Текст книги "Вельяминовы - Дорога на восток. Книга 2 (СИ)"
Автор книги: Нелли Шульман
сообщить о нарушении
Текущая страница: 29 (всего у книги 95 страниц) [доступный отрывок для чтения: 34 страниц]
– Милые вы мои…, – Федор, на мгновение, приложил письмо к щеке: «Как до Вены доберемся, надо его светлость найти, если он там сейчас. А нет его – хоть как-нибудь письмо Питеру отправить. Жив этот Салават Юлаев, я и не чаял его разыскать. Пусть Майкл отца повидает, а то, как я слышал, он совсем плох».
Федор убрал письмо. Повернувшись на бок, он заснул тяжелым, мгновенным сном уставшего человека.
Когда он открыл глаза, за окном совсем потемнело. Суворов, наклонившись, тряс его за плечо.
–Здоров ты спать, Федор Петрович, – недовольно сказал он, – да еще, и храпеть вздумал. Ходил я, смотрел твой туннель, – Суворов крепко выругался, – битва при Фермопилах, наверняка, в лучшем месте была.
Федор поднялся и, плеснув в лицо водой из таза, вытерся холщовым полотенцем:
– Царь Артаксеркс тогда послал отряд Гидарна в обход, Александр Васильевич. Так же и мы сделаем. Вот только тропа там длинная, а время дорого…»
Суворов загадочно улыбнулся: «Пойдем, Феденька, гость у нас».
Невысокий, кудрявый, смуглый паренек в суконной куртке крестьянина, сидел за столом, нарезая кинжалом сыр. Очаг был разожжен. Юноша, увидев их, поднялся: «Сейчас будет горячий кофе, господин генерал. А вы… – он посмотрел на Федора.
– Полковник Воронцов-Вельяминов, – Суворов подтолкнул его к столу. «По инженерной части в армии моей».
– А, – только и сказал молодой человек. Глаза у него были зеленые, острые, пристальные. «Я Жан-Мари, – коротко добавил он, – вы, должно быть, слышали обо мне. Мне здесь, вообще-то, быть нельзя, – юноша усмехнулся, – завтра надо возвращаться за линию фронта. Так что я ненадолго, – он достал из кармана куртки блокнот. Подвинув его Федору и Суворову, Жан-Мари велел: «Смотрите».
Кофейник зашипел, юноша снял его с треноги и разлил по оловянным чашкам: «Сыр свежий, от пастухов. Ешьте».
– Эта тропа… – Федор все смотрел на искусно вычерченную карту, – французы о ней не знают, месье Жан-Мари?
– О ней даже местные и те не все знают, – юноша достал кожаный мешочек. Размяв тонкую сигару, он прикурил от свечи. «Там часто бывают обвалы, часть пути лежит через пещеру…, В общем, пастухи предпочитают ходить более длинной дорогой. Но вы ведь знакомы с пещерами, месье инженер, – паренек тонко улыбнулся.
– Конечно, – недоуменно сказал Федор. «Давайте тогда с вами там пройдем, месье Жан-Мари, пока совсем не стемнело».
Юноша глубоко затянулся. Потушив сигару, он подал руку Суворову: «Рад был увидеть великого полководца, месье генерал. Вот сведения об армии Массены, они могут вам понадобиться, – Жан-Мари передал ему конверт. «Впереди у вас, – он кивнул на север, – ледовые тропы, постарайтесь не задерживаться, зима на носу».
– Ты там осторожней, – ласково, велел Суворов и потрепал юношу по кудрявой голове. Тот отчего-то покраснел. Натянув вязаную из грубой шерсти шапку, замотав шарф, юноша взял свой альпеншток.
Федор застегнул шинель, и они вышли в сырой, осенний вечер.
Федор осторожно перевесился через влажную скалу и увидел мост. Пока они шли по тропе, дождь стал сильнее. В сумерках были заметны очертания какого-то сарая, что прилепился к склону горы, недалеко от выхода из туннеля.
– Здесь два десятка гренадеров, не больше, – раздался сзади шепот Жана-Мари. «И на том берегу, – он протянул руку, – еще пятьдесят. Они, конечно, будут стрелять…»
– Без этого не обойдутся, – сочно сказал Федор, разглядывая узкий мост и бешеную реку внизу. Шумели водопады, воздух был сырым, пахло дымом костра, он увидел отблески пламени на воде.
