Текст книги "Вельяминовы - Дорога на восток. Книга 2 (СИ)"
Автор книги: Нелли Шульман
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 95 страниц) [доступный отрывок для чтения: 34 страниц]
– Я бы уже и обеты произнесла, – тихо сказала Мадлен. «Еще год назад собиралась…, А теперь…, – она подняла голову и подышала, стараясь не капнуть слезами на страницу.
Внизу почерк отца сменялся другим. Чернила были более свежими.
– 20 ноября 1792 года, – читала Мадлен свои записи. «Жан-Николя-Мари-Огюстен, маркиз де Монтреваль, казнен на площади де Лис, в Ренне, по обвинению в поддержке контрреволюционеров. Сорока семи лет от роду».
«23 декабря 1793 года, Франсуа-Северин-Мари, маркиз де Монтреваль, старший сын означенного – пал в битве при Савене, защищая короля и святую церковь. Девятнадцати лет от роду».
Мадлен все-таки расплакалась. Слезы падали на подол серого платья, и она всхлипнула: «Хорошо, что мама не дожила».
Девушка поднялась. Сняв горшок с треноги, Мадлен полила вареную картошку конопляным маслом и посыпала солью. Она ела медленно, изредка, бережно, откусывая от краюшки черного хлеба, – как едят давно и привычно голодные люди.
Убрав за собой, Мадлен вернулась в келью. Взяв четки, девушка зашептала: «Credo in Deum Patrem omnipotentem, Creatorem caeli et terrae…». За окном сеял мелкий, надоедливый, серый дождь.
Листья деревьев были покрыты каплями воды, в лесу пахло свежей травой – весенний, легкий, свежий запах. Птица вспорхнула с ветки, заслышав мягкий стук копыт лошадей, капли сорвались вниз. Элиза, ойкнув, отерла лицо. Она обернулась, и помахала рукой: «Зачем они нас только провожают? Можно подумать, мы в первый раз в Ренн идем».
Девочка была в холщовых штанах, куртке и деревянных сабо. Она почесала коротко стриженые, испачканные сажей, белокурые волосы и присела – из травы высовывалась мордочка ежа.
– Какой хорошенький! – восторженно сказала Элиза. «Иди спать, утро на дворе, – велела она. Жюль, что шел вслед за ней, рассмеялся: «Тут раньше медведи жили. Давно еще, во времена моих предков. Когда герцог Жан Рыжий Бретанью правил, в тринадцатом веке».
– И этот лес весь твой, – Элиза огляделась. Лес был бескрайним, густым, уходившим вдаль. Она услышала где-то справа легкий шорох. «Это кабаны, – Жюль склонил русоволосую голову набок, – тоже – спать идут. Мама и дети, – он нежно улыбнулся. «Нашего тут – только тот лес, что вокруг озера. Остальное все его величеству принадлежит».
– Все равно много, – заметила Элиза.
– Хотя у нас в Англии тоже земли много, но ее крестьяне арендуют. В Оксфордшире у нас есть лес, но там только олени живут, и лисы. И у нас дом на озере есть, на западе. Мы туда ездили, когда я еще маленькая была. С папой, – он помолчала. Жюль отозвался: «Меня и Франсуа… – он запнулся, – папа тоже учил рыбу ловить…, До всего этого, – он повел рукой. Элиза подумала: «Бедный. Совсем сирота. Одна старшая сестра осталась, и та почти монахиня. Господи, сделай так, чтобы мы с мамочкой спокойно уехали в Англию. Мамочка сказала – в конце лета проберемся к побережью. Попробуем там найти каких-нибудь рыбаков. Деньги у нас теперь есть».
Жюль вытащил из кармана своей куртки бечевку с крючком: «Мы с тобой тоже рыбу половим. Тут два дня пути до Ренна, не голодать же нам. А у крестьян брать грех, это воровство. Они сами недоедают».
Элиза услышала свист. Обернувшись, девочка остановилась. Мать и де Шаретт подъезжали к ним. Мать была в мужском наряде – простой, рабочей, суконной блузе и штанах. Коротко стриженые, бронзовые волосы отливали золотом в свете утреннего солнца. Марта спешилась, передав генералу поводья: «Вы там осторожней, пожалуйста. Жюль увидит сестру, разведаете – сколько солдат сейчас в городе, куда Деметр их отправлять собирается, и сразу назад».
