Текст книги "клуб аистенок(СИ)"

Автор книги: Нелли Кулешева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 36 страниц)

Все взрослые в палате улыбнулись. Шире всех Рик. Взглянув на дверь, он увидел уже трех медсестер, подошедших послушать рассказ Бобо. Они все смеялись сердечно, снимая напряжение, царящее в этой комнате.

Спасибо Богу, что привел сюда Бобо. Рик встал обнять старика, и когда вдвоем они обернулись взглянуть на Давида, в первый раз за это время малыш двинул ручкой.

– Он пошевелился, – закричал Рик.

– А как ты думаешь? – вставил старик, – я всегда заставлял их бегать в проходах.

– Он пошевелился, – повторил Рик медсестре.

– Завтра ты позвонишь мне и доложишь, как он, – произнес Бобо.

– Позвоню, – согласился Рик, и они обнялись.

Потом Бобо махнул костылем своим фанатам и пошел искать водителя.

с этого дня Давид начал поправляться, сам двигая ручками и ножками. Слабо, но Рик цеплялся за каждую ниточку надежды. Он потерял килограмм 15, потому что одна мысль о еде была ненавистна, и он заглатывал еду с единственной целью – оставаться рядом с сыном. Иметь силы слушать и думать, какая из вен сына будет держать трубку, данный о кислороде в крови, о коже, кислородном питании малыша, о числе сердцебиений.

В тот день, когда медсестра на короткое время отсоединила Давида от респиратора, Рик взял его на руки, укачивая, напевая, нашептывая, умоляя поправиться. И Анни говорила ему, как она скучает без него дома, и когда они снова подсоединили его, и Анни села в кресло рядом с кроваткой, Рик, наконец, пошел в кафетерий пообедать, и подумал, что впервые в течение месяца он покинул госпиталь.

Очень медленно Давид Райзман возвращался к жизни. В течение нескольких дней его на короткое время отключали от респиратора, и он дышал сам. А однажды Рика и Анни попросили выйти из палаты, и доктор удалил трубку, чтобы Давид сам дышал уже постоянно. В следующие дни Рик крепко прижимал его к себе. Вернулся сосательный рефлекс, он уже смог сосать свою бутылочку, и Рик с нежностью кормил его. Каждый пузырек в бутылочке наполнял Рика триумфом, потому что это означало, что тело Давида получает питание.

– Через несколько дней, я думаю, мы отправимся домой, – говорил Рик крошечному личику, – и я очень рад. Рад потому, что это означает, что ты уже не болен, и я счастлив, потому что люблю тебя, парень, очень люблю.

Глаза малыша моргнули, тень улыбки скользнула по его лицу. Папа улыбнулся в ответ. В палату вошли доктор Солвей и доктор Уэйл сказать, что назавтра они выписывают Давида.

– Я хочу кое-что предложить вам, – сказала серьезная доктор Солвей Рику, пока он паковал кое-какие свои туалетные принадлежности и одежду.

Она постучала в дверь, хочет зайти попрощаться. Он снова и снова благодарил ее за точный диагноз, что спасло Давиду жизнь. В ответ был легкий кивок и мах руки, останавливающий благодарности.

– Все, что вы мне предложите, я приму, – сказал Рик.

– Я слышала о группе, которая организуется. Группе поддержки семей, чьи дети пришли в этот мир необычным путем. Мне кажется, вы с Давидом относитесь к этой категории.

Рик улыбнулся.

– Талантливый детский психолог организует такую группу. Я думаю, что вам и Давиду это будет очень полезно. Мне бы хотелось позвонить ей и попросить включить вас в группу.

– Доктор, я не был в своем офисе около двух месяцев. Моя карьера, боюсь, катится под откос. Меня пожирало чувство вины и тревоги, я не способен был ни о чем другом, кроме малыша, думать, и пока я ждал, чтобы оплатить чудовищный счет госпиталю, я поймал себя на том, что раскачиваюсь взад-вперед, потому что так привык делать это с малышом. И вы говорите, что мне нужно потратить еще уйму времени, сидя в комнате с психиатром и кучкой людей, заимевших детей необычным способом?

– Думаю, что да, – все, что ответила педиатр.

– Ну, что ж, буду там, – сказал он.

26

Всех родителей в новой группе попросили понаблюдать, как их малыши капают в песочнице, толкают себя на игрушках на колесиках или поднимают тучи брызг на водяном столе. Все это было организовано во дворе рядом с просторной игровой комнатой, куда родителей потом пригласили. А Дана, интерн Барбары, занялась детьми.

