Текст книги "Вельяминовы - Дорога на восток. Книга 2 (СИ)"

Автор книги: Нелли Шульман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 95 страниц) [доступный отрывок для чтения: 34 страниц]

Питер вошел в камеру. Человек, стоявший у стены, обернулся. «На Майкла как похож, – подумал Питер. «Плакал, сразу видно. Майкл сказал, что хочет один побыть, из крепости ушел».

Он протянул руку и на своем неуверенном, с акцентом, русском, сказал: «Здравствуйте, я муж Марьи, меня Петр Михайлович зовут».

Он ощутил пожатие жесткой ладони. Салават, глядя ему в глаза, вздохнул: «Спасибо вам. Спасибо за то, что…, – он не закончил. Питер, едва слышно, обернувшись на дверь, проговорил: «Мы ведь можем…»

– Мальчик мне сказал, – Салават улыбнулся. «Не надо. Пусть все будет по воле Аллаха. Вы берегите его, пусть женится, пусть дети у него будут…, – у него перехватило горло. Питер, все еще не выпуская его руки, кивнул: «Буду».

– Да хранит вас Аллах, – Салават посмотрел на него. «Вас, и всю семью вашу. Прощайте, – он улыбнулся, а потом дверь закрылась. Питер прошел по коридору. Выйдя во двор, он увидел распахнутые ворота.

Майкл стоял на дороге, вглядываясь в бесконечную, заснеженную равнину. Темные волосы шевелил легкий ветер. Питер обнял его и вытер слезы с лица сына: «Что ты, мальчик мой, что ты…, Не надо, я прошу тебя…».

Сын все плакал и, наконец, всхлипнул: «Я просил…, просил его уехать с нами…, Он бы не был мне обузой, папа…, Если он из-за этого отказался…»

Питер поцеловал мокрую щеку: «Нет, милый, твой отец знал, что никогда не станет тебе обузой – ты же его сын. И правда, – он взглянул на серые стены, – как он сказал – пусть все будет по воле Божьей».

– Ты подожди, папа, – Майкл все стоял, уткнув лицо в ладони, – подожди, я сейчас…, Как мне вас благодарить…, тебя, дядю Теодора..

– Ты же мой сын, – просто ответил Питер. «Я буду с тобой, столько, сколько надо». Он обнял Майкла, чувствуя, как вздрагивают его плечи. Питер стоял, покачивая его, согревая, защищая от сырого, стылого ветра зимы.

Майкл увидел остановившуюся карету и, вздохнув, поднял голову: «Пойдем». Они шли, поддерживая друг друга. Майкл пообещал себе: «Сделаю предложение. Как только мы тележку закончим, сразу сделаю. И, правда, чего я боюсь? Откажет, так откажет».

Он оглянулся на ворота крепости: «Господи, продли дни жизни моего отца, пусть он встретится с мамой, там, у престола Твоего».

Карета медленно тронулась. Майкл, отвернувшись к окну, все следил за воротами – пока крепость не стала удаляться, пока не пошел мокрый снег, и он уже не видел ничего, кроме далеких очертаний стен, в сумраке раннего вечера.

Часть шестая

Лондон, июнь 1800 года

На мраморной скамейке в саду особняка Кроу, на Ганновер-сквер, рядом стояло две плетеные корзинки. Девушка – маленькая, стройная, в простом, светлом, перехваченном под грудью, муслиновом платье, в соломенной шляпке, украшенной букетиком сирени, наклонилась над ними. Она благоговейным шепотом сказала: «Какие хорошенькие девочки, тетя Марта! А какая ваша?».

Марта улыбнулась, завязывая под подбородком темно-зеленые, атласные ленты своей шляпы: «Та, что слева, видишь, рыжая».

Из-под кружевного чепчика мирно спящей девочки были видны рыженькие кудряшки. Девочка справа, – темноволосая, – сладко зевнула, и открыла один серо-зеленый глаз. Осмотревшись, она опять заснула.

– В один день родились, – покачала головой Рэйчел. Она обернулась на толстого, светловолосого мальчика, в шелковом платьице, что сидел на шали, грызя деревянное кольцо. Рэйчел тихо спросила у Марты: «А дядя Джон приедет? Мэри ведь уже здесь».