– В сарае греются, – понял Федор. «У Трубникова в отряде больше солдат. Перебьем тех, кто охраняет выход из туннеля, и пойдем навстречу основным силам. Французы, что на входе – сложат оружие, им некуда деваться будет. А вот если они мост подорвут…, – Федор решил не думать об этом.
– Потом разберемся, – сказал себе он, и услышал голос Жана-Мари: «Пойдемте, вернемся в ту пещеру. Покурим, и мне надо на север возвращаться».
– А как вы…, – внезапно спросил Федор и вспомнил, как ловко паренек пробирался по узкой, заваленной камнями тропе – справа была уходящая в тяжелые облака отвесная стена, слева – бесконечный обрыв, откуда-то снизу грохотала вода.
Жан-Мари усмехнулся, отползая назад. «Я здесь три года обретаюсь, месье Теодор. Через перевал Сен-Готард столько раз ходил, что уже со счета сбился».
Они добрались до входа в пещеру. Внутри было сухо, летучие мыши захлопали крыльями и Жан-Мари чиркнул кресалом: «Если вы хотите передать что-то его светлости герцогу Экзетеру, я к вашим услугам».
– Он в Вене сейчас? – спросил Федор, доставая свой табак.
Жан-Мари покачал головой.
– В Париже, нелегально, разумеется. Туда в ноябре, по сведениям, приезжает генерал Бонапарт. Судя по всему, он готовит переворот. Хочет единолично править Францией. Я тоже отсюда, – он повел рукой, – отправляюсь в Париж, так что мы с его светлостью увидимся.
– А семья? – обеспокоенно спросил Федор. «У него ведь жена, две девочки».
– Скоро три будет, – улыбнулся Жан-Мари, выпуская дым. «Или мальчик родится. Ее светлость ждет ребенка, герцог их в Англию отправил».
– Слава Богу, – Федор перекрестился, – там безопасней.
Жан-Мари почесал нос:
– Вы, наверное, получили письмо от мистера Кроу? О том, что Пьетро женился на дочери мистера Горовица, в Иерусалиме. У них все хорошо, они в Лидсе живут. А насчет вашего брата, – паренек пожал плечами, – они с женой ребенка ждали, тем летом, а как там все обернулось – неизвестно. Мистер Горовиц пока дочери не писал.
– Погодите, – требовательно остановил его Федор, – вы откуда мою семью знаете?
Юноша только усмехнулся: «Неважно. Я слушаю вас, месье Теодор».
Федор неуверенно предложил: «Можете, запишете? Это для мистера Кроу-старшего, и для сына его, Майкла».
– У меня хорошая память, – Жан-Мари прикрыл глаза. «Так безопасней, бумаги могут прочитать другие люди, даже если сведения зашифрованы».
– Значит, крепость на Балтийском море, – подумала Мэри, запоминая названия и фамилии, – вот и хорошо, пусть меня дядя Питер и Майкл до Стокгольма проводят, а сами дальше плывут.
Она вспомнила табачный дым под потолком кофейни Фрауэнхубера в Вене и веселый голос Джона:
– Проводил, усадил в карету, через две недели они будут уже в Гамбурге. Девчонки, конечно, носом хлюпали…, – он развел руками, – но, будем надеяться, весной я с ними увижусь.
– Смотри, – поддразнила его Мэри, – и третья девочка родится.
Она была в безукоризненном, темном сюртуке, с белым, шелковым галстуком, кудрявые волосы были пострижены коротко, по новой моде. Мэри, поймав взгляд Джона, улыбнулась, погладив себя по виску: «Называется – а-ля Тит».
– Третья девочка – тоже хорошо, – добродушно ответил Джон, наливая себе кофе. «Отличная здесь выпечка, – он разломил булочку с корицей и блаженно зажмурился. «Однако волосы тебе придется отращивать, к весне уже нужно будет носить платья».
– А зачем мне платья? – недоуменно спросила Мэри. «Я отсюда в Швейцарию, как ты и велел, а потом в Париж. Или изменилось что-то? – нахмурилась она.
Джон порылся за отворотом своего сюртука и протянул ей письма:
– От курьера, того, что Мадлен и девчонок в Гамбург повез. От папы, от мамы, – герцог стал смешливо загибать пальцы, – от сестрички Мораг…, Она весной приезжает, после Пасхи они с Тедди венчаются.
– Я обещала быть подружкой, – рассеянно сказала Мэри, роясь в связке.
– Вот, – она вытянула из пачки простой, надписанный резким, мужским почерком, конверт. «Так что ты должен меня отпустить, на свадьбу».
