Текст книги "Вельяминовы - Дорога на восток. Книга 2 (СИ)"

Автор книги: Нелли Шульман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 95 страниц) [доступный отрывок для чтения: 34 страниц]

Девочка обвела глазами комнату – за бархатной занавеской, в нише, стояли книги, на полу лежал новый, тканый коврик. Обеденный стол был уже накрыт, ширма сдвинута, кровати застелены холщовыми покрывалами. Пахло вкусно – горячим супом, свежим хлебом. Батшева, пройдя на кухню, вымыла руки: «Папа изюмное вино принесет, его еще…,– она помолчала – Малка ставила. А теперь я буду. Я вас могу научить, тетя Элишева».

– Я умею, – рассмеялась та и взяла кресало: «Давай свечи зажигать». Элишева оглянулась на свекровь, – та стояла, глядя на стол. Девушка увидела в ее темных глазах какие-то искры.

– Шабат, – сказала Лея тихо. «Дай мне свечи, Элишева».

Девушка вздрогнула и достала из сундучка еще две свечи. Лея наклонилась над столом, проведя руками над пламенем, и, закрыв глаза ладонями, зашептала, – Элишева прислушалась, – благословение.

На лестнице раздались мужские голоса. Моше, остановился на пороге: «Мамочка…»

Он подошел к Лее. Та провела рукой по его лицу: «Умру я теперь, увидев лицо твое, ибо ты еще жив».

– Мамочка, мамочка, – Моше все обнимал ее. «Все будет хорошо, милая, ты теперь дома, дома…».

– Дома, – улыбнулась Элишева. Взяв руку свекрови, девушка осторожно усадила ее во главе стола.

Часть седьмая

Бостон, весна 1803

На кладбище было тихо, только где-то наверху, в солнечном, теплом небе, кричали чайки. На зеленой, ухоженной траве рядом стояли два надгробия – простое, серое, и новое – белого мрамора. Мальчик лет девяти поднял на мать красивые, карие глаза: «Бабушка теперь с ангелами, мамочка?»

– Да, милый, – Салли перекрестилась. Наклонившись, женщина погладила камень – под ним лежала свекровь. «Элизабет Фримен, – было высечено позолоченными буквами. «Провозгласите свободу по всей земле». Она прикоснулась к могиле мужа: «С Мартой все хорошо, милый». «Bury me not in the land of slaves, – тихо прочел Нат. Сын был высокий, с темными, вьющимися волосами, с белой кожей, в отлично сшитом сюртучке и бриджах.

– Пора, милый, – Салли взяла его за руку. «Не надо на уроки опаздывать».

– Мама, – спросил ее Нат, когда они уже подходили к воротам кладбища, – а мне можно будет поступить в университет, или колледж? Потом, когда я вырасту.

Слуга в ливрее Freeman’s Arms открыл дверь кареты, запряженной четверкой гнедых, кровных лошадей.

– Посмотрим, милый, – улыбнулась Салли, расправляя шелковые, цвета граната юбки, качнув широкополой, – по новой моде, – шляпой, украшенной букетиком роз. На шее цвета карамели переливалось ожерелье из рубинов с бриллиантами, длинные пальцы сверкали кольцами. «Может быть, – она погладила сына по голове, – все изменится».

– Изменится, – горько повторила Салли, откидываясь на спинку сиденья. «Мальчик такой способный, особенно к языкам, как и отец его. Уже и по-французски говорит, и по-немецки…, Для гостиницы это, конечно, хорошо, и математика тоже поможет, но ведь никогда в жизни он не пойдет учиться. Нет университетов для черных. Может быть, – она повертела на пальце кольцо, – поговорить с Дэниелом, как он приедет…, На юге, Марта рассказывала, многие плантаторы сейчас стали цветных сыновей освобождать, учителей им нанимают. Если бы колледж для таких детей, как Нат, открыть…»

– Господи, – вздохнула Салли, – только бы Марта на юг не ездила. Спрашиваешь ее – смеется, и целует меня. Что она замуж не выйдет, так это ладно. Черных мужчин, как она, и нет вовсе, а с белым она жить не будет, гордая девочка. Не то, что я, – Салли дернула уголком красивого рта.

