстер. «Он, наверняка, после этого со своими армейскими друзьями будет встречаться. Мы все гулять пойдем, а вечером, после ужина…, – он все смотрел на нее. Эстер почувствовала, что краснеет.

– Люблю тебя, – одними губами сказал муж. Он стал повторять за спикером, подняв вверх правую руку: «Я, Меир Горовиц, торжественно заявляю, что я буду поддерживать и защищать Конституцию Соединенных Штатов…»

На Уолл-стрит было шумно, ступени Федерал-холла купались в солнечном свете. «Как красиво, – вздохнула Рахели, оглядывая оживленную улицу. «А в новом городе, так же красиво будет?»

– Обязательно, – рассмеялся Меир, погладив ее по голове. «Ой, – крикнула Элишева, – смотрите, кто это?»

Снизу раздалось блеянье ягненка. Маленькая группа мужчин в старых, потрепанных мундирах Континентальной Армии, расхохоталась. «Капитан Горовиц! – строго сказал один из них. «Почему не приветствуете полковника, забыли о военной дисциплине».

– Я и мундир никогда не носил, – сочно ответил Меир. Подталкивая Аарона с Иосифом, он велел: «Пошли, это отличные ребята, начнем с виски, а там посмотрим».

Он помахал рукой женщинам и погладил ягненка: «А тебя, приятель, мы по дороге вернем на ферму».

Рахели проводила их глазами и услышала шепот Хаима: «Когда папа был разведчиком, на войне, его называли Ягненком, понятно?»

Эстер заметила, как блестят глаза Дины и обеспокоенно спросила: «Кузина Дина, что такое?»

Женщина вытерла платком щеки: «Не обращайте внимания, кузина Эстер…, Я просто никогда…, никогда не думала, что так, – Дина запнулась, – может быть…, чтобы евреи…и наравне со всеми».

Эстер взяла ее под руку. С внезапной горечью в голосе, женщина ответила:

– Это кровью нам досталось, кузина Дина. И с неграми, – она страстно откинула голову назад и раздула ноздри, – так же случится. Мы будем драться за их свободу, драться и умирать – как умирали за свою. Тогда все мы, – она взглянула на флаг, что колыхался в летнем, теплом воздухе, свешиваясь с портика Федерал-Холла, – все мы будем равны, как сказано: «И сотворил их Господь по образу и подобию своему».

Женщины помолчали, глядя на детей, что бегали между колоннами. Мирьям тихо добавила: «Для этого мы и живем, кузина Дина – чтобы они, – Мирьям обняла Мэри, и коснулась губами ее виска, – чтобы они росли, не зная, что такое рабство».

Дина посмотрела на высокое, чистое небо: «Да».

Аарон отложил перо. Разминая уставшую руку, глядя на аккуратно разложенные по столу маленькие свитки, он подумал: «В Иерусалиме я за месяц столько мезуз не пишу, сколько здесь за неделю. И люди все идут, конца им нет».

Он вспомнил привольно усевшегося в кресло, высокого, с черной бородой мужчину. Он посчитал на пальцах: «Десять, рав Горовиц».

– Зачем вам столько, мистер Бирнбаум? – удивился Аарон. «Я ваши старые проверил, они в порядке».

– А! – Бирнбаум улыбнулся. «Я ведь уезжаю, рав Горовиц, и семью с собой забираю. Вот сюда, – Бирнбаум легко поднялся и указал на карту, что висела на стене.

– Новое поселение, называется Цинциннати. У меня дружок есть, мы служили вместе, мистер Зинглер. Он, как и я, из Гейдельберга, не еврей, но это неважно, – Бирнбаум махнул рукой.