– Похоже, ваш сын собирается стать охранником, – сказал Шелли мужчина, лицо которого казалось ему знакомым.

Он знал, что раньше встречал его, и был уверен, что это была одна из встреч, имеющих прямое отношение к их бизнесу.

"Черт возьми! Ну зачем я пришел сюда?!" – подумал он. – "Я не собираюсь сесть в кружок и принять участие в терапевтической группе, чтобы делать признания и всем и каждому рассказывать о своих проблемах. Я не готов выложить группе незнакомцев, что заражен СПИДом, и видеть, как они отпрянут. Кое-кому он позволит иметь эту информацию, но на этом точка.

– Я Рик Райзман, – мужчина протянул Шелли руку.

"Бог мой! Вот кто это. Рик Райзман, конечно, это он". Шелли видел его на парковке, когда тот пытался расправить сложенную коляску, но тогда он не сообразил, почему это лицо ему знакомо. Сейчас он вспомнил, что они встречались в доме Барбары Страйзенд на каком-то благотворительном вечере.

– Шелли Милтон, – пожал он руку. – Мы встречались.

– Конечно, Шелли, – глаза Рика сказали, что он узнал Шелли. – Я видел вас на том вечере. Вы были там с вашей партнершей по перу.

– Со мной, – подходя произнесла Рути и протянула руку Рику, – Рут Цимерман.

– Вы усыновили ребенка? – Рик переводил глаза с Шелли на Рут.

– Нет. Сид наш биологический ребенок.

Рик попытался не отреагировать. Цимерман и Милтон – хорошо известная команда писателей-юмористов. Но Шелли Милтон – гей. Рик помнил, как Давид Бергман, женатый мужчина, юрист в фирме, консультирующей бизнес развлечений, покинул спальню своей жены, чтобы вступить в долгую любовную связь с Шелли. Сплетничали по всему городу.

– Искусственное осеменение, – объяснил Шелли, отлично понимая, о чем сейчас думает

Рик.

Он мечтал лишь о том, чтобы схватить Рути за руку и вытащить отсюда. Группа еще не начала работать, а он уже занял оборонительную позицию. Нет, не сработает все это.

– И мы сделали это, – произнесла прелестная блондинка.

Одета она была с шиком в брючный костюм цвета взбитых сливок. Она стояла на коленях, меняя "памперс своей дочери на пластиковом одеяльце. Рути не могла бы и поверить, что кто-то, у кого такая тонкая талия, мог родить ребенка.

– Только у нас была суррогатная мать.

"Ага", – подумала Рути – "Я же знала". Темноволосый красавец – муж блондинки, разглядывал детские рисунки, пришпиленные на стенах в игровой комнате.

– А вот об этом мне бы хотелось узнать поподробнее, – заявила Рути, – потому что, если я решусь завести еще одного ребенка, я хочу, чтобы рожал кто-то другой, а потом мне рассказал об этом. Честно, я бы даже предпочла, чтобы мне не рассказывали.-

Блондинка не улыбнулась и напряглась. Собрав грязные "памперсы", она сложила все в пакет и выбросила в близлежащий мусорный ящик. Потом, подхватив дочь, понесла ее к другим малышам.

Давид наполнял желтое ведерко песком, а Сид одной рукой толкал грузовичок, а другой – держал бутылочку со смесью. Барбара Сингер вышла во двор и присела у песочницы, наблюдая за игрой и поощряя детей. Увидев, как Элейн посадила Роуз в песочницу, она проследила взглядом и увидела, как из игровой комнаты вышел Митч и с любовью наблюдал за играющей дочерью.

– Моя дочь не может без компании, стадное животное, – прокомментировал Митч.

Элейн почувствовала тяжесть в груди: "Да, подумала она, в точности, как ее мать -

Джеки".

– Эта маленькая Роуз будто клонирована от вас, – заметила Рути, и Элейн попыталась выдавить улыбку. – Ни капельки не похожа на папу. А какая суррогатная мама?

Элейн подождала, чтобы ответил Митч.

– Красивая, – доложил он, – как и моя жена.

С трудом Элейн сохраняла улыбку на лице.

– Мы – Митч и Элейн де Нардо.

– Привет всем, – сказал кто-то громко внутри. – Прошу прощения за опоздание. – Это была Джудит Ши.

Ее чудесные каштановые волосы развевались, круглолицая девчушка сидела за ее спиной, а в руках она несла другую дочь, маленькие, толстенькие ножки которой обвивали мамину талию.