– Конечно, мамочка, – Элиза, на мгновение, прижалась к ней. Марта, перекрестив детей, вздохнула: «Господи, каждый раз, как уходит она – сердце ноет. А что делать, мне в городе появляться нельзя, а уж тем более – генералу».
– Не беспокойтесь, ваша светлость, – весело сказал Жюль. Марта, потрепала его волосы:
– Ты тоже, господин маркиз, – не лезь на рожон, как говорится. Ты в Ренне вырос. Еще узнают, не приведи Господь.
Жюль сплюнул на землю. Мальчик, на бретонском ответил: «Petra zo ganeoc'h?E Plogonegemaon o chom bremañ».
– Из Плогоннека, так из Плогоннека, – усмехнулась Марта. «И еще ты спросил: «Что это со мной?»
– Отлично, ваша светлость, – похвалил ее Жюль. Дети, скользнув в кусты, скрылись в лесу.
– Помочь? – спросил де Шаретт, но Марта уже сидела в седле. Забрав у него поводья, женщина вздохнула: «Не стоило бы их одних отпускать, месье де Шаретт».
– Разве я сам не знаю? – хмуро ответил ей генерал. Он был в холщовой куртке крестьянина, темные, чуть побитые сединой, кудрявые волосы шевелил ветер. Де Шаретт тронул лошадь с места:
– Только разве лучше будет, если Жюля убьют? Он последний из рода де Монтревалей, ваша светлость. Шесть сотен лет уже этому имени. И так – отцу голову отрубили, старший брат погиб…, А если бы я Жюля при себе не держал, он бы тоже в бой полез, мальчишка горячий. Вы же Элизу от себя не отпускаете.
Марта помолчала: «Все это верно, но, месье де Шаретт – дети есть дети. Давайте я Жюля с собой в Англию заберу».
Он искоса посмотрел на ее твердый, упрямый подбородок, на тонкие морщины по углам красивого рта. Генерал отчаянно, тоскливо проговорил: «Ваша светлость…»
Марта подняла руку: «Месье де Шаретт, не надо об этом. Я вам еще зимой сказала – я вас не люблю, и никогда не полюблю. А что я вам помогаю, женский отряд сколотила, – она усмехнулась, – так я без дела сидеть не хочу, вот и все».
Он внезапно, круто развернул недовольно заржавшего коня и перегородил узкую, лесную тропинку. Ее зеленые глаза взглянули на него – прямо и твердо: «Месье де Шаретт, вы дворянин, вы не позволите себе…»
Генерал вздохнул и сжал зубы: «Знаете, как эта долина называется, ваша светлость?»
– Жюль мне рассказывал, – улыбнулась Марта. «И я читала легенды, месье де Шаретт. Я не фея Моргана, а вы – не тот несчастный рыцарь, которого она сослала в Долину без возврата. Время короля Артура давно миновало, генерал».
– Она, должно быть, была похожа на вас, – пробормотал де Шаретт. «Волшебница Морган. Простите, ваша светлость…»
Марта, на мгновение, прикоснулась к его руке и он вздрогнул: «Не надо, пожалуйста. Уж лучше будьте немилосердны, так легче. Вы, я слышал, собираетесь кое-кого сегодня ночью навестить?»
– Да, – они доехали до развилки лесных дорог и остановились.
– Кюре из Брезонвиля приходил, исповедовать нас, – Марта помолчала, – говорит, там у них отряд республиканский встал лагерем. Небольшой, человек пятьдесят. Церковь закрыли, дом священника отобрали, кюре у крестьян сейчас живет.
– Тогда встречаемся в полночь у могилы Мерлина, – де Шаретт посмотрел на небо:
– Гроза с моря идет, ваша светлость, нам это только на руку. К вечеру до нас доберется, – он поклонился, исчезая в лесной чаще.
Марта погладила по холке свою лошадь: «Поехали, дорогая моя, мы еще до рассвета с тобой поднялись». Она подождала, пока по-весеннему худая лиса не перебежит тропинку и подумала: «К детям пошла. Господи…, – она покачнулась в седле и вспомнила мягкий голос акушерки: «Грудь я тебе перевязала, да там и не было ничего – ты же в горячке была, дорогая, чуть не умерла».
Мадам Ришар помолчала, держа ее за руку: «Вряд ли после такого у тебя дети будут, конечно».
Марта облизала пересохшие губы: «А кто…, Кто родился?»
– Мальчик, – вздохнула мадам Ришар. «Мы его окрестили. Элиза твоя сказала, что вы Жоржем хотели назвать. Так что не волнуйся, с Иисусом твое дитя».