Марта подхватила корзинки:

– Бери его. Мадлен с девочками уже в церкви. А Джон, – женщина пожала плечами, – он же шафер у Жюля. Должен появиться, правда, когда, – она вздохнула, – Господь ведает. И невеста пока из Америки не приехала, – женщина коротко усмехнулась, – торопиться некуда. А что обе девчонки, – она взглянула на Рэйчел, – это все травы индейские, что тетя Мирьям прислала. От них одни девчонки получаются, – Марта не выдержала и хихикнула.

Рэйчел покраснела и покачала Джона-младшего, что вцепился пухлой ручкой в ее жемчужное ожерелье.

Она вспомнила холодное, промозглое северное, лето, дождь, что хлестал в окна их маленького домика. Рэйчел сидела у камина, протянув ноги к огню, штопая свои чулки. Она взглянула на стопку тетрадок, что лежала на ее рабочем столе: «Какие девочки хорошие. Даже скучать по ним буду, на каникулах».

Девушка отложила чулки и подошла к окну. Розы в крохотном садике мокли под сильным дождем, над Лидсом повисли тяжелые тучи, дым из кирпичных труб мануфактур стелился над городом. Вдалеке виднелась колокольня церкви Святой Троицы и Рэйчел перекрестилась:

– Только бы Пьетро не простыл, ветер такой. Опять к больным пошел, много здесь чахотки. Господи, пятнадцать тысяч одних рабочих на фабриках, а еще жены, детки…

Она присела к столу и грустно вздохнула: «Хоть бы папа написал. Год, как приехали сюда, а весточки так и не было. Как он там, как Малка, как Батшева? И на мои письма пока не отвечал, – Рэйчел раскрыла свою тетрадку. Окунув перо в чернильницу, девушка начала, – твердым, решительным почерком: «Сбор благотворительных пожертвований на расширение церковной школы. Уважаемые господа…»

Дверь в прихожей открылась. Рэйчел, сунув ноги в туфли, выбежала навстречу мужу. Пьетро снял мокрый редингот и улыбнулся: «Сейчас руки помою и поцелую тебя, любовь моя».

– Садись у камина, – захлопотала Рэйчел, – я чай принесу.

Уже потом, устроившись у него на коленях, она увидела, что муж покраснел. «Я там по дороге зашел…, – смущенно сказал Пьетро, и передал ей бархатный футляр. Рэйчел раскрыла его и ахнула, любуясь жемчужным ожерельем.

– Дорого же, наверное, – озабоченно сказала она. Пьетро ласково застегнул бусы на ее белой шее: «Год, как мы поженились, помнишь?»

Она кивнула. Обняв его, целуя рыжие волосы, Рэйчел шепнула: «Спасибо, спасибо тебе…»

Марта все смотрела на девушку, пока они спускались по лестнице. Рэйчел робко сказала:

– Сейчас, после венчания, Пьетро в Кембридж поедет, экзамены сдаст. Еще год помощником священника поработает, потом сан примет, а тогда… – Джон-младший рассмеялся. Марта, тоже улыбнувшись, мягко заметила: «Торопиться некуда, вы молодые совсем».

Мужчины ждали на крыльце.

– Принимай дочку, спит пока что, – Марта передала корзинку Джованни. Тот, наклонившись, улыбнулся: «Ты же наше счастье».

– Изабелла там, – он махнул рукой в сторону церкви святого Георга, – последние распоряжения отдает. Крестные уже приехали. Жалко только что Жюля из лагерей не отпустили. Франческо в школе еще, Майкл на шахтах, так, что с нашей стороны – ты с Пьетро крестишь, а с вашей – Элиза и Тедди.

– Хоть на своем венчании Жюль будет, и то хорошо, – усмехнулась Марта. Питер забрал у нее корзинку и взял под руку: «Кольцо надела?».

– Конечно, – тихо ответила Марта. Синий алмаз блестел в лучах утреннего солнца. Она вспомнила, как Питер, вернувшись из Германии, долго смотрел на ее живот. Муж, наконец, изумленно спросил: «Что же ты мне ничего не сказала?»

– Не уверена была, – смешливо протянула жена. Она сидела с ногами на бархатном диване, разбирая его саквояж. Вытащив какую-то шкатулку, Марта повертела ее в руках: «А это что?»

– А ты открой, – муж присел рядом, и поцеловал ее в бронзовый, пахнущий жасмином висок. Синий алмаз лежал на темном бархате. Марта подняла глаза: «Но как? Как тебе удалось?»

– Его величество поручил мне раздобыть кое-какие драгоценности из казны покойного короля Людовика, – Питер все прижимал ее к себе, – я навел справки, и обнаружил, что твой алмаз в тех же руках. Все было просто. Но я его за свои деньги покупал, – Питер усмехнулся. «Не за государственные. В Германии».

