Текст книги "клуб аистенок(СИ)"

Автор книги: Нелли Кулешева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 36 страниц)

– Не откладывай свою жизнь на пока я умру, Рути. У меня нет нужды в том, чтобы ты взяла на себя заботы обо мне. У меня почти окончена пьеса, которую я собираюсь продать, и миллион проектов, миллион идей, и я не хочу, чтобы ты прекратила жить только потому, что я не прекратил жить. Если Луи серьезен, и ты любишь его, лучше – если ты выйдешь за богатого шалопая. И, пожалуйста, не делай меня причиной, почему ты этого не делаешь.

Рути, сдерживавшая слезы во время всей этой тирады, перестала сдерживаться и заплакала открыто, пытаясь найти слова между всхлипываниями:

– Я не могу ... мне кажется ... я не могу ... разрушать нашу ... не могу...

– Лучше тебе понять, почему не можешь, а не обвинять меня, – Шелли нежно приобнял ее, а она закрыла лицо руками в замешательстве от того, что так горько плачет в присутствии других.

Рути, Шелли прав, – сказала Барбара, – вам необходимо разобраться с собой, почему вы так неуверенны в отношении мужчины, который предлагает вам интим и возможность брака.

– Не знаю, – покачала головой Рути и потянула носом, а Элейн протянула ей салфетку. – Я постоянно думаю об этом. Может, потому, что когда погибли мои братья, это была такая боль, что мне страшно, а, может, потому что никто по-настоящему не хотел меня так, как Луи, и поэтому я не верю ему, а, может, мне хочется, чтобы Сид думал, что Шелли и я – обычная пара. Я не... я не ...

Потом, повернувшись к Шелли, она взяла его руку:

– Я так тебя люблю. Никогда мне не выразить словами, что ты – вся моя жизнь, потому что твоя любовь – причина того, почему я выжила, почему я живу.

Шелли улыбнулся ей, удерживая ее руку в своих, и когда глаза их встретились, сказал:

– Я чувствую то же самое. Рут. А потому я говорю тебе: пора двигаться вперед.

Он встал, поднял ее и обнял. А когда разжал объятия, и Рути утерла нос, Рик произнес:

– ... все так, но главный вопрос: когда мне удастся прочесть этот сценарий ...

– На следующей неделе принесу, – пообещал Шелли.

45

– У тебя все нормально? – Стэн притулил свое тело к изгибу ее спины, согревая ее, уже согревшуюся.

Она лишь наполовину спала. Весь вечер она слегка дремала, то и дело открывая глаза, чтобы посмотреть на часы и сообразить, сел ли Стэн уже на самолет и сколько ему потребуется времени, чтобы добраться домой. Вот сейчас она уже может уплыть в безмятежность и забвение, потому что он уже рядом. Она начала ускользать, но вдруг, вздрогнув, очнулась, вспомнив в этом затуманенном своем состоянии, что есть большая новость, которую она должна сказать ему лично.

– Нормально, – ответила она на его вопрос слегка охрипшим от сна голосом. – Даже о'кей для двоих.

– Хорошая новость, – откликнулся Стэн голосом, в котором звучало дружелюбие и желание. Ее не удивило, когда его руки забрались под ее ночнушку и нашли ее груди, уже такие вспухшие и большие, что она не могла лежать на животе.

– Та, та, – произнес он, – если б я не знал ...

– Ты считаешь, я беременна, – она поворачивалась к нему медленно, чтобы защитить вспухшие груди.

– Шутишь? – он смотрел на нее во все глаза.

– По такому поводу я не стала бы шутить ...

Волна возбуждения и удивления залила лицо Стэна:

– Ребенок? Ты говоришь, у меня будет ребенок? – в голосе его прозвучала гордость, и он притянул ее так близко и с такой силой, что она скукожилась, так как грудь его надавила на ее вспухшие груди.

– Да, – подтвердила она и разревелась от замешательства, боли и гормонов.

– Родная, это удивительная и животрепещущая новость. Детям сказала?

– Нет еще ...

– Почему?

