Текст книги "Вельяминовы - Дорога на восток. Книга 2 (СИ)"

Автор книги: Нелли Шульман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 95 страниц) [доступный отрывок для чтения: 34 страниц]

Annotation

Продолжение семейной саги "Начало пути", описывающее время Великой Французской революции и наполеоновских войн.

Нелли Шульман

Часть первая

Северная Америка, лето 1790

Озеро Эри

Нью-Йорк

Озеро Эри

Эпилог

Пролог

Интерлюдия

Часть вторая

Северная Америка, лето 1793 года

Вильямсбург, Виргиния

Хиксфорд, Виргиния

Бостон

Нью-Йорк

Эпилог Париж, 13 июля 1793 года

Часть третья

Париж, октябрь 1793 года

Эпилог

Пролог

Интерлюдия

Часть четвертая

Бретань, весна 1794 года

Интерлюдия

Эпилог

Пролог

Интерлюдия

Часть пятая

Святая Земля, лето 1798 года

Эпилог

Пролог

Интерлюдия

Часть шестая

Лондон, июнь 1800 года

Интерлюдия

Эпилог

Часть седьмая

Бостон, весна 1803

Интерлюдия

Эпилог

Часть восьмая

Польша, лето 1805 года

Эпилог

Пролог

Часть девятая

Северная Америка, лето 1807

Рокпорт, Массачусетс

Нью-Йорк

Бостон

Нью-Йорк

Интерлюдия

Эпилог

Часть десятая

Святая Земля, август 1807 года

Эпилог

Пролог

Интерлюдия

Нью-Йорк

Филадельфия

Часть одиннадцатая

Лето 1812 года

Лидс

Лондон

Амстердам

Бостон

Вашингтон

Ньюпорт

Озеро Эри

Иерусалим

Санкт-Петербург

Часть двенадцатая

Осень 1812 года, Россия

Бородино

Любавичи

Москва

Любавичи

Москва

Гродненская губерния

Борисов

Интерлюдия

Эпилог

Часть тринадцатая

Париж, лето 1814 года

Интерлюдия

Эпилог

Интерлюдия

Пролог

Часть четырнадцатая

Санкт-Петербург, весна 1819 года

Эпилог

Часть пятнадцатая

Англия, август 1820

Интерлюдия

Эпилог

Интерлюдия

Иерусалим

Цфат

Иерусалим

Пролог

Бостон

Вашингтон

Интерлюдия

Часть шестнадцатая

Санкт-Петербург, декабрь 1825 года

Эпилог

Село Трилесы

Село Мотовиловка

Деревня Устимовка

Местечко Сквира

Часть семнадцатая

Санкт-Петербург, лето 1826 года

Нелли Шульман

Вельяминовы

Дорога на восток

Книга 2

Часть первая

Северная Америка, лето 1790

Озеро Эри

Небольшой бот скользил по темно-синим, легким волнам.

– Элайджа! – крикнула девушка – невысокая, стройная, с копной мелких, темных кудряшек, – Элайджа, следи за курсом, ты опять отклонился!

Она поплевала на руки и ловко переложила парус. Брат, что стоял у штурвала, обернулся и смешливо ответил:

– Отклонился потому, что там отмель, а ты, – он высунул язык, – о ней не знаешь, Мэри. Ты в Питтсбурге была, когда она появилась. Кому-то, – заявил Элайджа, – надо чаще заглядывать в карты.

Мэри потрепала каштаново-рыжие кудри, – Элайдже было восемь, но он доходил ей, шестнадцатилетней, головой до плеча. Девушка достала из кармана холщовой куртки простой, стальной хронометр:

– Сейчас зайдем на остров, заберем Мораг и домой. Бабушке Онатарио сегодня уезжать, на запад, не след ее задерживать. И нам собираться надо, на следующей неделе уже в Нью-Йорк отправляемся.

– Мораг, – фыркнул Элайджа, – наверняка там сидит, на берегу, и стихи свои сочиняет. Или бродит, мечтая, между сосен. Она опять будет жаловаться на качку, я уверен. Повезло нам с сестрой, у которой, – мальчик расхохотался, – озерная болезнь. Надеюсь, она хоть ягод собрала, – Элайджа оглядел бесконечный простор воды.

Он не знал ничего, прекраснее озер. Он видел Эри каждое утро, просыпаясь, распахивая ставни в своей комнате. Оно лежало, покрытое предрассветной дымкой, огромное, уходящее за горизонт. Только вдали, там, где было видно чистое небо, его вода играла яркой синевой, совсем, как глаза мальчика.