Марта погладила холодный, с острыми гранями, камень. Положив мужу голову на плечо, она вздохнула:

– Сделаю оправу, и потом его в Санкт-Петербург отправлю, как Мишель подрастет. Пусть у него будет, он один де Лу остался. Спасибо тебе, – она поцеловала мужа в седой висок. «Майкл отошел уже, как он вернулся, – мы с ним долго разговаривали… – Марта замолчала. Питер, опустившись на колени, прижавшись щекой к ее животу, лукаво спросил: «А там кто?»

– Девочка, – уверенно ответила ему жена. «Юджиния».

Изабелла встречала их на ступенях церкви. Колонны были украшены волнами кружев, сирень – пышная, сладко пахнущая, стояла в высоких, фарфоровых вазах.

– Как там наша прелесть, – женщина взяла мужа под руку и нежно коснулась белой щечки дочери. Та только дрогнула длинными, темными ресницами.

– Могла ли я подумать? – спросила себя Изабелла. «На старости лет – и еще одно дитя. Джованни рад, конечно. Будет возиться с ней, баловать…, Мораг должна письма привезти, из Америки – хоть узнаем, как там Констанца».

Они зашли в зал через боковую дверь. Мадлен, помахав рукой Марте, подойдя к ней, тихо шепнула: «Стол готов, слуги за всем присмотрят. Мартин девочек развлекает, не беспокойтесь».

Марта увидела темноволосую голову сына – он сидел между девочками Холланд. Оглянувшись, она спросила мужа: «Пьетро с Тедди здесь, Мэри тоже, а Элиза где?»

Дочь высунула белокурую голову из ризницы: «Мама! Иди сюда! И Юджинию бери!»

Марта поставила корзинку на стол и обняла дочь: «Наконец-то! Я тебя уже две недели не видела, как вы с двором за город уехали». Элиза была в шелковом платье цвета морской воды, распущенные волосы удерживала атласная, вышитая серебром лента.

– Невеста, – поняла Марта. «Господи, в этом месяце замуж выходит. А Тедди жених. Скоро внуков дождусь».

Элиза протянула узкую, нежную ладонь: «Пусть у Юджинии будет, мама».

Марта посмотрела на золотой, с изумрудами крестик, и привлекла к себе дочь. Элиза, как в детстве, подышала ей в ухо. Марта тихо сказала: «Я люблю вас, дорогие мои. Спасибо тебе, – она спрятала крестик в бархатный мешочек. Из корзинки раздался зевок. Элиза потянула мать за руку: «Пойдем, пойдем, уже все готово. Тедди сказал, что потом меня отвезет во дворец, после обеда».

Звонили колокола, они стояли над мраморной купелью. Священник, поливая темноволосую и рыжую головы водой, ласково проговорил: «Юджиния и Сидония, я крещу вас во имя Отца, Сына и Духа Святого».

– Аминь, – услышала Марта голос мужа. Изабелла и Джованни повторили: «Аминь». Она, приняв дочь, посмотрев в еще туманные, голубые глаза, попросила: «Господи, пусть будет счастлива».

Тедди покусал перо и решительным почерком написал сверху чистого листа бумаги:

– Таким образом, принимая во внимания предыдущие решения судов по аналогичным делам, – он покосился на толстые, запыленные папки, что лежали у его правого локтя, – мистер Бромли рекомендует вам, уважаемый мистер Хардвик, составить исковое заявление на предмет признания приоритетности вашего патента…

Тедди широко зевнул и продолжил: «Патента за номером…». Он отложил перо и пробормотал:

– Мистер Бромли уехал в Бат, на все лето, и на отдыхе делами руководит. Жену в Грейт-Ярмут отправил. Сам, по слухам, целый этаж в гостинице снял, с новой пассией, из театра Друри-Лейн. Мне до такого, – он обреченно посмотрел на папки, что лежали у левого локтя, ожидая своей очереди, – мне до такого еще далеко. Только и знай, что принимай от гонца распоряжения и посылай с ним конверты, – Тедди прошелся по кабинету. Позвонив, – контора была по-летнему тиха, – он улыбнулся мальчику: «Саймон, вы мне кофе принесите, пожалуйста».

Тедди приоткрыл окно. Присев на подоконник, закурив, юноша взглянул на Треднидл-стрит, – улица была безлюдна. На ступенях портика Банка Англии никого не было, изредка по булыжнику проезжали кареты.