– Потому что я хотела тебе первому сказать ... потому, что Джеффа никогда нет дома, Гайди не перезванивает мне, когда я звоню ей, и ...

–И ...?

– Потому, что думаю, они поднимут меня на смех ...

– На смех. Я считаю, это баснословно хорошая новость. Иду прямо сейчас купить прогулочную коляску, которые видел у папаш. В них хорошо вывозить ребенка на свежий воздух. И мне необходимо привести себя в форму для ночных кормлений, утренних подъемов, игры в футбол.

– Бог мой! – Барбаре казалось, что груди ее готовы взорваться, ее мочевой пузырь был переполнен, она так устала даже думать об этом.

– Звучит ужасно.

– Ну, нет, – откликнулся Стэн, такой же гордый, как и 24 года назад, когда она сообщила ему новость о Гайди. – Звучит замечательно. Я так рад, родная, поверь, сейчас в тебе говорят гормоны, они разбушевались, но увидишь, ты тоже будешь рада.

Он целовал ее снова и снова, а потом целовал ее вспухшие груди ...

"По крайней мере", – подумала она, – "мне не надо сейчас думать, какой день месяца сегодня".

– Нет, я безрассудна до потери памяти, если решусь не оставлять ребенка, так? Знаю, ты всегда говоришь мне брутальную правду, так, мам?

– Когда бьшо не так? – улыбнулась Грейси.

Они прогуливались по бульвару. На Грейс было то, что она, смеясь, называла "мой спортивный костюм", и в нем она прокладывала себе путь по травяному покрову, приветствуя ранних бегунов.

– Не могу понять, почему у тебя есть хоть какое-то сомнение, – произнесла Грейси. – Хотелось бы мне получить такой шанс. Потребовались годы, чтобы я поняла, что такое быть хорошей матерью и, наверное, сейчас в мои зрелые годы, я бы ею стала. Поступай, как я тебе говорю, а не так, как я поступаю. Поднимать, воспитывать ребенка – лучшее, самое важное и креативное дело в жизни. И, кроме того, с эгоистической точки зрения, я хочу иметь еще одного внука, и потому я просто настаиваю.

На минуту Грейси потеряла равновесие, Барбара поддержала ее под руку, но Грейси быстро пришла в норму, и они продолжили прогулку.

– Я никогда не была такой, как ты успешной на работе и успешной в семье. Моя личная жизнь была трудна. Я тратила ее на культуру других народов, на их ценности, пути развития. Думаю, я пыталась найти себя во всем этом. Но ты и твоя сестра – лучшие мои достижения. – И она рассмеялась, будто поняв что-то важное. – Может, такова моя контрибуция, мой вклад. Я была такой стервой, что это выковало в вас бойцовский характер, а?

– Вероятно, мама, – согласилась Барбара.

– А как прореагировал муж? – спросила Грейси, поворачивая на 26-ю улицу, где они могли позавтракать на открытом воздухе.

– Смеешься? Он воображает себя самым сексуальным на поверхности земли и хочет купить прогулочную коляску.

Грейси ухмыльнулась.

– А дети?

– Джеффу идея понравилась. Говорит, ему теперь легче уехать в колледж: он не чувствует себя виноватым, зная, что мне есть кого обнимать. Гайди какое-то время думала, после того как я сообщила ей, потом рассмеялась "Давай, мам. Я помогу" – так она сказала. В последнее время она в хорошем расположении духа: встречается с новым молодым человеком и нашла, к тому же, новую работу.

– Ну что ж, сейчас, когда решен вопрос с ребенком, давай подумаем, как быть с твоей работой. Ты всегда грозилась уйти на пенсию, но я-то тебя знаю ... Как ты собираешься решать проблему иметь ребенка и клиентуру?

Они стояли у прилавка, и Барбара наблюдала, как продавец подогревает молоко для капуччино для Грейси. Трудно ей было подавить приступ зависти: узнав о своей беременности, она отказалась от кофе.

Не знаю. Они вместе уже довольно долго, особенно я имею в виду "Аистиный клуб". То, что предстоит им с детьми, заставляет меня думать, что я им нужна на целую вечность.

