Текст книги "клуб аистенок(СИ)"

Автор книги: Нелли Кулешева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 36 страниц)

Это была почва Грейси. Нечто социально значимое. Гораздо больше того ,чем занимается Барбара. И она услышала нотки управления в её голосе. Во всё это вплетено несколько интересных этических проблем.

–Что ты обо всём этом думаешь-?

–Я думаю, что хочу круассан– но, идя к прилавку с выпечкой, она прекрасно осознавала ,что чувствовала прилив адреналина, и он вызван не кофеином.

В своём офисе она подняла почту с пола и нажала кнопку автоответчика

Бип. Привет Я -Рут Циммерман, мой педиатр посоветовал позвонить вам. Я ,оставлю свой номер домашнего телефона, в офисе и на с т. к. я в запарке сейчас. Пожалуйста ,позвоните как можно скорее. Моему сыну 2,5 года, и мне необходимо поговорить с вами о нём побыстрее. Дело касается вопроса, как он был рождён.

Барбара слушала, как Рут Циммерман рассказывала о своём сыне и обстоятельства появления его на свет. Выслушав историю и набирая номер ,чтобы назначить дату встреч, она подумала, как бы её дочь отреагировала на такой рассказ. И пока ожидала ,когда кто-нибудь ответит на другом конце провода ,она пыталась припомнить свой гороскоп;что-то насчёт неисследованной территории и возможно коренного изменения жизни. Это уж точно. Никак иначе.

Счастливого юбилея, любимая, – Стэн сжал ее руку.

–Знаешь, что, – улыбнулась она ему, – если доберемся до 50-летия, давай просто махнем в круиз.

Они распрощались с Грейси и поехали домой. В машине Барбара и Гайдн расположились сзади. Когда Гайдн взяла ее руку, Барбару наполнила благодарность к Богу за то, что он одарил ее двумя такими сложными созданиями – ее детьми. Самый лучший подарок к юбилею, какой только можно себе вообразить – подоткнуть одеяло, укладывая Гайди на ночь в ее бывшей спальне, хотя в спальне этой уже стоял письменный стол и книжная стенка, и она в последние несколько лет служила Барбаре домашним офисом.

– Бабуля сегодня выглядела замечательно, но она такая ку-ку,-прокомментировала Гайди.

– Спасибо, что приехала на этот обед, милая, – сказала Барбара.

– Смеешься? Ни за что в мире я бы его не пропустила.-

Каждый раз, видя одного из своих детей после отсутствия, когда Гайди, скажем, приезжала из Сан-Франциско, или Джефф выходил из автобуса после нескольких недель в теннисном лагере, она счастливо поражалась. Не их красоте, потому что прекрасно понимала, что не может быть объективной. Ее поражало чудо генов. Вглядываясь в них долгим взглядом, иногда раздражая их. Она изумлялась, как ее характеристики наложились на характеристики Стэна, чтобы сформировать их – детей. Их осанка, жесты, речь, чувство юмора – семейная амальгама, ее и Стэна – с.мешавшиеся в индивидуальности каждого из них, никогда не прекращали поражать ее. Те же самые неуправляемые волосы, которые она пыталась приручить, катая по ним банки с апельсиновым соком и смазывая Dippity-Do. У Гайдн это была великолепная, модно постриженная грива, прелестно уложенная, или свободно распущенная, демонстративно подчеркивающая уверенность и апломб, которые Барбара не помнила в себе ни в возрасте Гайдн, да и ни в каком другом. И темные круги вокруг глаз у Стэна, которые он не любил на своем лице, были унаследованы Джеффом. У него это выглядело экзотично и таинственно.

– Сядь, ма, – сказала Г айди, и Барбара поняла, что это приглашение остаться в комнате поговорить.

Послушно и благодарно она опустилась на стул возле кровати и начала разговор с вопроса, который она надеялась, прозвучал не нарочито:

– Как там дела в Сан-Франциско? -

Она всегда откладывала "подружкин разговор" пока они не останутся одни, надеясь получить искренние ответы вместо избитых фраз, которыми Гайдн отделалась бы, будь они заданы перед всеми. А, может, она не получит ответов совсем. И такое случалось. Обычно, когда Гайдн приезжала повидаться, наступала пауза прощупывания, напряженность "мы не были вместе и я не знаю твоих чувств" между ними, пока не брала верх родственность, и Гайдн не сбрасывала надменный экстерьер и шик жительницы Сан-Франциско.