Элайджа знал, что озера могут быть безжалостными – с пяти лет он плавал юнгой, на отцовском корабле. Мальчик помнил осенние, ревущие штормы, бросавшие судно из стороны в сторону, переворачивающие большие, трехмачтовые барки, швыряющие их на камни. Он видел мощь реки Святого Лаврентия. Элайджа стоял, держась за руку отца, раскрыв рот, не в силах отвести взгляда от грохочущей массы воды.

– Ниагара, – коротко сказал тогда отец, и отчего-то вздохнул. «Я тоже, – в первый раз, и слова вымолвить не мог. Но мы тут построим канал. Суда смогут ходить из Эри до океанского побережья, обещаю».

– Эй, «Решительный!» – раздался веселый, знакомый голос. Элайджа очнулся, увидев еще один бот, что вышел им навстречу из-за скалистого мыса.

Отец, помахав рукой, крикнул: «Мы на рыбалку!». Элайджа улыбнулся, увидев мать, – ее простое платье синего холста трепал ветер, косы были уложены вокруг головы.

– Дебора поела и спит, – мать перегнулась через борт и рассмеялась – Элайджа выкрутил штурвал, «Решительный» накренился, и женщину обдало водой.

– Останешься без сладкого, – пообещала Мэри брату и крикнула: «Все будет в порядке, рыбачьте. Я присмотрю за детьми».

– Я не ребенок, – оскорблено заметил Элайджа. Проводив взглядом родительский бот, мальчик отчего-то подумал: «Снасти, интересно, где у них? В трюме, наверное».

Впереди уже вставал обрывистый, усеянный соснами берег маленького острова.

Девочка перевернулась на спину, и, положив рядом тетрадь – стала смотреть в высокое, голубое небо. Наверху медленно ползли пышные, белые облака. Мораг, присев, перекинув на грудь черные косы, взглянула на сияющий простор озера.

Отсюда, с холма, было видно все Эри. Бабушка Онатарио рассказывала ей, что когда-то давно индейцы не знали – есть ли еще земля на севере, за водой. Тогда они думали, что озеро и вправду – граница мира.

Мораг протянула руку к своей корзинке. Закрыв глаза, вдохнув запах свежей земляники, девочка медленно разжевала одну ягоду. «Гениси, – тихо сказала она. «Ее тоже – Гениси звали, как мою мамочку».

Она увидела девушку – невысокую, тонкую, смуглую, в замшевой юбке, и расшитой бисером безрукавке, – совсем, как у Мораг. Она шла, переступая босыми ногами по тихой воде озера, на белом песке горел костер, маленькая лодка с парусом покачивалась в крохотном заливе. Плеснула рыба. Девушка, присев рядом с огнем, вздохнула: «Никто еще не переплывал Большую Воду».

– А я переплыл – высокий, изящный, белокурый юноша улыбнулся. «Переплыл, – зеленые глаза заблестели, – и встретил тебя. Видишь, я не зря отказался идти с вояжерами по северному берегу. Я знал, что можно добраться до южного – и сделал это».

– Волк, – медленно, подперев подбородок кулачком, проговорила индианка. «Красивое имя – Волк».

– Вообще, – он рассмеялся, – Этьенн де Лу. Но моего отца – тоже раньше Волком звали, так что мне это приятно.

Гениси поднялась. Бросив в озеро плоский камешек, девушка безучастно сказала: «Ты пойдешь к своим людям. У нас тут тоже, – она повела рукой, – есть белые. В той стороне, где восходит солнце. Братья из-за гор рассказывали. Мы-то их, белых, никогда еще не видели».

– Ты увидела, – он встал. Обнимая ее, целуя пахнущую дымом и озерной водой шею, Волк шепнул: «Никуда я не пойду, Гениси. Останусь здесь, с вами. Буду плавать на северный берег, а потом – возвращаться к тебе и детям».

Этьенн почувствовал, как бьется ее сердце, – быстро, прерывисто. «Родителям записку пошлю, с вояжерами, – твердо сказал себе юноша. Дэниел тоже – первый раз женился, ему еще двадцати не было. Мне уже двадцать один, я взрослый мужчина, в конце концов. Папа и Мэри поймут, не могут не понять».

– Волк, – у нее были сладкие, как ягоды губы. «Волк, – девушка потянулась и обняла его, – ты и правда, – хочешь остаться?»

– Конечно, Гениси, конечно, любовь моя – юноша все целовал ее, а потом они опустились на берег. Вокруг не осталось ничего, кроме шороха озерной воды, кроме их шепота, кроме золотящегося от заката, мягкого песка.