– И что?

– А то, что группы в госпитале – лимитированы во времени: от сентября до июня, и существует длинный список ожидающих. Практичность диктует эти 9 месяцев, этого времени достаточно, чтобы охватить все необходимое.

– Это абсурдно, – сказала Грейси и так двинула рукой, что почти сбила чашечку с кофе, которую продавец только что поставила перед ней. – Не получится. И уже точно для группы с детьми, родившимися новомоднейшими способами. Этим родителям необходимо будет регулярно собираться и принимать решения, что делать. Ты должна вести эту группу вечно. И будут же другие родители с теми же проблемами.

– Уже есть, – подтвердила Барбара, – я получаю массу звонков.

– Я предлагаю сказать твоим коллегам, что ты отказываешься ставить ограничители на человеческие эмоции, и если они тебе откажут, ты продолжишь и будешь вести группы из своей гостиной, если потребуется.

Барбара ухватилась за прилавок, когда волна тошноты накрыла ее с головой.

– А что они скажут на это? – спросила ее Грейси, взяв чашечку с кофе и направляясь к столу.

– Мама, если в это время у меня по утрам такие приступы тошноты ... случиться может всё.

Луиз Пфайфер в это утро была особенно импозантна: выше, чем Барбара помнила, подчеркнуто точна, когда ставила Барбару в известность о финансовых проблемах бюджета и о своих переживаниях перед предстоящим собранием Совета директоров. Подошла очередь Барбары объяснить, почему она просила о личной встрече, и она нервничала и пыталась сдерживать свои эмоции, которые знала, были результатом гормонов в ее теле и переживаний, связанных с группой. Она помнила, как Рути Циммерман рассказывала ей, как сидела на собрании, окруженная писателями-мужчинами, и ей приходилось снова и снова повторять себе: "Не плачь! Только не плачь! Только не плачь – ее мантру.

Барбара сейчас повторяла для себя эти слова, объясняя Луиз, почему необходимо бессрочное продолжение этой группы "Аистиный клуб". Ей было известно, что обычная госпитальная программа иная, но ей хотелось, чтобы штат повнимательнее рассмотрел возможность долгосрочных занятий для определенных групп.

Она наблюдала за Луиз, сделавшей глоток кофе. Она знала, как Луиз делает для себя кофе: большая порция Coffee-mate и много сахара. И, представив это, Барбара почувствовала себя плохо, так плохо, что пол и потолок сблизились... Никому в госпитале она еще не сказала, что беременна.

– Барбара, – произнесла Луиз, – из того, что я слышу, я делаю вывод, что существует два условия: я-то понимаю, каково это – ежегодно лимитировать время для каждой группы. Мы обе делаем так уже долгое время и знаем чувство опустошенности, когда расстаемся с этими людьми. Мне представляется, что эта опустошенность сродни тем чувствам, которые мы испытываем, когда наши собственные дети оставляют нас, чтобы жить самостоятельной жизнью. В твоей жизни сейчас происходит именно это. Подумай, может, твое нежелание расстаться с этой группой сопряжено с твоими собственными проблемами: твой второй ребенок уезжает в колледж – и потому образуется пустота.

– О, Луиз, – костяшки пальцев на ее руке побелели оттого, что она ухватилась за подлокотники кресла, – если что-то и наполняет меня сейчас, то не чувство пустоты, только не это, – она сдерживалась изо всех сил, чтобы не подчеркнуть свои слова рвотой на стол Луиз. Сделав глубокий вдох, потом другой – внутренности, казалось, успокоились; она объяснила:

– И гнездо мое не будет пустым, по крайней мере, на ближайшие 17-18 лет.

– Прошу прощения?

– Я собираюсь рожать, – Барбара объявила это с гордостью, отравленная необходимостью вскочить и бежать в туалет, на этот раз, чтобы облегчить мочевой пузырь. Сейчас эта необходимость наступала каждые несколько минут.

Сказать, что Луиз была шокирована, значит – ничего не сказать.