– Он летом туда едет, на запад. В Форт Хармар, на реку Огайо, служить. Я-то в отставку вышел, как война закончилась, а Дэвид сейчас майор. Вот, – Бирнбаум улыбнулся, – он меня и сманил. Торговец открыл плоскую шкатулку с сигарами, и предложил: «Угощайтесь. Новый Год мы уже там будем встречать. Вот и подумайте, – он начал загибать пальцы, – дом надо строить, большой, у меня же пятеро детей, младшему еще года не было, и еще родятся, – мужчина усмехнулся в бороду, – потом на магазин мезузу надо, обязательно, на кабинет мой…»

Аарон посмотрел на бесконечное, белое пространство, едва перерезанное ниточками рек: «Там ведь и синагоги нет, мистер Бирнбаум».

– Появится, – уверенно сказал торговец. «Построим, рав Горовиц, обязательно. Жена моя из Саванны, с юга, думал я – испугается она. Там ведь не как здесь, – индейцы, зимой ветер, снега по колено. Но моя миссис сразу сказала – поедем, и даже думать нечего. Зачем тут, на восточном побережье, тесниться, когда вся страна перед нами? И денег там, – Бирнбаум махнул рукой на запад, – больше заработаешь. Да все, – он почесал в бороде, – сейчас зашевелились. Кто в Питтсбург собирается, там уже и газету издают, и колледж открыли, кто в новой столице жить, намерен…, Так я послезавтра зайду, расплачусь с вами, – Бирнбаум пожал ему руку и вышел.

Аарон встал. Потянувшись, он стал разглядывать карту. За окном был чисто выметенный двор синагоги Шеарит Исраэль, с Милл-стрит доносился скрип тележных колес.

– Индейцы, – усмехнулся мужчина. «Ты и сам, рав Горовиц, не забывай – где родился. На ягуаров охотиться не боялся, так чего же тут робеть?»

Окна классов, что помещались в деревянном флигеле, были раскрыты. Аарон, прислушавшись, уловил гудение детских голосов.

– Хаим с Натаном сейчас там, – он посмотрел на большие, настенные часы, – они же с утра в городскую школу ходят, а после обеда сюда. Шавуот той неделей, а потом каникулы. Хорошие мальчишки, оба, и учатся прилежно. В Иерусалиме, – он невольно вздохнул, – конечно, никакой математики и географии им бы не преподавали, а уж тем более – английского и французского. Рахели с Малкой хорошо языки схватывают, бойко, надо будет, когда вернемся, не бросать занятия. В тайне, конечно, если узнают, – он помрачнел, – вряд ли мне разрешат Тору писать. Когда вернемся…, – он чиркнул кресалом и услышал за спиной веселый голос рава Гершома:

– Кофе и лимонный пирог, рав Горовиц, перед минхой. Он свежий, миссис Гершом сегодня пекла.

Раввин взял сигару из шкатулки, и разлил кофе: «Работы мы вам прибавили, рав Горовиц, как вернетесь, осенью – опять к вам очередь выстроится, обещаю. У нас же тут, – рав Гершом закурил, – таких людей, как вы, и нет вовсе. Вы на карту смотрели, я видел, – Гершом погладил полуседую бороду и внимательно взглянул на Аарона.

Тот улыбнулся: «Очень вкусный пирог. Ваша жена отлично готовит, мы в этом еще на Шабате убедились».

– Жена, – раввин все изучал его. «Да, как сказано: «Добродетельную жену кто найдет? Цена ее выше жемчугов». Ваша миссис Горовиц тоже – замечательная женщина, она бы ведь могла, – раввин задумался, – преподавать девочкам, следить за миквой…, И дочки у вас прекрасные, очень воспитанные, рав Горовиц. В общем, – Гершом затянулся сигарой и указал на карту, – не буду скрывать, евреи в Америке, очень выиграют, если вы останетесь. Мы, старики, скоро умрем, а тут – он поглядел на Аарона, – целая страна, дорогой мой рав Горовиц, работы много».

– Мне еще сорока нет, – мужчина покраснел, – рав Гершом, в таком возрасте еще учатся…, Я не могу брать на себя общину, не справлюсь…

– Ерунда, – уверенно сказал раввин. «Поработаете у меня помощником пару лет. Я же видел – вы отлично преподаете, и молитву ведете – любой заслушается. Голос у вас красивый, и вообще, – он повел рукой. «Подумайте, дорогой Аарон, подумайте, посоветуйтесь с женой…, Вот, – рав Гершом вытащил из кармана сюртука какое-то письмо, – это я от своего друга получил. Вы, наверное, слышали о нем. Я на Шавуоте его прочту, перед общиной, так что сделайте одолжение – никому не говорите пока».