– У меня не очень хорошо, – поведала Гайди. перекладывая одежду из сумки в ящик, – я влюбилась.

"Хм-м", – подумала Барбара, – "откровения начались даже раньше, чем я ожидала"

– Но почему в таком случае у тебя не очень хорошо? Я думала новость эту полагается считать хорошей. -

– Потому, что он – сумасброд. Потому что ему – 35, а он не обязателен. Потому что, говоря о матерях, его проделала над ним такую работу, что никто и никогда не сможет соответствовать, поэтому он не может жениться и стать единственным для какой угодно женщины. А я – придурок, потому что остаюсь с ним, хотя единственное, чего я хочу в жизни – иметь отношения такие, как у тебя и папы. Но не с этим парнем. Я знаю, он лжет мне и, скорее всего, обманывает с другими женщинами.

– Ты предохраняешься? – спросила Барбара, наперед зная, что получит возмущенный ответ.

– О, Боже мой! Конечно! – вспыхнула Гайдн.

– Ложь и измена очень болезненны, – сказала Барбара.

– Не делай из меня дурочку, ма.

– Я не делаю из тебя дурочку. Я тебе очень сочувствую.

– Да, мне больно, и я подумываю вернуться в Лос-Анджелес, чтобы между мной и Рай

оном было расстояние, фу ... У меня появляется боль в груди, даже когда произношу его имя.-

Барбара задержала дыхание, чтобы ненароком не вырвалось– "да, да, возвращайся в Лос– Анжелес", потому что если бы вырвалось, Гайди, скорее всего, уже в понедельник купила бы кондо в Сан-Франциско. Она подождала, чтобы Гайдн продолжала.

– Как случилось, что ты в 18 лет была такая умная, что вышла замуж за папу?! За мужчину, которого ты до сих пор любишь спустя 25 лет.-

– Это было очень легко. Бабуля очень помогла мне решиться. -

– Да? – ответ поразил Гайдн.

– Угу. Она сказала: "Если еще раз ты встретишься с этим крутозадым придурком, я убью тебя!". Через 2 недели мы тайно поженились.-

Гайдн рассмеялась смехом, который Барбара любила и помнила все годы взросления своей дочери, смехом, который убеждал ее, что Гайдн будет в порядке, несмотря на этого 35– летнего и его мамашу.

– А все дальнейшее – история, – добавила она, смеясь вместе с дочерью и переживая ее

боль.

"Не тебе выбирать, мама". Все эти годы Барбара снова и снова повторяла Грейси слова во всех их ссорах, стычках и не только из-за Стэна. И она понимала, что тем же правилом должна руководствоваться и в отношениях со своими детьми. Достигнув определенного возраста, им будет абсолютно наплевать, что она думает.

– Что я могу сделать? – спросила она.

– Ничего, – Гайди легла в постель, натянув одеяло до шеи и глядя на Барбару теми же глазами, какими смотрела, когда ей было 6. Выцветший, цвета меда Вини-Пух, когда-то подаренный ей на день рождения – ее любимейшая игрушка – так же сидел на прикроватной тумбочке. Барбаре так хотелось сказать дочери что-нибудь успокаивающее.

– Может, он изменится ...

Утром, отвозя Гайдн в аэропорт, она вспомнила, как Грейси рассказывала ей, тогда маленькой девочке, историю о лягушке. Лягушка видела, как улетают на юг птицы, и ей мечталось полететь с ними вместе, но, конечно же, она не могла этого сделать, потому что лягушки не летают. Когда две птицы, уже давно готовые взлететь, заметили, как сильно хочет лягушка лететь с ними, они предложили взять ее с собой. Они найдут, так они сказали лягушке, тростинку, а лягушка должна уцепиться за нее ртом, и каждая из них возьмет тростинку за концы. Единственное условие – лягушка во все время полета должна держать рот закрытым. Лягушка в полете постоянно напоминала себе, что не должна разговаривать, но потом ей необходимо было сообщить нечто очень-очень важное – Барбара не помнила, что – она не смогла себя сдержать, открыла рот и, конечно, шлепнулась на землю и не только не смогла попасть на юг, но никогда больше никто ее не видел. Грейси и Барбара всегда шутили, что мораль этой истории: "Если хочешь поехать во Флориду, держи рот закрытым". Однако посыл был ясным, и Барбара чувствовала себя с Гайди той лягушкой.