– Нет, я прошу продолжения занятий с этой группой не потому, что боюсь пустоты, а потому, что, работая с ней, узнала, что каждый день приносит им новые вопросы, и мне хочется помочь им ответить на эти вопросы. Когда дети пойдут в школу, когда другие дети начнут спрашивать их, кто они, и когда они начнут задавать себе эти вопросы. Их необычность навсегда останется проблемой. Сохраняя эту группу, мы многому научимся, если будем рядом. Я верю в это так сильно, что если мне откажут, я буду вести эту группу в приватном офисе.

– Дай мне подумать об этом еще раз, – сказала Луиз, – мы встретимся в конце недели, если не возражаешь.

"Сегодня они какие-то примолкшие. Я никогда не видела их такими", – думала Барбара.

– Мне бы хотелось поговорить об опасностях и бремени секретности, – сообщила она им. – Я не имею в виду приватность, потому что то, что вы сообщаете внешнему миру, не так беспокоит меня, как то, что вы говорите своим детям и будете говорить им и друг другу. И я употребляю эти сильные слова "опасность", "бремя" сознательно, потому что когда есть тайны – возникают неконтролируемые фантазии от незнания и порождаются сплетни, а они могут отразиться на том, что было задумано вами по добрым соображениям. Информацию, как я вам уже говорила, нужно давать доступно и в зависимости от возраста. Сейчас для них самое важное – знать, что они любимы и желанны, но вы должны сознавать, что возникнет ситуация, и ваши дети почувствуют, что что-то происходит. Открытость – самый здоровый вариант и это означает, что история их происхождения должна стать естественной частью их жизни.

– Разве не станут они уязвимее и от того капризнее? – спросила Джудит.

– Вовсе нет, если вы убедите их. как они желанны и любимы. Например, Джудит расскажет девочкам о доноре. Когда они начнут обо всем спрашивать, объясните, как вы хотели детей, но для этого необходимо семя, в дальнейшем вы можете употребить слово "сперма" от мужчины, чтобы родился ребенок. Но в семье мужчины не было, и вы пошли в такое место, где хорошие мужчины дают спер.му. и вы смогли родить детей. И можете добавить, что он любит читать и любит музыку, как они.

– Что, если они захотят узнать его имя?

– Вы же не знаете, так и скажите им, и можете сказать, что когда-нибудь, возможно, они могут, если захотят, с ним встретиться.

Все молчали, обдумывая слова Барбары.

– Обычно люди думают, что мы женаты, обычная семейная пара, – пояснила Рути, – обычно я ничего не открываю им. Скоро мы начнем оформлять Сида в школу, и, когда они обнаружат нашу семейную историю, я не знаю, что делать ...

– Сид же тоже узнает, и чем раньше вы с ним заговорите, тем лучше. Ему важно будет знать, что у вас нет негатива по этому вопросу. Нейтрализация тыканья пальцами в вас других, даст ему понять, что гомосексуальность – часть жизни, в ней нет ничего зазорного и позорного. Очень нескоро вопрос о сексе, сексуальной ориентации возникнет у него, но когда существуют гомофобические порицания, следует поступать так же, как и в любом злокозненном поведении. Скажите ему; "В нашей семье мы не хотим слышать слов, которые ранят".

– Я согласен со всем, о чем вы говорите, и всегда имел в виду, что Дорин будет частью семьи Давида и, боюсь, что именно тайна, секретность убили ее. Ей пришлось держать внутри себя тайну об отце Давида, и страх заговорить об этом стал слишком большим бременем. Расскажи она об этом хотя бы своей маме или психологу или другу – не случилось бы трагедии. Но слишком глубок был ее стыд. Я всегда буду рассказывать Давиду, какая она была смышленая, забавная и какая это была теплая душа. Когда-нибудь я найду способ рассказать ему о ее смерти.

Группа, как правило, жизнерадостная и насмешливая, сегодня притихла. Даже дети их на площадке для игр играли в спокойные игры, и лишь время от времени издавали громкий вскрик.

– Как у вас с Джеки? – Барбара обратилась к Элейн и Митчу.