– Как это матушка перед смертью сказала – пусть он в завещании тебя с Натом обеспечит, а я свой долг перед Господом выполнила, дитя его выпестовала. Уже обеспечил, – Салли вспомнила ласковый голос Дэниела:

– Вот купчая на землю, она теперь в вечном владении у тебя. Вот бумаги – вклад Ната лежит в банке Стэйт-стрит, контора Тедди будет им управлять, – он улыбнулся и поцеловал ее в лоб.

– И конечно, – добавил Дэниел, обнимая ее за плечи, – я буду оплачивать учителей, возить вас на воды, в Саратогу….– он провел губами по ее шее. Салли, обнимая его, прижимая к себе, поняла: «Он никогда не разведется. Даже если Констанца уйдет к этому Гамильтону – Дэниел никогда на мне не женится, никогда».

Кованые ворота открылись, карета въехала на мощеный, с клумбами и фонтаном, двор гостиницы. Салли, как всегда, заворожено посмотрела на изящный, с колоннами, каменный, дом.

– Четыре этажа, – вздохнула она, – сорок комнат, два апартамента, одних слуг шесть десятков. Повара все французы, лучшие винные погреба в Бостоне….

Она приняла руку портье и прошла в заботливо открытые, тяжелые, дубовые двери. «Беги, милый, – сказала она Нату, стягивая перчатки, – месье Жирар, должно быть, уже здесь».

– Мама, – Нат указал на стол, где раскладывали афишки о концертах и благотворительных базарах, – там что-то новое.

Салли взяла стопку листов: «В Первой Баптистской Церкви – вечер в поддержку наших братьев на юге. Выступают известные аболиционисты, после лекции будут разыграны отрывки из пьес Шекспира. Вход – двадцать центов».

– Непременно посмотрим, – она ласково улыбнулась сыну и проводила глазами его темные волосы: «Надо же, черные на сцене выступают. Я и не слышала о таком никогда».

Нат взбежал по боковой лестнице, что шла в их семейное крыло. Салли, подойдя к сланцевой доске, что стояла рядом с конторкой красного дерева, стала рассеянно читать список новых гостей.

– Мистер и миссис Джонсон, Спрингфилд, майор Мак-Эндрю и семья, Нью-Йорк, миссис Горовиц с сыном, Вашингтон, – Салли услышала знакомый голос: «Милая!»

Эстер – маленькая, худенькая, в роскошном, аметистовом шелке, блистающая драгоценностями, – расцеловала ее в обе щеки.

– Нам дали апартамент, – смешливо сказала женщина, – как я у тебя и просила. Мы ведь здесь до конца лета, – она опустилась на бархатный диванчик.

– Сегодня у меня пообедаете, в моем крыле, – Салли присела рядом. «Я распоряжусь насчет новой посуды, пошлю к мистеру Голдбергу за мясом, вином – не волнуйся».

Эстер погладила ее руку: «Я знаю, что ты за нами присмотришь, милая. Тедди продает наш дом. Натан, он же только закончил, университет, будет проходить летнюю практику, в его конторе. А я, – она развела руками, – буду экзаменовать местных акушерок. Вот и Натан, ты его только ребенком видела.

Невысокий, изящный юноша, в отлично сшитом коричневом сюртуке, с кремовым, шелковым галстуком, покраснел: «Здравствуйте, миссис Фримен, рад встрече».

У него были серо-синие, большие глаза, и Салли подумала: «Он на Меира похож».

– Добро пожаловать к нам в гостиницу, мистер Горовиц, – улыбнулась женщина. Натан махнул рукой: «Просто по имени меня называйте, миссис Фримен, мне всего двадцать один».

Эстер поднялась и попросила сына: «Пусть карету подают, милый».

– Мы к Тедди едем, – объяснила она Салли, – он мальчика в курс дела введет. Как там Мораг, как их сынишка? Годик ему?

– Да, – кивнула женщина, – он на отца похож, как две капли воды. Марта мне писала, как дочка ее подрастет – они сюда приедут, с внуком повозятся. Мальчика тоже Теодором назвали, только он Тед, – Салли спросила: «А Хаим как?»

Эстер махнула рукой: «Из-за реки Огайо не вылезает, там какой-то индейский вождь появился, с запада пришел, называет себя, – женщина нахмурилась, – Черным Волком. Очень жестокий человек, говорят, – Эстер посмотрела на украшенные бриллиантами часики: «Нам пора, вечером увидимся, милая».

В карете приятно пахло лавандой. Эстер, потрепав сына по голове, весело сказала: «Ну что, дипломированный юрист – пройдешь летнюю практику, и будешь готов к работе в Вашингтоне!»