– Мораг! – услышала она крик снизу. Девочка вздрогнула. Подхватив корзинку, бросив туда тетрадку, Мораг побежала к бухте, по вьющейся среди камней, узкой тропинке.

Рыже-каштановые, тяжелые волосы были разбросаны по его груди. Капитан Кроу пошевелился, и, наклонившись, стал целовать жену – медленно, едва касаясь губами веснушек на ее щеках. В маленькой каюте пахло мускусом, холщовые простыни на койке были сбиты. Мирьям, потянувшись, хихикнула: «Интересно, мы до конца жизни будем так – на рыбалку ездить?»

– Или за ягодами ходить, – он тоже улыбнулся, чувствуя под пальцами ее влажный, нескончаемый жар, слыша ее стон, усаживая ее на себя.

– Дети вырастут, – Стивен раздвинул ей ноги, – женятся, выйдут замуж, останемся мы с тобой одни…, Школа твоя, пациентки, но это не в счет. Тогда и дома можно будет покричать, вот увидишь. Я люблю тебя, – Мирьям опустила голову на его плечо, и, плача, смеясь, шепнула: «Я тоже!».

Бот раскачивался из стороны в сторону, и он, прижав ее своим телом к узкой койке, не выпуская из сильных рук, подумал: «Господи, как мне тебя благодарить? Таких слов и не знаешь».

Отдышавшись, устроившись на нем, Мирьям весело сказала: «Рыбы все-таки надо будет наловить».

Стивен шлепнул ее и лениво улыбнулся: «Один раз сеть забросим, по пути домой – три бочонка вытащим, обещаю». Он помолчал: «Я, наверное, сегодня на ночную рыбалку отправлюсь. Они уже должны быть рядом, по моим расчетам».

Мирьям потерлась щекой о его короткую, ухоженную каштановую бороду. «Ты только осторожней, – тихо попросила она. «Озеро спокойное, но все равно – мало ли. Элайджу возьмешь?»

– Конечно, – ответил муж. «Пусть привыкает. Потом ему этим заниматься».

– Очень надеюсь, что недолго, – пробормотала Мирьям: «Если будет кто-то с ранами, или вообще – помощь понадобится, ты меня разбуди. Девочки за Деборой присмотрят».

– Конечно, – Стивен укрыл ее простым, грубой шерсти, одеялом. Зевнув, поцеловав жену куда-то в шею, он уткнулся лицом в растрепанные косы. «Посплю, – сказал капитан, – а то ночью не удастся».

Мирьям лежала на нем, слушая его ровное, спокойное дыхание. Умостившись под большой, ласковой рукой, она и сама не заметила, как задремала.

Где-то вдалеке, в кромешной тьме, лаяли собаки, теплая ночь пахла соснами, еле заметный ветер с озера шевелил листья на деревьях.

– Тут деревня, – испуганно сказал кто-то, вглядываясь в редкие огоньки на берегу. За ними простиралось черное, нескончаемое пространство воды. «Брат Фримен, нам туда нельзя».

– Мы туда и не собираемся, – пробормотал Нат, ведя за собой маленький отряд негров. «Из Южной Каролины в Виргинию, – вспомнил мужчина карту, – а потом уже сюда. Слава Богу, пришли».

– Тут станция, – улыбнулся он. «Последняя станция на нашем пути. А там, – он указал рукой на север, – там земля обетованная, братья. Там свобода».

– Свобода, – раздался слабый, женский голос. Нат озабоченно посмотрел на негритянку: «Как вы, сестра Сэмуэль? Дойдете?»

– Схватки редкие еще, – ответила женщина. «Не волнуйтесь, брат Фримен, я потерплю, кричать не буду. Жалко, – она положила ладони на свой большой живот, – что отец его не дожил. И все равно, – миссис Сэмуэль вздохнула, – на земле рабов дитя родится».

Нат всмотрелся в поросший лесом холм и увидел, как в отдалении мигает какой-то свет.

– Ждет капитан Кроу, – улыбнулся он. «Правильно, я же записку ему из Виргинии послал. Задержались мы, конечно, двоих по дороге потеряли, а все эта лихорадка. Зато восемь человек я в этот раз вывел. Никогда еще так много не удавалось».

– Это Пенсильвания, – заметил он, – свободный штат, сестра Сэмуэль. Так что дитя, если здесь на свет появится, – тоже свободным будет. Вы, конечно, могли бы и тут остаться…, – предложил Нат. Кто-то из негров буркнул: «Чем дальше от этой страны, тем лучше. Вы же сами говорили, брат Фримен – там, в земле обетованной, целые негритянские деревни, а здесь все равно, искоса смотрят, хоть мы и на севере».