Заговорила Элейн:

– Однажды вы говорили, что быть хорошим родителем никак не связано с тем, как мы ими становимся. Роди я Рози сама, я не смогла бы любить ее больше, чем люблю сейчас. И именно потому, что люблю, понимаю, что Джеки должна быть в ее жизни. Мне все еще тяжело от обмана мужа, я все еще считаю, что он дурно вел себя. Он тоже так считает. Мы работаем над тем, чтобы восстановить доверие и добрые отношения. Правда в том, что я люблю и уважаю Джеки, знаю, она привнесет жизнерадостность и юмор в жизнь Роуз. Но мне надо много работать над собой, чтобы ей не воспротивится. Нельзя жить в страхе за будущее. Бог знает, я уже тысячу раз могла умереть, но если однажды Рози взглянет на меня и скажет; "Я хочу жить с Джеки, потому что я во всем похожа на нее, а не на тебя" – я не знаю, как это переживу.

– Мы оба знаем – секреты и тайны вредны, я чуть не расстроил наш брак, потому что держал все в секрете, – сказал Митч, обнимая жену.

– Как вам известно, – начала Барбара, – программы в госпитале рассчитаны на девять месяцев, и нам осталось работать лишь несколько. Я попросила Совет директоров не лимитировать нашу работу, чтобы мы могли встречаться из года в год. Хочу обрадовать вас, этим утром программа была одобрена.

– Браво! – отозвалась группа.

– Слава Богу, нам в будущем очень понадобятся такие занятия: мы хотим усыновлять ребенка, – объявила Элейн.

Рути согласилась с Элейн: им всем – Шелли, ей и Сиду тоже есть нужда в занятиях, так как она помолвлена. На руке ее было кольцо с очень большим, сверкающим бриллиантом. А Рик сообщил, что они с Шелли обратились в Universal со сценарием и пытаются протолкнуть его там.

Наступило время ланча с детьми, но Барбара просигналила Дане дать ей еще минуту для разговора со взрослыми.

– Сегодня мы много говорили о ваших секретах, и я хочу поделиться с вами – я беременна, – улыбнулась она.

Труппа ринулась обнимать и поздравлять ее. Она почувствовала, что покраснела и тронута, это между ними существует дружеская связь.

– Не стоит и говорить, а может, стоит, это оказалось неожиданностью. Сначала я очень разозлилась на себя, но, думая о вас, о том, через что вы прошли, чтобы иметь детей, я поняла, что я везунчик и благословенна.

Дана ввела детей. Все угостились крекерами с ореховым маслом и виноградным соком, потом спели две песенки.

Сегодня им читала Барбара.

Найдя в сумочке очки, она открыла одну из своих самых любимых книжек "Плюшевый заяц". Милая история, казалось, зачаровала детишек, слушали они очень внимательно.

– Что реально? – спросил заяц.

– Реально не то, как вы сделаны, – сказал худющий конь, – а то, что случается с вами. Когда ребенок любит тебя долго-долго и не только, чтобы поиграть, тогда ты становишься реальным, настоящим.

– Больно? – спросил заяц.

– Временами, – ответил худющий конь, потому что всегда говорил только правду.

– Но когда ты настоящий, ты не возражаешь, если иногда больно.

На минуту Барбаре пришлось остановиться, потому что ей изменил голос, и она слегка задохнулась, а, может, "это разбушевались гормоны", – подумала она. Но, подняв глаза, она увидела глаза этих родителей и поняла: они испытывают те же самые чувства, им так же близок посыл этой книжки.

Закончив чтение и обняв на прощание каждого ребенка и их родителей, она прошла в офис разобрать почту и перезвонить тем, кто звонил ей. Проходя по коридору, она улыбалась про себя, вспоминая то время, когда баюкала себя мыслью об уходе на пенсию. Походка ее была легка.

"Уход на пенсию для такой полной жизни женщины, как я? Полной жизни, сумасшедших идей и надежд", – думала она. – "Нелепо! Как такая мысль могла возникнуть в ее голове?".