Натан подумал: «Хорошо, что папа меня в свой департамент не взял – незачем семейственность разводить. Буду работать не с мистером Галлатином, в министерстве финансов, а с мистером Линкольном, Генеральным Прокурором. Все равно рядом с папой. У нас, в Вашингтоне – все близко».

– Я покурю, – рассеянно сказала Эстер сыну. Натан предупредительно чиркнул кресалом.

Женщина достала «Анатомию мозга в гравюрах» Белла. Вынув из книги письмо, она стала внимательно читать:

– Дорогие мои Эстер и Меир, – почерк был четким, разборчивым. «Спешу вам сообщить радостные новости – ваша племянница, Элишева, благополучно родила. Мальчик большой и здоровый, назвали его Исааком, в честь прадеда. Я был сандаком на обрезании. У меня самого уже есть внучка Сара, как я вам писал, Малка вышла замуж за рава Судакова…»

Эстер свернула письмо. Взглянув в сторону сына, – тот углубился в какие-то документы, она вздохнула:

– Зачем Аарону было выдавать ее замуж за этого Судакова, он ее на три десятка лет старше. Из-за денег, что ли? Меир может весь Иерусалим купить, и у него еще сдача останется. А если Дебора? Она как раз в возраст входит, шестнадцать лет. Нет, она слишком близкая родственница, да и Мирьям мне говорила, что она с Давидом переписывается. Господи, Хаиму уже двадцать два. Конечно, торопиться некуда, но ведь на территориях, он себе еврейскую девушку не найдет, и никто за ним туда не отправится…, – Эстер выбросила окурок в окно кареты.

– Приехали, мама, – Натан выглянул наружу и присвистнул: «Впечатляет!»

Гранитные ступени поднимались к мраморному портику, у двери блестела табличка: «Теодор Бенджамин-Вулф, член Ассоциации юристов Бостона, дипломированный адвокат, нотариальные услуги, представительство в суде».

– Вот и Тедди, – улыбнулась Эстер, глядя на высокого, мощного мужчину, что спускался по ступенькам вниз.

Дверца распахнулась. Тедди, помогая ей выйти из кареты, смешливо спросил: «Где наш выпускник?»

– Здесь, мистер Бенджамин-Вулф, – робко ответил Натан. «Здравствуйте, рад вас видеть. Спасибо…»

Тедди отмахнулся: «У нас все зовут друг друга по имени. Так времени меньше уходит. Тетя Эстер, кофе уже заварен. Я препоручу Натана заботам нашего старшего клерка, а мы с вами обсудим контракт на продажу дома. Доверенность от дяди Меира у вас с собой? – поинтересовался Тедди.

Эстер помахала бархатным мешочком, и они зашли в контору.

В гардеробной было свежо, в окна, распахнутые на море, дул легкий ветер. Мораг открыла кедровый шкаф и благоговейно провела рукой по своим платьям. Шелк – красный, темно-синий, болотный, – ласкал пальцы, пахло цветами. Она, закрыв глаза, выдохнула: «Господи, как хорошо!»

В комоде орехового дерева лежало белье – рубашки брюссельского кружева, нежные, невесомые чулки. Она подошла к шкапу, и полюбовалась туфлями, расставленными на полках.

– Больше ста пар, – подумала Мораг, – а еще шляпки, зонтики, меха…

Она вспомнила соболью накидку, которую Тедди подарил ей на Рождество и раскрыла шкатулку на туалетном столике. Здесь были драгоценности на каждый день. Бриллиантовое колье, гарнитур из жемчугов, – все это лежало в банковском сейфе.

Мораг оглянулась на закрытую дверь. Выдвинув ящик столика, девушка пошарила в нем. Она достала конверт, и, раскрыв его – пересчитала деньги. «Триста долларов на хозяйство и сто – на булавки, – зло сказала Мораг, поджав алые губы. «Упрямый пень, точно такой, как его матушка. Что с этого отложишь?»

Ожерелье – из бразильских, дымчатых топазов, перемежающихся с бриллиантами, – стоило две тысячи долларов. Ювелир только развел руками, когда Мораг предложила задаток в пять сотен – все, что она скопила.