По крайней мере, сейчас они сидели в машине – замечательное место вести щекотливый разговор, потому что если ведешь машину, нужно следить за дорогой, и можно избежать смотреть в глаза.

– Я скучаю по Лос-Анджелесу, и по тебе, и по папе и бабушке, и даже по Джеффу, хоть он и язва. Всегда думала, что буду чаще приезжать, но эта работа так засасывает и ... мне кажется, я никогда не покину ...

– Райн? – спросила Барбара, тут лее поняв, что только что заставила лягушку свалиться с неба.

– Да. Не знаю, что буду делать с этим. Наверное, подожду еще немного и, если он не появится скоро, перестану с ним встречаться.

– Резонно.-

– Резонно, конечно, но у меня не хватает воли так вести себя.

– А подруги у тебя там есть?

– Несколько. Но у всех свои проблемы. Иногда я вижусь то с одной, то с другой, но, кажется, у них еще хуже. У меня, по крайней мере, хорошая работа.-

Они на какое-то время замолчали.

– Хочешь, я подожду с тобой? -

– Нет, спасибо.-

– Что бы ты ни решила насчет Района, знай, я люблю тебя.

По дороге в офис Барбара объяснила себе, что Гайди захлестывали эмоции, и потому она не сказала ей в ответ "Я тоже люблю тебя". В офисе она просмотрела почту, ответила на звонки и прежде чем принять первую семью, позвонила подруге, с которой не виделась много лет. Ли Солвэй, вдумчивая, заслуженный, уважаемый педиатр, к ней она посылала многих из своих пациентов.

– Ли. Я так рада слышать твой голос. Как дела?

– Лучше не бывает. Слушай, я хочу предварить звонок от Ричарда Райзмана. Я узнала его довольно хорошо, и думаю, он очень нуждается в твоем внимании. Скажу, почему.

Ли Солвэй описала ситуацию, и, слушая, Барбара записала его данные, а рядом – кандидат в новую группу. Ли была права. Этому человеку потребуется помощь.

– Похоже, он – твой кандидат?

– Даже больше, чем ты думаешь, – ответила Барбара. – Пусть он мне позвонит.

10

Бобо Райзман в социальном доме Синематографа был всем известен как мэр. Может, потому что каждое утро в снег ли, дождь, медленно и степенно, чтобы не упасть и не сломать себе бедро как прошлой зимой, пробирался к скамье у входной двери рецепции. Прибыв в целости и сохранности, что в его возрасте стало значительным событием, он медленно опускался на скамью: сначала клал руку за спинку, а потом уж нежно опускал себя в сидячее положение.

– Доброе утро, мэр, – приветствовал его доктор Сепкович, проходя мимо.

– Как дела? – спрашивал его Бобо, но к тому времени, как слова достигали доктора, тот бесследно исчезал внутри здания, оставив тяжелую стеклянную дверь, как ответ.

– Прекрасно выглядите, господин мэр, – бросала Марло Берк, одна из ночных медсестер, вылетая из двери, и Бобо прикладывал пальцы к шляпе, приветствуя ее.

В дни, когда Рики приезжал навестить дядю, он взглядом отыскивал Бобо на этой скамье и понимал, что с его дядей все в порядке. Как правило, он привозил с собой ланч "пикник", купленный в Greenblatt's, и они поедали сэндвичи с рубленной печенью, которая – они оба это знали – была противопоказана им, запивая тоником сэлери – тоже не очень рекомендуемым но который они очень любили. В солнечные дни Рики помогал Бобо подняться, и они, останавливаясь то и дело, шли по территории, и прохожие приветствовали их.

– Доброе утро, мэр, – говорили люди Бобо, а потом подмигивали Рики "Ну не замечательно ли, что вы пришли навестить и провести время вот с таким старым парнем?".

Но Бобо не замечал других, потому что знал, что его племянник, его Рики, приехал сюда специально, чтобы спросить его совета в бизнесе.

