Текст книги "Вельяминовы - Дорога на восток. Книга 2 (СИ)"
Автор книги: Нелли Шульман
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 95 страниц) [доступный отрывок для чтения: 34 страниц]
Дина высунула из окна белокурую, в холщовом платке голову:
– Еще не скоро. Я миссис Онатарио отдохнуть отправила, вместе с Мирьям – они же всю ночь в деревне роды принимали. И Дебора спит. А Эстер со мной, рассказывает мне, как ее на аукционе продавали, – из-за спины Дины раздался смех и женский голос сказал: «Никогда еще в Чарльстоне такой цены не было».
– Я тогда скажу Аарону, что все хорошо, – Джо улыбнулась, и вернулась на причал. Девчонки уже бегали по палубе, капитан Кроу показывал мальчикам, как вязать узлы, на белом песке берега горел костер.
– Вот вы, – сказал Иосиф, переворачивая насаженную на палочку рыбу, – сети идете забрасывать, а рав Горовиц, – он подтолкнул Аарона в плечо, – тряхнул стариной, опустил в озеро удочку на рассвете, и нам теперь есть, чем позавтракать.
– Вы же завтракали! – возмутилась Джо. «Яйца, хлеб кукурузный, каша с маслом, кофе…»
– Это второй завтрак, – Меир, что сидел, прислонившись к бревну, блаженно закрыв глаза, потянулся: «Мы уже успели проголодаться»
– Там все в порядке, – Джо кивнула на дом. Муж незаметно задержал ее руку в своей ладони. Женщина, чуть вздрогнув, погладила его пальцы. «Прокачу Иосифа сегодня на боте, – смешливо решила Джо, вставая к штурвалу. «Вечером выйдем в озеро, бросим якорь где-нибудь у островов…»
Она подтолкнула Мэри, что стояла, засунув руки в карманы куртки: «Отец тебя отлично научил морскому делу. Хоть сейчас матросом можешь наниматься».
– Может, так и будет, – шутливо ответила девушка, крикнув: «Мораг! Расскажи нашим гостям об островах, пока мы туда идем!»
Аарон посмотрел на накренившийся бот, на детей, что прыгали по палубе. Он вздохнул, разделывая рыбу: «Так ты, Меир, считаешь, что нам надо тут остаться?»
Кузен пожал плечами:
– Дорогой мой, ты здесь за год столько заработаешь, сколько в Иерусалиме – за всю жизнь не увидишь. И потом, – добавил Меир, – не забывай, общины тут оплачивают дом для раввина. Хочешь – на восточном побережье оставайся, хочешь – езжай дальше, на запад все тянутся, – он взглянул на бесконечный, сверкающий простор озера: «Там, на западе – будущее этой страны, я уверен. Кинтейлу золото как раз оттуда привозили. А потом, – он бросил камешек в воду, – доберемся до Тихого океана, построим там города…»
– Не в деньгах же дело – неохотно пробормотал Аарон и взглянул на Иосифа. Тот хмыкнул: «Один ты такое решать не можешь. Поговори с Диной, осенью, как в Нью-Йорк вернемся. А то сейчас дитя родится…., – он осекся и посмотрел в сторону деревянной лестницы.
Эстер стояла наверху, крича что-то, улыбаясь. Аарон прислушался, и рассмеявшись: «Вот и родилось, – он быстро поднялся к дому.
Миссис Онатарио и Мирьям хлопотали у очага. «Красавица, – радостно сказала Мирьям. «Дина молодец, отлично справилась. Иди, иди к ним, – велела она, – мы сейчас воды нагреем, искупаем вашу доченьку».
Легкий ветер с озера шевелил холщовые занавески спальни. Дина сидела, опираясь на подушки, любуясь новорожденной. Дверь скрипнула, и женщина вскинула голубые глаза: «Аарон…, ты не рад, наверное…»
– Что ты, – он стоял, не в силах перешагнуть порог. «Какая она красивая, – подумал Аарон. «Я вас люблю, – он присел на постель и осторожно коснулся нежной щечки девочки. «Беленькая, – улыбнулся Аарон. «В тебя, мое счастье, Динале…»
– Глаза темные, – шепнула жена. «Как у тебя, милый мой. Батшева, – она покачала дочь. Та почмокала. Аарон, наклонившись, едва дыша, поцеловал младенца. Ребенок открыл глаза – большие, в длинных ресницах и требовательно заплакал.