– Но я буду выплачивать, мистер Эденберг, – жалобно сказала женщина. «Я напишу вам долговое обязательство…»

Эденберг вынул лупу из глаза: «Другого такого ожерелья в Америке нет, миссис Бенджамин-Вулф. Две тысячи за него и так – слишком дешево. На днях заходила миссис Аткинс, и была готова купить его за наличный расчет, здесь и сейчас. И потом, – он развел руками, – полторы тысячи долларов, по сто долларов в месяц, – это больше года. А камни растут в цене. Нет, нет, – он помотал почти лысой головой.

Мораг еще раз пересчитала деньги и швырнула конверт в ящик. «У Тедди просить бесполезно, – вздохнула девушка, – он мне дарит драгоценности на день рождения, годовщину свадьбы и Рождество. Родить, что ли? – она усмехнулась. «За Теда он мне колье бриллиантовое преподнес».

Мораг потянулась и прошлась по гардеробной. «За девять месяцев мистер Эденберг его продать успеет. И потом, – она сморщила нос, – опять эти ужасные балахоны, опять быть неповоротливой, не охотиться, сидеть дома…, Мама приедет, будет настаивать, чтобы я кормила…»

Она услышала ядовитый голос матери: «Ты здоровая, молодая женщина, для чего тебе кормилица?»

– Для того, чтобы грудь оставалась красивой, – Мораг вскинула упрямый подбородок. «Я помню, как Дебора в три года за тобой хвостом ходила, и ты ее кормила. И посмотри, – она кивнула на простое, шерстяное платье матери, – все висит, как тряпка!»

Загорелые, усеянные веснушками щеки покраснели. Мирьям сочно сказала: «Доживешь до пятого десятка, как я – у тебя тоже висеть будет».

– Не будет, – отрезала Мораг, скосив глаза на свою высокую грудь. «И я не собираюсь больше рожать. Наверное, – прибавила она.

Мирьям вздохнула и наклонилась над колыбелью внука, – Тед лежал на спине, восторженно рассматривая свои ручки, улыбаясь: «Ты маму не слушай, будет у тебя братик, или сестричка, будет».

Мораг только закатила темные, большие глаза.

– Деньги, деньги, – раздраженно сказала женщина и бросила взгляд на письмо, что лежало под шкатулкой с драгоценностями.

– Милая моя Мораг, – писала сестра, – надеемся, что у тебя и Тедди все хорошо. Посылаем маленькому Теду наши пожелания здоровья и счастья. Я пока не работаю, ухаживаю за Беном – мы крестили его Бенедиктом. Ему только два месяца. Мы живем в Мейденхеде, с тетей Мартой и детьми.

Майкл и мистер Третвик поставили тележку на рельсы и показывали ее в Лондоне – она имела огромный успех. Мы, конечно, тоже все катались – дети были в восторге.

У Рэйчел и Пьетро тоже родилось дитя, девочка, назвали ее Евой. Пьетро получил свой приход. Они купили в рассрочку дом, чтобы открыть там приют для осиротевших детей рабочих… – Мораг отбросила письмо и пробормотала: «Праведники, ничего не скажешь. Понятно, что Мэри больше не на кого было рассчитывать, старой деве, только на этого инженера с грязными ногтями. Железное кольцо ей подарил, – Мораг усмехнулась.

В дверь постучали и она крикнула: «Что еще?».

– Миссис Бенджамин-Вулф, – робко отозвалась горничная, – мастер Тед готов к прогулке, и мистер Бенджамин-Вулф прислал записку.

– Этому-то что надо? – буркнула себе под нос Мораг и вспомнила сухой голос мужа: «Я не собираюсь тратить две тысячи долларов на безделушку, которую ты наденешь один раз. Деньги лучше вкладывать в землю, а не в золото и драгоценные камни. Сейчас рынок ими переполнен, все индийские самоцветы отправляются сюда, раз в Европе война».

Мораг приподнялась на локте, – они лежали в постели, и ласково поцеловала его: «Тедди, пожалуйста, в последний раз…, Обещаю, я больше ничего не попрошу…»

– Пятое обещание за этот год, – усмехнулся муж, – а ведь только май месяц на дворе. Мораг, – он погладил ее по щеке, – то, что у меня много денег, не означает, что их надо все время тратить. Надо подумать о Теде, о его образовании. Может быть, у нас еще будут дети, – Тедди привлек ее к себе. Мораг, высвободившись из его объятий, отвернулась: «У меня болит голова».

– Очень хорошо, – Тедди потянулся за халатом, – я переночую в своем кабинете.

