Текст книги "клуб аистенок(СИ)"

Автор книги: Нелли Кулешева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 36 страниц)

Элейн почувствовала, как он занервничал.

– Да, да, и Чаку Мэйеру тоже. Они оба встречают меня в госпитале. -

– А машина и водитель? – Митч держал трубку свободно, не прижимая к уху, и Элейн, у которой ломило низ живота от внезапной остановки, могла слышать каждое слово. – Ты вызвала машину?

– Она едет, но, Митч, пожалуйста, знаю, я обещала не делать этого, только я забыла, как это страшно и как больно, и страшно быть одной, и мне больше некому звонить. Знаю, мы решили, что тебя там не должно быть, но умоляю. Ты должен быть там, пожалуйста, обещай, что встретишь меня в госпитале. Я ... Боже праведный, это твой ребенок тоже. Я не могу рожать с юристом, которого едва знаю, и водителем, которого раньше никогда не видела. Ты мне нужен там.-

– Я буду там, – сказал Митч. – Успокойся, Джеки. Хорошо? Обещай, – просил он ее очень нежно.

И стал набрасывать на себя какую-то одежду. Элейн, не двигаясь, наблюдала за ним. Ждала, что он скажет: "Собирайся, пошли". Не сказал. Через минуту он уже держал ключи от машины, лихорадочно засовывая кошелек в карман брюк.

Почему это Джеки не попросила ее? Может, она решила, что Элейн способна сказать "нет", а Митч в таком ее положении сделает все, что она скажет ...

– Митч!

Он остановился, взглянул на жену, рукой закрыл лицо, будто говоря: "Ради всего святого, что я делаю?!". Ему даже не пришло в голову позвать ее с собой. Он был в замешательстве.

– О, бэби! Мне так жаль! У меня повышибало мозги от беспокойства. Знаю, мы так не планировали, но, наверное, мне следует поехать. Она в панике. Я, наверное, доберусь туда, когда все кончится, но, что если роды будут долгие? И надо принимать решение по поводу ребенка?-

– Что ты хочешь, чтобы я сделала? – спросила она.

Он, нервничая, стоял у двери и, казалось, надеялся, что она скажет: "Позвони мне, когда все закончится", и он сможет бежать, но она этого не сказала. Вместо этого она спрыгнула с кровати и открыла дверцу встроенного шкафа.

– Заводи машину, я еду с тобой.

Она вытянула что-то из одежды, ненавидя всей душой эту ситуацию. "Что надеть? Кому какое дело? Всем же наплевать?" – думала она, натягивая джинсы и просторный, хлопчатобумажный свитер. Все будут смотреть на Джеки, а не на нее.

Митч уже давил на сигнал. Времени на косметику уже не было, не было времени даже почистить зубы. Она выбежала в промозглую ночь и села в машину. Ехали они безмолвно. Часы в машине показывали 1:10. Дорога была почти пуста. Элейн чувствовала себя взвинченной, загнанной в угол оттого, что Джеки не держит слова. Дружба во время беременности – это хорошо, но она несколько раз говорила Митчу, что ей непереносима мысль, что он может помогать Джеки во время родов. Они записали это в контракт, когда работали над ним с юристом. Они приедут в госпиталь, когда ребенок уже родится и будет в детской госпиталя. Но если Митч так будет гнать и если роды будут продолжительные, они станут свидетелями родов. Она выглянула в окно и напомнила себе, что Джеки обделена счастьем, что у нее так мало в жизни, поэтому она позвонила, нарушив данное ею слово. Джеки знала, что после родов всякие отношения между Митчем, Элейн и ею прекратятся, они ей нужны еще хотя бы на одну ночь. Еще одна ночь, и, может, день-два в госпитале, потом у них с Митчем будет ребенок, и только это имеет значение.

Скользящие двери открылись. Элейн едва поспевала за Митчем, летящим по коридорам госпиталя мимо ярко освещенных постов медсестер и открытых дверей палат. Когда она подошла к родильной палате, Митч, водитель, медсестра и Чак Мэейр, юрист, окружали Джеки на кровати. Молча, Элейн встала в дверном проеме. Лишь когда водитель попрощался, пожелав всего доброго, а Чак Мэйер вышел позвонить своей жене, Джеки взглянула мимо Митча, нежно убиравшего локон е ее лица, и заметила Элейн, тихо стоявшую в углу.