– Отпущу, – успокоил ее Джон, – зимой съездишь на новое место работы, еще так, – он указал на ее сюртук, – осмотришься там. Потом возвращайся в Лондон, носи шлейфы, катайся на лодке и уди рыбу, до конца лета.
– Шлейфы? – удивилась Мэри, быстро проглядывая ровные строки.
– Двойное венчание будет, – довольно сказал Джон, прожевав булочку. «Элиза и Жюль женятся. Он получил разрешение от кардинала Консальви, ты должна помнить прелата, – мужчина усмехнулся.
– Да что ты? – удивилась Мэри и расхохоталась, показав белые зубы: «Так вот зачем ты меня в Рим посылал, весной. Пользуешься служебным положением, – девушка подмигнула Джону и задумалась: «Они же такие молодые еще».
Герцог пожал плечами. «Жюль уже лейтенант, в лейб-гвардии его Величества, Элиза – фрейлина, ничего, – он откинулся на спинку кресла, – пусть женятся. Рано или поздно все это безумие закончится, ему вернут поместья…»
– Наполеон вряд ли это сделает, – кисло заметила Мэри. «Куда ты меня собираешься послать? – поинтересовалась она.
– Сначала прочти вот это, – герцог вытащил еще один конверт. Мэри заметила герб на печати. Она достала сложенный втрое лист. Развернув его, пробежав строки, Мэри подняла бровь. «Не знала, что такое возможно, – медленно проговорила девушка.
– По личной рекомендации, – Джон забрал у нее бумагу, – чтобы отметить твои заслуги перед короной. Гражданство и титул. Ко двору Густава Адольфа поедешь уже, как леди Мэри Кроу, вполне легально».
– Вот как, – Мэри рассмеялась. «Провинция, конечно, но меха там хороши».
– Постарайся добиться, – Джон закурил, – чтобы король сменил нейтралитет на нашу коалицию. Нам сейчас каждый штык дорог. Когда будешь в Швейцарии, разыщи там дядю Теодора. Он инженер в войсках генерала Суворова, передай ему семейные новости. Я тебе его опишу».
– И правильно описал, – подумала Мэри, искоса глядя на рыжую, влажную от дождя голову, на мощные плечи в серой шинели.
– Я все запомнил, – бодро сказала девушка. «С господином Мендесом де Кардозо тоже все хорошо. Он уже полковник, как и вы, месье Теодор. Личный врач Бонапарта, – она подала ему руку: «Рад был увидеться, месье инженер».
Федор увидел, как блестят зеленые глаза и сердито спросил: «А о пещерах вы откуда знаете?»
– Мистер ди Амальфи рассказывал, – Жан-Мари улыбался, – как вы его и Пьетро в Марокко спасли. Пойдемте, – велел он, – поздно уже, а вам еще отряд к мосту вести надо.
Они расстались на развилке троп у выхода из пещеры. Федор, проводив глазами юношу – тот карабкался вверх, по узкой, каменистой, осыпи, помогая себе альпенштоком, – ударил себя по лбу.
– Дурак я, – пробормотал он. «Марта писала мне, как его светлость и Питер в Бретань за ней ездили. Вот это кто».
Он поднял руку и перекрестил стройную спину в суконной куртке. «Будь осторожна, девочка, – тихо сказал Федор. Усмехнувшись, он покрутил головой: «Кровь Ворона, одно слово».
Федор постоял еще немного. Потом звук ее шагов пропал. Он, посмотрев на туманное небо, пошел вниз, к деревне.
Пули свистели прямо над ухом. Федор, приняв от солдата доски из разломанного сарая, велел: «Господа офицеры, снимайте шарфы, будем их связывать!»
Французские гренадеры стреляли с того берега реки – на этом их уже не осталось. Чертов мост, взорванный, висел над пропастью двумя половинами, камни обваливались вниз.
– Федор Петрович, – крикнул ему полковник Трубников, – слышите?
Из тоннеля доносились выстрелы.
– Там батальон Мансурова, – вспомнил Федор и смахнул с лица капли дождя: «Пойдемте, господа офицеры, положим эти доски, временно. Потом, как на тот берег переберемся, мост восстановим. Только ползти надо, – он посмотрел на свою испачканную, сырую шинель, и махнул рукой: «С Богом».
Сырые, скользкие камни поросли влажным мхом, тут, на самой середине, дул резкий ветер. Федор, дернув головой, стер кровь со щеки – пуля чиркнула совсем рядом: «Я инженер, мне и вставать. Лежа тут не получится».