– Поздоровайтесь со всеми, девочки.

Для Барбары взрывная теплота Джудит пришлась очень кстати на фоне нервозности на лицах других.

– Еще две медовые помадки для вашей группы, – представила Джудит дочерей, опуская их на землю и освобождая руки, – Джудит Ши ... осемененная, – представилась она со смехом, подходя к остальным.

Рик оглядел ее. "Черт возьми! Вот это да! Сексуальна, как ... Дьявольски сексуальна! Немного полновата в талии. Но ведь родила двоих!".

Прелестная Джулиан побрела к песочнице, и сейчас, когда уже все собрались, Барбара подошла поговорить с малышами:

– Пока вы будете играть с Данной, мы с вашими мамами и папами и с сестренкой Джулианы будем пить кофе и знакомиться друг с другом. Если кто-то из вас заскучает и захочет придти сказать "хеллоу", тогда идите прямо сюда, вот в эту дверь, мы там будем, пока не придет время всем перекусить.

Никто не поднял на нее глаз, но, казалось, они ее поняли. Родители вошли вовнутрь, и расселись на стульчиках для малышей, которые Барбара поставила полукругом у небольшого стола с электрическим перколятором, и из него шел густой запах свежемолотого кофе.

– Разрешите мне открыть нашу встречу предложением приобрести мебель большего размера, – сказал Рик. – Эта предназначена сосункам.

Все рассмеялись.

– К следующему разу попытаюсь найти стулья побольше, – согласилась Барбара, оглядывая всех. Четыре семьи, пять малышей.

–Хорошее начало – подумала она, – "достаточно людей, чтобы завязался хороший разговор, но не слишком много, и можно сделать этот разговор интимным.

– Я хочу всех вас поприветствовать. Ваша группа уникальная. Обстоятельства рождения детей у вас необычны. Я верю в необходимость появления такой группы, потому что в мире возникают новые технологии, а наше общество приветствует экстраординарные пути рождения детей. Никто другой не знает этого лучше, чем вы. Ваши дети необычны, и их проблемы и нужды тоже необычны. До вас таких прецедентов не было. Эти потребности создают ситуации ранее неизвестные и требуют ответов (если мы их найдем), которые не только помогут этим особенным детям в жизни, но, возможно, мы сможем накопить информацию, чтобы передать другим семьям. -

Время от времени она сознавала, что голос ее звучит в точности, как у Грейси. Иногда у нее возникало странное ощущение, что вот где-то в этой комнате на периферии ее видения сидит Грейси с сигаретой и говорит: "Хорошо сказано, родная".

– Каждый из вас рискнул заиметь ребенка неортодоксальным образом. Сейчас эти дети растут и развиваются, и скоро они займут в мире место вместе с другими людьми. У них появятся вопросы о своем происхождении. Мы здесь, чтобы помочь вам с детьми и понять и решить вместе, насколько вы готовы рассказать им о них. Как вы дадите им эту информацию и, как вы будете говорить им об их особенности на разных стадиях их развития, в разном возрасте. Как эти особенные пути отражаются на вашем супруге, на других членах вашей расширенной семьи, родителях и так далее. И когда Сид или Роуз Маргарет, или Давид, или Джулиана и даже крошечная Джоди спросят вас: "Откуда я появился", у вас будут готовы ответы. Ответы, которые мы найдем вместе. Я имею в виду именно вместе, потому что я сама не знаю ответов. Думаю^ однако, самое важное – обращаться с ними и их вопросами так, чтобы помочь детям расти и чувствовать себя любимыми, желанными и заслуживающими доверия и доверяющие вам.

– Могут ли быть другие ответы на этот вопрос, кроме как сказать правду? – спросил

Рик.

Крошка Джоди расхныкалась. Джудит сняла ее и, положив на плечо, стала поглаживать.

– Догадываюсь, – предложила она, – это зависит от того, насколько вы чувствуете себя комфортно с правдой. Я-то сама совсем не хочу объяснять моим дочерям, что "ваш папа – сперма под таким-то номером". Мне бы хотелось, чтобы это прозвучало как-то иначе и лучше. -

– Правдивость для детей вовсе не означает, что вы расскажете им все сразу. Есть разные способы сообщать информацию, подходящие данному возрасту, и вы будете сообщать ее по-разному на разных стадиях. Широкими, но честными мазками вместо деталей, с которыми они, возможно, не смогли бы справиться, – пояснила Барбара. – И, Джудит, я думаю, ваше желание, чтобы дочери знали, что есть в мире мыслящий, дышащий человек, давший сперму и ставший донором – великолепная идея. Потому что, как только они поймут, что они – часть его, они захотят думать о нем, как о чем-то особенном.