– Привет, Элейн, – сказала она. – Здорово, да? У нас будет ребенок.

– Замечательно, – откликнулась Элейн.

"Боже милосердный, это правда", – подумалось ей. Много лет назад она видела рекламный ролик о средстве для чистки духовки. Женщина в рекламе распыляла средство в духовку и оставляла его делать работу, а сама играла в теннис. Делая победный бросок в сетку, она поворачивалась к камере и произносила: "Я чищу свою духовку". Элейн стояла в джинсах в родильной палате и думала: "Я рожаю ребенка".

Через несколько минут начались схватки. Митч и медсестра стояли по обе стороны кровати, а Элейн оставалась в углу. Она видела, что рубашка Митча липла к его спине. Он обливался потом. Скоро, будто кинозвезда, в палату влетел доктор, пробурчал, что ему пришлось покинуть теплую постель своей подруги, и осмотрел промежность Джеки. Через минуту вошла женщина-анестезиолог, повернула Джеки на бок и сделала укол. И все завертелось – пошло быстро. Кто-то дал стерильные халаты, маски, обувь и шапочки, и кровать-носилки вкатили в родильную, и опять Элейн, одетая, как все с головы до ног во все голубое, хлопчатобумажное, стерильное, стояла одна в углу. Одинокая.

Она наблюдала за этой группой людей, окруживших кровать Джеки. Они нервно о чем– то говорили. Все, что она могла видеть– их глаза. Прошло несколько минут прежде чем она сообразила, что именно Митч находится у изголовья стола и держит руку Джеки.

"Я к этому не готова", подумала Элейн. Все ее тело пульсировало паникой. Ей не хотелось смотреть, она боялась увидеть кровь, единственное, что ей сейчас приходило в голову – ее собственная операция. В тот день ее вкатили в операционную. Она помнила, что прежде чем впасть в забытье, она уже знала, каков будет исход. Знала, что ей удалят яичники, что у нее никогда, никогда ...

Внезапный крик новорожденного вернул Элейн к реальности. "Вот ваша девочка ..., девочка ..., крошечная девочка", – слышала голоса Элейн. И она видела, как крошечное, все в крови существо было передано в нежные руки Митча, а он плакал, глядя на крошку. Сильная рука няни оказалась у нее на спине, та вывела ее на середину комнаты, и она видела, как Митч передал крошку Джеки. Девочка была розовая, крошечная и очень похожа на Джеки.

Джеки долгим взглядом смотрела на ребенка, потом, прикрыв глаза и скривив губы, передала его Элейн. Писк крошки напоминал писк щенка. Пока Элейн во все глаза глядела на это крошечное существо, доктор вставил лампочку в ее ноздри и извлек сгустки крови. Рядом с ней был Митч, Элейн чувствовала это, потом чувствовала, как доктор забирает крошку из ее рук.

Спасибо, спасибо, – бормотала Элейн полусмеясь, полуплача, наклоняясь, чтобы обнять измученную Джеки. – Боже милостивый, как я смогу отблагодарить тебя? Что я смогу для тебя сделать, чтобы хоть как-то отблагодарить за эту бесценную жизнь, что ты дала мне и Митчу. Спасибо, – снова произнесла она, чувствуя потное лицо Джеки на своем прохладном лице.

– Извините, – кто-то оттеснил Элейн в сторону.

Они выкатили Джеки из родильной. Митч обнял Элейн. Повернувшись, она прижала его к себе, и они расплакались. От переполнявших чувств оба не могли говорить. Сквозь слезы Элейн различала медсестер, привыкших к таким сценам. Обнявшись, Элейн и Митч покинули госпиталь и двинулись к парковке.

Утренний свет нашел их в кровати, замкнутых в объятиях друг друга. Открыв глаза, Элейн обнаружила, что Митч разглядывает ее счастливыми глазами.

– У нас есть ребенок, – сказал он.

Она ухмыльнулась: "Есть". Они поцеловались.

– Давай пойдем, взглянем на нее, – предложил он.

– Давай.

Принимая душ и одеваясь, они болтали и обсуждали детали ночи.

– Я был нелепым, неловким, да? – спросил Митч.

– Ты был – само совершенство.