Она чувствовала радость от мысли, что жизнь продолжается и продолжает изумлять ее.

смотрового кабинета, когда он сидел на покрякивающем маленьком стульчике на колесиках между её разверзнутых ног и двигал холодным скользким инструментом внутри ее. И каждый раз, устраиваясь на смотровом столе с поднятыми ногами, продетыми в холодные твёрдые металлические обручи, она, в который уже раз, давала себе и тому, кто наверху клятву, что к следующей проверке непременно найдёт себе гинеколога – женщину, доктора, которая, как говорила её 70-летняя мать, понимает, какого это, потому что у неё всё то же самое. Но месяцы проходили, дела заедали, и скоро в её почтовом ящике появлялась открытка, которую она отправляла сама себе, когда в последний раз была у Говарда Крамера: открытка, извещающая её, что она в очередной раз должна появиться на рутинный осмотр, и снова она не нашла себе гинеколога – женщину. В течение нескольких дней она ощущала, как открытка пялится на неё с письменного стола; она принимала решение сделать пару звонков, но не находила ни одной свободной минуты. Потом её одолевало беспокойство, не пройди она осмотр, она может просмотреть какое-то заболевание у себя, и снова она становилась на тропу наименьшего сопротивления и звонила в офис Говарда Крамера, так как знала, что, поскольку он партнёр её мужа по гольфу, он согласится принять её в удобное для неё время в обеденный перерыв. И вот снова она здесь, жмурясь от яркого света на лысине Говарда Крамера, чьё единственное очарование в его доступности в обеденный перерыв. Она в очередной раз даёт себе слово, в то время как он занимается её гениталиями, что после этого визита найдёт время для поисков гинеколога – женщины. К несчастью, найти время – задача трудновыполнимая. Она полностью отказалась от маникюра. Уже не помнила, когда красила волосы, не давала себе труда съесть приличную еду в ресторане или у стойки кофе-шопа: вместо этого заказывала сэндвич с цыплёнком на гриле и диетическую колу по дороге и съедала, пока маневрируя, прокладывала дорогу между своим приватным офисом и клиникой в даунтауне или от клиники к педиатрическому центру.Именно поэтому её гинекологом продолжает оставаться безволосый Говард Крамер, врач настолько искусный и обладающий такой силой концентрации что, беря соскоб и проделывая манипуляции, он мог живописать прекрасный воскресный буфет, которым наслаждался на прошлой неделе в клубе. Нахваливая семгу тем же носовым голосом, каким задавал вопросы Барбаре, сканируя её карточку: когда были последние месячные? всё ещё регулярно? какие таблетки употребляешь против беременности?

–Истощение,– хочет она ответить в надежде вызвать его улыбку, хотя в ответе есть сермяжная правда: её сумасшедшее расписание и юридическая практика Стэна, тоже вечно занятого, оставляли им так мало энергии: на скорую руку сварить обед или заказать его в ближайшем китайском ресторане, быстро проглотить, прочитать одну две стр. газеты и провалиться в сон.

–слушай,– говорил Говард Крамер, – зачем заморачиваться в твоём возрасте?

Она не желала спрашивать доктора, стены кабинета которого были утыканы наградами и сертификатами Гарварда, что он понимает под словом заморачиваться.

Кроме того она знала, начни она сейчас ему отвечать, это приведёт их к дискуссии, в которой непременно всплывёт слово пременнопауза, и он обязательно задаст вопрос, который вызывал в ней гнев и который прочитывался так: давай я перевяжу тебе трубы.

Перевязать трубы. Он так это говорил, будто это то же самое, что завязать шнурки на туфлях. Будто это такая простая вещь. Не говоря уж о том, как это звучит. А звучит это так: зачем тебе, старой перечнице, части тела, связанные с репродукцией. Да мне только 42 ради всего Святого ! Да масса женщин обзаводятся детьми в этом возрасте! Что из того, что она и Стэн обзавелись детьми рано, и их дочери сейчас 23 а сыну 17.