– Джорджем, – Марта вспомнила голову мужа, что катилась по эшафоту. Отвернувшись к стене каморки, она долго лежала, закрыв глаза, шепча: «Прости меня, маленький, прости, пожалуйста…, Иисус, Матерь Божья, позаботьтесь о моем мальчике, пусть он с отцом встретится, я прошу вас…»
Потом она присела, собрав вокруг себя старое, шерстяное одеяло: «А Элиза где?»
– Цветы продает, – улыбнулась акушерка. «Хорошая у тебя дочка, работящая».
– А потом пришла Элиза, – вспомнила Марта, – вся заплаканная, и сказала, что в газете напечатали – Тео и Теодор погибли. Ерунда все это, Робеспьер солгал, как обычно. Добрались до Вены, как и хотели. Нам тоже надо, – она выехала из леса и посмотрела на обгорелую половину охотничьего дома, что стоял на берегу озера, – надо уезжать отсюда. В конце лета наберем достаточно золота, чтобы с рыбаками расплатиться. Тедди, бедный мой мальчик, до них наверняка слухи о казни дошли, – Марта взглянула на распахнутые окна.
Пожилая женщина высунулась наружу. Замахав рукой, она крикнула: «Как раз к блинам, ваша светлость! Мой старик приходил, меда принес немного».
Марта завела лошадь в полуразрушенную конюшню. Почистив ее, женщина хмыкнула: «Маркиз де Монтреваль, должно быть, в Англию не уедет, воевать захочет. Вот же упрямые эти бретонцы. Да и сестра у него тут, в Ренне».
Она недовольно сморщила нос. Пройдя через зеленую лужайку, Марта шагнула в прохладу выложенного грубым камнем коридора.
Пять женщин уже сидело за большим, деревянным столом. В кухне было чисто, пахло свежей выпечкой, по углам стояли ружья. Марта приняла тарелку с блинами: «Сегодня ночью Брезонвиль навестим, вместе с отрядом генерала».
– Давно пора, – пробормотала одна из бретонок, убирая со стола пистолет. В открытое окно веяло теплым ветром, жужжали пчелы. Марта вздохнула: «Почти все вдовы, как я. Господи, и когда только это все закончится…»
Мед был золотистым, тягучим, пах лесными травами, блины – тонкими, горячими. Марта, отхлебнула сидра: «Мадам Пишон, созывайте народ, к вечеру нам все свободные руки понадобятся».
Пожилая женщина сняла медную сковороду с треноги: «Как там месье маркиз?»
– В Ренн отправился, – ответила Марта, – вместе с Волчонком, – она широко улыбнулась:
– Если все пройдет удачно, то в конце месяца, и мы город посетим. Деметру недолго жить осталось, – она вытерла тарелку куском блина, и прожевала его: «За дело, милые дамы, надо привести в порядок оружие».
Дети соскочили с телеги. Жюль крикнул вознице: «Trugarez!». Элиза обернулась. Посмотрев на солдат Национальной Гвардии, что охраняли ворота, девочка хмыкнула: «Хорошо, что мы с тобой на бретонском говорили. Они даже внимания не обратили на нас, дикари и дикари».
– Вообще, – Жюль засунул руки в карманы блузы, – у крестьян галло больше в ходу. Он на французский язык похож, ты слышала. А кто на бретонском умеют – те с запада. Как моя мама, – добавил Жюль. «Она как раз – пять лет назад умерла, перед тем, как все это началось, – он показал на большой, трехцветный флаг, что развевался над зданием бывшего парламента Бретани. «Она меня и научила, – мальчик вздохнул: «У тебя мама есть, ты счастливая».
Они прошли мимо заколоченных дверей аббатства Сен-Мелюн и свернули на площадь де Лис. «Вот наш особняк, – Жюль взглянул на кованые ворота, – отель Монтреваль. Я там вырос, пока нас не выгнали, – мрачно добавил он и посмотрел на эшафот в центре площади. Холодный ветер гонял по булыжникам перья и какой-то сор.
Элиза замялась: «Ты…, был тут, ну, когда…»
Жюль помотал головой. «Франсуа был. Тайно, он тогда уже в леса ушел. Я у тетки жил, папиной сестры, графини де Коссе, она тем годом умерла».
Он посмотрел на грустное лицо Элизы: «А она видела, как ее отца казнили, она же мне рассказывала. И маму свою она спасла. Эх, жалко, что ее светлость в Англию хочет уехать, я по Элизе скучать буду».