– И для тебя не так уж все было плохо, правда? – он был серьезен. – Что все так произошло? И хорошо, что мы прошлую ночь были в госпитале, а не просто появились на следующий день после родов в часы приема?

– Милый, у нас есть ребенок. Это единственное, что имеет значение. Доктор сказал, когда ее можно забрать домой?

– Сегодня узнаем, – уверил ее Митч.

Госпитальная комната Джеки была наполнена запахом цветов. Огромный букет с карточкой из офиса юриста. Когда они пришли, Джеки была в ванной комнате. Митч подумал, им следует зайти и пригласить Джеки пойти с ними в детскую, как "прощальный дружеский жест".

Элейн взглянула на прикроватный столик, где лежала косметика Джеки. Губная помада, румяна и большой круглый флакон Шамиля. Когда Джеки вышла из ванной комнаты, Элейн поразилась, как хорошо та выглядит. Увидев их, она вскрикнула:

– Такой красивый ребенок! Видели уже ее сегодня?

– Нет еще. Пойдем вместе? – предложил Митч.

Взявшись за руки, они трое пошли по коридору.

– Вот, – Джеки указала на кроватку с табличкой "девочка О'Мэлли".

Без сомнения, это было самое красивое дите в детской.

– Иисусе! – воскликнул Митч. – Она – что-то особенное. Никаких таких пятнышек, что обычно у них бывают. Святые небеса! Настоящее чудо!

Сердце Элейн наполнила надежда. Сработало. План Митча сработал. Несмотря на ее страхи, боль, сомнение, наконец, у нее в доме будет ребенок. Погруженная в мысли о доме и ребенке, она вдруг услышала, как Джеки произнесла:

– Мы сделали это, малыш. Черт возьми! Мы сделали это!

– Да! – в голосе Митча бьшо ликование. – Мы сделали!

Повернувшись, Элейн увидела взгляд, которым они обменялись, и будто кто-то внезапно толкнул ее в грудь. Они втроем праздновали рождение их ребенка: отец, мать и суррогатная мать-заменитель. "Но", – подумала Элейн, – "заменитель матери – это я".

23

Клинт Иствуд заинтересовался ролью, на которую он потерял Редфорда, и несколько раз на неделе Рик летал к нему в Кармель. Но всегда старался вернуться домой вовремя, чтобы побыть с Давидом. Иногда очень короткое время. Красивый светлокожий мальчишка принес свет в мир Рика, и мир этот засиял для него по-новому.

Однажды вечером он сидел за кухонным столом, поглощая ужин, и одновременно дeлaя пoмeтки в сценарии, когда вошла Анни – няня Давида.

– Мистер Райзман, он заснул. Сейчас 10 часов, только что я говорила по телефону с сестрой, она плохо себя чувствует, и мне хотелось бы съездить к ней, может, чем-то помочь. Вернусь очень рано утром. Давид осушил полную бутылочку и, скорее всего, не проснется до утра, но если проснется, я простерилизовала соски, вы откроете одну из бутылочек, наденете соску ... вообщем, вы знаете, как это делать.

– Держу пари, Анни, знаю. Поезжай к сестре. Мы с Давидом справимся.

– О, и еще ... Он сейчас грызет кольцо ... Но иногда теряет его и тогда плачет. Очень любит его. Просто положите его ему в рот, он тотчас заснет. Если будет сильно плакать, будьте терпеливы, давайте ему кольцо несколько раз. Хорошо?

– Хорошо. – Он очень гордился, что нашел замечательную женщину для своего сына. Он слышал, как она собиралась для ночевки у сестры, и, уходя, спросила:

– Оставить вам на всякий случай телефон сестры?

– Не надо, – Рик махнул ей на прощание.

В 11:30, когда он включил TV прослушать новости, раздался звонок в дверь. Бог мой, так же можно разбудить ребенка! Он поспешил к двери. Видение. Юная секретарша из офиса рядом с Universal. Длинные, темные волосы до талии, огромнейшие глаза, оголенные плечи.

– Я здесь неподалеку была на вечеринке, – произнесло видение, прежде чем он смог открыть рот. – Узнала ваш адрес в журнале "Vanity Fair", когда поняла, что это рядом, решила заглянуть, понадеявшись, что вы сегодня один.

– Один, – сказал он.

– И ... ? Могу я войти?