– Федор Петрович! – князь Мещерский дернул его за полу шинели. «Опасно же».
– А что делать, – усмехнулся Федор. Осторожно поднявшись, пытаясь удержаться на камнях, он перекинул доски через провал. Федор еще успел подумать: «Главное, чтобы медленно переходили, торопиться теперь некуда». Потом он почувствовал острую боль в левой руке. Выругавшись сквозь зубы, Федор увидел темное пятно, что расплывалось по рукаву шинели.
– Ура! – раздался голос сзади. Офицеры, встав рядом с ним, шагнули на колеблющиеся бревна.
Федор выдохнул. Зажимая рану рукой, он крикнул, повернувшись к солдатам: «В атаку!»
Федор стоял, глядя на то, как батальоны проходят по крепкому, на совесть сколоченному настилу. Рука была перевязана, шинель, – так и не высохшая, – накинута на плечи.
Суворов посмотрел вниз, в грохочущую пропасть: «Реляцию напишу, Феденька».
Федор усмехнулся:
– Потом, Александр Васильевич, у нас еще бои впереди. Если на кого и писать, так на мальчишку того, Жана-Мари. Без него бы мы здесь не оказались, не захватили бы врасплох французов…
– Мальчишку, – задумчиво протянул Суворов. «Пятый десяток тебе, Федор Петрович, а мальчишку от девчонки отличить не можешь. Только бы она жива, осталась…, – генерал поднял седую голову и взглянул на скрытые влажными облаками вершины гор.
– Давай, – подтолкнул он Федора, – лошадей провели, больше никого на этом берегу нет. Пора и дальше, – Суворов вздохнул. Федор, слушая грохот водопадов, повторил: «Дальше».
Интерлюдия
Февраль 1800,
Крепость Рогервик, Балтийское море
Карета остановилась у серых, мощных стен крепости. Питер, расплатившись с кучером, попросил: «Вечером нас заберете, хорошо?»
Было сыро, под ногами таял мокрый снег, с моря дул влажный, прохладный ветер. Пахло солью. Питер, вздохнув, посмотрел на лицо сына. Тот сидел, побледнев, закрыв глаза. В смуглых, сильных пальцах был зажат золотой медальон.
– Двадцать пять лет мальчику, – отчего-то подумал Питер. «Уже один живет, в Блумсбери комнаты снимает. Впрочем, он в Лондоне нечасто бывает, либо в шахтах, либо на мануфактурах. Господи, как же это будет? – он коснулся тонкой цепочки своего крестика.
– Приехали, папа, – слабо улыбнулся Майкл. Раскрыв дверцу, он спрыгнул на дорогу.
Вокруг была покрытая грязным снегом, безжизненная равнина, на горизонте виднелись черепичные крыши Порта Балтийского.
– От порта здесь, конечно, одно название, – хмыкнул Питер, – в Стокгольме мне сразу сказали – надо в Ревель плыть, и оттуда брать карету наемную. Двадцать пять миль всего, а два дня тащились. Конечно, дороги…, – Питер обошел яму. Отряхнув полы своего отделанного бобровым мехом редингота, он вспомнил веселый голос Мэри: «Нет, дядя Питер, вам непременно нужны меха, на Балтийском море сырая зима».
– Сюда, – велела Мэри, указывая на лавку, – у них можно купить даже медвежью шубу. И тебе, Майкл, что-то выберем, – она окинула взглядом мужчину, – даже не спорь.
Питер увидел тоскливые глаза сына и внезапно рассердился:
– Надо с ним поговорить. Взрослый мужчина, а объясниться не может. Ходит, вздыхает, письма пишет…, Хорошо еще, что не стихи. Мэри славная девушка. Заживут вместе, внуков нам с Мартой родят. Тедди его на два года младше, а летом уже женится. Жюлю – тому вообще двадцать.
Когда они вышли из лавки, Мэри чуть отстала. Замедлив шаг, она тихо сказала Майклу:
– Не волнуйся, пожалуйста. Летом мы увидимся, и ты все мне расскажешь. И вообще, – она повела рукой, – я в Стокгольме надолго, у меня своя квартира, приезжай в гости… – девушка рассмеялась.