Аарон посмотрел на подпись. Он спросил, внезапно перехваченным горлом: «Он…, это написал, чтобы отметить избрание мистера Горовица депутатом?»

– Угу, – кивнул рав Гершом. «Вы знаете, ваш кузен и на войне отличился, как и брат, его покойный, и вообще – незаменимый человек. Финансы страны без его заботы сильно бы пострадали. Миссис Мирьям – замужем за лучшим капитаном Великих Озер, так что, – раввин широко улыбнулся, – их семья в Америке известна. Вы читайте, читайте…, – он разлил остатки кофе по фарфоровым чашкам.

Аарон свернул листок. Осторожно вложив его в конверт, вернув раввину, мужчина долго молчал.

– Я еще тогда, в Федерал-холле, – он вздохнул, – подумал, рав Гершом – неужели такое возможно, чтобы евреи – становились депутатами, министрами…, Ведь в Старом Свете…

– Тут не Старый Свет, – рассмеялся раввин и повертел в руках письмо. «Видели же, что он, – Гершом кивнул на конверт, – обещает? Этот человек свое слово держит, я его много лет знаю. В общем, не торопитесь. Вы же все равно, с маленьким ребенком тут на год еще останетесь, я прав?»

– Да, – вздохнул Аарон: «У Меира двое сыновей. Может, и у нас в этот раз мальчик будет. Ничего, что в деревне. Иосиф же с нами едет, сделает обрезание. Как Пьетро маленькому делал. Хорошо, что ребенок в семье живет, что нашли его. Священником хочет стать, – он почувствовал, что улыбается.

– Вот и славно, – заключил рав Гершом и вытащил свой золотой хронометр: «Пора на минху. Потом к вам ученики придут, вы уж простите, что их так много. Сами понимаете, как люди услышали, что раввин из Святой Земли приехал…, И, вы, конечно, выступите перед общиной на Новый Год. Мы вас без пожертвований не отпустим. Если вообще отпустим, – расхохотался раввин.

Но все время, пока Аарон шел по коридору, пока он поднимался на биму, и, раскрыв молитвенник, находил в нем знакомые слова, он видел перед глазами другое – чудный город на холмах, каменные стены, нежный рассвет, что вставал над горами.

– Если я забуду тебя, Иерусалим…, – глубоко, тяжело вздохнул он. Аарон обвел глазами общину, – на послеполуденную молитву прибежали дети. Он, улыбнувшись, заметил Хаима, Натана, Элайджу и Давида, что шептались о чем-то, устраиваясь на скамье. Аарон начал молитву – сильным, высоким, красивым голосом:

– Счастливы пребывающие в доме Твоем, вновь и вновь будут они прославлять Тебя.

По стенам просторной, затянутой белым холстом комнаты были развешаны анатомические рисунки – тонкие, изящные.

Эстер распахнула дверь в сад: «Пойдем, я в комнате не курю, все-таки медицинский кабинет. Видишь, – она указала на калитку, – очень удобно, отдельный вход, с улицы ничего не заметно».

Они устроились на деревянной скамье. Мужчина, раскурив трубку, улыбнулся: «Борешься с невежеством».

– Ты же сам видел, – Эстер затянулась сигаркой. Положив ногу на ногу, она покачала носком простой туфли. «Женщины не знают анатомии, физиологии. О средствах предохранения я и не говорю, – она вздохнула, – я хотела написать маленькую брошюру, издать за свой счет, анонимно…, Простым языком, многие женщины уже умеют читать. Им такое было бы полезно. Ни одна типография не возьмется, – она сморщила нос, – это ведь считается неприличным. Конечно, – горько проговорила женщина, – лучше плодить подкидышей, или убивать младенцев».