Он распахнул дверь. Если у него сейчас есть ребенок, это вовсе не означает, что он против того, чтобы трахнуть видение.

– Бог мой! Здесь ослепительно! – видение обошло гостиную.

– Ты тоже ослепительна, – галантно хмыкнул он.

Потом она хихикнула:

– Ты такой чудненький, – потом она остановилась и взглянула на него, – и я видела все твои фильмы.

– Какой тебе понравился больше всех? – спросил он, придвигаясь.

Потом ближе. Через мгновение она уже была в его объятиях, освобождаясь от платья, руки ее были у него на ремне, потом они вместе стали снимать с него брюки, и в тот момент, когда ее платье полностью скользнуло на пол, Давид заплакал.

– Что это? – поразилась девица.

– Мой сын ...

– У тебя есть сын? А жена есть? О, черт! Я думала, ты одинокий.

– Одинокий, – Рик рванул в комнату Давида, застегивая молнию, которую девица – Бог мой! Он даже не знает ее имени – но она расстегнула его штаны!

Он схватил кольцо, вывалившееся изо рта сына, и нежно вернул его снова в рот, надеясь, что это успокоит мальчишку. Но Давид не пожелал брать кольцо и продолжал орать.

– Возьми, бэби ... вот Дэви,... папочка дает тебе ... возьми, милый.-

– Ия.. .я.. .я..., – выплевывал кольцо Давид.

– Может, обмакни его в мед, – услышал он, как произнесла девица.

Голая Она стояла в дверном проеме, голая и само совершенство.

– Мои родители обычно так делали, когда я была маленькая. Я пойду и посмотрю мед на кухне.

"Ты собираешься проделать это с юной девицей, которая все еще помнит, как ее родители давали ей кольцо", – подумалось Рику, пока он стоял у кроватки, похлопывая по спинке хныкающего сына. Через минуту она возвратилась с медом. Рик обмакнул кольцо в мед и дал Давиду.

– Мммммм, – засосал Давид и через мгновение уже спал.

Голая девица притянула Рика:

– Давай тоже помажем медом, – предложила она, медленно опускаясь на пол детской и потянув Рика за собой.

– Меня беспокоит его ВМ, – сказала Анни Рику за завтраком.

– Что "его"? – Рик глотал кофе, он боялся упустить ранний рейс для встречи с Клинтом Иствудом.

– Я имею в виду Давида. У него не было ...

– Чего не было, Анни?

– Он не покакал.

– Совсем?

– Совсем.

– С какого времени?

– Уже несколько дней ...

– Педиатр. Давай, позвони доктору прямо сейчас, – он взглянул на часы, 7:30 утра. – В 7:3с утра доктора не достать. Позвони ему домой.-

– Его нет в городе, – ответил автоответчик, – но вы можете обратиться к доктору Солвей.

– Немедленно разыщите его для меня, – сказал Рик оператору.

– Позвоню вам, сэр, – ответила оператор.

Он дал ей свой номер. Давид, всегда шумный, всегда размахивающий ручками и гукающий, лежал без движения у Анни на руках.

– Первые несколько дней я думала, у него просто запор, как бывает иногда у всех нас, но, видите, он на себя не похож, я начала думать, здесь что-то неладно.

– Раньше тебе приходилось с таким сталкиваться? – спросил ее Рик.

– Не могу сейчас припомнить, – ответила Анни. – Запоры, да. Но так плохо ... нет.

Зазвонил телефон: " Мистер Райзман?",– должно быть, оператор.

– Не говорите мне, что не можете дозвониться до доктора, – оскалился Рик.

– Это доктор, мистер Райзман, – ответил женский голос. – Я доктор Солвей, коллега доктора Уэйла. Чем могу вам помочь?

Женщина.

– Мой сын. Ему 9 месяцев. У него запор ... сколько уже? – спросил он у Анни.

– По меньшей мере, пять дней, – ответила та.

– Пять дней, – сказал он доктору. – И такое впечатление, что у него совсем нет энергии. Слабость. Он такой тихий.

– Немедленно привезите его сюда, – сказала доктор. – Я встречу вас и приму сразу же.

Прощай, рейс 8:15, прощай Клинт Иствуд.

– Мы едем, – сказал Рик.