– Твой отец не мог понять, почему я хочу делать эти чертовы космические истории. За годы до того как вообще услышали о спутнике, я постоянно повторял ему "Давай сделаем фильм о космосе". И что? Я был не прав? Что сейчас ставят? Одни космические фильмы! С этим парнем с торчащими и острыми ушами! Сколько же раз снова и снова они ставят этот чертов фильм?! Вся команда космического корабля настолько стара, что им всем положено уже двигаться к тому самому месту, ради всего святого! Много лет назад я говорил твоему отцу "Знаешь, почему космос, Джеки? Потому что всем любопытно, что там, в космосе. Похожи они там на нас или же – крошечные зеленые человечки, и шины на их летающих тарелках – просто бублики". Слышал эту шутку?

– Слышал, дядя Би.

День пылал зноем, Рики, которого беспокоила дядина нога, толкал коляску с Бобо по лабиринту дорожек.

– Слышал? – переспросил Бобо.

– У...у... – Рик наблюдал, как молоденькая медсестра, выходя из коттеджа, остановилась что-то записать на медицинской дощечке, потом потянулась рукой за спину и что-то подтянула, скорее всего, резинку колготок.

– Марсияне попробовали бублик и говорят: Ммм. Вкусно. Но с лососиной и кримчиз будет еще вкуснее.-

– Да, – сказал Бобо, – хорошая шутка. Но ты – шмендрик. Я – старый человек. Не мог притвориться, сделать вид, что не знаешь, и подарить мне удовольствие рассказать ее тебе.

– Раньше я уже пытался с тобой такой проделать, но ты всегда говорил: "Не поддакивай мне. Знаю, я когда-то рассказывал тебе эту шутку. Я стар, но не выжил из ума".-

Бобо засмеялся, обнажив желтые вставные зубы, и рукой, корявой, в набухших венах, потянулся похлопать по руке племянника:

– Не беспокойся, скоро меня не станет, и тебе больше не придется шлепать сюда.

– Скорее всего, ты переживешь меня.

– Не дай Бог. Бог не допустит такого, – Бобо шлепнул Рика снова. – У меня уже и номер есть. Просто жду, когда кто-нибудь выкрикнет его. Ты? Ты даже не женат, ты не можешь умереть.-

– Какое отношение одно имеет к другому? – спросил Рик.

Они сейчас находились в месте, где ему нужно было втолкнуть кресло-каталку на небольшой холм, дыхание его сбилось, и он поклялся себе, что начнет регулярно посещать клуб здоровья. Однако когда они снова оказались на ровном месте, он напрочь забыл об этом обещании себе.

– Что общего? – опросил Бобо. – Это почему тебе подвалило такое счастье, покинуть сей мир и ни разу не побывать под ногтем у жены?

– Подружки не в счет? – спросил Рик, останавливая кресло-каталку у покрытой травой лужайки с креслами. Он сильно надавил на тормоз кресла-каталки, подтянул одно из кресел и сел. – Много подружек пришпиливали меня ногтем. -

– Это совсем не то же самое, – старик потряс головой.

Рики завораживало смотреть, как на этом лице, испещренном морщинами, танцевали полные жизни, большие коричневые глаза.

– Что бы телепрограммы и фильмы – этот циничный аморальный шлак – ни утверждали; это не одно и то же. Слушай, Рики, – его бровь под непокорной гривой совеем белых волос, наморщилась, – как случилось, что ты, такой молодой и в такой плохой форме? Мужчина в твоем возрасте поднялся на крошечный холмик и запыхтел, как паровоз. Может, тебе стоит сбросить несколько килограммов. -

– Со мной все в порядке, дядя Би. Не беспокойся.-

– Как я могу не беспокоиться. Я уже говорил тебе, что ты в моем завещании. Ты никогда не упоминал, что я – в твоем.

Оба рассмеялись, а потом на долгое время замолчали.