– Ты не думай об этом, – попросила Элиза. Остановившись, сделав вид, что уронила что-то, девочка шепнула: «Считай солдат, быстро!»
Когда отряд Национальной Гвардии прошел мимо них, Элиза сварливо заметила: «Ты ворон не лови, понятно?»
Серо-голубые глаза Жюля заблестели. Он, шмыгнув носом, вытерев его рукавом куртки, нарочито грубо ответил: «Никого я не ловлю. А ты не задавайся».
– Манеры, маркиз де Монтреваль, – смешливо поджала губы Элиза. Замерев, девочка толкнула его за угол – кованые ворота медленно открывались.
Полный, высокий человек, в темном сюртуке, с трехцветной кокардой на лацкане, вышел на улицу, в сопровождении наряда гвардейцев. Его редкие волосы были тщательно прилизаны, смуглое, гладкое выбритое лицо – искажено брезгливой гримасой. Маленькие, острые, черные глаза обшарили площадь. Он громко сказал, указывая на эшафот: «Чтобы к завтрашнему утру все было готово».
– У него руки по локоть в крови, – с ненавистью прошептал Жюль, – и когда его только убьют?
– Скоро, – рассудительно ответила Элиза, – мы для этого и переправляем в город оружие. Надо просто подождать, когда тут будет меньше солдат. А он не местный? – кивнула девочка на комиссара Конвента, – тот медленно шел, в окружении солдат, к зданию Парламента.
– Как подумаю, что он живет в нашем доме…, – Жюль сплюнул и угрюмо добавил: «Был бы местный – его родня бы уже в земле лежала. Южанин какой-то».
– Пошли, – подтолкнула его Элиза, – вечереет уже. Переночуем у твоей сестры. Завтра с утра на рынок отправимся, возьмем всякой мелочевки и пойдем в казармы вразнос торговать, так и узнаем – куда солдат посылают. А красивая твоя сестра? – спросила девочка, когда они уже свернули на узкую, старинную улицу.
– Очень! – горячо ответил Жюль. Мальчик покраснел: «Мадлен послушница, о них нельзя так говорить, но все равно – красивая».
Элиза в сердцах подкинула носком сабо какой-то камешек: «А я некрасивая. Только глаза мамины, и все. А так – волосы, будто перья, нос торчит, и вообще – я худая. Сейчас толстых людей нет, кроме комиссаров Конвента». Девочка злорадно ухмыльнулась.
Она искоса посмотрела на Жюля: «А вот он – красивый, – вздохнула Элиза. Они зашли в пустынный двор и Жюль сказал: «Эту квартиру не отобрали, забыли. Тетя редко в город приезжала, она все время в имении жила». Он постучал в старинную, дубовую дверь. Элиза, открыв рот, глядя на девушку в чепце и наметке послушницы, неслышно вздохнула: «Прав был Жюль. Она будто королева Джиневра, из легенд».
Она была высокой, стройной, большие, серо-голубые глаза, обрамленные темными ресницами, ласково взглянули на них. Девушка обняла Жюля: «Милый мой! Господи, мы же с зимы не виделись…, Братик мой, маленький…»
– Позволь тебе представить, сестрица – церемонно сказал Жюль, – леди Элиза Холланд, дочь вдовствующей герцогини Экзетер. А это моя сестра, маркиза де Монтреваль.
Элиза ловко сделала реверанс. Девушка, улыбнувшись, замахала рукой: «Пожалуйста, просто сестра Мадлен. Проходите, проходите, милые, – захлопотала она, – у меня суп горячий, только сначала…, – она потрепала Жюля по голове.
– Помыть руки, знаю, знаю, – он закатил глаза и шепнул Элизе: «У меня свой пистолет, а меня все еще, как ребенка, в умывальную гоняют».
– И правильно делают, – отозвалась та, снимая сабо, подворачивая испачканные в грязи штаны. Элиза облизнулась: «Пахнет очень вкусно».
В маленькой келье тикали часы, брат и сестра сидели, держась за руки. Мадлен, наконец, попросила: «Ложись спать, милый, вы все же устали. Элиза прямо за обедом зевать начала. Завтра я схожу с вами на рынок, посмотрю, чтобы все в порядке было. Без чепца, – добавила она, поймав обеспокоенный взгляд Жюля.