Анни села на заднее сиденье, сжимая крошечную ручку Давида в своей. Из машины Рик позвонил Андрее и попросил позвонить Клинту Иствуду и отменить встречу.

– Все будет хорошо, малыш, все будет хорошо, – нашептывала Анни притихшему Давиду-

В лифте в офис доктора Рик смотрел на безжизненного сына, дремлющего на плече Анни, и паника охватила его. Что случилось? Что, если это серьезная ползучая болезнь, которая будет продолжаться всю жизнь? Всю жизнь ходить с ним по докторам и специалистам. Что, если он постоянно будет болен? Нет! Не может того быть! Это пройдет! -

Высокая, темноволосая, голубоглазая доктор Ли Солвей взяла Давида на руки и осторожно раздела его. Она мгновенно определила, кто есть кто, и поняла, что вопросы надо задавать Анни о распорядке дня ребенка, его привычках и питании. Анни отвечала со знанием дела. Рик, нервничая, наблюдал, как доктор осматривает, пальпирует ребенка, а тот лежит пассивно и очень уж тихо.

– Заметно было, что он с меньшим усилием сосал бутылочку?

– Думаю, да. Но я решила, он просто не голоден.

– Вы даете ему твердую пищу?

–Да. Доктор Уэйл разрешил ему рисовую кашу в прошлом месяце.

– На воде?

– На смеси.

– Вы даете ему только то, что рекомендовал доктор Уэйл?

– Конечно. И Кора тоже. Женщина, которая меня подменяет, когда у меня выходной.

– То есть никто из вас не давал ребенку мед? – правой рукой доктор держала крошечное тело Давида и повернулась взглянуть на Анни.

– Нет, мэм.

Рик встал. Он вполуха слушал вопросы доктора, но слово "мед" застало его врасплох, и он примерз к месту.

– Что плохого в меде? Я давал ему мед на прошлой неделе чуть-чуть на кольце.

Доктор взглянула на Рика:

– То, что сейчас с ним происходит, боюсь, вызвано медом. Его немедленно надо положить в Детский Госпиталь, надеюсь, запор у него не такой сильный, что мне не удастся взять анализ. Думаю, у него детский ботулизм. Запор и потеря мускульной силы.

– От меда?

– Организмы ботулизма изолируются в меде, которым кормят новорожденных, и они от этого могут заболеть. Дети до года очень восприимчивы. Не хочу вас пугать, но сейчас появилась догадка, что невыявленные случаи детского ботулизма являются причиной внезапной детской смертности. У него дыхание очень поверхностное. Я вызываю скорую.

В ушах Рика зазвенело. Не может быть! Доктор ушла в офис. Анни одевала Давида, который слабо хныкал. Рик слышал, как доктор просила скорую подъехать к медицинскому зданию.

Мед. Понимание, зачем он дал ребенку мед, было как пощечина. Чтобы трахаться. Заставить сына замолкнуть, чтобы на полу его комнаты трахнуть девицу, появившуюся в дверях и скинувшую платье. "Бог мой! Мой сын умирает, чтобы наказать меня за то, что я самое низкое, отвратительное существо на земле. Пожалуйста, не дай страдать этому ребенку из-за моего тщеславия, моей похоти, моей слабости.

Ослепленный, подавленный своей виной, раздираемый ужасом, он сел в скорую с Анни, Давидом и доктором, и пока машина выезжала на улицу, сидел, закрыв лицо руками от стыд а и отчаяния.

24

Время шло, и недобрые чувства Элейн проходили. Просыпаться и знать, что в соседней комнате сопит ребенок, придавало каждому утру радость Рождества. Запах детской пудры, заполонивший детскую, шелковистость чудесных волос Роуз, нежная, мягкая складочка под ее подбородком приводили Элейн в восторг. Она поднимала мягкий, теплый комочек из кроватки и нежно клала его рядом с Митчем в их большую кровать. Во сне он тянулся и начинал ласкать ножку дочери. И счастье заливало Элейн.

Ее семья. Наконец-то. Она не допустит, чтобы ее неуверенность отравляла ее радость. Даже те первые месяцы, когда ночи напролет она ходила по квартире с шелушащимся лицом дочери, были счастьем. А когда Митч держал свою крошечную дочуру на руках, он преображался. Исчезало давление дня, озабоченность на лице. Он казался таким свободным от забот и в мире с самим собой, когда держал Роуз и кормил, сидя в кресле-качалке. Иногда они вместе засыпали: сначала она, а потом за ней – он.