Они медленно шли по булыжнику улицы Слоттсбакен, впереди поднимался шпиль церкви Святого Николая. Майкл улыбнулся:
– Спасибо. Я бы на местные рудники отправился, на север. Интересно, как у них дело поставлено. Я попрошу дядю Джованни – пусть он меня порекомендует. Приеду на семестр, почитаю лекции в университете Упсалы. Ты уже платья будешь носить к тому времени? – усмехнулся он, глядя на черный, хорошо скроенный редингот Мэри, и прикрытые треуголкой, короткие, вьющиеся волосы.
– Буду, – кивнула она. «Я теперь леди, мне положено».
– Леди, – горько подумал Майкл, глядя на ее смуглую, нежную щеку. «А я кто такой? Инженер, печатаюсь, года через два, наконец, мы с Третвиком паровую тележку закончим. И Мэри никогда работу не бросит, даже предлагать не стоит. А если бросит – то не ради меня, это точно».
– Хозяин сегодня оленину обещал, – услышал он. «И на корабль с собой припасов возьмите, чтобы одну треску не есть».
От нее пахло лавандой. Майкл подавил вздох: «Возьмем».
Питер шел по дороге к воротам крепости и все вспоминал ласковый голос жены: «Езжай, конечно. За конторой я присмотрю, с контрактами – Тедди поможет…»
– Помогу, – добродушно согласился пасынок. В гостиной горел камин, Тедди, вместе с детьми, украшал рождественскую елку. Юноша отступил на пару шагов. Полюбовавшись блестящими гирляндами, он спросил: «Еще будем вешать?»
– Еще, еще, дядя Тедди, – девочки Холландов захлопали в ладоши. Тедди, потрепал младшего брата по темноволосой голове: «Жаль, что Элизу из дворца не отпустят на Рождество».
– Она младшая фрейлина, королева Шарлотта очень к ним строга, – мать развела руками. «Жюль тоже в лагере будет. А после Рождества, – весело сказала Марта, – поедем все вместе в Мейденхед, там как раз Франческо из школы вернется, на каникулы. Они вас с Тедди на лодке покатают…»
Вероника положила русоволосую голову к ней на колени и серьезно спросила: «А во дворце – тоже елка есть, тетя Марта?»
– Конечно, – Марта пощекотала ее. «Королева Шарлотта и начала ее ставить, у них в Германии так делают. И пирог с яблоками, который вам так нравится – это я по ее рецепту готовлю, мне Элиза рассказала, – она подмигнула девочке.
– Вкусно, – Джоанна тоже пристроилась рядом. «Тетя Марта, а маленький Джон порадуется Рождеству? Он же ничего не понимает, только месяц назад родился».
– Мама ваша его вниз принесет, – Марта обняла девочек, – и он порадуется. Бегите к ней, скажите, что скоро ужин. Пусть она приходит, если маленький заснул.
Она проводила глазами девочек – Вероника и Джоанна были в бархатных, домашних платьицах. Посмотрев на сына, – мальчик, вместе с Тедди, сидя на персидском ковре, ловко плел гирлянды, Марта кивнула мужу в сторону французского окна.
В саду было сыро, над Лондоном горел тусклый, багровый закат. Марта подождала, пока Питер накинет ей на плечи соболью пелерину: «Не могу Мадлен в глаза смотреть. Уже месяц от него никаких известий нет. Что, если Джо написать, в Амстердам? Может быть, Джон навещал ее, по дороге…»
– Скорее всего, – Питер поцеловал бронзовый висок. «Не торопись так, война идет. Что в ноябре был переворот – мы знаем, что Джон с Мэри собирались в Париж – тоже, что Наполеон стал первым консулом…, – он увидел усмешку жены.
– Он еще императором станет, – Марта вздохнула, – попомни мое слово. Сам понимаешь, – она помолчала, – отец его там голову сложил, вот я и волнуюсь.
– Джон очень осторожен, – Питер поцеловал ее руку. «Я после Стокгольма поеду по делам в Германию, – он замялся, – после Пасхи вернусь. Ты извини, что я вас так надолго оставляю…»
– Ничего, – Марта положила голову ему на плечо и хихикнула: «После Пасхи, значит. Буду ждать тебя…, – она, было, хотела что-то добавить, но махнула рукой: «Пошли, поужинаем. Тедди с детьми повозится, уложит их, а мы с тобой в кабинете посидим, я тебе поиграю».
– Я тебе люблю, – Питер обнял ее и услышал звонкий голос сына: «Папа! Мама! Тетя Мадлен спустилась. Ты, папа, должен вести ее к столу, а Тедди поведет маму».