Всякий раз, когда Говард Крамер делал ей такое предложение – перевязать трубы – она отшучивалась. Скажу тебе вот что: я соглашусь на эту операцию, если рядом с тобой будет стоять пластический хирург. В таком случае, когда ты закончишь своё черное дело, он начнёт работать над моими глазами. Хотя она прекрасно понимала, что напрасно изощряется, ибо Говард Крамер никогда не был замечен в наличии чувства юмора.

Сняв резиновые перчатки и сделав несколько записей в её карточке, Говард Крамер пускался в упоительно долгий рассказ об одной из селебритиз. Её буквально парализовало, когда он описывал cervix или стерильность какой – нибудь телеведущей, не скрывая их имена и всяческие подробности, пока Барбара слишком – вежливая – чтобы – остановить – этот поток– сидела на столе. Иногда она пыталась пошуршать бумажным голубым халатом, в который облачалась для обследования и в котором чувствовала себя некомфортно. Шуршание имело целью вернуть Говарда Крамера из его нарцистического состояния и дать понять, что теперь, когда все соскобы и мазки взяты, она может идти. Но он ни разу не сообразил, ни разу не заметил. Именно поэтому, сидя за своим письменным столом, наслаждаясь редкой минутой умиротворения в своём плотном расписании, она решила отложить посещение его кабинета в этом месяце: потому что встретиться лицом к лицу с Говардом Крамером, не говоря уж лицом к её вагине – никогда не пикник.

Этим утром она смотрела на открытку из его кабинета, сидя за письменным столом с чашкой кофе, употребив открытку как подставку для чашки: нет, ни за что она не попадёт в ту же ловушку снова. Сию секунду она позвонит своей подруге Марше и спросит о её гинекологе – женщине. Она зашла так далеко, что даже сняла трубку, но что-то остановило её. Скорее всего, соображение, что переход к новому гинекологу означает подстраивать своё расписание к докторскому, а потом сидеть в незнакомой приёмной, заполняя многочисленные бланки. Пообещав себе заняться этим попозже, она нажала кнопку на автоответчике.

Бип. Барбара, я звоню, чтобы уведомить, что Рональд снова пытается увильнуть от сессии сегодня: говорит у него дело, которое он не может отложить даже ради собственного сына; я буду очень благодарна тебе, если ты позвонишь и настоишь, чтобы он пришёл ради Скотти. Это просто ещё раз подтверждает, как этот чертов сын не пошевелит и пальцем ради Скотти и, поверь, я воспользуюсь этим в суде. Конечно, я буду в 11 как запланировано.

Бедный маленький Скотти. Родители готовы им лупить друг друга, подумала Барбара. Делая себе пометку позвонить Джоан и успокоить, что если её очень занятый муж не может прийти сегодня – ничего страшного. Джоан и Барбара могут обсудить, как проблемы родителей в надвигающемся разводе могут навредить Скотти ,и как его уберечь.

Бип. Барбара это Андриана Дорн, мама Джекоба. Джекоб снова напрудил в туфли в папином кабинете и на полу. И еженочно он просыпается и забирается ко мне в кровать, когда муж уезжает. Наша встреча с тобой в следующий четверг, но, боюсь, если мы отложим нашу встречу, у Джека не останется туфель для носки. Джек Дорн путешествовал 3 дня в неделю. Джекоб Дорн, 3-х лет, сообразил, что если он написает в папины туфли, тот не сможет покинуть дом. Может, это незамысловато, но Барбара была убеждена, что проблемы мальчика – концентрация мальчика на постоянном отсутствии папы. Она пометила себе позвонить Андриане и предложить встретиться сегодня. Барбара могла представить себе, что сказала бы её мать Грейси, услышь она все эти меседжи: испорченные вест -сайдовские родители. Грейси очень недолюбливала вест-сайдовскую клиентуру своей дочери.

– Тебе следовало бы полностью отказаться от приватной практики. Сконцентрируйся на действительно нуждающихся, на тех, у кого тяжёлые проблемы. В семейной клинике, где Барбара проводила треть своей недели, был длинный список таких. Травмированные дети, чьи бровки были сведены, будто они уже всё повидали, и у многих, действительно, так и было.