– Корми, – Аарон все смотрел на них: «Батшева, да. Мы ее будем звать Американка, – ласково добавил мужчина и повторил: «Американка».
Джо лежала на песке, устроившись головой на плече мужа. Он пошевелился и натянул на них куртку. Горел костер, в озере лениво плескала рыба, над их головами играл, переливался Млечный Путь.
– Девочка, – усмехнулся Иосиф. «Дети целый день, как с прогулки вернулись, только об этом и говорили. Здоровенькая, крепкая. Я за ней присмотрю, раз мы на целый год в Нью-Йорке остаемся. Меир нам дом свой отдает, на это время».
Джо приподнялась на локте, и, целуя его, велела: «А ну скажи! Я же вижу, – ты уже которую неделю ходишь, и глаза от меня прячешь. Не дело, Иосиф, – она потерлась холодным носом о его щеку.
Муж обнял ее, и вздохнул: «Скажу, вот только тебе это не понравится, конечно…»
Джо тихо слушала. Потом, прижавшись к нему, женщина усмехнулась: «Знаешь, когда я в тебя влюбилась?»
– На «Молнии», у Черного Этьена, – удивленно ответил Иосиф. «Тогда же, когда и я в тебя».
– Когда ты его лечил, – задумчиво проговорила Джо. Она присела и собрала на затылке темные волосы: «Ты тогда сказал, что это – твой долг. Именно так, – Джо помолчала. Наклонившись, взяв его лицо в ладони, она шепнула: «Так и будет, Иосиф. Ты делай то, что должно, а мы подождем тебя».
– Это я буду ждать, – выдохнул Иосиф, обнимая ее, переворачивая на спину, целуя маленькую, едва заметную грудь. «Буду ждать, когда увижу тебя, Черная Джо. До конца дней моих».
– Да! – крикнула она, приподнявшись, привлекая его к себе, вцепившись сильными руками в его плечи. Птицы на вершинах сосен встрепенулись. Встав на крыло, они закружились над тихой бухтой, над лунной дорожкой на воде, над легкими волнами, с шуршанием набегавшими на берег.
Эпилог
Нью-Йорк, осень 1790 года
Деревья в саду, – золотые, рыжие, – опускали свои ветви на крышу шалаша. «Вот и все, – сказал капитан Кроу, спускаясь по приставной лестнице. «Теперь стены хорошие, крепкие. Восемь дней простоят».
– Дядя Аарон, – умоляюще сказал Элайджа, – можно мы с Давидом тут переночуем? Я на озере ночую – а ведь у нас холоднее. Это ведь заповедь, – прибавил мальчик. «Хаим с Натаном тоже – в Филадельфии будут в шалаше спать».
Аарон, что сидел на скамейке, ловко вырезая деревянную погремушку, улыбнулся: «Если мамы вам одеял дадут…»
– Дадут, – горячо ответил Давид, и шепнул Элайдже: «Ты мне про озера расскажешь, а я тебе – о Карибском море, и о джунглях. Папа дядю Аарона как раз в джунглях встретил. Потом моего папу сжечь хотели, на костре, а мама и дядя Аарон, и другие пираты его спасли».
Аарон собрал игрушку. Стивен, присев рядом с ним, закурив, улыбнулся: «Батшева ваша порадуется. Она у вас веселая, смеется все время».
– Славная доченька, – ласково согласился Аарон. «Вот, как раз год ей исполнится, и отправимся обратно. Я в это время буду раву Гершому помогать, преподавать…»
Он замолчал и вспомнил глаза жены. Дина стояла у зеркала, растерянно вертя в руках бриллиантовые серьги. «Аарон, – жалобно сказала она, – но ведь дорого…, Может, не надо было…»
– Как это не надо? – он посмотрел на ее волосы: «На озере тоже – едва косынкой прикрывала. А тут шляпы, береты…, Как красиво все-таки».
Он приподнял мягкую прядь и провел губами по белеющей из-под кружев шее. «Новый Год же послезавтра, – ласково заметил он. «Тебя радовать надо, любовь моя, мудрецы так заповедовали. Тем более, – он взглянул на Батшеву, что спала в колыбели, – доченька у нас родилась. Ты же не сможешь пойти в синагогу, – он вздохнул, – с маленькой, но ничего, Мирьям и Сара за девочками присмотрят, не волнуйся».