– Китайские церемонии, – смешливо пробормотал Питер. Наклонившись, он поцеловал Мартина: «А ты, старина, кого поведешь – леди Веронику, или леди Джоанну?»
– Обеих сразу, – гордо сказал Майкл. «Так положено, раз больше мальчиков нет».
– Вот и молодец, – похвалил его Питер, и они вместе вошли в дом.
– Слава Богу, – подумал Питер, подходя к воротам крепости, – объявился Джон, незачем было переживать. Из Вены написал. И с Мэри все в порядке, – он взял сына за руку. Майкл слабо пожал его пальцы.
Деревянные, рассохшиеся створки были закрыты, рядом, в будке, дремал старик караульный.
Питер поправил очки. Он вежливо сказал, на медленном, с акцентом, русском: «Здравствуйте, комендант нас ждет. Я писал майору Дитмару из Ревеля. Герр Кроу с сыном». Караульный что-то пробурчал. Пошаркав по мокрому снегу, старик постучал в ворота.
Маленькая калитка распахнулась. Они шагнули внутрь, в промозглый холод каменных стен.
Он лежал на старой, скрипучей койке, накрывшись тонким, заштопанным шерстяным одеялом, повернувшись на бок, смотря в сырую стену. Он протянул палец и коснулся капли, что висела на камне.
Салават вспомнил луну над горным озером, жаркую, звездную, летнюю ночь и капли воды на ее белом плече. Светлые волосы с шуршанием упали на спину, она притянула его к себе. Целуя, смеясь, Мариам что-то шепнула ему на ухо.
– Потом, тогда, как расставались мы, – вздохнул Салават, – она сказала: «Если мальчик родится, то будет смелым, как ты». А я ответил: «Если девочка, то красивая, как ты, любовь моя. Мариам, Мариам, жива ли ты? И дитя – что с ним случилось?
Он думал об этом все четверть века, – с тех пор, как за ним закрылась дверь камеры. Когда он молился, он всегда просил Аллаха позаботиться о Мариам и ребенке. Почти каждую ночь ему снилась она. Мариам была такой, какой он ее оставил в ущелье – маленькая, легкая, голубоглазая. Еще он видел мальчика – с чуть раскосыми, лазоревыми глазами, темноволосого.
Салават вздохнул. Поворочавшись, найдя холщовое полотенце, он закашлялся. «Зиму я переживу, – подумал он, безразлично разглядывая кровавое пятно на ткани, – может быть, и лето протяну. А потом…, – он поежился и горько вздохнул: «Итиль бы еще раз увидеть, наши горы…»
Даже гулять его выпускали только в кандалах – несколько минут на сыром, дурно пахнущем дворе крепости. Летом вдоль стены росла робкая травка, иногда появлялись какие-то желтые, чахлые цветы. Салават, глядя на них, вспоминал бескрайние, горные луга, жужжание пчел, свежую, быструю, прозрачную воду в ручьях.
Он складывал стихи. Бумаги и пера, ему, конечно, не давали, приходилось все запоминать. Он бормотал строки, медленно шагая кругами по двору тюрьмы, вглядываясь в бледное, северное небо.
Дверь загрохотала, и он удивился – еду обычно приносили позднее.
Молчаливый солдат, что был приставлен к его камере, осмотрел комнату. Поднявшись на цыпочках, он выглянул в маленькое, забранное решеткой оконце. Уже выходя, солдат бросил ему: «Жди».
– Опять с проверкой кто-то приехал, – понял Салават. Перевернувшись на спину, он стал смотреть в низкий, плохо побеленный, весь в разводах, потолок.
В кабинете коменданта было сыро, пахло плохим табаком и чем-то кислым. Дитмар взглянул на невысокого мужчину, с побитыми сединой каштановыми волосами, и наткнулся на холодный взгляд из-под очков в золотой оправе. Глаза были лазоревые, твердые. Майор заметил блеск кольца на смуглом пальце.
– Если это бриллиант, – подумал Дитмар, – за него весь наш городишко можно купить, и еще пару соседних деревень, со всеми крестьянами.
Мужчина расстегнул роскошный, на бобровом меху, редингот. Отряхнув воротник от снега, бросив пальто на лавку, он протянул Дитмару сильную ладонь. «Герр Питер Кроу, рад встрече, господин майор, – довольно радушно сказал гость.
Сюртук был сшит из тонкой шерсти табачного цвета. Кремовый, шелковый галстук, – украшен сапфировой, под цвет глаз, булавкой. Запонки на белоснежной рубашке тоже были бриллиантовые.