Радость, восторг и восхищение каждым поворотом развития девчушки еще больше сближали Митча и Элейн. Она звонила в магазин и докладывала об успехе каждого кормления, каждого грамма набранного весами Митч благоговейно выслушивал все.

– Подожди, бэби, – сказал он как-то днем, и она услышала, как он отключился.

Наверное, он перезвонит сейчас из бокового офиса, чтобы свободнее с нею говорить.

– Послушай, – возобновил он разговор, – на следующую неделю я пригласил сестер и их семьи на обед.

Элейн молчала. Она знала, что между ним и сестрами появилась натянутость. Знала, что с тех пор как она вошла в его жизнь, он и сестры отдалились. Иногда ей казалось, что причина этой бреши в том, что у них с Митчем нет детей.

– Может, сейчас, когда у нас тоже есть ребенок, все наладится, – Митч вслух высказал мысли Элейн.

– Может.

– Хей, знаешь, что обычно говорила мама, когда у меня была стычка с одной из них.

– Ты уже говорил мне, – откликнулась Элейн. – Она всегда говорила: "Кровь гуще воды".

– Иногда они упрямы и глупы как и их мужья, но правда в том, что кроме тебя и моей крохи, они – все, что у меня есть в этой жизни. Я должен сделать усилие. Ты не против, если они с мужьями и детьми придут на обед в эту субботу?

– Конечно, милый. Ты же знаешь, я без ума от их детей. И они будут в восторге от своей новой кузины.

– Люблю тебя, Элейн. Такой, как ты в мире больше нет, – выдохнул Митч и повесил трубку.

Элейн потянулась за бумагой и карандашом, чтобы сделать лист необходимых покупок к следующей субботе, когда что-то заставило ее замереть. Может, сантимент, только что выраженный Митчем. Как он это сказал, сказал как-то неуклюже, будто когда он произносил эти слова, кто-то вошел в офис. Голос показался ей натянутым.

Идиотка. Она измотана бессонными ночами, и везде ей видится подвох. На днях нагрубила Карин. На славную Карин, мягкую, такую безобидную, что однажды, обнаружив в дамском туалете паука, она загнала его в бумажный стаканчик, а потом выпустила на улице, но не убила!

– Я очень рада за тебя, – тогда сказала ей Карин, – что эта женщина не напоминает о себе. Всегда боялась, что однажды она заявится и потребует ребенка назад.

Элейн уставилась на нее.

– Никогда ничего такого не приходит в голову ни мне, ни Митчу. Лучше займись своими делами, договорились?

Карин несколько раз в тот день извинялась перед ней.

Элейн сделает все, что в силах, чтобы быть милой с семьей Митча в субботу за обедом.

Ей придется. Кроме ее мамы, три сестры де Нардо и их семьи – единственная семья для Роуз.

А Роуз как и сама Элейн", будет единственным ребенком, и потому, какая бы ни была цена за эти отношения – они того стоят.

Митч любил, надев передник, колдовать над гамбургерами, снова и снова переворачивая их, пока не доводил до совершенства. Дети гонялись друг за дружкой в крошечном садике за скользящими дверьми, и Элейн подумала, как же будет чудесно, когда они с Митчем найдут дом с большим двором. Вот тогда дети смогут играть там в игры, а Роуз Маргарет к тому времени будет уже большая и станет играть вместе с ними.

– Знаешь, что? – заметил Ханк, муж Бетси, внимательно разглядывая свою новую родственницу, – самое странное, она нисколько не похожа на Митча, но очень похожа на Элейн. Забавно. Очень забавно.-

Исключая моменты, когда им приходилось разнимать подравшихся детей, Кити и Мари– Каталина держались вместе, баюкая в руках бокалы белого вина, которые подала им Элейн.

Они не включали ее в свой разговор, пока она с Роуз на плече не подошла к ним.

– Хорошо она спит? Митч говорил, что она плохо спала, – спросила Кити.

Ни к чему не обязывающий разговор о детях. Элейн понимала это, но была благодарна, что хоть что-то было адресовано ей.