И Элейн подумала о Джеки. О Митче и Джеки. Она почти вскочила от удивления, когда Митч нежно взял ее руку. "Почему он держит мою руку? Пытается заставить всех думать, что они счастливая пара? Пытается заставить меня в это верить",

– У меня было открытое усыновление. Мама Давида последние несколько месяцев перед родами жила в моем доме, – объяснил Рик.

– Она все еще видится с ребенком? – спросила Элейн.

– Нет. Она не видела Давида с тех пор, как ушла из госпиталя.

– Где она? – спросил Шелли.

– В Канзасе.

– Хорошо, что очень далеко, – прокомментировала Джудит.

– У меня нет проблем, если бы она была рядом с Давидом. Я все-таки считаю ее его мамой. У него ее жизнерадостность и молочная кожа и кровь в венах. И она замечательная, умная и смышленая. Когда он подрастет, я хочу, чтобы он знал, что она его мать.

– Вы так говорите потому, что вы – холостяк, – вставила Рути, – если бы у вас была жена, и она хотела бы быть ему мамой, держу пари, все было бы по-другому.-

– Может быть, – согласился Рик.

– Вот такого рода трудности мы и будем обсуждать в нашей группе, – пояснила Барбара, – подозреваю, что связь с биологическим родителем в дальнейшем станет щекотливой темой. Особенно, если вы, Рик, в дальнейшем решитесь жениться. -

– Никаких шансов! – воскликнул Рик.

– Вы гей? – спросила Джудит.

– подозреваю, нет, – ответил Рик. – Не хотите пойти вон в ту комнату и проверить?

– Вы гомофоб? – спросила Рути Джудит.

– Ну нет! – ответила Джудит. – Просто удивлена, что одинокий, привлекательный мужчина так непоколебим в своем желании не жениться. -

Рути сменила тему:

– А вы продолжаете отношения с суррогатной матерью? – спросила она Митча и Элейн.

Сердце Элейн заколотилось. Боковым зрением она увидела, как напряглась Барбара.

– Нет, – ответил Митч Рути, – мы не поддерживаем с суррогатной матерью никаких отношений.-

Глаза Барбары и Элейн на секунду встретились. Потом Барбара снова обратилась к Ри– ку:

– Как вы объясняете женщинам, с которыми встречаетесь, наличие у вас ребенка?

– Они заходят ко мне в полночь, и в шесть утра я их выпроваживаю, – поддразнил Рик. – И Давид никогда не знает, что они у меня бывают.-

– Как только я взглянула на вас, я сразу поняла, что вы мне не нравитесь, – сказала Джудит Рику шутливо.

– Я вам очень нравлюсь, – кинул Рик в ответ. – Я все еще смакую тот факт, что минуту назад вы назвали меня привлекательным.-

Джудит рассмеялась.

– Послушайте, я серьезно. Не знаю, что будет дальше, но на какое-то время я решил не встречаться. А, может, когда-нибудь найду свою женшину. Хотя, чем дальше, тем это становится все заоблачней. Обычно получается так, что встречаюсь я с теми, кого не хотел бы сделать матерью Давида. -

– Есть комментарий по поводу вашего вкуса, – сказала Джудит.

– Вы окажетесь в беде, – продекламировал Рик, и ухмыльнулся, глядя на нее.

– Вы знаете и отца ребенка? – спросил Митч Рика.

– Нет. Девушка – мать Давида, не сказала, кто. Может, она и не знает. Хотя, скорее всего, это какой-нибудь старшеклассник-балбес, – предположил Рик.

– А как вы? – Барбара обратилась к Шелли.

Он выглядел не очень здоровым. Рука его небрежно обнимала спинку стула Рути.

– Вы уже думали, что скажете Сиду, когда настанет время, и он начнет задавать такие вопросы?

– Скажу ему заниматься своими собственными делами, – пошутил Шелли.

Все засмеялись.

– Забавно и премило, – вставила Барбара, – но это не ответ. Я знаю, вы писатель и специализируетесь на комедии, но я знаю и то, что этот ребенок появился по серьезным причинам. И мне, действительно, хотелось бы знать, что вы ему скажете.

– Ну, что ж, – Рути взглянула на Шелли, – мы скажем ему, как мы любим друг друга, и именно потому он появился на свет. – Потом остальным она объяснила, – мы самые большие друзья.