Он прижался лицом к ее ладоням, – пахло воском, теплом очага, домом. Мальчик неразборчиво пробормотал: «Я так скучаю, сестричка, так скучаю…»
– Не плачь, – велел себе Жюль. «Нельзя, ты большой, не смей плакать!». Но слезы сами лились из глаз. Мадлен, обняв его, шепнула: «Что ты, мой хороший. Поплачь, поплачь, братик, я тут, я с тобой». Она сидела, укачивая его, а за ставнями выл разгулявшийся, холодный ветер с моря.
Жюль высморкался: «Мы Деметра видели. Завтра казнить кого-то будут?»
Мадлен грустно кивнула: «Спекулянтов, как он их называет. Бедных крестьян, у которых в подполе нашли спрятанное зерно. Господи, – девушка перекрестилась, – и когда ты только накажешь этого мерзавца?»
– Скоро, – уверенно ответил ей брат, поднимаясь, вытирая лицо. «Для этого мы оружие и привозим, сестричка».
Элиза лежала, слушая приглушенные голоса, что доносились из-за стены. Она свернулась клубочком – на девочке была старая, потрепанная холщовая рубашка Мадлен, и подтянула ноги к животу: «Счастливый Жюль. Увидел сестру. Так хочется уже домой. Там Тедди, и Джон, наверное, вернулся из Вены. Хоть бы с Джо все было хорошо, Нижние Земли все-таки недалеко до Франции». Она перекрестилась. Пробормотав молитву, девочка задремала.
Она видела обгоревшие, черные развалины сожженной половины замка, туман, что лежал над озером, закрывая его, до нее доносился плеск воды. Элиза стояла босыми ногами на мокрой траве. Раздался выстрел, она услышала крик боли. Посмотрев вниз, девочка отбросила дымящийся пистолет. По траве полилась кровь, – быстрая, темная. Она с отвращением отскочила и, почувствовав чью-то руку у себя на плече, замотала головой: «Нет! Нет!»
Жюль смотрел на нее пустыми глазницами. Элиза заметила Мадлен – с распущенными по спине светло-русыми волосами, с венком на голове. Девушка стояла по колено в воде, туман рассеивался. Элиза вспомнила: «Там замок феи озера. Сейчас он появится, и все будет хорошо. Нас спасут, обязательно!»
Из тумана показались очертания огромной гильотины. Мадлен, так и не поворачиваясь, грустно сказав: «Не успеют», – стала подниматься на эшафот.
Элиза проснулась, тяжело дыша, чувствуя, как колотится у нее сердце. «Успеют, – она сжала руки в кулаки, и натянула на себя тонкое, холодное одеяло. Она не знала, о ком говорит, но повторила: «Успеют».
Утро было серым, туманным, рынок только раскладывался. Никто не обратил внимания на двоих мужчин, – повыше и пониже. Они, сидя на камне, курили трубки.
– Удачно нам эта лодка ничейная попалась, – тихо заметил капитан Фэрфакс. «Только все равно, Джон, – он незаметно пожал плечами, – для чего мы в городе? Ты же слышал – де Шаретт в лесах прячется. Вряд ли он будет в Ренне появляться. Еще хорошо, что Питера с Майклом и Мэри сюда не потащили».
– Пусть рыбу ловят, – Джон затянулся трубкой. «Мы к полудню уже вернемся». Он осмотрел полупустые лотки: «Бедно тут живут, конечно».
– Еще и женщину с собой взяли, – ворчал Фэрфакс. «Не мог ты ей сказать, что ли – отправляйся обратно в Плимут? Хотя моряк она отменный, и стреляет метко».
Джон усмехнулся: «Ты мне о своей невесте рассказывал, мисс Кэтрин, что она у тебя упрямая?»
– Как осел, прости Господи, – ласково пробормотал капитан. «Мисс Кроу, я смотрю – такая же».
– Именно, – Джон выбил табак из трубки, и потянулся: «А что мы в Ренн явились, так у меня тоже чутье есть, капитан Фэрфакс. В моей работе без него долго не протянешь. Так вот кажется мне…., – он внезапно замер: «Кто это?».
– Девушка и парнишки какие-то, – отозвался Фэрфакс. «Худая, бедняжка, хотя они тут все…»
Но Джон уже не слышал его – она шла по булыжнику площади Святой Анны, под низким, серым бретонским небом, в простом, скромном платье. Светло-русые косы спускались на плечи, она высоко несла изящную голову. Джон все смотрел на нее: «Королева Джиневра…, Здесь же рядом этот лес, Броселианд. Не оттуда ли она явилась? Таких красавиц и не бывает на земле. Или это Вивиан, фея озера? Господи, – он опомнился, – да о чем это я?»