– Еще нет, – ответила она, – ночью просыпается один-два раза. Сколько было вашим, когда они стали соблюдать часы? – она надеялась, что спросив совета, она перекинет мостик, и отношения потеплеют.

– Наверное, лет девять, – Мари-Каталина ответила, шутя. – Клянусь, мой Крисси все еще просыпается в 3-4 часа утра. Но некоторые дети уже с 6-ти месяцев спят всю ночь, – добавила она.

– Кто хочет бургер с сыром? – крикнул Митч.

– Я, – откликнулись дети.

– Мне не надо, – Элейн поглаживала попку Роуз. Она старалась придерживаться диеты.

За неимением времени из-за ребенка, она хватала консервированную еду и набрала за

два месяца больше пяти килограмм. Митч заявил, что он совсем не против, так ему "больше чего любить".

– Не говори, что ты на диете, – ввернула Бетси.

– Просто осторожничаю, – ответила Элейн.

– Да, конечно, из-за твоей проблемы с сахаром в крови, так?

– Бургеры готовы, – крикнул Митч, – Элейн, где тарелки?

– Давай я подержу ее, пока ты помогаешь Митчу, – предложила Кити.

Первым ее побуждением было сказать "нет", но ведь цель этого обеда – быть милой и добросердечной ко всем в его семье, и она отдала ребенка Кити и пошла накрывать стол.

Идиотка. Может, расстройство из-за набранного веса – причина того, что в любом слове, любом замечании она видит подвох? Надо быть терпимее.

За обедом все занялись едой, Роуз задремала на плече Митча, и скоро уже все смеялись над рассказами о бабушке Роуз и о дедушке Марио де Нар до. Элейн была рада, что согласилась собрать всю семью Митча. Ведь, в основном, они были безвредны, правда, часто не очень умны. Но если ей удастся обезопасить себя от них, пусть себе Митч радуется им. Раз они ему нужны.

За десертом взрослые выпили красного вина больше, чем следовало. За исключением Элейн, наблюдавшейJкак все становились пьяней и развязней. Она несла тарелку со сладостями, когда Митч поднялся, постучал ложечкой по бокалу и, держа дочку на плече и подняв бокал, провозгласил:

– Хочу сказать тост. Я хочу выразить благодарность женщине, которую люблю страстно. За радость сердца моего и за маму Роуз!

На мгновение настала такая тишина, что стали слышны кузнечики в траве, потом Ханк выпалил:

– Да ... но лучше бы сейчас ты поднял тост за Элейн.

От шока этой шутки все замерли, кроме Элейн: она была так оглушена, захвачена врасплох, что первым ее импульсом было рассмеяться – она рассмеялась, и все рассмеялись следом за ней. Смех разбудил дочку, Роуз заплакала, и Элейн ухватилась за предлог уйти. Она поставила сладости на стол и поспешила на кухню за бутылочкой смеси для Роуз.

Она стояла перед открытым холодильником, уставившись невидящим взглядом, забыв, зачем пришла. Вспомнив, наконец, она вытащила бутылочку, но тут же уронила ее, схватила бумажное полотенце и, наклонившись, стала собирать разбившееся стекло и разлитую смесь. Она услышала, как заплакала дочь и, схватив другую бутылочку, вернулась и отдала ее Митчу.

К тому времени все уже забыли неудачную шутку и вернулись к рассказам о родителях де Нар до. Вечер закончился обещаниями – "следующий вечер в нашем доме", и "дети были рады снова увидеться с вами", и сестры и их мужья, наконец, ушли.

– Спасибо, малыш, – Митч обнял Элейн, а крошка Роуз была между ними.

Когда Роуз было немного больше года, Элейн возобновила свои занятия в колледже – три вечера в неделю. Митчу очень нравилось в эти вечера возвращаться домой пораньше, чтобы покормить и взять заботу о дочери на себя, оставив кое-какие из своих обязанностей на продавщиц в магазине. Часто вечерами он брал Роуз в парк.

Элейн любила учиться. Большую часть домашних заданий она выполняла по ночам, когда Роуз и Митч засыпали, но иногда сидела на патио за домом, пока дочь играла в песочнице или епала в коляске.

Сегодня она была особенно измотана: всю ночь ходила по дому с плачущей дочерью, кроме того, она раздалась, набрала вес и, поймав свое отражение в зеркале, подумала, что сейчас очень похожа на Джеки.