– Радовать, – лукаво отозвалась Дина, вдевая в уши серьги, – можно по-разному, рав Горовиц. Рахели и Малка на прогулке, так что…, – она вздохнула: «Только все равно – тихо надо, а то Батшева…»
– Не проснется, – уверил Дину муж. От нее пахло молоком, свежестью, шелковое, светлое платье чуть слышно шуршало, и Аарон, целуя ее, подумал: «Мы и, правда – могли бы тут остаться. Свой дом, обеспеченная жизнь, Дине не надо будет работать, девочки выйдут замуж в хорошие семьи…, Надо поговорить с ней».
Но потом он вспомнил огненный закат над холмами Иерусалима, и сердце кольнуло мгновенной, острой тоской. «Почему так? – спросил себя Аарон, обнимая жену. «Это как без Дины – не вижу ее, и душа болит, места себе не находит. Так и со Святой Землей, с Иерусалимом. Чувствую, что должен быть там, не знаю, почему – но должен. Без него мне не жить».
Дина, поцеловав его темные глаза, прижав его к себе, едва слышно сказала: «Люблю тебя!»
Аарон обернулся – девчонки стояли на каменных ступенях, удерживая маленькую Дебору.
– К Давиду! – капризно сказала девочка. «К мальчикам хочу!»
Капитан Кроу, рассмеявшись, потушил окурок. Присев, он раскрыл объятья: «Я тоже мальчик, моя хорошая! Пойдешь к папе?»
Дебора бойко сбежала на усыпанную мраморной крошкой дорожку. Девочки устроились у журчащего фонтана, на еще зеленой, усыпанной осенними листьями, лужайке.
– Какой дом хороший у Меира, – подумал Аарон, выдыхая дым, смотря на дочерей и Элишеву. Они о чем-то разговаривали – тихо, серьезно. «Три этажа, – он взглянул на чистые, в мелких переплетах, окна, – и комнаты какие большие. Мирьям со Стивеном после Суккота домой поедут, на озеро, а мы тут до лета останемся. И от денег они с Эстер отказались. Мы же предлагали платить за особняк. Сказали, что даже слышать ничего такого не хотят. На Песах сюда приедут, устроим семейный седер…, Иосиф будет в кабинете Эстер больных принимать, я в синагоге поработаю, так год и проведем».
– Дядя Аарон, – раздался рядом серьезный голосок Элишевы. Она присела на скамейку. Девочка, поерзав, робко попросила: «Дядя Аарон, расскажите мне об Иерусалиме, пожалуйста. Моше, друг Давида, письмо ему прислал, как они учатся. Так интересно! – вздохнула девочка. Помолчав, она подняла светло-голубые, прозрачные глаза: «Рахели и Малка меня приглашали к вам приехать, в гости, как вырасту. Можно?»
– Конечно, можно, – улыбнулся Аарон: «Когда подъезжаешь к Иерусалиму, на мулах, надо подняться на холм. Город наш тоже – стоит на холмах…»
Он рассказывал и смотрел на сад – дети украшали сукку гирляндами из золотых листьев. Капитан Кроу, держа на руках Дебору, показывал ей что-то в кронах деревьев, дул нежный, едва заметный ветер с моря. Весь Нью-Йорк был погружен в сладкое, вечернее спокойствие, залитое светом заходящего солнца.
Дина оглядела очаги на кухне: «Ты на стол накрывай. Детей опять отсаживать придется, двое уехали, и все равно – много их».
– Эстер же тебе предлагала – слуг нанять, – заметила Мирьям, помешивая рыбный суп. Дина нежно покраснела: «Не привыкла я к такому, дома сама все делаю, да и ты тоже, даже кур режешь».
– А кому их еще резать, – заметила Мирьям. «Элайджа, правда, теперь – тоже умеет». Она прислушалась: «Звонят. Должно быть, Джо с Мэри и Мораг из библиотеки вернулась, почитаем вволю. И ты читай, – велела она Дине, – английский у тебя хороший, справишься».
– Буду, – кивнула Дина. Выйдя в холл, женщина распахнула тяжелую дверь. Его волосы – русые, чуть вьющиеся, золотились в лучах заката. Он был высокий, выше ее на две головы, широкоплечий, в старой, потрепанной холщовой куртке и льняной, заношенной рубашке.
Зеленовато-голубые глаза весело взглянули на нее. «Прямо с реки Потомак, – улыбнулся мужчина, – надеюсь, что я успел к обеду. Дэниел Вулф, – он протянул крепкую руку. От него пахло лесом и смолой. Дина, коснувшись его ладони, забыв обо всех запретах, почувствовала под пальцами следы от заноз.