– Жарко, – он выдохнул сизый, ароматный дым. «Середина июня, а на море купаются уже. Мистеру Бромли, – Тедди принял от мальчика кофе, – мистеру Бромли каждую неделю из Мальверна в Бат телегу с водой посылают, другой он не пьет».

Тедди сладко потянулся:

– Письмо Хардвику. Потом эта тяжба с земельными участками в Суррее. Потом ты вернешься домой, нальешь холодную ванну, и ляжешь в нее, с бутылкой белого бордо и сигарой. Театры закончили сезон, устриц нет, – он вздохнул, – а в теннис играть и на лошади кататься в такую погоду, – совсем не хочется.

Дом на Ганновер-сквер был закрыт – мать, и отчим с детьми уехали в Мейденхед, взяв с собой Холландов.

Тедди жил в комнатах Майкла в Блумсбери, у Британского музея. Он представил себе уютный, бархатный диван. Зевнув, юноша твердо велел себе: «Надо закончить сегодняшние дела, отправить гонца в Бат, к патрону…»

Он потушил сигару в фарфоровой пепельнице и вспомнил ласковый голос Бромли:

– Я очень рад, Тедди, что ты хочешь оставить вклад своего отца в Банке Англии. Все-таки, Америка – совсем новое государство. Финансовая система там еще не устоялась, было бы жаль потерять такие сбережения… – он отряхнул и без того безукоризненно чистый сюртук:

–Разумеется, мы предлагаем услуги по доверительному управлению, ты и сам это знаешь, – Бромли улыбнулся.

– А семейная скидка? – хотел было, предложить Тедди. «Он ведет и дяди Питера дела, и дяди Джованни, и Холландов». Юноша посмотрел на тонкие, бледные губы Бромли, на его бесцветные, пристальные глаза за очками в простой, стальной оправе, – и прикусил язык.

Тедди допил кофе и открыл свой блокнот в красивом переплете испанской кожи. Он покусал серебряный карандашик: «Цветами тетя Изабелла занимается, мама и Мадлен – обедом, мне осталось только к портному сходить, в последний раз, купить кольцо… – он тяжело вздохнул. Отложив блокнот, Тедди опустил голову в руки.

Мораг писала исправно – каждый месяц. Он читал ровные строки – невеста рассказывала о деревенской школе, где преподавала, о поездках в Бостон, Нью-Йорк и Вашингтон, о бале на офицерских курсах в Вест-Пойнте, где учился Хаим. Тедди каждый раз искал в конце письма имя Марты.

– У Марты все хорошо, – читал Тедди, – она преподает в школах, и начала печататься, разумеется, под псевдонимом – в аболиционистских журналах.

– Марта выступает с проповедями в церквях для цветных, – прочитав это, Тедди улыбнулся и вспомнил ее страстный, низкий голос: «Поверь мне, когда-нибудь, мы сможем учиться в университетах. Женщины будут заканчивать Гарвард, работать в правительстве, станут адвокатами, врачами…»

Распечатывая очередное письмо, Тедди понимал, что больше всего боится увидеть короткую приписку: «Марта вышла замуж и очень счастлива. Они посылают тебе привет».

Но пока таких строк не было. «Ей двадцать два уже, – тихо сказал Тедди. «Нет, не смей, забудь. Надо поступить так, как велит тебе честь».

Он окунул перо в чернильницу и продолжил: «Патента за номером 1598, выданного вам 11 июня 1798 года…»

Невысокая, черноволосая девушка в шелковом, винно-красном платье, и такой же соломенной шляпке, высунулась из окна наемной кареты: «Здесь остановите».

«Бромли и сыновья, поверенные в делах», – блестели чеканные буквы на медной вывеске. Мораг расплатилась с кучером и проводила глазами карету: «Потом, все потом. Багаж в конторе порта, письма там же – я их тете Марте отдам. Я не могу, не могу его не увидеть».

Она оглянулась и чуть приподняла платье – тонкая щиколотка была обтянута кружевным чулком, маленькая ножка в замшевой, на каблучке, туфле, притоптывала от нетерпения.

– Шесть лет, – поджала губы Мораг.

– Шесть лет я прозябала на этом озере, и все потому, что Тедди надо было закончить, университет, встать на ноги…, Ничего, через две недели я стану миссис Бенджамин-Вулф, до конца наших дней. У меня будет дом в Бостоне, положение в обществе, мы будем ездить в Нью-Йорк, в Филадельфию. Стоило подождать. И Тедди всегда будет со мной, – девушка встряхнула головой и решительно постучала бронзовым молотком в дверь конторы.