– Родится там, – упрямо сказала миссис Сэмуэль. Они, поднимаясь на холм, услышали чьи-то легкие шаги, что торопились им навстречу.

Высокий, крепкий, кудрявый мальчик вынырнул из темноты. Блеснув зубами, он протянул руку Нату: «Здравствуйте, дядя Натаниэль. Папа уже волноваться начал – где вы? Он меня послал сказать, чтобы вы сразу на причал шли – он сейчас бот готовит. Я Элайджа, – мальчик зажег огарок свечи и улыбнулся неграм. «Добро пожаловать на станцию, братья. Моя сестра сейчас принесет вам что-нибудь перекусить, и будем отплывать».

Нат наклонился и что-то сказал ему на ухо.

– Ага, – кивнул Элайджа. Мальчик быстро побежал наверх, к большому, трехэтажному, дому под черепичной крышей. «Мы, – Нат подал руку миссис Сэмуэль, – сейчас спокойно спустимся к озеру, братья и сестры».

Элайджа осторожно открыл заднюю дверь и увидел, как Мэри, наклонившись над холщовыми мешками, складывает туда провизию. «Они на причале уже, – сказал Элайджа, скидывая башмаки, беря свечу. «Дядя Нат попросил меня маму разбудить, – там у одной сестры ребеночек скоро родится».

Мэри присела на табурет, и, надев туфли, взяла мешок: «Тогда надо быстрее, я побегу». Она выскользнула во двор. Элайджа прошел через большую, убранную шкурами и ткаными, индейскими коврами гостиную, – в открытых шкафах блестели серебряные подсвечники. Он вспомнил зимнюю, бескрайнюю ночь, свист ветра за ставнями, и ласковый голос мамы. Она зажигала свечи. Целуя детей, подмигнув им, Мирьям раздавала мешочки с подарками. «И так все восемь вечеров, – улыбнулся Элайджа. «Хороший праздник – Ханука. Хаим с Натаном говорили, у них тоже так – каждый день подарки. Скоро и увижусь с ними».

Горовицы приезжали каждое лето. Мальчики ходили на боте, ночевали на островах, плавали, ныряли, ловили рыбу, Хаим и Натан рассказывали ему о своей школе. С Элайджей занималась мать – здесь, в деревне, она устроила классы, и преподавала там вместе с Мэри. Отец учил его математике и навигации, а с апреля по октябрь, пока озеро было судоходно, Элайджа плавал вместе с ним. Потом ни провожали Горовицей до реки Буффало, на восток, где их уже ждали отец с матерью. Элайджа, стоя на палубе бота, глядя на то, как уходят вниз по течению лодки – долго махал им рукой.

– В этот раз все приедут, – подумал он зачарованно, тихо поднимаясь наверх, в спальни. «Дядя Меир, тетя Эстер, Хаим с Натаном, и наши кузены из Старого Света. Из Амстердама, из самого Иерусалима. До осени тут будут. Дядя Меир теперь в палате представителей, депутат от Нью-Йорка. Жалко, что дядя Дэниел не сможет погостить у нас. Он все лето будет на реке Потомак, там место для новой столицы выбирают. В сентябре с ним увидимся, мама сказала – до самого Суккота в Нью-Йорке проживем. Здорово».

Из-под двери спальни сестер пробивался свет. Элайджа поскребся: «Мораг! Сходи, маму разбуди, там, на причале ее помощь нужна. Я внизу подожду».

– Угу, – донесся до него бодрый голос. Мораг, высунувшись, сказала: «Мэри меня уже подняла, давно, как папа пришел. Я только из кладовых вернулась».

Элайжда спустился на кухню. Оглядевшись, открыв крышку берестяной шкатулки, мальчик высыпал себе в рот целую горсть леденцов из кленового сахара. «Вот, – сказал он, устроившись на табурете, – а то у Мэри их не допросишься. Это у нее от бабушки Франклин, храни Господь ее душу, – та тоже говорила, что детям сладости ни к чему, от них зубы портятся. И ничего не портятся, – он с хрустом разгрыз конфету.

Когда Мораг зашла в спальню родителей, мать уже заплетала косы. «Вы так шумите, – усмехнулась Мирьям, целуя дочь, – что я и сама поднялась. Пусть Дебора с вами поспит. Что там, рожает кто-то?»

Мораг кивнула и наклонилась над колыбелью. Она взяла сестру – тяжеленькую, сонную. Та сладко заворочалась, кудри темного каштана упали на белые, пухлые щечки. Дебора, внезапно, широко открыв ясные, синие глаза, звонко пролепетала: «Мама!»