– Лес валили, – усмехнулся он. «Вы, должно быть, госпожа Горовиц. Мне Меир говорил, зимой еще, что вы сюда собираетесь. Рад встрече».
– Я тоже, мистер Вулф, – только и смогла вымолвить Дина.
Гребень медленно скользил по длинным, падавшим ниже пояса волосам. Мораг, что сидела на кушетке, поджав ноги, вдруг хихикнула: «Ты за обедом на дядю Дэниела смотрела, я видела».
– Смотрела потому, что он говорил, просто из вежливости – Мэри стала заплетать косы сестре. Мораг помолчала: «Дядя Дэниел раньше был влюблен в нашу маму. Я слышала, как бабушка Франклин и бабушка Онатарио разговаривали об этом, еще, когда бабушка Франклин жива была».
Мэри вспомнила надгробье серого гранита, с простым крестом. «Темперанс Франклин. Много было жен добродетельных, но ты превзошла всех их». Она вздохнула: «То дело давнее, а дядя Дэниел, – девушка почувствовала, что краснеет, – он просто много знает, много путешествовал – с ним интересно, вот и все».
– Ну-ну, – только и сказала Мораг. Мэри отозвалась, с внезапной злостью в голосе: «Все равно я тут, а Америке, не смогу выйти замуж. По мне сразу видно, – она коснулась своих мелких кудряшек, – какая у меня кровь. Я не белая».
Мораг посмотрела в блестящие, зеленые глаза. Поднявшись, обняв сестру, она твердо проговорила: «Ничего не видно, не придумывай. И вообще, – девочка рассмеялась, – а мне что делать? У меня половина индейской крови. Интересно, – она застыла, глядя на ночное, усеянное звездами небо за окном, – а что с Меневой случилось? Он все-таки мой брат…»
Мэри погладила сестру по голове: «Мы его никогда больше не увидим, думаю».
– Я его и не помню почти, – Мораг помрачнела. «И отца не помню. А ты…, – она осеклась и стерла слезу со смуглой щеки: «Прости, пожалуйста».
– Кого бы я хотела увидеть, – весело сказала Мэри, забираясь в постель, – так это Джона. Помнишь, мама о нем рассказывала? Мы с ним дружили, с ним весело было. Давай спать, – она задула свечу. Мораг, свернувшись в клубочек рядом с ней, сразу задремала.
Мэри лежала, закинув руки за голову, слыша его уверенный, спокойный голос: «Вот тут, – бумага зашуршала, – будет город. Мы там как следует, все промерили. Месье л’Анфан уже начал планировать дороги, улицы…Я еще напишу в Лондон, кузине Изабелле. Думаю, она с удовольствием примет участие в такой работе, она отличный архитектор, – Дэниел усмехнулся: «Она уже целый город построила, Эс-Сувейру».
Взрослые заговорили о Марокко, о том, какие здания будут строиться в новом городе. Мэри исподтишка посмотрела на Дэниела – заходя в столовую, он усмешливо сказал: «Надеюсь, вы меня простите за такой скромный наряд. Я не успел заехать в Филадельфию, остановился тут, на постоялом дворе».
– Ему идет, – подумала Мэри, рассматривая загорелую, крепкую шею, приоткрытую воротником льняной рубашки.
– Разумеется, – Дэниел отпил вина, – я уже выбрал участок и для своего дома, и для особняка Горовицей – будем соседями. Бостонский дом я Тедди отдам, как он в Америку приедет. А вы еще не были в Англии? – внезапно спросил он. Мэри, вздрогнув, ответила: «Нет»
– Как Мораг подрастет, – рассмеялся капитан Кроу, – мы их отправим в Лондон, и в Париж – с родственниками повидаться.
Мэри перевернулась на бок: «Брось, он взрослый мужчина, правая рука министра иностранных дел, зачем ты ему нужна…». Девушка поворочалась и, взбив подушки, закрыла глаза.
В саду было тихо. Дина, присев на каменные ступени, покачала Батшеву: «Видишь, все в синагогу ушли, первый день праздника. Одни мы с тобой остались». Полуденное, осеннее солнце золотило листья деревьев. Батшева, проснувшись, позевала и попросила грудь. Дина кормила ее, глядя на сукку: «Мальчишки все-таки там ночевали. Мирьям сказала – даже не замерзли. Тепло еще, ничего страшного».