Мальчик лет четырнадцати, в простом, темном сюртуке, нерешительно сказал, разглядывая Мораг: «Мисс…»

– Леди, – поправила его девушка, вскинув подбородок. «Мораг Маккензи, леди Кинтейл. Я невеста мистера Бенджамин-Вулфа, он в конторе?»

– Да, но… – мальчик хотел продолжить. Мораг, бесцеремонно отодвинув его, бросила: «Я пройду без доклада. Последите, чтобы нам не мешали».

Она удалилась в глубины конторы. Мальчик, вдохнув запах цветов, ошеломленно покрутил головой.

Дверь скрипнула. Тедди нахмурился, склонившись над бумагой: «Что еще там, Саймон?»

– Это не Саймон, – услышал он нежный, почти забытый голос. «Это я».

– Мораг! – он поднялся. «Как ты…»

– Сегодня, – она уже была рядом, она обнимала его, – маленькая, легко дышащая, он чувствовал ее поцелуи. «Сегодня утром, и прямо к тебе, Тедди, прямо к тебе, любовь моя. Ты скучал? – Мораг опустила руку вниз и улыбнулась: «Очень скучал».

Девушка сбросила папки на пол. Устроившись на столе, подняв юбки, она велела: «Иди, иди сюда…Багаж в конторе порта, я потом за ним пошлю. Иди ко мне, Тедди…»

– Дверь не закрыта, – еще успел подумать он. Потом Тедди увидел белую, нежную кожу, она, тряхнув головой, сбросила шляпку, угольно-черные волосы упали на сукно стола. Мораг, раздвинув ноги, расстегивая пуговицы на платье, шепнула: «Я вся, вся твоя, Тедди…»

Потом они лежали на персидском ковре. Мораг, подняв голову, спросила: «Ты на Ганновер– сквер живешь, или дом закрыт?»

– Особняк закрыт, – Тедди гладил ее полуобнаженную спину. «Все в Мейденхеде, к свадьбе готовятся. У меня еще одна сестра родилась, – он рассмеялся, – Юджиния. В мае как раз. Ты ее увидишь. У дяди Джованни с тетей Изабеллой, тоже девочка. Мне тебя надо отвезти в Мейденхед, я в комнатах у Майкла сейчас…»

– Завтра, – томно сказала Мораг, наклоняясь над ним. «Сегодня я хочу спать в твоей постели, Тедди. Потом мы всегда будем вместе, да?»

– Да, – заставил себя ответить Тедди, чувствуя ее ласковые губы, выдыхая, закрывая глаза.

Небо над куполом собора Святого Павла едва окрасилось в нежный, розовый цвет. В комнате слоями плавал табачный дым. Кто-то недовольно попросил: «Распахните окно, наконец, мы здесь задохнемся».

Пахло застарелым кофе, мелом, по столу были разложены бумаги, к стене была прикреплена подробная карта Европы.

Джон отряхнул закатанные рукава льняной рубашки. Взяв мел, он подошел к сланцевой доске:

– Таким образом, опираясь на анализ, подготовленный миссис Мартой, – он слегка поклонился в сторону женщины, – нам необходимо обратить первоочередное внимание на поведение России. Мистер Филип, – он еще раз поклонился, – в конце лета едет в Санкт-Петербург. Он будет следить за настроениями царя Александра.

– Они не войдут с французами в коалицию, – раздался чей-то голос. «Никогда, пока мы живы».

Марта усмехнулась и покачала ногой в светлой, тонкой кожи, туфле: «Мистер Джеймс, – вздохнула она, – генерал Бонапарт очень умный человек. И очень настойчивый. Если он предложит русским, скажем, часть Польши…»

– У русских уже есть часть Польши, миссис Марта, – заметил Джеймс, выбивая трубку, – ее еще при императрице Екатерине покойной разделили.

– Предложит еще, – Марта поднялась и махнула рукой: «Не вставайте». Она взяла простую, деревянную указку и провела по карте: «Не мне вам говорить, господа, что мы живем на острове. Это и наше благословение, – Наполеон, хоть и, по слухам, – она коротко поклонилась Джону, – обсуждал возможность форсирования пролива, но вряд ли на это пойдет.