– Уноси ее, – попросила Мирьям, вешая на плечо кожаную суму с инструментами, – иначе сейчас раскричится.

– Это Мораг, – девочка покачала дитя.

– Моаг, – картавя, пробормотала Дебора. Зевнув, уцепившись ручкой за плечо сестры, она мгновенно заснула. Мораг тихо рассмеялась. Поцеловав мать напоследок, девочка пошла к себе в комнату.

Мирьям босиком спустилась вниз, и потрепала сына по голове: «Опять леденцы ел. Принеси мои туфли, и пойдем».

– Да я, я… – Элайджа широко раскрыл глаза. Заметив усмешку на лице матери, мальчик вздохнул: «Нельзя врать».

– Ел, – он уныло повесил голову. Мирьям улыбнулась: «В следующий раз просто скажи, что тебе хочется сладкого. Хотя ночью, конечно, наедаться не стоит».

– Если работаем, – он распахнул дверь перед матерью, – то это все равно, что день, мама.

Они прошли мимо крепкого коровника, мимо птичника, где спали куры, и, миновав высокие амбары – стали спускаться по деревянной лестнице к причалу.

Мэри шла навстречу им, помахивая холщовым мешком. «Все поели, и я там кое-что из провизии в трюме оставила, – озабоченно добавила девушка, – вдруг шторм. Но вряд ли, – она посмотрела на темную гладь воды, – озеро тихое. Отправляйтесь спокойно. У этой женщины уже схватки сильные, мама».

– Все будет хорошо, – твердо ответила Мирьям. Поцеловав дочь, она помахала ей рукой – уже с причала.

И пока бот выходил на открытую воду, она видела, как Мэри, со свечой в руке, стоит на лестнице, провожая их.

Мирьям распахнула ставни в каюте: «Давайте, миссис Сэмуэль, дитя уже совсем рядом. И мы рядом, – добавила она, глядя на далекую, темную полоску канадского берега. Серая, предрассветная вода озера чуть волновалась под легким ветром.

– Как хорошо прошли, – подумала Мирьям, осматривая негритянку. «За ночь пятьдесят миль сделали. Скоро уже и на месте будем. Там уже ждут, Стивен ходил той неделей, предупреждал их. А потом возьмем Ната и все вместе поедем на восток. Он в Бостон, а мы в Нью-Йорк, – Мирьям внезапно усмехнулась. «Эстер опять будет меня уговаривать шелковые платья сшить, хотя где их тут носить? – она посмотрела на свой передник. Вымыв руки, Мирьям улыбнулась: «Сейчас немного поработаем, а вы кричите, не стесняйтесь».

– Дочка ваша…, – тяжело дыша, сказала женщина. «Мэри…, такая хорошая, добрая…, и сын тоже…, Они не похожи…»

– Мэри наша приемная, – весело сказала Мирьям. «У нее мать – наполовину негритянка была, сестра мужа моего, единокровная. Поэтому и волосы у нее такие. У нас еще дочка есть, Мораг. Мы ее на воспитание взяли, у нее мать – индианка, а отец – белый. Младшенькая девочка наша, Дебора, – два годика ей. У нас семья большая, миссис Сэмуэль. А я сама – Мирьям рассмеялась, – еврейка, и зовут меня, как в Библии сестру Моисея звали, я говорила вам».

Негритянка, согнувшись, ухватившись за руку Мирьям, заплакала: «Сказано же…, отпусти народ мой…, это же мой пятый…, миссис Кроу…, пятый ребенок…, четверых забрали…, и не видела я их больше…, тоже, как у вас…, три девочки и мальчик…»

– Значит, все быстро случится, – пообещала Мирьям, – я первого тяжело рожала, долго, а с Деборой – за три часа справилась, и в тот же день на ноги встала. Мы уже в канадских водах, дитя ваше свободным родится. И народ, – она обняла женщину, – народ ваш тоже выйдет из рабства. Как Господь нас не оставил, так и вас не оставит заботой своей.

Миссис Сэмуэль сидела на койке, держа в руках завернутую в холст девочку. Та копошилась у ее груди. Младенец, затихнув, посапывая – успокоился. Мирьям стерла слезы с лица женщины, и прислушалась: «Якорь бросают. Сейчас лодки с берега пригонят, нас там ждут».

– Мирьям назову, – сказала негритянка, целуя черные, еще влажные волосы младенца. «Ее у меня уже никто не отнимет, миссис Кроу».