– Послушай меня, Ри...ики, пора уже остепениться. Ты – большая шишка, а встречаешься с молодняком, девицами, воображающими себя актрисами, которые повертят задницами и убегают утром, пока ты еще спишь. Так? Так. И что? Может, в бизнесе ты стоишь больше, чем мы с твоим отцом вместе взятые, но я и он ..., по крайней мере, и у него и у меня было то, чего у тебя нет: у нас были жены. У меня была твоя тетя Сэди – пистолет, пушка. Когда она произносила "Бобо!" – я тут же салютовал. Чего бы ей ни пожелалось, я всегда давал ей, потому что она была добрая душа, и мы любили друг друга ... что? 54 года. А твоя мама – ангел! И чувство юмора! И она была без ума от твоего отца! Я женился, глядя на них. Когда мы с твоим отцом приходили с работы, я видел, как они воркуют, и примерялся, вот что значит быть женатым; все время ворковать. И я тоже это делал. Конечно, твое поколение получает все сливки, не очень заморачиваясь, но поверь мне ...– Бобо постучал своими артритными пальцами по своему колену, чтобы усилить впечатление, – поверь мне, – однако, мысль испарилась – и он снова замолчал.

– Хотите, я заберу его, мистер Райзман, – высокая чернокожая медсестра стояла рядом с Риком, и он понял, что уже давно пристально смотрит на струи фонтана, и не заметил, как Бобо заснул. Он думал о том, что ему сказал Бобо, и что он говорил ему много-много раз. Но сегодня почему-то его сердце откликнулось, как будто чья-то рука сдавила его сердце. А может, это просто рубленая печень? "У нас было что-то, чего у тебя нет".

– Нет, я пойду с вами, – сказал он медсестре, – на случай, если он проснется.

Рик вез кресло-каталку к основному зданию. Боль – всего лишь сердечная, обещал он себе. Когда они подошли к зданию, медсестра поспешила вперед открыть дверь и вместе с ним вошла в комнату Бобо. Они подняли старика на кровать, и Рик накрыл его ноги зелено-желтым афганским одеялом, которое помнил с детства. Он придержал дверь для медсестры, и она улыбнулась ему:

– Он очень гордится вами. Хвастается вашими успехами везде. Я не видела всех ваших фильмов, но один видела "Без четверти 9", и он мне очень понравился. Честно. -

Поблагодарив ее за добрые слова и извинившись, Рик устало побрел к выходу и дальше, к парковке. "Вот так все и кончается. И у меня будет так же. Если, конечно, повезет. Когда кто-то встанет прочесть некролог, будет ли иметь значение, сколько фильмов я создал: 12 или 167". Он чуть замедлил шаг взглянуть на черно-белые снимки классических фильмов, развешанных на стенах здания. "Бобо хочет, чтобы я женился", – подумал он, улыбаясь про себя. – "Прелестно. Каждый раз, когда я навещаю его, он делает этот подкоп, в точности, как каждая женщина, с которой я сплю".

Это забавляло. Вызывало смех, улыбку. Сев в машину, он включил джазовый канал. Исполняли "Я не могу начать с тобой".

Дома он разогрел обед, приготовленный домработницей, быстро съел его перед TV, переключая с канала на канал, а потом позвонил Чарли.

– Это только я, – сказал Рик, зевая. Запах антисептика прилип к его одежде.

– Ты говоришь мне, что в субботний вечер сидишь один дома?! – изумился Чарли.

– А где еще мне быть?

Свой разговор они называли "два настоящих старика "из Маями-Бич". Это была часть игры, начатая много лет назад. Если их оставляли друзья, любовницы, супруги – кто бы то ни был – они клялись, что отныне будут вдвоем, и клялись не в сухую. После 25 лет брака с Пэти Маркус Фолл не было никаких признаков, что Чарли когда-нибудь будет один, а вокруг Рика толпились лишь кандидатки. Десятки кандидаток. Всегда.

– И даже не с Моной? -

– С Моной покончено.-

– Длинный разговор? – спросил Чарли, и Рики улыбнулся, и носом выпустил смешок, который означал "Как случилось, что Чарли такой умный и много знает".

– Я знаю потому, – Чарли будто читал мысли Рика, – что ... Давай посмотрим ...6 месяцев. Обычно тогда это и случается. Так? Вчера вечером мне пришло в голову. Ты встретил ее в октябре. Сейчас март. Клянусь, я подумал вчера вечером "Мона намерена поставить вопрос ребром в любую минуту перед бедным негодником". Поставила? И что ты ей сказал?

– Обычное.