– Но, – Марта повертела в руках указку, – и проклятие тоже. Мы очень сильно зависим от нашего флота. Если русские вступят в альянс с Наполеоном, пострадают, прежде всего, английские верфи и английская торговля.

– Пеньку можно покупать в Швеции, – заметила Мэри. Она сидела, просматривая какие-то документы. Подняв голову, девушка улыбнулась: «В любом случае, король Густав Адольф пока нейтрален, а потом будет нашим союзником».

– Если русские введут свои войска в Финляндию, – кисло заметила Марта, – и шведский король потеряет половину своей страны – он на троне не удержится.

Джон вздохнул и чиркнул кресалом: «Если нам не с кем будет торговать, господа, если мы не сможем вывозить ткани, станки, колониальные товары…, – он повел рукой: «Люди останутся без работы, мануфактуры придут в упадок…, Надо приложить все усилия для того, чтобы русские остались нашими союзниками».

– Мистер Джон, – спросил кто-то, – что с наследником у генерала Бонапарта? Если он хочет основать династию, ему нужно потомство. Что говорят в Париже?

Джон, на мгновение, закрыл глаза, и вспомнил прокуренную рыбацкую таверну в Схевенингене.

– Пиво мне можно, – усмехнулся Иосиф, принимая от хозяина бутылки. «Здесь оно хорошее, свежее. И рыбы я заказал, жареной».

Джон посмотрел на зятя: «Выглядишь отменно».

– Три недели дома провел, – Иосиф подмигнул ему. «И ты давай, отправляйся в Англию, а то даже не знаешь – кто у тебя родился. Я в следующем году уже тестем буду, – Моше летом сюда возвращается. После праздников они хупу ставят, и едут в Иерусалим. Аарон письма, наконец, прислал, собрался все-таки, – мужчина порылся в кармане простой, холщовой куртки.

Джон принял конверты и спросил: «Как они там?»

Иосиф развел руками и отпил из оловянной кружки. «Рав Горовиц у нас праведник, ни о ком дурного слова не скажет. Ты напиши Теодору, что его брат забрал дочь, внука и уехал в Польшу, а более о нем ничего не известно пока».

– И то хорошо, – вздохнул Джон, принимаясь за рыбу. «Скажи мне, – он зорко взглянул на Иосифа, – что там с наследником у твоего пациента? У мадам Бонапарт ведь есть дети от первого брака…»

– Двое, – Иосиф задумался.

– Я ее несколько раз осматривал. Женщине тридцать семь лет, у нее были выкидыши, – Иосиф вздохнул, – вряд ли от нее можно ожидать ребенка. Хотя все случается. Она пьет снадобья, конечно, однако – Иосиф замялся, – Наполеон к ней охладевает. А больше я тебе ничего не скажу, – он допил пиво и улыбнулся, – потому что на военные советы меня не приглашают, как сам понимаешь.

– Я бы и спрашивать не стал, – рассмеялся Джон и посмотрел на свой хронометр «Давай расплачиваться, и пошли. Посмотрим домик, что ты снял. Хоть немного с Джо и детьми побуду, в Амстердаме мне опасно открыто появляться. А ты когда обратно? – они вышли на чистую, булыжную мостовую. Иосиф, вдохнув соленый воздух, весело ответил:

– У меня есть еще неделя отпуска, и красивая жена, так что, дорогой, – он похлопал Джона по плечу, – Давид с Элишевой покатают тебя на лодке, поиграют с тобой в карты, а мы с Джо будем изредка спускаться на кухню, чтобы перекусить, – он расхохотался и пошел вперед.

Джон проводил его глазами: «Пятьдесят ему, а выглядит – лет на двадцать младше. Здоровый он все-таки, этот потомок Ворона».

Он почувствовал на лице ветер с моря и решил: «После венчания заберу Мадлен с ребятишками, и поедем в Саутенд. Там слуги, будет, кому за ними присмотреть. А мы тоже, – он усмехнулся, – из спальни выходить не будем».

Джон подмигнул какой-то девушке с корзиной рыбы и с удовольствием увидел, как она покраснела. «Через неделю уйду с рыбаками в Англию, – довольно подумал он и поспешил по белому песку берега к маленькому, под черепичной крышей, дому.

– В Париже, – Джон потушил сигару, – ходят слухи, что генерал Бонапарт разведется с мадам Жозефиной, если она не принесет наследника. Пока этого не произошло. Однако, на всякий случай, – он стал стирать со сланцевой доски записи, – миссис Марта, к будущему совещанию, подготовит справку по тем европейским принцессам, которые могут заинтересовать Наполеона.