– Никто, – согласилась женщина и поднялась наверх.

На востоке всходило огромное, огненное солнце. Муж сидел на борту бота, затягиваясь старой, прокуренной трубкой. Мирьям пристроилась к нему под бок. Стивен, обнимая жену, усмехнулся: «Такой переход был легкий, что я Элайджу отправил веслами поработать, на шлюпке. Он всю ночь ничего не делал. Вот, – он посмотрел на негров, что спали на палубе, – восемь человек свободны».

– Девять, – поправила его Мирьям, целуя седоватый висок. «Там у нас девочка родилась».

– Это хорошо, – внезапно, нежно улыбнулся муж. Мирьям спросила: «За семь лет…, Ты, сколько уже беглых в Канаду переправил?»

– А ты, сколько детей приняла? – лукаво спросил ее капитан Кроу. Мирьям развела руками: «Со счета сбилась, дорогой мой».

– Вот и я – так же, – Стивен выбил трубку в воду, и достал подзорную трубу: «Вот и они».

С северного берега к боту шли три лодки. Мирьям прищурилась и увидела, как сын, сидящий у руля, привстал и помахал ей рукой. Небо постепенно становилось голубым, прозрачным, над ботом закружились озерные чайки. Элайджа, размотав канат, ловко пришвартовавшись, крикнул: «Добро пожаловать в Канаду!»

Нью-Йорк

Корабль ловко маневрировал, сбавив паруса, заходя в гавань. Две женщины – повыше и пониже, стояли на корме. Джо усмехнулась, накрутив на палец темный локон, упавший на плечо из-под бархатного берета, и обняла за плечи Дину: «Совершенно не о чем беспокоиться. Иосиф – врач, кузина Эстер акушерка и кузина Мирьям тоже. Родишь тут американца, или американку».

Дина посмотрела на свой живот и покраснела: «Неудобно так. Когда из Яффо отплывали – я еще не уверена была. Мы с Аароном подумали – не оставаться же из-за этого».

– Ничего неудобного, – твердо сказала Джо и услышала голос капитана: «Милые дамы, скоро пришвартуемся. А вы, госпожа Мендес де Кардозо, – он поклонился, – если захотите, я вас с удовольствием первым помощником возьму. Отлично навигацию знаете».

– Ты даже учебник написала, – оглядывая удивленными глазами гавань, сказала Дина. «Тут кораблей еще больше, чем в Ливорно и Амстердаме!»

– Не по навигации, – Джо улыбнулась, – по математике, я же подумала – все равно детям преподаю. А потом меня в издательство взяли, я говорила тебе. Теперь чужие книги поправляю, вместо того, чтобы свои писать. И тебе очень, очень, идет это платье, – внезапно добавила она, наклонившись, поцеловав Дину в белую щеку.

– Нескромно, – почти испуганно сказала та. Джо рассмеялась: «Ты же видела, как наши дамы в синагогу ходят, да и в Париже – Марта тебя по лавкам водила».

Дина скосила глаза на прикрытое кружевами декольте и, подергав жемчужное ожерелье, вспомнила уверенный голос: «Даже и не спорьте, кузина Дина, вам этот бирюзовый шелк очень к лицу. И аметистовый тоже возьмите. Рахели, – Марта порылась в рулонах тканей, – пойдет синий, как ее глаза, а Малке – гранатовый. К ее волосам очень хорошо будет, она же темненькая, в отца».

– Нельзя красный цвет, – слабым голосом сказала Дина, прижимая к груди ворох кружев, вдыхая запах жасмина. Марта качнула бархатной шляпой: «Малке пять лет, кузина Дина. Она успеет еще в темных платьях, походить. На то и детство, чтобы радоваться».

Марта зашуршала своими юбками – темно-зелеными и велела хозяину: «Счет пришлите мне, на рю Мобийон».

– Кузина Марта, – запротестовала Дина, когда они вышли на улицу. Та только подняла маленькую, белую руку. Дина вспомнила: «Аарон мне говорил, это синий алмаз. Как сверкает». «Это подарок, кузина Дина, – мягко улыбнулась женщина: «Для нас будет большой честью, если вы его примете».

Они шли по весеннему, веселому Парижу. Дина неслышно вздохнула: «Тут совсем не так, как дома. Мужчины на меня смотрят. Это все из-за волос, они ведь видны, но ведь такая шляпа изящная. Я у Аарона спрашивала – ему тоже так больше нравится».

– А смотрят, – Марта остановилась перед лавкой и велела: «Еще сюда, купим вам мыла, эссенции ароматической…, – а смотрят они потому, кузина Дина, что вы у нас – редкая красавица, вот и все. Привыкайте, – женщина усмехнулась и позвонила в дверь.