– То ли дело моя Кэтрин, – раздался у него над ухом голос Фэрфакса, – там одна грудь…
Джон усмехнулся: «Пошли-ка, дорогой, потремся в толпе, послушаем, что люди говорят».
Он сразу нашел глазами ее голову – девушка, стоя у лотка со всякой мелочевкой, торговалась за какие-то зеркальца. Парнишек рядом с ней уже не было. Джон мимолетно подумал: «Лицо у одного знакомое».
Джон подобрался поближе и выругался – сзади его толкнули. Он попытался удержаться на ногах. Девушка, испуганно вскрикнув, выронила деньги: «Месье!»
У нее были серо-голубые, как небо над Ренном, глаза. «Как всегда, – зло подумал Джон. «Стоит мне встретить красавицу, у меня либо начинается морская болезнь, либо я ругаюсь, как сапожник».
Он быстро собрал рассыпанную медь, и, покраснев, протянул ее девушке: «Простите, мадемуазель, я очень виноват».
– Что вы, что вы…, – зардевшись, пробормотала девушка. У нее была узкая, нежная, прохладная ладонь. Джон, на мгновение, прикоснувшись к ней, вздрогнул. «Так вот оно что, – горько подумал мужчина, провожая глазами ее стройную спину. «Вот как оно бывает, граф Хантингтон. Брось, ты не Ланселот Озерный. Ты ее больше никогда не увидишь».
– Всем оставаться на своих местах! – услышал он громовой голос от ворот рынка. «Проверка документов!»
– А вот это очень плохо, – успел подумать Джон. Оказавшийся рядом Фэрфакс дернул его за рукав блузы: «Быстро, пока они тут все не окружили! Надо уходить!»
– Нет! – пронесся над толпой женский крик. «Оставьте, не трогайте их, это же дети!»
Джон швырнул какому-то торговцу серебряную монету. Проклиная свой маленький рост, он вскочил на лоток. Девушка стояла перед высоким, полным человеком, двое давешних парнишек – под прицелом у солдат, – переминались с ноги на ногу.
– Это Деметр, – Фэрфакс едва слышно выругался. «Был бы у меня пистолет…»
Комиссар Конвента оглядел девушку с головы до ног и процедил: «А вы кто такая?»
– Паразитка, – подобострастно крикнул кто-то из горожан, – бывшая маркиза де Монтреваль! Дочка того предателя, которому голову отрубили, два года назад, сестра бунтовщика!
Деметр щелкнул пальцами. Мадлен обреченно подумала: «Господи, нет! Жюль, Элиза…, Говорят, он повстанцам глаза выкалывает…»
– Беги, – неслышно велел Жюль девочке. «Пока еще можно, они тебя не догонят. Стреляй, если что».
– Я тебя не брошу, – Элиза помотала белокурой головой.
– Беги! – зло повторил Жюль. «Тут моя сестра, я не могу ее оставить. Ну! – он сделал легкое, неуловимое движение. Элиза, поскользнувшись, шлепнувшись в лужу, перекувыркнувшись через голову, – исчезла в гуще людей и телег.
– Взять его! – коротко велел Деметр, солдаты рассыпались по рынку. Джон, спрыгнув с лотка, тихо сказал Фэрфаксу: «Пошли отсюда. Надо проследить за этой девчонкой, я видел, куда она побежала».
Они нырнули под составленные вместе телеги. Фэрфакс удивленно заметил: «Это мальчишка был».
– Это, – Джон пополз вперед, – была моя сестра, дорогой капитан. Чутье меня не подвело, – он отряхнул куртку от навоза. Оглядевшись, мужчина выругался: «Черт, черт! Элиза, она быстрая, как ветер. Уже и след ее простыл. Ничего, – он улыбнулся, – теперь я знаю, что мой отец и мачеха не погибли. Мы их найдем. Пошли, – он подтолкнул Фэрфакса. Обернувшись, Джон заметил, как уводят с рынка высокого парнишку в крестьянской одежде. Девушка, понурив голову, шла вслед за солдатами.
– Я вернусь, – пообещал ей Джон. Они с Фэрфаксом зашагали к реке, туда, где была привязана лодка.
В комнате пахло табаком, выцветшие, шелковые обои были исписаны лозунгами, ободраны, большой, дубовый стол был засыпан пеплом и завален грудами бумаг.
Деметр сидел, посасывая сигару, вчитываясь в какой-то список. «Вот оно, значит как, – зловеще сказал мужчина и крикнул: «Позовите гражданку Монтреваль!»