Иосиф помолчал, и вспомнил аккуратно разложенные по ящикам, стальные инструменты: «Ты осторожней с этим, Эстер. Ведь если узнают, то даже Меир тебе не поможет. Это противозаконно, даже здесь».

– Это не считается убийством, – холодно сказала Эстер, – ни здесь, ни в Англии. Все происходит на раннем сроке, ведь травы, к сожалению, не всегда эффективны. Не говори мне, что ты этого не делаешь, в Амстердаме, – усмехнулась она.

– Делаю, – признал Иосиф. «Даже из других городов приезжают, представь себе».

Он вспомнил блеск бриллиантовой сережки в ухе и рыдающий голос женщины: «Господин Мендес де Кардозо, если вы мне не поможете, я не знаю, не знаю – что мне делать…, Я не могу обращаться к врачам в Вене – мы известная семья, мой муж – банкир кайзера Иосифа, пойдут слухи, сплетни…, – она уронила прикрытую шляпой голову в ладони: «У меня здесь сестра, в Амстердаме, ее сюда замуж выдали. Она мне говорила, что вы хороший врач…, Пожалуйста, – женщина посмотрела на него красивыми, заплаканными карими глазами.

Он все не понимал. «Но, госпожа Гольдберг, – удивился Иосиф, – у вас двое детей, вы не бедствуете… «Мягко говоря, – подумал он, взглянув на тяжелые кольца, на дорогой шелк платья. «Вы здоровая, молодая, женщина, вам только тридцать исполнилось. Я уверен, что ваш муж будет рад такой новости…, – он осекся, увидев капельку крови на прокушенной, нежной губе.

– Этот ребенок, – жестко сказала женщина, – не от моего мужа, господин Мендес де Кардозо. Мой муж далеко не дурак – его не было дома больше полугода. Он ездил в Россию, с австрийским посольством, казначеем. Я сделала ошибку, – добавила она совсем неслышно и горько повторила: «Ошибку».

– А вообще, – Эстер откинулась на спинку скамейки и расправила простое, шерстяное, синее платье, – я, конечно, рассказываю женщинам о том, как избежать нежелательных последствий, учу их…, Так что не волнуйся, – она улыбнулась и потерлась головой о крепкое плечо брата. «Я очень рада была прочитать, что у Констанцы все хорошо».

– О, – отозвался Иосиф, – более чем. Она сейчас за строчку получает больше, чем люди, которые два десятка лет для газет работают. Сама понимаешь, – он развел руками, – только успевай писать, страна бурлит. Национальная Ассамблея без конца заседает, евреи Авиньона и Бордо уже стали полноправными гражданами Франции, скоро и общины Эльзаса и Лотарингии добьются того же…

Эстер внимательно на него посмотрела. Встряхнув иссиня-черными, падающими на плечи волосами, женщина улыбнулась: «Бабушка наша из Бордо была, как я помню. Что, французское гражданство получить хочешь?»

Иосиф взял ее маленькую руку: «Ждать, пока штатгальтер соизволит признать евреев Голландии такими же людьми, как все остальные – так вся жизнь пройдет. Мне ведь сорок лет, я доктор медицины…, Я мог бы приносить гораздо больше пользы, в армии».

Эстер задумчиво вздохнула: «Тут вы не останетесь, у Джо отец в Париже, мачеха, сестра, брат в Австрии…, Так скажи ей, – велела женщина. «Она поймет. Она тебя, Иосиф, больше жизни любит, видно же».

– Я ее тоже, – он попытался скрыть улыбку и не смог. «Тоже, Эстер – больше жизни. Но ведь это, же надо будет расставаться, – он помрачнел. «Я же не могу взять ее, и детей с собой».

– Зато ты будешь приезжать в отпуск, – Эстер подтолкнула его в бок. «Когда сможешь, тогда и приедешь. И Джо сама – у нее же работа, она книги правит, девочек учит…, А ты будешь счастлив, если займешься тем, что тебе нравится, по-настоящему, и прекратишь лечить геморрой штатгальтеру».