Она отнесла спящую дочь наверх. Спустившись на кухню, Дина хмыкнула: «Как вернутся все – надо будет обед подавать. Дети помогут еду носить, ничего страшного».
Дина налила в стакан воды. Пройдя по дорожке, присев на деревянную скамью в суке, она немного отпила, пробормотав благословение.
– Что, даже воды нельзя в доме выпить? – услышала она знакомый голос. Дэниел поклонился и прошел внутрь: «Вы позволите, кузина Дина?»
– Конечно, кузен Дэниел, – она покраснела. Мужчина устроился рядом. Дина лукаво добавила: «Пить, и есть надо только в сукке. И ночевать тоже, но только мужчинам, разумеется».
– Значит, вы одна спите сейчас? – его зеленовато-голубые глаза все смотрели на нее – пристально. Дина зарделась и буркнула: «Тут холодно, кузен Дэниел, разрешается в доме оставаться».
– Это нескромно, – беспомощно подумала Дина. «Тут сад, конечно, но он ведь закрытый…, И Батшева наверху спит…, Он родственник, только очень дальний. И не еврей. Господи, надо встать и уйти!»
Однако она все сидела на скамейке, краснея. Дэниел полюбовался белокурой прядью, спускавшейся из-под завязанного по-домашнему платка синего шелка: «Я ей нравлюсь, сразу видно. Кузина Дина, – он усмехнулся: «Я, к сожалению, должен возвращаться в Филадельфию, по делам. Раз вы тут до следующего лета, а, может быть, и дальше, – мне Меир говорил, – я вас навещу, кузина Дина. Вы будете мне рады?»
Дина почувствовала его горячую, крепкую ладонь, рядом со своей рукой. Женщина ощутила прикосновение его пальцев. Сглотнув, она ответила: «Да».
– Я так и знал, – шепнул Дэниел и рассмеялся про себя:
– Вот и отлично. Красивая, молодая любовница, и сама же не заинтересована в огласке. Пойди еще найди такую женщину. Эстер постарела сильно, седина уже в голове, да и не след соблазнять жену коллеги. Меир хоть и депутат пока, но потом вернется в правительство. А Мирьям, кроме своего квакера-трезвенника, никого другого не видит. Да и подурнела она в деревне, раньше у нее столько веснушек не было. А эта…, – он наклонился и прижался губами к шее Дины, – эта…Она бы мне прямо тут отдалась, но не надо, опасно.
– Кузен Дэниел, – услышал он растерянный голос. «Кузен Дэниел, я прошу вас, не надо, это грех…»
– Я ведь совсем один, кузина Дина, – едва слышно, горько, сказал Дэниел. «Живу на постоялых дворах, у друзей…, Никто меня не ждет, никому я не нужен,…Пожалуйста, не будьте такой жестокой, я прошу вас…, Один поцелуй, всего только один…, Я, – он помолчал, – я буду вспоминать его, всю жизнь…»
Мужчина опустился на колени. Дина почувствовала мимолетное, нежное, прикосновение его губ. Она заставила себя отстраниться, слыша, как стучит ее сердце, – беспорядочно, глухо.
– Спасибо, – Дэниел помолчал, – Дина. Спасибо вам. Мы с вами еще увидимся, обещаю.
Он поднялся и, коротко поклонившись, вышел. Дина откинулась на спинку скамейки, глядя на свои дрожащие пальцы. Только плач Батшевы погнал ее в дом, в спальное крыло. Она дала дочери грудь и долго сидела на кровати, ласково укачивая ее: «Нет, нет, я не смогу, не смогу…»
Дина сняла бриллиантовые серьги. Положив их на серебряный поднос, встряхнув непокрытыми волосами, она улыбнулась: «Тебя так все хвалили за обедом, Аарон, и новый староста синагоги, и его жена…, Так приятно».
Она стала заплетать косы. Муж, что уже полулежал в постели, читая что-то, попросил: «Иди сюда, милая».
Дина присела рядом. Аарон, замявшись, взял ее маленькую руку: «Предлагают тут мне остаться, Динале. В новый город поехать, мы сегодня с равом Гершомом говорили об этом…, Понимаешь, все хорошо, и дом у нас будет, большой, и девочки будут учиться…, Но я буду тосковать по Иерусалиму, я знаю, – он тяжело вздохнул. Дина приникла головой к его плечу:
– Я не устою. Если мы будем жить там, в столице, – я не устою. Он будет рядом, мы будем видеться…Господи, прости меня, я согрешила, я знаю, нельзя было позволять ему то, что я позволила….