– Мой сын ждет в коридоре, – сказал Питер, – я хочу закончить все, – он поискал слово, – формальности, – прямо здесь.
Питер достал свое портмоне, крокодиловой кожи, с золотой монограммой. Глядя на невысокого, в потрепанном мундире коменданта, он подумал: «Все же взятка. Надо осторожней».
Дитмар поднялся и плотнее закрыл дверь. Питер услышал голос жены:
– Можно ведь под чужим паспортом поехать, милый. Я могу и тебе, и Майклу нужные бумаги выписать.
Он тогда развел руками: «Мы ничего противозаконного не делаем. Просто хотим увидеть заключенного, вот и все. И потом, – он потер гладко выбритый подбородок, – в Германии я должен быть со своими документами. Я там сделку заключаю, как представитель…, – Питер осекся.
Марта отодвинулась, – они сидели на диване в кабинете, – и зорко посмотрела на мужа.
– Потом расскажу, как вернусь, – успокоил ее Питер и добавил про себя: «Если все получится, конечно».
– Это вексель, – Питер протянул коменданту бумагу, – господина Больце, в Ревеле. Торговый дом «Больце и сыновья». Выписан на предъявителя, – Питер усмехнулся, – ваше имя нигде не фигурирует. А это, – он вытащил из кармана сюртука бархатный мешочек, – задаток.
Дитмар посмотрел на сумму в векселе. Вытерев лысину, майор принял мешочек. Он лег в ладонь приятной тяжестью.
– То крыло открыто, – сказал комендант, убрав золото в ящик стола, – заключенный там один. У меня их всего дюжина, старики. О них уже и забыли все. Сподвижники бунтовщика Пугачева.
– Забыли… – медленно протянул Питер.
– Это будет стоить гораздо дороже, – предупредил его Дитмар, – и займет больше времени.
Питер посмотрел на его засаленный мундир, и поднял бровь: «Мы никуда не торопимся, у вас есть постоялый двор. Это не мне решать, в любом случае. Сколько у нас есть времени? – поинтересовался он, щелкнув крышкой золотого брегета.
– До вечерней поверки, – развел руками Дитмар, – сами понимаете, дисциплина…
Питер вышел в пустынный, низкий коридор. Подойдя к сыну, – Майкл стоял к нему спиной, разглядывая грязный, запущенный двор крепости, Питер обнял его.
– Иди, мой хороший, – шепнул мужчина. «Там открыто. И помни, я сделаю все для того, чтобы твой отец оказался на свободе».
– Спасибо, папа, – так и не поворачиваясь, сказал Майкл. Он медленно пошел к распахнутой, тяжелой, кованой двери, что вела в тюремное крыло.
Питер перекрестил его напоследок. Вернувшись в кабинет, прикрыв своим рединготом старое, в подозрительных пятнах кресло, он сказал: «Я здесь подожду, с вашего разрешения».
Дитмар любезно распахнул шкатулку для сигар, но Питер покачал головой: «Благодарю вас, я не курю».
– Может быть, я велю принести кофе, герр Кроу? – осведомился майор.
– Представляю, какие у него тут помои варят, – вздохнул Питер и кивнул: «Спасибо, с большим удовольствием».
– Обед? – все не отставал комендант.
Питер усмехнулся: «Потом я в Ревеле желудок лечить буду». Он ласково ответил: «Я перекусил на постоялом дворе, герр комендант».
Питер вынул из кармана редингота сложенную «Wiener Zeitung» – он купил газету в Ревеле. Вздохнув, мужчина посмотрел на дату.
– Двухнедельной давности, – понял он. «Ничего другого там не было, что же делать?»
– Что пишут о генерале Бонапарте, герр Кроу? – поинтересовался комендант, закуривая.
– Кроме того, что он стал первым Консулом, – Питер пробежал глазами передовицу, – больше ничего. Герр Джордж Вашингтон умер, в Америке. Генерал Наполеон установил во Франции десятидневный траур, в знак скорби…, В Париже, по его же приказу, открывается национальный банк…, Вот еще, – Питер улыбнулся, – опубликовали первое научное описание утконоса…
– Это кто еще? – удивился комендант.
– Посмотрите, вот рисунок, – Питер передал ему газету, – животное из Австралии.
– Господи, – Дитмар перекрестился, – какая дрянь. Еще ночью привидится. Вот и кофе, – привстал он. Питер, вдохнув запах гари, обреченно принял старую, из потускневшего серебра, помятую чашку.