Уже у двери он обернулся и посмотрел на ее угольно-черные, рассыпавшиеся по белому шелку простыней, волосы: «Этим ты ничего не добьешься, Мораг, скорее – наоборот».

Сын проковылял в гардеробную и положил голову ей на колени. Мораг старалась его любить. Однако, как она ни хотела, она не видела в ребенке ничего своего. Это был Тедди – с каштановыми, кудрявыми волосами, с лазоревыми глазами, высокий, крупный, упрямый. Мальчик любил музыку и хлопал в ладоши, заслышав звуки фортепьяно. Он не боялся лошадей и уже ездил в седле, вместе с отцом.

– Тедди с ним возится, как будто это не я – мать, а он, – кисло подумала Мораг и улыбнулась: «Хорошо тебе погулять, мое счастье».

Тед обиженно дернул ее за руку: «Мама!»

– У мамы дела, – Мораг рассеянно распечатала записку от мужа.

– У нас сегодня обедают тетя Эстер и ее младший сын, – писал Тедди, – им нужна новая посуда и столовые приборы. Съезди, пожалуйста, к мистеру Ангстрему. Выбери что-нибудь на свой вкус, небольшой сервиз, человек на шесть. Пусть запишут на мой счет. Из лавки мистера Голдберга пришлют вино, а насчет рыбы я уже договорился – будет самая свежая. Целую тебя, вечером увидимся.

Мораг радостно подхватила мальчика: «Поедем по магазинам, милый!». Она передала ребенка горничной: «Пусть закладывают карету, я сейчас оденусь и спущусь».

– Посудная лавка, – вздохнула Мораг, надевая шляпку. «Что там купишь? Хотя нет, Ангстрем всякой галантереей торгует. Серебряная щетка для волос, зеркальце, эмалевая коробочка – можно в ней держать бальзам для губ…, Все равно это одним счетом пойдет, Тедди не будет разбираться».

Когда она спустилась на большой, ухоженный, с подстриженными деревьями двор, и увидела запряженный четверкой белых лошадей экипаж – Мораг уже улыбалась.

В карете, посадив Теда на колени, Мораг вспомнила серебро и фарфор на кружевных скатертях, мраморную ванну в умывальной дома Горовицей в Вашингтоне, и сплела тонкие пальцы.

– Дядя Меир ни на кого, кроме своей жены, не смотрит, – подумала женщина. «Она старуха уже, у нее виски седые, и не красится даже. Он, конечно, хоть и маленького роста, и с тростью ходит – но до сих пор красавец. И зачем он только с ней живет? А денег у них, много, очень много, – она блаженно закатила глаза. «И у дяди Дэниела тоже. Для тети Салли он целый дворец отстроил, Нату нанял учителей из Гарварда. А какие бриллианты у них – и у тети Эстер, и у тети Салли, мое колье только для нищенки и годится».

Она услышала смешливый голос мужа: «У дяди Дэниела много расходов, дорогая, он две семьи содержит».

– Но Констанца ведь живет с Гамильтоном, – удивилась Мораг. За окном гостиницы была томная, еще теплая вашингтонская ночь, пахло лесом, звенели цикады.

Тедди положил ее голову к себе на плечо.

– С Гамильтоном, – задумчиво повторил он и решил: «Не стоит Мораг этого говорить. У нее язык без костей, еще обмолвится где-нибудь, ненароком».

В большом, овальном кабинете было тепло, Джефферсон разлил вино по хрустальным бокалам:

– У нас с Дэниелом, как бы это выразится, даже, компаньонки похожи. Их и зовут одинаково, – президент улыбнулся тонкими губами. «Я полностью доверяю его рекомендациям, и рад, что мою политику разделяют молодые, перспективные граждане Америки. Лет через десять, Тедди, вы будете в Верховном Суде Массачусетса, а там…, – президент повел рукой и не закончил.

– Вашингтон, – помог ему старший брат. Тедди бросил на него быстрый взгляд – Дэниел чуть усмехался. «А не скажешь, что ему пятый десяток, – понял Тедди. «Только морщины вокруг глаз и все». Брат вытянул длинные ноги и повертел в сухих, сильных пальцах бокал с вином:

– В нашей стране должна быть одна партия, Тедди. Или две, обе под нашим контролем. Но не больше, – он поднял бровь. «Все планы Гамильтона и его федералистов, – он помолчал, – нам хорошо известны».