Она поцеловала мужа в щеку: «Тебе же лучше в Святой Земле, Аарон. А мне и девочкам – хорошо там, где хорошо тебе. Так что следующим летом вернемся, как и решили».
Батшева заворочалась в колыбели. Дина, поднявшись, взяв дочь – повернулась к мужу. Он смотрел на нее – темными, красивыми глазами: «Иди сюда, с маленькой». Аарон отложил книгу и устроил их в своих руках. Он смотрел на то, как кормит жена, обнимая ее, шепча на ухо что-то нежное. Дина, закрыв глаза, сказала себе: «Обещаю, больше никогда не оступлюсь».
– Я люблю вас, – Аарон полюбовался спокойным личиком Батшевы и запел: «Durme, durme, mi alma donzella, durme, durme, sin ansia y dolor».
– Без горя и несчастий, – Дина помолчала и повторила: «Без горя и несчастий. Я уверена, Аарон, так и будет».
Пролог
Варенн, Франция, июнь 1791 года
Роскошная карета, запряженная четверкой гнедых, медленно ехала по накатанной, широкой дороге. Вокруг зеленели поля, вдалеке, над лесом, кружились какие-то птицы. Кучер – маленького роста, плотный, коротко остриженный, приоткрыл окошечко: «Там застава, ваша светлость».
– Спасибо, Робер, – одними губами отозвался Джон. Он потер ноющий висок, и, поправив свой шелковый галстук, поиграл перстнями на пальцах:
– Ничего страшного, до Монмеди всего двадцать пять миль. Это, наверняка, последняя проверка документов перед границей. К вечеру будем уже во Фландрии, там ждет мой сын. Ваш брат, – герцог поклонился невысокой, белокурой женщине с усталым лицом, в простом платье служанки, – ваш брат, император Леопольд, ваше величество, – согласен отправить австрийские войска против армии бунтовщиков.
– Долой дворян! – раздался чей-то залихватский голос с дороги. В золоченую дверцу ударился комок грязи. Робер щелкнул кнутом, карета покатилась быстрее. Женщина, посмотрев припухшими, голубыми глазами вслед отряду солдат, что шел к Парижу – перекрестилась.
– Луи, ты слышал? – тихо сказала она мужу, что сидел, прижавшись виском к шелковой обивке кареты. Он был в ливрее лакея, с коротко постриженными белокурыми волосами. «У него же седина, – поняла Мария-Антуанетта. «Господи, бедный мой, ему и сорока нет. Как постарел за это время, что нас в Тюильри держали. Только бы с детьми все хорошо было. Ничего, сейчас выедем из Франции, и все образуется».
– Луи, – она потормошила мужа, – мой брат согласен помочь нашей борьбе, это очень хорошие новости!
– Да, – безразлично ответил король и закрыл голубые глаза.
– Второй год он такой, – зло подумал Джон, доставая кожаную папку с бумагами. «Как из Версаля их в Париж привезли – либо молчит, либо вздыхает: «Делайте, как знаете». И по ночам плачет, королева Марте говорила, что укачивает его, как ребенка. Будем надеяться, за границей это у него пройдет, иначе вести соединенные силы Европы на Францию придется мне. Или Марте, – Джон усмехнулся. Герцог шепнул жене, что, сидя рядом, углубилась в маленький, испещренный математическими символами, блокнот: «Убирай это, еще, не приведи Господь, карету обыскивать будут».
– Это не то, что ты думаешь, – Марта подняла зеленые глаза: «Это просто мои заметки, с последнего занятия у Лагранжа».
Она все-таки сунула блокнот в бархатный мешочек: «Посмотрю, как там дети».
Они с Теодором медленно шли по набережной Августинок. Марта взглянула на темную громаду дворца Тюильри. Поежившись, она запахнула бархатную накидку, – весна была сырой, деревья в парке были окружены лужами. Через мост, печатая шаг, шел отряд Национальной Гвардии – в треуголках, с трехцветными кокардами.
Теодор внезапно усмехнулся:
– Грибоваль, он артиллерией занимается, пошел к Карно, этому приятелю Робеспьера, что за армию отвечает в Национальном Собрании. Я бы запретил, если бы знал, не хочу в это влезать. Сказал, что месье Корнель нам нужен, он отличный инженер, оружейник…, Карно ответил, что Франции, прежде всего, нужны французы, а не люди непонятного происхождения. Так что из Арсенала меня уволили, хорошо еще, что в Горной школе пока держат.