– Я его вылечил, – гордо ответил брат, и они оба расхохотались. «Пошли, – велел Иосиф, – позанимаемся. Зря, я, что ли, два ящика книг для тебя привез».

– Скажу, – подумал он, усаживая сестру напротив себя, открывая «Anatomicæ disquisitiones de auditu et olfactu» Антонио Скарпы. «Вот приедем туда, на озеро Эри – и скажу. Эстер права – она поймет».

– Ухо и нос, – коротко сказал Иосиф. «Сначала займемся устройством слухового аппарата человека».

Эстер потянулась за пером, и они погрузились в работу.

Рахели, прыгая на одной ножке, спустилась с галереи синагоги вниз, в прохладный, пустой вестибюль. Она встряхнула белокурыми волосами: «Малка, где вы там?». Младшая сестра появилась из-за угла. Оправив свое темно-красное, отделанное кружевами платье, девочка дернула за руку Элишеву Мендес де Кардозо: «Пошли, мамы и не заметят, что нас нет, а Дебора спит без задних ног».

Рахели посмотрела в щель двери молитвенного зала: «Как красиво! С галереи все так видно хорошо, дома в синагоге занавеска, плотная, только голоса слышны, и все. Какие цветы!»

Бима утопала в свежих розах и лилиях, Ковчег Завета был украшен гирляндами зеленых листьев, в углу стоял американский флаг.

– Дома такого и не увидишь, – вздохнула Рахели. Она позвала девочек: «Смотрите, вот наши папы. И дядя Меир. И папа Деборы. Он же не еврей, а все равно пришел».

– Элайджа мне рассказывал, – важно сказала Элишева, подобрав под себя ноги, устраиваясь на скамье. «Их папа ходит в синагогу, а мама – туда, – она махнула рукой, – к этим…»

– Квакерам, – помогла ей Рахели. «Он мне тоже говорил – там не идолопоклонники, это не как, – она оглянулась и шепотом, быстро сказала, – церковь».

– Рахели, – испугалась Малка, – даже слова такого нельзя говорить, и смотреть на них нельзя.

Светло-голубые глаза Элишевы засверкали смехом: «Тогда мне, в Амстердаме, надо все время с закрытыми глазами ходить, у нас из окна шпиль Аудекерк виден. О, – она прищурилась, – мой брат бежит, папа его отпустил, сейчас поиграем».

Мальчики вынырнули из забитого людьми зала. Хаим уселся на пол: «Тору еще не скоро читать будут. Мы услышим и вернемся. Вот, – он приподнял кипу и поскреб светлые кудри, – я придумал. Сейчас каждый говорит – кем он хочет стать».

– И девочки? – удивилась Малка.

– Да, – непонимающе взглянул на нее Натан, – наша мама – она акушерка, лечит женщин, и детей тоже. А тетя Сара, – он подтолкнул Давида, – она раньше была капитаном корабля, поняли?

– Помощником, – признал Давид. «Сейчас она ведет классы, как мама Элайджи, и еще готовит к изданию книги, называется, – он сморщил высокий, отцовский лоб, – редактор. Я слышал, – он понизил голос, – к нам на обед приходил издатель, он еврей. Он говорил, что наша мама очень аккуратная и внимательная. И много языков знает, – торжествующе закончил мальчик. «А я, конечно, стану врачом, – добавил Давид, – папа меня уже учит».

– Я буду капитаном, – заявил Элайджа. «Как мой папа. Буду ходить по нашим озерам. Вы к нам приедете, – он подтолкнул Рахели, – и увидите – красивей их ничего на свете нет».

– Это ты в Иерусалиме просто не был, – Рахели внезапно, нежно покраснела: «Я бы хотела, чтобы у меня было много деток».

– И у меня, – Малка прижалась к боку сестры. Элишева подумала и заметила, накручивая на палец темный локон: «Я пока не знаю. Но решу, непременно. А ты? – она посмотрела на Хаима. «Сам же все и начал, так что говори».