– Ага. "Не ты виновата, это я виноват, не кори себя. Ни одна женщина не будет со мной счастлива". И сегодня у тебя депрессия, да? Уж я тебя знаю. Рики, надо ж не только брать, но и отдавать. Может, уже время, и – заметь! – я сказал "может" пора согласиться хотя бы на небольшой компромисс. Нет совершенных людей. Так? Думаешь, ты такой уж подарок?! Ну ты бросил Мону, и тебе придется все начинать сначала. "Как ты думаешь, что Буш делает? Как ты относишься к событиям в Южной Африке?" и лишь в очень редких случаях твоя очередная пассия где-то слышала о Буше или что где-то далеко существует Южная Африка. Боже, даже я начинаю испытывать депрессию от одной мысли об этих свиданиях.

– Оставь его в покое, – Рик услышал голос Пэти.

– Ты прав. Я жалок. Но вот такой я – это все, что у меня есть. -

– Не знаю, как сказать тебе, но если ты выбираешь женщину не только по единственной причине, какова она в постели, может, после того, как ты устанешь ее трахать, и она заговорит на английском, у тебя появится желание держать ее возле себя дольше 6 месяцев.

– Да, пора подрасти, дядя Рики, – Рики услышал голос по другому телефону старшего сына Чарли – Мейера .– Сколько ему сейчас? Неужели 20? – Мой отец прав. Затащить в постель можно любую. Трюк в том, чтобы сделать другое человеческое существо любимым, желанным. А не просто эксплуатировать, использовать его. Ты становишься клише: Голливудский холостяк. Это так избито. -

– Не могу выразить словами, как я счастлив, что позвонил тебе, – Рик ухмыльнулся про себя на тираду Мейера. Он же менял ему подгузники! А сейчас парень – второкурсник и надеется пойти по стопам отца.

Пэти тоже взяла трубку, приказав мужу и сыну прекратить шпынять дядю Рика, потому что хочет сама поговорить с ним. Пэти Фолл. Сейчас – это изумруд, красавица, единственная, кого бы он полюбил. Он всегда повторял:"улыбнись ему такое счастье, он тут же женился бы".

Послушай, могу я пришпилить тебя на вечер и пригласить пообедать? – спросила она.

– Великолепно, назови любой день, – сказал он и в календарь занес дату, которую она выбрала.

Потом повесил трубку, выключил TV и отправился в спальню. Почти на рассвете, передвигаясь на другую сторону кровати, сквозь сон он вспомнил, что теплое тело, еще недавно занимавшее это место, исчезло. И почувствовал себя неуютно. Мона. Тогда это была она. Сейчас ее нет. "Ну, что ж ...",– подумал он, мирно опрокидываясь в сон.

Он был где-то на Ventura Freeway, когда зазвонил телефон в машине. Два года назад он установил этот телефон и все еще не перестал вздрагивать от его полузадушенного треньканья. Никогда не привыкнуть ему одновременно вести машину и говорить по телефону. Попытался пользоваться трубкой, но стало еще хуже, потому что приходилось держать руль одной рукой, а в другой – трубку, и, когда нужно было поменять дорожку или съехать с линии, не бьшо свободной руки для сигнала поворота.

Однажды, слишком увлеченный разговором, не подумав, он поменял дорожку слишком быстро, не просигналив, и парень позади в грузовике нажал на гудок, посылая проклятия. Рику удалось расслышать кое-что из того, что этот парень желал. Что-то о петухе в Мерседесе с трахнутым телефоном. А когда водитель грузовика объезжал открытую машину Рика, он выдал финальное проклятие и в сердцах плюнул на Мерседес из своего окна. Плевок не попал, но цель была достигнута. Разговор по телефону в своей дорогостоящей машине, когда едешь по шоссе, делает тебя Голливудской задницей.

Сегодня звонила Кэрри из офиса Пэта Росса:

– Мистер Райзман, можете вы поговорить с мистером Россом?

– Если по этому поводу звонишь, тогда, конечно, могу, – ответил Рик.

Кэрри переключила, и Пэт Росс откликнулся:

– Рик?

Нэтэн Росс. Босс студии. Как ваше высочество сегодня?

– Прекрасно, – ответил Пэт, и голосом, рисующим его добрым парнем, который заботится обо всех подчиненных, добавил, – знаешь, всегда хотел спросить, как дела у твоего дяди Бобо. Я был большим поклонником его и твоего отца.

– Бобо – это Бобо. Ему почти 85, и у него диабет, катаракта, проблемы с мочевым пузырем, почками, – ответил Рик, – но, – добавил он, – по крайней мере, он здоров.