Марта помолчала: «Констанца приходила, говорила, что у Лавуазье они газы какие-то просили…»
– Антуан им отказал, – Теодор остановился и закурил, – объяснил, что не считает возможным подвергать опасности жизнь людей, это первое, и второе – мы не умеем вырабатывать эти газы в промышленных масштабах.
– Но ведь, – Марта повертела на пальце синий алмаз, – можно научиться…
Теодор прислонился к мокрому граниту набережной. «Можно, – согласился он. «Для этого надо поменьше кричать на площадях и больше – тратить деньги на науку. При монархии хотя бы золота не жалели на это».
– Так до сих пор монархия, – упрямо заметила Марта, накидывая на голову капюшон накидки – пошел мелкий дождь.
– Это ненадолго, – мрачно сказал Федор, раскуривая сигару. «Месье Робеспьер, уверяю тебя, спит и видит – как бы ему взобраться куда-нибудь повыше и руководить нацией. И нас, – он горько усмехнулся, – «врагов народа», как пишет в своей газетенке Марат, – выгнать за границу. Ты же сама говорила, пасынок твой в Вене только и делает, что эмигрантов привечает. Маршал де Брольи, уже, говорят, там отряды военные формирует.
– Уезжал бы ты с нами, – тоскливо попросила Марта, глядя в его голубые, окруженные мелкими морщинами глаза. «Правда, Теодор…, Констанцу не тронут, у нее английский паспорт, да и не бросит она месье Лавуазье, никогда, а вот тебя…, Посадим тебя на козлы, вместе с Робером, вторым кучером. Зачем рисковать?»
Красивое лицо замкнулось. Он коротко ответил, выбросив окурок в Сену: «Затем, что тут женщина и ребенок, которые нуждаются в моей защите. Пока я жив, я их не оставлю. И нечего об этом больше говорить».
Они распрощались у подъезда. Федор, поднимаясь наверх, расстегивая сюртук – вынул из кармана икону. «Почти незаметно, – пробормотал он, рассматривая аккуратно заделанную дыру от пули. «Я и краску такую же подобрал. Хорошо еще, что месье Максимилиан не в лик попал, с ним бы я не справился. Спасла она Питера, конечно, придержала пулю. Как это Бойер говорил – на дюйм левее, месье Кроу, и пришлось бы заказывать погребальную мессу. И так, бедняга – до зимы в постели провалялся. А месье Максимилиану Питер локоть прострелил, правый. У него рука до сих пор плохо действует. Так ему и надо, – Федор ядовито рассмеялся и позвонил.
Франсуа читал «Друг народа».
– Задницу подтирать, – коротко заметил охранник, поднимаясь, пожимая руку Федору, – и то не годится. Месье Марат на бумаге экономит, грубая она. Спит маленький, – лицо Франсуа озарилось неожиданной, нежной улыбкой.
Но Мишель не спал. Он сидел в своей маленькой, под кружевным пологом, кроватке, возясь с искусно выточенными, деревянными игрушками.
Ребенок обернулся. Уверенно поднявшись, держась за ореховые перила, Мишель весело сказал: «Папа! Мой папа!»
От мальчика пахло чем-то сонным, сладким. Оказавшись на руках у Федора, поерзав, он потребовал: «Играть!».
– Будем, – целуя белокурые, мягкие волосы, согласился Федор. «Обязательно будем, сыночек».
Дверца кареты открылась. Офицер Национальной Гвардии, – совсем молоденький, – заглянул внутрь: «Опять иностранцы. И богатые, у женщины платье, которых тут и не видели. А у него кольца с бриллиантами. И слуг с собой везут».
– Попрошу ваши документы, – вежливо сказал офицер, – сами понимаете, скоро граница.
– Пожалуйста, – Джон протянул ему бумаги. «Мы едем в Брюссель, а оттуда, через Амстердам – в Лондон. Вот мой дипломатический паспорт».
– Его светлость Джон Холланд, граф Хантингтон, герцог Экзетер, – шевеля губами, прочитал офицер. Пахло скошенной травой, где-то в небе, над каретой, запел жаворонок. «Его величество король Георг просит оказывать подателю сего всяческое содействие. Путешествует с женой, детьми и слугами. Ее светлость Марта Холланд, лакей Фредерик Лантье, горничная Мари Лантье, – офицер посмотрел на слуг: «Вы брат и сестра?»
– Муж и жена, – милое, усталое лицо женщины улыбнулось. «Уже больше десяти лет, ваше превосходительство».