– У нас и свои принцессы есть, даже несколько, – попытался сказать кто-то.

Джон смерил его холодным взглядом: «Его величество никогда не выдаст свою дочь за какого-то корсиканского бандита, будь он хоть трижды военный гений».

Марта чуть кашлянула. Джон сказал: «Благодарю вас, господа, встречаемся, как обычно, следующим летом».

– Поздравляем вас, мистер Джон, – добродушно сказал кто-то из мужчин, собирая бумаги, – с сыном и наследником.

Джон ласково улыбнулся. Марта, наклонившись к Мэри, велела: «Внизу меня подожди».

Все разошлись. Она, усмехнувшись, достала свой портсигар розового дерева: «У меня на эти два дня кормилицы, сразу две, покурить можно. Что ты насчет его величества говорил, – Марта недовольно нахмурилась, – попомни мое слово, как только Бонапарт разведется, в его постели окажется либо австриячка, либо русская».

– Я и сам это знаю, – Джон посмотрел на еще пустынную площадь перед собором. «Только его величество, как ты понимаешь, в этих вопросах советуется с женой. При ней Бонапарта лучше вообще не упоминать. И вообще, они не очень-то хотят, чтобы их дочери выходили замуж».

Марта вздохнула. Стряхнув пепел, она услышала голос Джона: «Я рекомендовал его величеству подписать мир с Францией. Хотя бы ненадолго. Наполеон, конечно, потом его выбросит в корзину, – мужчина горько улыбнулся, – но ты хотя бы на могилу отца съездишь».

– Так нет же никакой могилы, – тихо ответила Марта, – там эти рвы были…

– Теперь есть, – Джон присел напротив. Потянувшись, герцог взял ее руку. «Я поэтому в Париже всю зиму провел. Папа сейчас в том склепе, на кладбище Мадлен. И папа, и маленький…, – он увидел слезинку, что блестела в углу зеленого глаза.

Марта, встав, обняв его за плечи, едва слышно шепнула: «Спасибо тебе. Спасибо. Езжай в Мейденхед, – она ласково потрепала его светлые волосы, – ты же еще семью не видел. Девчонки каждый день о тебе говорят, ждут тебя».

– А мальчишка? – улыбнулся Джон.

– Он пока не разговаривает, – Марта подождала, пока пасынок запрет дверь и отдаст ключи привратнику, – но ползает отлично. Вставать начал, четыре зуба вырастил, так что укусит тебя. Езжай, милый, передай там письма, что ты от Джо получил. Мы с Мэри завтра вернемся. Нам надо с портнихой договориться, чтобы на последнюю примерку приехала.

Джон пошел на конюшню. Марта, подхватив Мэри под руку, подумала: «Двадцать шесть лет девочке. Надо поговорить с Джоном. Может, он знает кого-то, кто ей по душе придется. Она сейчас на спокойном месте, там и вдвоем работать можно. Поговорю».

– Пойдемте на Биллинсгейт, тетя Марта, – предложила Мэри, – позавтракаем.

– Так устриц нет, – Марта скорчила рожицу, – не сезон.

Она оглядела площадь у собора, что уже заполнялась телегами, и решительно велела: «Лучше в Блумсбери. Майкл не приехал еще?»

– Приедет, – успокоила ее Мэри, – он шафер у Тедди, к репетиции венчания появится. А что, в Блумсбери нас накормят? – удивилась девушка.

Марта посмотрела на свои изящные, золотые часы, привешенные к изумрудному браслету:

– Тедди как раз встает. Он же перед конторой всегда лошадь берет, в Гайд-парке. У него и бекон найдется, и яйца. Пошли, – она поправила шелковую, цвета свежей травы, шляпку.

– Когда-нибудь, – весело заметила Мэри, – женщине не надо будет носить мужское, чтобы прилюдно выпить кофе.

– Я до этого не доживу, – Марта пожала плечами. Женщины, расхохотавшись, пошли по Стрэнду на запад.

Мораг забросила руку за голову и сладко потянулась. В спальне было полутемно, пахло хорошим табаком, на персидском ковре стояла пустая бутылка моэта. Тедди спал, уткнувшись каштановой головой ей в плечо.

Она вспомнила смешливый голос матери: «Как я понимаю, тебе рассказывать ничего не надо, сама все знаешь».