Джефферсон рассмеялся, посмотрев на изумленное лицо Тедди:

– Мистер Констан – человек острого ума, и понимает свою прибыль, дорогой мой юный друг. Та газета, которую он сейчас делает в Нью-Йорке, после разгрома федералистов перейдет к нам, со всей редакцией. Сами знаете – популярней его в Америке журналиста нет. Так что, – Джефферсон осушил бокал, – мы получим рупор нашей партии. Читатели мистера Констана будут голосовать за того, кого он поддерживает в своих колонках.

Уже когда они вышли из Белого Дома в темный, жаркий, звездный вечер, Тедди остановился и чиркнул кресалом: «Погоди…, А те деньги, что ты платишь Констанце…»

– Не я, – поправил его брат, – а министерство финансов. «На особые расходы», – как написано в книгах у Меира. Это его идея была – он, хоть, сейчас, и бюджетом занимается, но своей хватки контрразведчика не потерял. Своих детей, – Дэниел усмехнулся, – я, конечно, сам содержу. Еще чего не хватало – государство в это вмешивать.

Они медленно шли по пустынному, уже спящему городу. Тедди, искоса посмотрел на брата: «Дэвид…, он твой сын?»

Дэниел потрепал его по плечу: «Мой, мой. Я раньше думал, что Гамильтона, но потом посчитал. Его в городе не было, Констанца была здесь, я пил с армейскими друзьями…, Констанца не заперла дверь спальни. Ладно, я на нее не в обиде – старший брат зевнул, – мне нужен законный наследник. Нат цветной, как и его мать, какой из него Вулф?»

– Говорит аболиционист, – не удержался Тедди.

Сине-зеленые глаза Дэниела блеснули холодом. «А ты – идеалист, что понятно, в твоем возрасте, – покровительственно заметил он. «Я не против школ для цветных, ради Бога. Пусть даже в колледжах учатся. Но ты можешь представить себе цветного в правительстве, в Конгрессе?»

Тедди вспомнил ее бронзовую, светящуюся кожу, тяжелые, черные волосы, ее низкий, страстный голос. Он чуть не сказал: «Могу».

– Однако, – протянул Тедди, – наша сестра все же цветная, Дэниел, а ведь она…

– Пожалуйста, – прервал его старший брат. «Актеры, актрисы, музыканты, даже писатели и журналисты, как Марта, Салли дочь. Пусть занимаются всем этим, но сюда, – он указал на белеющие колонны резиденции Джефферсона, – им хода нет, и никогда не будет.

Мораг вздохнула и повертела на пальце обручальное кольцо.

– Дэниел все-таки брат Тедди, – подумала женщина, – он за мной и не ухаживал, когда мы в Вашингтон ездили. Тетя Эстер будет с Натаном. У них семья богатая. Можно с ним пофлиртовать немного, он мне это ожерелье просто из вежливости купит…, Так и сделаю, – Мораг улыбнулась и пощекотала сына: «Приехали!»

Тедди положил руки на клавиши фортепьяно: «Сейчас я вам сыграю Моцарта, но не обессудьте – я больше привык ко всяким легким песенкам, как принято у нас в театре».

– У вас есть театр? – удивился Натан.

Хрусталь и серебро посверкивали на круглом, обеденном столе, ветер с моря чуть колыхал огоньки свечей. Столовая была отделана шелковыми, кремовыми обоями. Эстер хмыкнула: «Это все Тедди, конечно. Отличный вкус у мальчика. И драгоценности у Мораг прекрасно подобраны – скромные, но производят впечатление».

Она отпила вина и ласково заметила: «Тедди организовал любительские представления, на праздники. Ты ведь и сам выходишь на сцену?»

– Конечно, – он раскрыл ноты: «Нет, я вам что-то другое сыграю. Вернее, спою. Вместе с Мораг. Тоже Моцарт, дуэт из его «Волшебной Флейты».

Натан незаметно посмотрел на девушку – она сидела, откинувшись в кресле. Из-под подола платья – глубокого, рубинового цвета, был виден острый носок маленькой туфельки. Угольно-черные волосы были собраны в тяжелый узел и украшены коралловой диадемой. Белая, как снег шея – обнажена, декольте отделано волной кружев. Пахло от нее, – неуловимо, тонко, – цветами.