Уже потом, когда они сидели в саду Тюильри, а девочки – Элиза, Рахели и Малка, – бегали по дорожкам, играя с Ратонеро, Марта сказала:

– Так хорошо, что вы приехали, хоть и ненадолго. Элиза у меня скучает без друзей, она же вашей Рахели ровесница. Письма мы все передадим, не волнуйтесь. Жалко, что вы нашего кузена Питера не застали. Он зимой в Лондон уехал, как после ранения своего оправился. Моше, – Марта улыбнулась, вспомнив высокого, сероглазого, рыжеволосого мальчика, – я смотрю, и Пьетро написал, и Давиду. И Ханеле тоже – дяде своему».

– А рав Судаков не написал, – напомнила себе Дина, и услышала стук в дверь.

Шел затяжной, долгий, дождь – один из последних дождей зимы. Она подняла засов и ахнула. Моше стоял на пороге. Он чихнул: «Мне надо в ешиву, тетя Дина, – он оглянулся, – я совсем ненадолго. Тетя Дина, – мальчик поморгал мокрыми ресницами, – можно вас попросить? Я письма принес, для друзей своих, и Ханеле тоже – для дяди Теодора. Вы не передадите? – Моше вытащил откуда-то из-под рубашки пакет и облегченно вздохнул: «Не промок».

– Передам, конечно, – Дина помолчала: «Твой отец, наверное, господину Горовицу письма отдаст».

Моше пробормотал что-то и дернул углом рта: «Это и так – я ночью писал, тетя Дина. Папа…». Моше махнул рукой, и, не закончив, сказав: «Спасибо большое», – пошел по узкой, каменной улочке вниз, закрываясь рукавом капоты от ливня.

– А потом Ханеле приходила, с Малкой посидеть, – вспомнила Дина, – и сказала, что отец им запретил гоям писать. Так и сказал: «гоям». Господи, вразуми ты его. Уважаемый человек, книги пишет, бедным помогает, в Европу ездит деньги собирать, а такой жестокий. Это же семья, родная кровь, брат его. Какая разница?

Марта внезапно улыбнулась: «Раз вам, кузина Дина, в театр нельзя…».

Та покраснела: «Не мне, Аарону. Там ведь женщины поют, и вообще…, – она повела в воздухе рукой.

Марта поднялась и крикнула: «Девочки, пойдемте!». «Тогда мы сегодня семейный вечер устроим, у кузины Тео. Сыграем вам на фортепиано, музыку вам можно слушать?

– Можно, – улыбаясь, кивнула Дина. Марта, присев, раскинув руки, обняла девчонок: «Вы у нас – будто цветы, мои хорошие!»

Они сидели в большой, убранной кружевами детской. Дина, глядя на то, как девочки возятся с пухлым, белокурым, голубоглазым мальчиком, положила руку на свой живот: «Может, сын будет. Я же вижу, Аарон хочет сына. Хотя так нельзя, – она вздохнула, – госпожа Судакова, бедная, который год без детей, а у нас две дочки здоровых. Кого Господь даст, того и даст».

Мишель неуверенно поднялся на ноги, и тут же плюхнулся на персидский ковер. «Десять месяцев ему, – улыбнулась Марта. «Вы бы видели, кузина Дина – он же, как родился, не дышал, синий весь был. Кузина Тео его спасла. А теперь, – она наклонилась, и мальчик быстро пополз к ней, – теперь он у нас – толстячок, да?»

Марта посадила мальчика к себе на колено, и тут дверь детской открылась. Мальчик радостно что-то залепетал, протягивая ручки. Высокий, рыжеволосый мужчина, улыбаясь, ласково взял его у Марты: «Ты пока останешься тут, мой милый, ты не дорос до прогулки на лодке. Что стоите, – повернулся он к девочкам, – кузина Констанца уже ждет. Поедем по Сене, а потом заглянем в Арсенал, посмотрим разные химические опыты, я договорился».

Мишель положил голову на плечо мужчине и тот покачал его: «Года через два и ты у нас будешь кататься, обещаю».

– Спасибо вам, кузен Теодор, – улыбнулась Дина, – что девочек развлекаете, пока мы тут. Аарон, сами знаете, сутками работает, свитки проверяет, мезузы…, Так много евреев в Париже, мы и не ожидали…

– Как только примут конституцию, – заметила Марта, – евреи тут получат полные гражданские права, как в Америке. Это дело решенное. Они уже участвовали в выборах, в Генеральные Штаты, будут служить в армии, могут владеть недвижимостью. Здешние парламентарии не отступят, пока не добьются своего.