Майкл остановился у полуоткрытой двери камеры и сжал медальон в кармане сюртука. Он вспомнил, как отец рассказывал ему о смерти матери. Выдохнув, мужчина шагнул через порог. Заключенный, что лежал на старой, деревянной койке, повернулся и посмотрел на него. У него были темные, побитые сединой волосы, и такая же борода. Смуглое лицо было изуродовано старыми клеймами, на месте вырванных ноздрей Майкл увидел шрамы.
– Ему сорок восемь, – вспомнил Майкл, – папин ровесник.
– Глаза, – подумал Салават, поднимаясь с койки, – ее глаза. Господи, Аллах милостив, может быть, она жива, может быть, я ее сейчас увижу…
Юноша был невысокий, легкий, со смуглым, красивым, серьезным лицом. «На меня похож, – понял Салават, – я таким был, когда мы с Мариам встретились».
– Папа, – тихо сказал Майкл, – здравствуй, папа….
Они сидели на койке, и, Салават, выслушав юношу, обняв его, улыбнулся: «Русский у тебя хороший. Значит, Михаилом она тебя назвала, как брата ее младшего, как отца…»
– Я учил, – Майкл вытер слезы с лица, – с самого детства, папа. Я, хоть маму и не помню, но мой отец…, – он вдруг замялся. Салават ласково продолжил: «Отец, отец. Как в Коране сказано: «Клянусь Своим величием, райские сады станут обязательными для того, кто поможет избавиться от плача Моему рабу, в детстве потерявшему отца и мать», – он вздохнул: «Ты ведь меня не знал, сыночек. Человек, что тебя воспитал, выучил, вырастил, – он, конечно, отец твой».
– Он и хотел, чтобы я русский знал, – Майкл взял руку отца и прижался к ней щекой. «Он меня сюда привез. Его Петр Михайлович зовут, если по-русски. А нашел тебя, папа, Федор Петрович Воронцов-Вельяминов, мамы первый муж.
– Жив, значит, он, – Салават почувствовал тепло в сердце: «Мариам, мама твоя, она его очень любила, говорила – достойный он человек».
– Он женат, – Майкл все не отпускал смуглую, сильную руку с твердой ладонью, – и тоже – сироту они с женой растят, и у них свой сын есть…
– А ты? – спросил его отец, усмехаясь. «Тебе двадцать пять, я помню. Внуков-то нет еще у меня?»
Майкл покраснел. Салават серьезно сказал: «Надо, чтобы были. Или не встретил еще ту, что по душе тебе пришлась?»
Майкл посмотрел в темные глаза отца: «Встретил. Но я не знаю, как…»
– Ты расскажи мне, – ласково попросил Салават. «Может, и посоветую что-нибудь».
Он слушал сына и думал: «Совсем большой мальчик. Инженер, как Мариам первый муж. Аллах, упокой ее в садах райских, любовь мою, храни ее душу. Дай мне с ней увидеться, как призовешь меня на суд Божий».
Салават, наконец, коснулся руки сына: «Вот и скажи ей все это. Я в твою мать влюбился сразу, как увидел ее, там, на Итиле. И на следующий день все сказал. Зачем тянуть? Заживете семьей, внуки у меня будут…, Правда, я их не увижу, – Салават посмотрел на золотой медальон, что лежал в ладони сына: «Знаешь, что там написано?»
Майкл кивнул: «Это ты маме перед свадьбой подарил, у магометан так положено. «Ты любовь моего сердца и моей жизни, да хранит тебя Аллах, Мариам». Я немножко знаю арабский, папа».
Салават погладил его по щеке: «Береги его, медальон, пусть у тебя в семье будет. Видишь, как получилось, – он обвел рукой камеру, – я здесь и умру…»
– Папа, – Майкл посмотрел на него, – мы ведь можем…,– он выдохнул и закончил: «Увезти тебя отсюда…»
Салават покачал головой: «Я, милый мой, долго не протяну. А так, – он помедлил, – я закрою глаза, и вижу перед собой Итиль, горы…, Песни складываю, – он привлек сына к себе: «А ты будь счастлив, милый мой. И женись на Марье своей, обязательно. Позови мне отца своего, я ему скажу кое-что».
– Сейчас, папа – кивнул Майкл. Он просто посидел, прижавшись ко все еще сильному плечу отца, чувствуя его тепло.