Учебный год продолжался, приходилось очень много работать над домашними заданиями, делать много исследовательской работы, везде был лимит времени, но учеба казалась гораздо важнее, чем терять время в салонах красоты, клубах здоровья и других местах, где она могла бы позаботиться о своей внешности.

Дочь уснула в коляске, утро было солнечное, день свежий, чистый, Элейн собрала учебники, сложив их на дно коляски, сидела во дворе.

Пока Роуз спит, она прочтет несколько глав из учебника. Она только открыла книгу, когда увидела жившую в доме рядом миссис Лансер.

– О, эта малышка? – пожилая дама подошла к забору взглянуть в коляску, – какая прелесть! И вы! Вы так очаровательны! Как вам удается ухаживать за ребенком, да еще учиться! Я имею в виду, простите, конечно это не мое дело, но несколько раз я видел вас с учебниками ... И я решила ...

– Я учусь в колледже в Нортридже на факультете английской литературы, – Элейн нравилось, как это звучало.

– И у вас хватает времени следить за собой: вы выглядите ослепительной, – продолжала дама.

Ослепительной. Элейн уже давно не чувствовала себя ослепительной.

– Иногда мы с мужем делаем пробежку в парке, и я вижу вас там с мужем и ребенком. Вы всегда так обворожительны, а одеты, чтобы убить наповал. Я всегда спрашиваю мужа, "как ей это удается?". Думаю, в вашем возрасте все -возможно.

Дама продолжала восторгаться, но Элейн уже ее не слышала. Парк, думала она. Около года она его не посещала. Митч ходил туда с крохой постоянно, но Элейн – никогда. Соседка, скорее всего, видела там какую-то другую пару и решила, что это они.

Одетая, чтобы убить наповал. Такая ослепительная, сказала соседка. Именно это убедило Элейн, что дама говорила не о ней. Себя она чувствовала растолстевшей, сложенной из полушарий.

Дама скоро распрощалась. Элейн выкатила коляску, достала книги и уселась читать. Наконец, она поняла, что не понимает ни слова. Глядя на страницу невидящими глазами, она думала о парке. Может, пока дитя спит, она постирает. Все равно с учебниками ничего не выходит. Она сложила книги на дно коляски и вкатила ее в дом.

– Вернусь через секунду, – шепотом пообещала она спящей дочке и поспешила наверх в спальню за грязным бельем. Через открытое окно спальни она видела прекрасный солнечный день и улыбнулась. Улыбнулась, подумав о Митче.

"Митч. Мой Митч". После всего, что они пережили, наконец-то все стало на место.

На следующий год, пожалуй, вместо того, чтобы брать то один, то другой курс, она попытается сдать на степень. И если дела будут идти так же хорошо в магазине, как сейчас, они наймут няню. И тогда она станет одной из тех женщин, о которых читала в журналах и у которых есть все. И муж, и дети, и карьера, и ... Плетя паутину мыслей, она прижимала рубашку Митча к своей груди, потом подняла к лицу и ... вся ее эйфория испарилась. Это было, как шок. Запах рубашки! По всей рубашке ее мужа – было что-то едва уловимое, но знакомое. Это был запах Шамиля ...

В кабинете Барбары Сингер она, потерянная, сидела напротив темноволосой, красивой женщины-психолога и не верила своим ушам, когда произносила эти роковые слова: "Я думаю, мой муж изменяет мне с суррогатной матерью". Звучало это так немыслимо, так нелепо, что произнеся эти слова, она хихикнула, потом остановилась набрать в легкие воздух, чтобы не разрыдаться. "Боже мой!" – произнесла она, а потом рассказала Барбаре все.

Выслушав ее, Барбара спросила;

– Элейн, давайте порассуждаем, что может случиться, если вы все это выложите Митчу?

– Может, он с ней не встречается, и тогда он высмеет меня. У нас шикарный женский магазин. Каждый день туда приходят женщины, обнимают его, здороваясь, и, возможно, кто-нибудь из них душится Шамилем?

– А дама, которая живет по соседству. Помните, что она сказала?

– Она, вообще-то, очень рассеянная. Она кого-то видела в парке и решила, что это я и Митч. Я буду выглядеть глупо, если обвиню его, а это окажется неправдой.