Мадлен робко вошла в кабинет, и оглянулась: «Все разграбили. Картины пропали, книги…, Даже папин глобус – и тот взяли». Она закашлялась – в полуоткрытое окно дул резкий ветер, и несмело подняла глаза: «Месье Деметр…, Что с моим братом?»
– Гражданин Жюль Монтреваль, – отчеканил комиссар Конвента, – находится в тюрьме по обвинению в принадлежности к повстанцам. Пошел путем отца и старшего брата, так сказать, – он поднялся и положил большую ладонь на документы.
– Месье Деметр, – пробормотала Мадлен, комкая старую, вытертую шаль, – я прошу вас…, Жюлю четырнадцать лет, он ребенок…, Он просто пришел со своим другом из деревни, повидаться со мной. Его приютили наши бывшие арендаторы, крестьяне все же сытнее живут, а Жюль еще растет….
– Паразиты! – взорвался комиссар, расхаживая по кабинету, стряхивая пепел на прожженный, в черных пятнах, ковер. «Мало вы сосали кровь крестьян, мало измывались над нами – еще и щенков своих нам навязываете! Не бывать этому, – громовым голосом крикнул Деметр. По кабинету загулял сквозняк, дверь с шумом хлопнула, и Мадлен едва не перекрестилась.
– Нельзя, нельзя, – велела себе девушка. «Нельзя при нем этого делать. Проси за Жюля, становись на колени, плачь…, Все, что угодно, только бы он отпустил маленького, Жюль последний из семьи…»
Мадлен взглянула на гипсовый бюст очень красивой женщины, что стоял в углу: «Месье Деметр, Жюль у меня один остался…, Пожалуйста, будьте милосердны».
– Тот, кто проявляет милосердие к жестоким поступкам, гражданка Монтреваль, потом и сам становится жестоким к тем, кто действительно заслуживает снисхождения, – напыщенно заметил комиссар. Деметр добавил, отчего-то улыбаясь: «Сестра Мадлен».
– Откуда он знает? – испуганно подумала девушка. Деметр подхватил со стола какой-то листок и сунул ей под нос. «Список монахинь и послушниц в бывшем монастыре клариссинок, гражданка Монтреваль, – издевательски заметил он.
Деметр протянул к ней руку и Мадлен отшатнулась: «Думали, мы не узнаем, кто вы такая? Еще и наверняка, монастырь, – он выругался, – на дому устроили. Подпольных кюре привечаете. Я велю послать к вам на квартиру и перевернуть там все – наверняка мы кого-то найдем. Или что-то, – со значением добавил Деметр, глядя на ее изящную, низко склоненную голову.
– Пойдете на гильотину, гражданка Монтреваль. Только сначала увидите, как вашему брату выкалывают глаза и отрубают конечности. Он раскурил потухшую сигару: «Они еще живут после этого, какое-то время. Катаются по полу и кричат. Страшно кричат, гражданка Монтреваль, как звери».
– Месье Деметр, – девушка рухнула на колени, – я прошу вас, прошу. Я, действительно, была послушницей, но я никого не знаю, – ни кюре, ни повстанцев. Я живу очень скромно, никуда не хожу…, Только пожалейте моего брата, я сделаю, все, что угодно…, – она разрыдалась. Деметр незаметно облизал губы: «Отлично. Она с десяти лет в монастыре. Ничего такого она не знает, ни о чем не догадается. Да, да, именно так и сделаю».
Он выпустил клуб сизого дыма. Усмехнувшись, комиссар подошел к ней. «Поднимитесь, – потребовал Деметр. Мадлен, пошатываясь, подчинилась.
– В общем, так, – он смотрел на высокую, девичью грудь, скрытую глухим, скромным платьем. «Я освобожу вашего брата, и не буду предъявлять ему никаких обвинений, гражданка Монтреваль».
Серо-голубые глаза засияли. Мадлен радостно сказала: «Спасибо вам! Большое, большое спасибо, месье Деметр! Я знала, что…»
– Стойте, – он прервал девушку. Комиссар был совсем рядом. От него несло крепким табаком, кофе, старым, кислым потом. Деметр повел рукой куда-то в сторону и добавил: «На одном условии».
– Все, что угодно, – горячо сказала Мадлен, глядя на его гладко выбритое, с отвисшими щеками лицо. «Все, что угодно, месье Деметр».