Желудок его стянуло при мысли, чем может быть вызван звонок от Нэта. У него со студией Пэта Росса 4 проекта в процессе. И лишь один был готов к запуску. Политический триллер с гламурной Джеки Кеннеди – Первой Леди.

– Рики, – Пэт Росс, абсолютно безразличный и не слушавший, что только что ему повествовал Рик, перешел к собственной повестке, – звоню я тебе вот почему: я понимаю твои чувства к Кейт Суливан, но мне хотелось бы, чтобы ты с ходу не отвергал ее кандидатуру на роль Первой Леди – Наступила пауза, и Нэт Росс продолжил, – Послушай, поверь, я тоже ненавижу ее политику.

– Да? И что? – спросил Рик.

– Что? Она подходит на эту роль больше, чем кто-то другой. И мы оба это знаем.

– Мэрил Стрип, – сказал Рик.

– Невозможно заполучить, – ответил Нэт.

– Я еще с ней не говорил, – сказал Рик.

– Я говорил.

– Нэт, – Рик старался держать голос под контролем, – когда я с тобой договаривался, ты обещал не связывать мне руки. Давай не менять этой политики, или все летит к черту. Потому что я отдам тебе твои чертовы деньги, если ты начнешь указывать мне, кого снимать. И ты прекрасно знаешь, что так оно и будет.

– Я только предлагаю, Ричард, только предлагаю.-

– Предлагай где-нибудь еще.-

– Извини.-

– Прощаю.-

Рик закончил разговор, произнес "х...", уверенный, что Нэт то же самое произнес на другом конце провода. Кейт Суливан в роли Первой Леди. Дудки! Ни за что! Никогда! Все, знавшие его, знали, что он терпеть не может эту самовлюбленную шлюху. Не выносит ее высочайший политшлак. В большинстве случаев она не представляет, о чем щебечет. Что несет. Просто рупор для своего брата-сенатора. И, к тому же, Суливан терпеть не может Рика тоже. И уже много лет. С того самого времени, как делались сборы для феминистской организации миллион лет назад, где она произнесла одну из своих прочувствованных, дорогих ее сердцу, речей о феминизации английского языка. Рик поднял руку: не считает ли она, что они попусту теряют время, фокусируясь на глупейших и никому ненужных крошечных вопросах, в то время как существует масса действительно критических для женщин проблем, таких как равная оплата труда и уход за детьми. Даже с того места, где он сидел в тот вечер, Рик мог видеть, как зеленые глаза Кейт Суливан сузились, полыхнув гневом, и она прорычала что-то, совершенно не к месту, но что-то обидное, касающееся персоны Рика и "всем известной позиции мистера Райзмана в отношении женщин". Ну, нет, он ни за что не будет снимать Кейт Суливан ни в этой, ни в какой другой из его картин.

В офисе удочка, поддерживающая телефонные сообщения для него, свалилась на бок под тяжестью записочек. "Боюсь смотреть", – сказал себе Рик, но выпрямил удочку и вытянул все сообщения разом. Его секретарша Андрея не слышала, как он вошел. Она сидела к нему спиной и печатала, а из наушников на ее голове в ее уши лилась музыка такой мощности, что Рик мог слышать ее с того места, где стоял. Увидев его, она вскочила на ноги со словами; "Бог мой", сорвала наушники, взъерошив гнездо блондинистых волос, и разрыдалась. "Очередной бой-фрэнд покинул ее", – подумал Рик.

– Мне так жаль, – сказала она, – мне совсем не хотелось, чтобы я сообщила вам об этом ... Знаю, что вы чувствуете по отношению к нему и ..., – она положила руки с непомерно длинными кровавыми ногтями на его руку и сжала ее.

– Бобо, – решил он. – Боже! Он умер.

– Чарли Фолл умер, – сказала Андрея, и на ее лице поплыла косметика.

Шок. Удар пришелся в самую глубину груди и пополз во все уголки тела, достигнув лица. Чарли! Невозможно!

– Мне очень жаль, – продолжила Андрея. – Звонила секретарь мистера Фолла несколько минут назад. Она сказала, сердечный приступ. Она сказала, что звонила вам домой. Он вышел на пробежку рано утром сегодня. Было еше темно, и никого не было, кроме него. Когда другие бегуны нашли его и вызвали скорую, он был уже мертв. Миссис Фолл попросила, чтобы вам позвонили.