Бывали дни, когда она смотрела в старые глаза очень маленьких детей, и сердце её надрывалось т.к. в их глазах не было надежды. Пятилетний Джимми Эскаланто, чей папа был убит, когда они, Джимми и папа, завтракали в кафе. Джимми выжил, т. к. спрятался в папину куртку и оставался там, пока грабители не уехали и не прибыла полиция. Каждую ночь он просыпался от собственного крика. А на прошлой неделе сказал Барбаре, что когда вырастет, расправится с миром, чтобы поквитаться за папину смерть.

Некоторые дети были направлены к ней педиатрическими клиниками, некоторых приводили родители. Были родители, которые были не уверены, что она может помочь. Например, Эджел Кардон.

–Я думаю, что кто-то в детском садике что-то проделывает с ним...-

–Что вы имеете в виду , миссис Кардон?-

–Пару раз он пытался сказать мне, что кто– то сосёт его маленькую пи-пи.-

–Вы думаете, кто-то так обижает его?-

–Я точно не знаю. Там вокруг него много всяких людей: учителя, помощники, старшие дети, которым платят, чтобы они работали летом.-

–Вы обследовали его? Его пенис красный или раздражённый? Есть там кто-то, кому вы доверяете ?-

–Я никому не доверяю.-

–Почему бы вам не привести Рикки сюда, – спросила Барбара, одновременно выискивая лазейку, когда она могла бы принять их. И соображая, как она будет разговаривать с мальчиком.

–Завтра утром перед садиком подойдёт? Возможно, мне удастся узнать что-то от вашего сына.-

–Я не смогу заплатить за следующий визит.-

–Не думайте об этом. Не надо платить. Вас устраивает поработать со мной?

–Да конечно, – произнесла она, поворачиваясь уйти. Потом она снова повернулась, и благодарно заглядывая в глаза Барбаре, произнесла: " Вы очень хороший человек."

Мысли о клятвах Джимми расквитаться с миром за смерть папы и о том, что кто-то сексуально обижает Рикки, вызывали плач Барбары во сне. Часто по ночам Стэну приходилось будить её,

и, обнимая, уверять, что все будет хорошо. И когда успокоив её, он засыпал, она не могла заснуть. Сердце её бухало, т.к. она-то знала, что хорошо не будет.

–Я теряюсь– объясняла Барбара Стэну-.Так часто родители смотрят на меня как на пустое место ,часто переводят взгляд на часы, и я точно знаю, о чём они думают Когда я смогу вырваться отсюда к чёртовой матери? И что эта психологическая чушь имеет общего с моим делом?

В конце трудного дня она позволяла себе представить, что Стэн один своей юридической практикой полностью содержит их. Воображала, каково это проснуться утром и делать что хочешь, а не разрываться между теми, кто имеет очень много и теми, кто имеет очень мало ,выслушивая их израненные сердца и болезненные истории.

Этим утром в своём офисе в Беверли Хиллз ожидая, когда загорится красный свет ,оповещающий, что её первый пациент прибыл, она отсутствующе глядела на открытку из офиса Крамера, потом взяла газету и обратила свой взгляд на гороскоп.

–Даже учёная дама как ты не может сопротивляться магии, – дразнила её Грейси, застав за астрологическим прогнозом.

Это же безвредная забава-, защищалась Барбара . Хотя правда была в том, что она, действительно ,чувствовала себя в глупом положении, когда, проигнорировав первую страницу ,сразу обращалась к астрологам.

–Бесчисленное множество людей готовы, по глупости, изменить свою жизнь, основываясь на показаниях гороскопа, приговаривала Грейси с подначкой. Подначка-фирменный знак Грейси. По крайней мере, ей хватало чувство юмора по отношению к себе. А сейчас прочитай мне мой,– добавляла она -, и делала серьёзно-издевательскую мину.

Для весов -знака Барбары -читалось: Неисследованная территория .Возможности жизненных изменений. Барбара хохотнула, и в ту же минуту загорелась красная лампочка.