– Говоря о парламентариях, – мрачно сказал Федор, глядя в окно, – вот один из них.

– Мы с кузиной Диной тут побудем, – успокоила его Марта, взяв заснувшего Мишеля. «Отец его пришел, – шепнула она женщине. Устроив ребенка в колыбели, откинувшись на спинку кресла, Марта сжала и без того тонкие губы.

– Мама! Мама! – очнулась Дина. Дочери дергали ее за подол платья, Ратонеро звонко лаял. Муж, незаметно взял ее за руку: «Вот и Америка».

Джо стояла, удерживая Элишеву. Девочка, нетерпеливо прыгая, вздыхала: «Скорей уже, скорей, когда же, мама!»

Иосиф усмехнулся и приподнял сына: «Видишь там, на причале, мальчиков? Должно быть трое, это кузены твои. Так что не жалуйся, что вокруг одни девочки».

– Вижу! – восторженно крикнул Давид. «Их там много, папа, и они все нам машут. Пошли, пошли, – он потянул отца за полу сюртука. Корабль мягко прижался бортом к деревянной пристани, матросы стали спускать трап. Дина, оглядывая полукруг высоких, каменных домов, вдыхая соленый ветер, выдохнула, сжав сильные пальцы мужа: «Америка».

Эстер уселась на деревянную скамью Федерал-холла. Расправив шелковые юбки, она качнула красивой головой, увенчанной широкополой шляпой: «Это последнее заседание Палаты перед летними каникулами. Осенью они в Филадельфию перебираются».

– И вы тоже? – шепнула Дина, устраиваясь рядом с ней. Эстер кивнула. Помахав рукой брату, что, вместе с женой, детьми и Аароном стоял у входа, женщина поманила его к себе. «Вот наши места, – указала она. Повернувшись к Дине, Эстер добавила: «Конечно. У нас и в Филадельфии дом есть, и в Бостоне – правительство все никак не может решить, где им обосноваться. Когда столицу построят – мы, конечно, туда переедем. Куда Меир, – темно-красные губы усмехнулись, – туда и мы, за ним. Как же иначе?»

От женщины, – невысокой, худенькой, изящной, – пахло лавандой. Дина посмотрела на отягощенные бриллиантами пальцы, на роскошные серьги в нежных мочках ушей и заметила седой волос на темном виске. «Тридцать семь ей, – вспомнила Дина, – она же говорила. На четыре года кузена Меира старше. Господи, я такого дома, как у них и не видела еще. В Париже у всех квартиры. Сара с Иосифом хорошо живут, но ведь и не сравнишь со здешними евреями».

На круглом столе орехового дерева блестело серебро, сверкал уотерфордский хрусталь. Меир принял от лакея вино: «Каждый год пять сотен бутылок заказываю, у Монтефиоре, в Ливорно. Их семья потихоньку в Лондон перебирается, но со Святой Землей продолжает торговать. Они мне писали, что одна из Мендес де Кардозо, Иосиф – за Монтефиоре замуж вышла».

– Это дочка ювелира, – Иосиф попробовал вино, и кивнул: «Отличное. Того, что в Лондоне жил, при короле Якове. Эфраим Мендес де Кардозо его звали. Мы вам родословные древа привезли, от Марты, из Парижа, так что, – он поднял бокал, – надо выпить за нашу семью».

Мирьям наклонилась к Дине: «Вам немножко можно, кузина, ничего страшного. Попробуйте, у нас, на озере Эри, такого нет. У нас вообще, – женщина едва заметно улыбнулась, – все просто. Мы же в деревне».

– Ваш муж не пьет, кузина Мирьям, – удивилась Дина.

– Он квакер, – Мирьям полюбовалась игрой света в рубиновом вине, – им нельзя.

– Муж у нее не еврей, – подумала Дина, исподтишка разглядывая высокого, очень красивого мужчину в скромном, простого покроя сюртуке.

– И дети тоже – две дочери приемных, старшая уже взрослая совсем, шестнадцать лет, – она посмотрела в сторону смуглой девушки в платье темно-синего шелка. Та тряхнула мелкими кудряшками и горячо сказала:

– Дядя Меир, после обеда мы с папой покажем вам карты. Я вас уверяю – канал до реки Гудзон преобразит штат Нью-Йорк, разовьет торговлю. Мы сможем построить настоящий порт на реке Буффало…Вы же теперь депутат, – лукаво добавила Мэри, – вы должны заботиться о процветании ваших избирателей.