– Сейчас, – он пристально осмотрел узкие бедра, тонкую талию, бедное, потрепанное платье, и продолжил:
– Сейчас мы сходим в префектуру, и вы станете гражданкой Деметр. А завтра я выпущу вашего брата, мадемуазель, – он облизал полные губы кончиком языка. «После нашей брачной ночи, – подмигнул ей комиссар. Вернувшись за стол, развалившись в обитом гобеленом кресле, он рассмеялся: «Я бы, конечно, мог вас изнасиловать, а после – пристрелить…»
Мадлен побледнела и Деметр подумал: «Правильно я решил. Она невинна, и не знает – как должно быть на самом деле. Она будет терпеть, ради брата. Изнасиловать… – он дернул углом рта. Убрав под стол дрожащие руки, комиссар важно продолжил:
– Но я считаю такое поведение неприемлемым для революционера, гражданка Монтреваль. Людей надо перевоспитывать, – он поднял палец. «Паразиты, – вот вы, например, – должны познать на себе, что такое труд на благо страны. В браке со мной вы обретете новые высоты, как личность, и забудете о своем, – он поискал слово, – бывшем сословии. Вашего брата я определю учеником к ремесленнику, он будет работать….
Мадлен слушала и не слышала его. «Это ради Жюля, – повторяла себе девушка, – ради маленького. Я все вынесу, все. Господь просто дает мне такое послушание, надо его выполнить. Жюль пусть бежит – в Англию, да куда угодно. Пусть живет. Я просто буду молиться за него, до конца дней моих. Может быть, Иисус и Божья Матерь смилостивятся надо мной, и я умру. Скоро».
– А если вы не согласитесь, гражданка Монтреваль, – закончил комиссар, – то я вас отведу в тюрьму – посмотреть, как ослепляют вашего брата.
Он потушил сигару и требовательно взглянул на нее: «Надо будет потом организовать какую-нибудь листовку от их имени, обращенную к повстанцам. Сложите оружие…, Все же Монтревали, они в Ренне испокон века сеньорами были, их уважают».
Мадлен долго молчала, сцепив длинные, худые пальцы. Девушка тихо ответила: «Хорошо, месье Деметр, я согласна. Можно мне будет после церемонии, – она запнулась, – увидеться с моим братом? Хотя бы ненадолго».
– Его завтра и выпустят уже, – заметил Деметр, застегивая сюртук, отряхивая его от пепла. «Но, раз ты просишь…»
Мадлен вздрогнула от этого бесцеремонного «ты» и велела себе: «Скажешь Жюлю, что ему надо бежать. Солжешь ему, что заплатила Деметру денег, придумаешь что-нибудь. Господи, братик мой, – она чуть удержалась на ногах, – я его больше никогда не увижу…»
– Спасибо, месье Деметр, – ее голова клонилась все ниже. Комиссар, распахнув перед ней дверь, улыбнулся: «Называй меня Полем, дорогая, мы все-таки сейчас станем супругами. Это недалеко, – он указал за окно, – префектура размещается в бывшем Парламенте Бретани».
В большом зале было холодно, ветер тянул по ногам. Деметр зло подумал: «Проклятая страна. Все время льет дождь, дикари, которые лепечут на своем наречии и живут в землянках, и все упрямые – даже пытками их не сломить. Я-то знаю, – он искоса посмотрел на девушку, что стояла рядом с ним.
– Пусть ее брат еще посидит в тюрьме, – решил комиссар, – нечего. А то еще новоиспеченная гражданка Деметр сбежать решит, они тут все себе на уме. Пора заканчивать полумеры – отрублю головы этому де Шаретту, вместе с его Волчицей. Хотя, это, наверное, крестьяне придумали. Якобы Мерлин послал им на помощь оборотня. Чушь, какая. Утоплю тут все в крови и поеду домой, в Прованс. Там уже цветы давно распустились, солнце сияет…»
– Поздравляю, гражданин Деметр, гражданка Деметр, – префект пожал ему руку и усмехнулся: «Чего не сделаешь ради родного брата. Была маркиза де Монтреваль, было шесть сотен лет дворянского рода, – и нет больше. Жюля этого все равно убьют, рано или поздно, а она будет рожать ублюдков от этого провансальского крестьянина».
– Спасибо, – наклонил голову Деметр. Он шепнул Мадлен: «Я провожу тебя до тюрьмы, а потом – домой. Возьмешь все, что тебе надо, и пойдем. Нам накроют свадебный ужин у меня в резиденции. Ты ведь когда-то, – он тонко улыбнулся, – там жила, тебе будет привычно».