– Хорошенькая, только грустная очень – вздохнул офицер. Юноша вдруг разозлился, глядя на худые, тонкие пальцы мадам Лантье. «Причесывает эту паразитку, – он искоса взглянул на холодное, надменное лицо герцогини, – стирает ей чулки…, Пора отправлять всех аристократов на эшафот, и как можно скорее, правы парижане. Короля с австриячкой – первыми туда повести».
– Что вы, мадам Лантье, – рассмеялся офицер, – я вовсе не «ваше превосходительство». Я из крестьян, такой же рабочий человек, как и вы. Я бы хотел взглянуть на ваших детей, – обратился он к герцогу, – трое же их?
– Разумеется, – Джон кивнул лакею. Тот, медленно двигаясь, открыл дверцу заднего отделения. «Тоже устал, – с сожалением подумал юноша, увидев болезненное, бледное лицо лакея. У него были припухшие, – будто он плакал, – голубые, добрые глаза.
Две девочки, сидя на персидском ковре, играли в карты, мальчик поменьше, – спал на бархатном диванчике. Белокурая, зеленоглазая девочка вскочила. Оправив шелковое платьице, она улыбнулась:
– Здравствуйте, офицер! Я леди Элизабет Холланд. Это моя старшая сестра, леди Мэри, ей тринадцать, и младший брат Чарльз, наследный герцог Экзетер, ему шесть. А мне десять, – Элизабет склонила голову набок и томно спросила: «Офицер, а можно потрогать вашу шпагу? Мэри тоже хочет, просто она стесняется».
– Трогайте, – важно разрешил юноша. Дождавшись, пока девчонки закончат ахать, он поклонился герцогу: «Можете продолжать путь».
– Мальчишка-то как спал крепко, – вспомнил юноша, глядя вслед удаляющейся карете. «Маленькие, они все такие – набегаются, а потом их и не добудишься».
– Ставьте барьеры обратно, – велел он солдатам. Присев на бревно у края дороги, покусывая какую-то травинку, юноша хмыкнул:
– Лето, какое теплое. Весна мокрая была, а после Вознесения Господня как отрезало – ни одного дождя. Пшеница в этом году удастся. Эх, – он потянулся, – может я зря с фермы ушел? Так третий сын, мне бы и не досталось ничего. Первому – земля, второй для Господа, а третий, – он повертел в руках пистолет, – третий сам в люди пробивается. В Париже, в этой газете «Друг народа», пишут, что всех кюре повесить надо и церкви разорить.
Юноша взглянул на шпиль собора, что возвышался в жаркой, полуденной дымке над далекими крышами Варенна. «Альбер там служит, – подумал он. «Это как же – мне брата своего повесить? Никогда такого не будет. И церкви трогать незачем, так испокон веку было – кюре за нас молятся, а мы работаем. Ерунда, – решительно заключил он. Поднявшись, юноша сказал солдатам, что играли в карты у обочины: «Пора и перекусить».
В карете было тих. Королева, чуть слышно выдохнула: «Марта, а не опасно оно – это снадобье?»
– Я совсем немножко ему дала, ваше величество, вы же видели – ласково отозвалась женщина. «До границы проспит, и все. Вы же сами говорили – его высочеству дофину шесть лет. Все же маленький ребенок, вдруг что-то не то скажет».
– Заедем в Варенн, – Джон откинулся на спинку сиденья, – купим там провизию. В Монмеди встретимся с мадам де Круа и вашей сестрой, ваше величество. Хорошо, что мы едем раздельно – так безопаснее.
Людовик молчал, безучастно глядя в окно, за которым были бескрайние, цветущие луга. «Такое лето хорошее, – вдруг сказал он. «Урожай богатый будет».
– Урожай, – Джон сцепил, зубы. Мужчина опять потер ноющий тупой болью висок. «Осенью война начнется, а он про урожай. Господи, вывезти бы их, и сдать на руки императору Леопольду. Пусть потом что хотят, то и делают».
– Твоей сестре, Луи, надо было еще в феврале уехать, – с отголоском давнего недовольства сказала королева, – вместе с вашими тетками. Я же предлагала…, Они добрались до Рима, и сейчас в безопасности.
– Ты же знаешь Элизабет, – голубые глаза Людовика наполнились слезами, – она бы меня никогда не бросила. Король вздохнул. Сцепив пальцы, отвернувшись, он опять стал смотреть в окно.