– У Мирьям с Мартой внуки уже, – вздохнула Эстер. «Два, Мэри тоже родила. А я когда от своих детей дождусь – Господь ведает. Надо написать Аарону. Он будет рад, где его Батшева такую партию сделает? Она девочка строгого воспитания, соблюдающая. Будет сидеть дома, и радовать нас детьми. Тед хороший мальчик, здоровенький, пусть растет счастливым ребенком, – женщина невольно улыбнулась.

Мораг искоса взглянула на тонкие запястья тети.

– Аметисты с бриллиантами, – поняла она. «Господи, да за что ей это все? Она мне рассказывала, как в одной юбке, босиком, с грудным сыном сюда приехала. В трюме команду обстирывала. Наверное, не только этим занималась. А сейчас – миссис Горовиц, на серебре обедает, дома у нее, имения…»

Мораг легко поднялась и весело сказала Натану: «Что вы, кузен, не вставайте, это почти концерт». Подойдя к фортепиано, девушка облокотилась на него: «Это наш с Тедди коронный дуэт, – она положила руку на плечо мужу.

У нее был высокий, нежный голос. Натан почувствовал, что краснеет. «Правильно мудрецы говорили, – вспомнил юноша, – нельзя слушать, как женщина поет. Господи, да что это со мной, только бы мама не заметила… – он все никак не мог оторвать глаз от ее высокой, волнующейся груди, от стройных бедер, – рубиновый шелк падал вниз тяжелым каскадом. Мораг, закончив дуэт, поклонившись, услышала аплодисменты: «Я, конечно, всего лишь любитель…»

– Да и я тоже, – Тедди открыл шкатулку для сигар.

Натан покосился на мать и взял одну. Эстер только вздернула бровь, но ничего не сказала.

Юноша увидел перед собой библиотеку их вашингтонского дома, серебряные стаканчики с ромом, и ароматный, сизый табачный дым.

Старший брат усмехнулся и, потянувшись, удобно устроился в кресле: «Хоть на кровати посплю, а не на земле, или в палатке».

Натан выпил и задумчиво проговорил: «Мама все тебя женить хочет. Не зря она Айзенштадтов на седер пригласила, с дочкой».

– Не зря, – смешливо согласился Хаим. «Только Ребекка Айзенштадт на территории не поедет – она и Цинциннати дырой считает. А там, между прочим, уже миньян есть, не сегодня-завтра синагогу построят. И вообще, – он повел рукой, – она привыкла к драгоценностям, экипажам…, Куда мне такая жена? – он хмыкнул. Натан осторожно спросил: «А как у вас там, вообще, с этим…, – юноша покраснел.

– Можно взять индианку, многие так делают, – Хаим рассмеялся.

– Они неплохие девушки, верные, даже хорошенькие бывают. Только сначала надо всю ее семью вырезать, – он увидел бледное лицо брата и ворчливо добавил:

– Иначе ее отец или брат с тебя скальп снимут. У меня уже несколько человек так погибло. Да и потом, – старший брат пожал плечами, – не везти же ее потом сюда, в Вашингтон. Маме и папе вряд ли такая невестка по душе придется, сам понимаешь. А бросать ее там, с детьми, – он вздохнул, – как-то бесчестно. У нас в лагере таких уже несколько. Мы их подкармливаем, конечно, но у них одна дорога – по рукам пойти.

– А белых женщин совсем нет? – спросил Натан.

– Все замужние, – Хаим разлил остатки рома. «Рискуешь получить пулю в лоб от законного супруга, у нас с этим просто».

– И как же ты…, – Натан не закончил, увидев легкую улыбку на красивых губах. «Я, – со значением сказал Хаим, – умею устраиваться. Но как, – он поднялся и зевнул, – это, дорогой мой, тайна. Все же тут речь идет о чести женщины, – он потрепал каштановые волосы младшего брата: «Ты только к шлюхам не ходи, не стоит. У нас в Цинциннати есть бордель, – кто туда наведывается, потом больше денег на докторов тратит».

– Да я не…, – Натан зарделся. Хаим добавил: «Подожди. Я тоже думал, – ничего такого не случится, а потом оно мне само, что называется, в руки свалилось. Так же и у тебя будет».

Мораг присела рядом с ним, и, покачивая туфлей, улыбнулась: «Вы любите музыку, кузен, сразу видно. У вас даже глаза заблестели. Тедди, – позвала она мужа, – нам надо устроить большой вечер, в честь тети Эстер и ее сына. Вы сможете сыграть в квартете».