Серые, в длинных, темных ресницах, глаза мальчика улыбнулись: «Разведчиком, как мой папа. Только жалко, что мы не воюем. Но можно отправиться на запад, там индейские территории. Натан, – он рассмеялся, – будет банкиром, у него с математикой хорошо. Вот, все и сказали, – он потрепал брата по каштановой голове. Тот важно заметил: «Не только банкиром, я буду работать в правительстве, поняли? Как папа и дядя Дэниел, только дядя Дэниел – дипломат».

– Это как? – спросила Рахели. Давид пообещал: «Я тебе расскажу, на обеде. Дядя Дэниел к нам приезжал, открывать американское посольство, в Гааге, и все мне объяснил. Он даже в Марокко был!»

– А раввином никто не хочет стать, – внезапно, грустно сказала Малка. Давид успокоил ее: «Моше будет, он мне написал. А вы с ним играете, с Моше?»

– Нельзя, – покраснела Рахели. «Нескромно, он же мальчик».

– А мы кто? – ядовито поинтересовался Хаим. Элишева рассмеялась: «У них на Святой Земле все по-другому. Мама мне рассказывала, она там два года жила, и папа – тоже». Натан прислушался: «Пошли, сейчас Тору будут выносить. Ваш папа за чтеца сегодня, – он завистливо вздохнул, – у него голос – такой красивый».

Девочки поднялись наверх. Рахели, устроившись рядом с Мораг, шепнула: «Расскажи сказку». Та улыбнулась и погладила девочку по голове: «Вечером, когда укладываться будем. А сейчас тихо, – велела она, поднимаясь, – двери Ковчега Завета раскрылись, – Тору же читают».

– Ты же не еврейка, – удивилась Рахели. «И Мэри тоже, – она взглянула на смуглую, стройную девушку, что стояла рядом с Мирьям.

– Папа и мама говорят, что надо уважать любую веру, – тихо ответила Мораг. «Наша бабушка Онатарио, – вы ее увидите, это от нее я столько преданий знаю, она вообще – в духов верит. Она же индианка, наполовину».

– Духи, – зачарованно повторила Рахели. Мораг, откинув на спину угольно-черные, густые, тяжелые волосы, добавила: «Когда будете у нас гостить – пойдем в лес, за ягодами, может, оленя увидим, или лису. Или волка, – расширив темные, прозрачные глаза загадочно добавила девочка.

Мэри шикнула на них сзади. Мораг, шурша шелковым платьем, усаживаясь на скамью, приложила палец к губам.

– Всех вызвали, – ласково сказала Эстер, когда чтение Торы закончилось, – и мужа твоего, Дина, и наших – тоже». Она перегнулась вниз: «Смотрите, рав Гершом сейчас говорить будет, на биму идет».

Дина обвела глазами забитую женщинами галерею. Вдыхая запах духов, глядя на разноцветные шелка, на бархатные шляпы, женщина подумала: «Если бы мы тут остались…, Аарон бы раввином был, девочки бы учились. Я с дамами говорила, на том чаепитии, что Эстер в честь нас устроила. У всех дочери – на фортепьяно играть умеют, языки знают, книги светские читают…, А ведь соблюдающие люди, все в синагогу ходят, на благотворительность жертвуют. Значит, можно так…»

Она закрыла глаза и вспомнила уходящую вверх Стену, золотой закат над крышами города, гранатовое дерево в своем саду. «Аарону будет плохо, – твердо сказала себе Дина. «Он издалека в Святую Землю приехал. Он же мне рассказывал, как он ту игрушку вырезал – даже еще не видя Иерусалима. Нельзя его оттуда отрывать, я же чувствую, – она тихо вздохнула, – Аарон должен там жить…»

Рав Гершом откашлялся: «Сегодня, в честь праздника Дарования Торы, я бы хотел прочесть вам письмо, полученное нами от президента Соединенных Штатов Америки. Как вы знаете, еврейская община послала мистеру Вашингтону приветствие, по случаю его избрания на этот высокий пост. Он поздравляет старосту нашей синагоги, мистера Меира Горовица, который покинул на ближайшие два года свое место в правительстве нашей страны, для того, чтобы стать депутатом от штата Нью-Йорк в Палате Представителей. И вот, – раввин развернул письмо, – слова нашего президента:

– Не соответствовало бы прямоте моего характера, если бы я не отметил, что польщен вашей благосклонной оценкой моей администрации и искренними пожеланиями моего процветания, – по синагоге пронесся легкий смех. Рав Гершом, огладив бороду, тоже улыбнулся.