Мораг опустила глаза к столу, – они с матерью чистили рыбу, – и пробормотала: «Так получилось, мама…, Мы не хотели, но…»

– Не хотели, – Мирьям стала складывать куски рыбы в медную кастрюлю, – а все равно, – она вздохнула. Махнув рукой, не закончив, Мирьям поставила суп на треногу в очаге.

– Мы будем вас навещать, – бодро сказала девушка, убирая со стола, – и вы к нам, приезжайте, в Бостон.

Мирьям наклонилась и поцеловала теплый затылок Мораг.

– Я тебе грудью выкормила, – тихо сказала женщина, – я, хоть и не по крови тебе мать, а все равно – для нас с отцом ты такая же дочь, как Мэри, как Дебора. Мораг, – она покачала девушку, – не надо торопиться…, Надо по любви замуж выходить. Вы тогда молодые были. Мало ли что случается, в молодости.

– Я люблю Тедди, а он – меня, – отрезала девушка, подхватив деревянное ведро с очистками. Мораг поцеловала Мирьям в загорелую, усеянную веснушками щеку: «Морщинки у нее, и у папы борода седая, а все равно – берут лодку, и уходят на острова, на день, на два. А возвращаются – такие счастливые. У меня с Тедди так же будет, – уверенно сказала себе девушка.

Мирьям помешивала суп: «Ты знай, дорогая моя, тут всегда твой дом. Так что…, – Мораг поставила ведро и обняла мать, – они были одного роста: «Все будет хорошо, мамочка. У тебя внуки появятся…»

– Скорей бы, – усмехнулась мать, – Мэри с Элайджей, судя по всему, не скоро нас побалуют, а Дебора…

– Дебора уедет в Амстердам, – раздался с порога твердый голос. Высокая, темноволосая девочка водрузила на стол оловянный бидон с молоком. Она повторила, оглядев их лазоревыми, отцовскими глазами: «В Амстердам, понятно?»

– Никто не спорит, – примирительно сказала ей мать. Весело усмехнувшись, она добавила: «Хоть Элайджа с нами останется».

– На него Мэрилин заглядывается, дочка Уотсонов, – хихикнула Дебора, разливая молоко по кружкам. «Как он в рейс уходит – на берегу болтается. Краснеет вся, – Дебора высунула язык и скосила глаза.

– Такой и останешься, – мать добродушно стукнула ее деревянной ложкой по лбу: «Мораг, достань хлеб из печи, перекусим, и мне идти надо, детей осматривать».

– Все знаю, – томно повторила себе Мораг. Тихо рассмеявшись, девушка погладила его по плечу. «Еще немножко, – сонно сказал Тедди, – сейчас досплю, и встану…»

– Можно не вставать, – шепнула ему Мораг. Тедди вдохнул запах цветов и беспомощно подумал: «Мне в контору надо. Ладно, в Гайд-парк сегодня не пойду. Вечером возьму наемную карету, заберу багаж, и отвезу ее в Мейденхед. Там Мадлен, дети, мама с Питером – там она ко мне ночью не придет…, Потом вернусь в Лондон, и увидимся только в церкви».

Она уже была у него в объятьях, целовала его, тихо говорила что-то ласковое. Тедди прижал ее к сбившимся простыням, и Мораг, раскинув руки, застонала: «Еще! Еще! Господи, как хорошо! Еще, любимый мой!»

Марта взглянула на задернутые гардины комнат Майкла. Внезапно остановившись, женщина достала из бархатного мешочка медь. «Сходи, пожалуйста, в лавку, – попросила она Мэри, – у Тедди, наверняка, хлеба нет. И The Times купи, – она увидела улыбку Мэри и сама рассмеялась:

– Знаю, знаю, казалось бы – после сегодняшней встречи, что я еще хочу прочитать, в газете? Однако, – Марта прервалась, будто прислушиваясь к чему-то, – журналисты часто первыми узнают важные вещи.

– У меня есть деньги, – отмахнулась Мэри. Подняв полы легкого, уличного редингота, обойдя лужу, девушка скрылась за углом.

Марта взошла по каменным ступенькам – у выкрашенной в оливковый цвет двери, висела медная табличка: «Майкл Кроу, член Королевского Общества и Общества Гражданских Инженеров».

Она застыла. Сжав губы, женщина пробормотала: «Ах, Тедди, Тедди…, Говорила я тебе – не надо торопиться…»

Марта решительно постучала молотком в дверь. Внутри все стихло, раздался какой-то шорох, шепот. Наконец, она услышала голос Тедди: «Кто там?».