– И квартет у вас есть, – Эстер приняла от Тедди бокал с вином.

– Я собрал любителей, – Тедди развел руками. «Две скрипки, виолончель, я на фортепьяно играю. Сами понимаете, тетя Эстер, зимы тут длинные. Мы развлекаемся, как можем. Балы, благотворительные спектакли…»

– Я афишу видел, у миссис Фримен в гостинице, – Натан покраснел, – в Первой Баптистской Церкви даже Шекспира ставят.

– Нам туда нельзя, – вздохнул Тедди, – это вечер для цветных. То есть можно, – поправил он себя, – но так не принято. Даже аболиционистские собрания – разделены на две секции.

– Косность, – внезапно, звонко сказала Эстер. Она достала из бархатного мешочка свой серебряный портсигар и подождала, пока Тедди чиркнет кресалом.

– Косность, – повторила она, выдыхая дым. «Отличные акушерки не могут сдать экзамены, потому что они цветные. О врачах я вообще молчу, – женщина пожала плечами, – мистер Дерхем, в Филадельфии, учился у самого доктора Раша, и что? Он не мог получить степень, не мог практиковать среди белых…»

– Тетя Эстер, – заметила Мораг, – разве вы пойдете к цветному врачу?

Женщина только усмехнулась: «Перед лицом смерти, дорогая племянница, нет белых и цветных – есть только знания врача и его умелые руки. Или ее, – добавила Эстер и вздохнула: «Впрочем, женщин в университетах мы никогда не увидим».

Лакеи внесли кофе. Мораг, разливая его, заметила: «Значит, договорились – на следующей неделе опять ждем вас в гости».

– А я ему нравлюсь, – смешливо поняла Мораг, передавая Натану серебряную чашку. «Краснеет. Он, конечно, еще совсем юноша, но красивый. Он на отца похож. Жалко, что ему нельзя танцевать. На балу все это происходит само собой. Можно даже поцеловаться. Все равно Тедди ничего не узнает».

Она сидела у зеркала, расчесывая свои длинные, падающие на спину волосы. Муж лежал в постели, просматривая какие-то записи. Мораг оглянулась на него и полюбовалась собой: «Пусть остается. В конце концов, у меня теперь есть и новый гребень, и шкатулка, – она смазала губы бальзамом. Девушка застыла, склонив голову, представляя себе топазы, блистающие на ее шее.

– Действительно, – Тедди удобней устроился в постели, и потянулся за чернильницей, – что за косность? Тетя Эстер права, надо устраивать смешанные собрания. Клиентура моя от этого не пострадает. Я и так не скрываю, что защищаю цветных pro bono.

Он быстро написал: «Дорогой мистер Хеджвик, я услышал о благотворительном вечере, что вы организуете в Первой Баптистской Церкви. Мне бы хотелось на нем выступить. Пожалуйста, сообщите мне, возможно ли это. Примите уверения, и так далее, ваш Теодор Бенджамин-Вулф.

– Сколько раз ему говорить, чтобы не писал в постели, – вздохнула Мораг, – потом пятна не отстираешь. Хоть в спальне не курит, отучила я его.

Тедди подул на чернила и отложил бумаги: «Пусть займется этим вечером, ей скучно. Сидит с ребенком, я работаю, с утра до ночи, по выходным еще и к клиентам езжу, или на деловые обеды хожу…»

Мораг присела на постель. Он, потянув ее за руку, ласково шепнул: «Ты молодец, что придумала этот концерт. Иди сюда, – Тедди вдохнул запах цветов и поцеловал ее: «Как закончу эту сделку для тети Эстер, освобожу одно воскресенье, и съездим с тобой и Тедом на пикник, хочешь?»

– Я хочу ожерелье, – чуть не ответила Мораг. Потом, чувствуя его нежные руки, снимая рубашку, девушка успокоила себя: «Его мне Натан подарит».

– Конечно, хочу, любимый, – проворковала она. Приподнявшись, Мораг задула свечи.

В изящно обставленной спальне пахло лавандой, вещи были разбросаны по широкой, под шелковым балдахином, кровати.

Девушка, – высокая, стройная, с бронзовой кожей, закрутила черные волосы узлом на затылке. Наклонившись, окунув перо в чернильницу, она написала на титульном листе книги: «Милой мамочке от любящей дочери, Марты».