Рик повернулся, оглушенный этой жуткой новостью, и пошел в свой офис, не потрудившись закрыть за собой дверь. Чарли. Боже милосердный. Андрея, комкая бумажную салфетку, последовала за ним.

– Где она? Где Пэти?

– Дома.

– Я еду туда, – сказал он. – Прямо сейчас еду, – но не способен был сделать ни одного шага. Он был парализован.

– Похороны послезавтра, – сказала ему Андрея, потом на цыпочках вышла, закрыв за собой дверь.

Телефон звонил, не переставая. Рик смотрел на телефон на своем кофейном столике, наблюдал, как загорались огоньки разных линий, потом мигали и пропадали. Это Андрея поднимала трубку. Звонки, скорее всего, были ему. Андрея давала ему возможность придти в себя, и собраться с мыслями.

Чарли. Лучший друг. 40 лет друзья. Рик готовил себя к потере Бобо. Собственно, каждый раз, когда телефон будил его посреди ночи, он садился и громко произносил имя старика. Но не Чарли. Лишь две недели назад они сидели в съемочной Fox над ежедневными комментариями Чарли, просматривание которых охранялись тщательно ото всех, кроме Рика. На этот раз Чарли нервничал.

Даже по черновикам, сырым еще скетчам, Рик видел руку гения. Наверняка, это была зависть, непереносимая мальчишеская зависть, наполнившая слезами глаза Рика. В тот вечер, когда снова зажгли свет, и Чарли, искоса взглянув в его лицо, сказал;

– Умри от зависти.

– Точно, – согласился Рик, не способный лгать Чарли: слишком хорошо тот его знал. – Поверь. Это гениально, сукин ты сын.

Чарли вздохнул, улыбнулся широчайшей улыбкой, обнажившей щербинку в передних зубах.

– Пора и мне услышать это от тебя, потому, что то же самое я испытывал, когда видел твою работу

– Но это самое лучшее из того, что оба мы сделали. Клянусь!

Оба обнялись и, обнявшись, вышли из театра в яркий день. Чарли Фолл умер. Сердечный приступ, и Пэти ... Господи, что она будет делать без Чарли? Глаза Рики блуждали по стенам офиса, по фотографиям Чарли, которые Рик – сейчас он осознал это – разбросал везде. Он и Чарли вместе в черных галстуках при награждении Оскаром. В год, когда Рик был награжден, и в год, когда наградили Чарли. А вот Чарли без рубахи и загорелый, в Санта– Моника с широкой усмешкой, обняв своих мальчишек с удочками. Мальчишки.

Глаза Рика заполонила боль. Мысленно он представил мальчишек Чарли: как они сидят с Пэти в своем доме на побережье, придвинувшись, друг к другу. Он позвонил туда. На другом конце провода трубка была снята. На письменном столе был кавардак. Масса бумаг. Записки от исполнительных директоров сверху, письмо с фестиваля фильмов, где они хотели делать ретроспективу Ричарда Райзмана.

"Ретроспектива? Это чертово слово заставляет меня чувствовать себя мертвым. Мертвым". Кипа записок, которые он хотел просмотреть еще раз. Приглашение на обед и брошюра, которую у него не нашлось времени полистать. Долго он сидел в кресле за своим письменным столом, потом позвонил по номеру, напечатанному в конце брошюры. Когда на другом конце ответила женщина, он не смог сказать ей ни слова, потому что плакал. Плакал от душераздирающей потери.

– Алло? – произнесла женщина врубке. – Вы звоните в Институт Здоровья. Алло?

Рик опустил трубку.

11

Незарегистрированный Джаз Бэнд Беверли Хилз на сцене часовни исполнял все любимые песни Чарли. Такова была его воля. Они как раз переключились на «Голубые небеса», когда подъехал Рик. Пэти и мальчики помахали ему, улыбнувшись. Музыка и веселость – так просил Чарли. Когда скорбящие подъедут, они должны слышать радостную музыку и, удивившись вначале, потом поймут, что именно на это надеялся Чарли. Рик стоял с Пэти и мальчиками. Рука Пэти сжимала его руку, когда люди, знавшие, как близки были Чарли и Рик, выражали соболезнование и Рику и семье Чарли.