– Пусть же потомки сынов Авраама, обитающие в этой стране, продолжают ощущать добрую волю всех жителей, ибо каждый да пребудет в безопасности под собственным виноградником и смоковницей, и никто не должен быть ему угрозой. Да озарит Отец милосердный наш путь светом, а не тьмой, и сделает нас всех при наших ремеслах полезными здесь в подобающее время и подобающим образом, и постоянно счастливыми, – закончил он. Отложив письмо, раввин увидел, как поднимается община. Эстер захлопала первой. Хаим с Натаном, прижавшись к отцу, глядя на американский флаг, в один голос, спросили: «Папа, и теперь всегда будет так?»

– Конечно, – просто ответил Меир. Наклонившись, он взял сыновей на руки: «Запомните, милые – это наша страна, нам ее строить, и нам защищать».

Он поднял голову. Увидев на галерее жену и сестру, Меир спокойно, уверенно улыбнулся.

Озеро Эри

Шпага висела над сложенным из озерных валунов камином. Давид стоял, открыв рот: «А почему твой папа ее не носит? Раньше же он воевал?»

– Угу, – мальчик погладил Ратонеро, что лежал на оленьей шкуре, уткнув нос в лапы. Дома было тихо, только сверху доносились приглушенные, еле слышные стоны и мягкий, ласковый женский голос. «У тети Дины скоро ребеночек будет, – подумал Элайджа. «Мама там, и тетя Эстер, и бабушка Онатарио. Интересно, мальчик, или девочка? Рахели мне сказала, что они еще одну сестричку хотят».

– Папа, – наконец, сказал Элайджа, – с тех пор, как стал квакером, больше не берет в руки оружие. И я тоже, – он улыбнулся, – квакером буду, мне в доме собраний нравится. То есть я еврей, конечно, – Элайджа посмотрел в темные, большие глаза Давида, – но я хочу, как папа. Он раньше был моряком, британским кораблем командовал. Потом, когда папа узнал, что мою тетю Юджинию, маму Мэри – убили, так перешел на сторону американцев.

Давид взглянул на золоченых кентавров:

– Мне мама рассказывала о Вороне, он же наш предок – и мой, и твой.

Мальчик присел, и потрепал за ушами Ратонеро: «Он вчера всю ночь гулял. По-моему, вы, Элайджа, скоро щенком обзаведетесь. Дядя Аарон отца Ратонеро из Южной Америки привез, мне папа говорил, – Давид склонил голову и прислушался.

Мать, – высокая, быстрая, в простом платье и платке на темных косах, – крикнула со двора:

–Мальчики, дядя Стивен ждет. Все уже на боте, мы идем на острова, а потом – на рыбалку».

Давид в последний раз посмотрел на оружие: «У мамы тоже – шпага была, и пистолеты. Она отлично стреляет, до сих пор. Как бы так изловчиться, чтобы стать врачом и стрелять одновременно? И на лошади ездить, у меня хорошо получается».

– У вас тут очень красиво, – одобрительно сказал Давид, оглядывая двор. «И коровы свои, и овцы, и даже ткацкий стан, я его и не видел никогда. И как чисто, будто у нас, в Голландии».

Элайджа заглянул в птичник, и бросил курам зерна. «Я тоже помогаю, – ответил он гордо. «Овец стригу. Мама меня и доить научила, и кур резать. Пошли, – он подтолкнул Давида, – сейчас увидишь Эри, оно очень красивое».

Джо взглянула на раскрытые окна спальни. Посмотрев вслед мальчишкам, что уже бежали по деревянной лестнице, женщина звонко свистнула.