– А что, если он спросит, как он появился у вас? – спросила Джудит.

– Это-то объяснить легче, чем описать секс, – ответила Рути.

– Мы не знаем и, наверное, поэтому мы здесь, – сказал Шелли.

– Он такая умница, просто поразительно, – Рути вся светилась, рассказывая о своем сыне. – Такой говорун! С изумительным чувством юмора. Уже рассуждает, будто ему гораздо больше лет. Думаю, я не преувеличиваю, потому что все поражаются тому, что он говорит.

– Как, например, недавно, – вставил Шелли.

– Я не это имела в виду, – лицо Рути перекосил гнев.

– Знаю, но это важно. Именно это – одна из причин, почему мы здесь.

Рути объяснила, что Шелли имел в виду, но так, что Барбара отчетливо чувствовала, что Рути едва сдерживает гнев: Сид был в чьем-то доме. У какого-то мальчика по-соседству. И возвратился домой со словом, которое там подцепил. Слово было: шланг.

Рути и Шелли крепко держались за руки;

– Мы поняли, что начинается эра объяснений всего, и нам хочется объяснить хорошо.

– Мы не будем говорить ему, что спим в разных спальнях, потому что я храплю, – пояснил Шелли, – я хочу, чтобы он знал, что я гей, и что это "о'кей", неважно, что говорят другие. И я ничуть не меньший отец ему и люблю его также сильно, как другие.

– Он поймет, что вы любите друг друга и любите его. Я помогу вам подобрать слова, которые вы ему скажете, – пообещала Барбара.

Она была рада, увидев, как Рути и Шелли обменялись взглядом облегчения, и она поздравила себя и в тайне произнесла молитву, попросив Бога дать ей способности сделать то, что она пообещала.

– Видите ли, – размышлял дальше Шелли, – если он не будет знать это сразу, он никогда не поймет, кто я был.

– Был? Такое впечатление, что вы не планируете быть рядом, чтобы он мог узнать вас?

– спросила Джудит.

Барбара слышала, как Шелли набрал воздуха в легкие, а Рути отвернулась к окну взглянуть на Сида.

– Никто из нас не знает, сколько нам уготовано жить на этой земле, – мягко произнесла Барбара. – Но, думаю, то, что вы услышали сегодня, означает, что наши критерии поведения не работают, когда мы пытаемся применять их при новом стиле жизни.

Наступила тихая минута, а потом дискуссия двинулась к ежедневным родительским проблемам, пока их не прервал крик "ма...а...а...ма" из двора. Рут, Элейн и Джудит – все вскочили на ноги и устремились к двери. Кричал Сид, весь с головы до ног обсыпанный песком. Рути подхватила его и нежно стала отряхивать.

– Они уже проголодались, – заметила Дана.

– Давайте, возьмем их внутрь сменить памперсы и покормить, – предложила Барбара.

И Элейн, Рик, Джудит поспешили к песочнице, чтобы поскрести и почистить своих малышей. Наблюдая, как родители мурлыкали с детьми, Барбара почувствовала слабость.

"Боже праведный! Надеюсь, я не откусила больше, чем могу проглотить. Очень крутая, очень сложная ситуация. Проблемы этих людей не только в будущем, они в том, как жить в этой повседневной жизни изо дня в день.

Рик Райзман во время болезни сына, без сомнения, накрепко привязался к нему, но до сих пор не способен поддерживать отношения с женщиной. И Шелли Милтон. Сегодня он выглядит хорошо, расхаживая по комнате с Сидом на плече, но вирус болезни уже завис над этой семьей. И де Нардо. У Митча есть или нет отношений с суррогатной матерью? Эта тайна скоро выйдет наружу. Митч стоял рядом с женой, касаясь ее спины, Роуз сидела на маминых коленях, и мама завязывала шнурки ее крошечных туфелек. Если подозрения Элейн оправданы – впереди эту семью настигнет боль, боль не только для Элейн и Митча, но самая большая -для Роуз".

– Не хочу быть рассудочной, дидактичной, как пойдут дела в группе, – объясняла Барбара Дане, разливая яблочный сок в бумажные стаканчики, – потому что в моей практике были группы, которые начинали жить сами по себе, и родители обсуждали все, что с ними происходит. Однако, у меня есть кое-какие стартовые идеи и направления, и, возможно, мы захотим их обсудить. Например, как много мы хотим, чтобы дети узнали, и когда. Как создать систему поддержки, как управиться с нереальными ожиданиями праздников, поддерживать ли связь с биологическими семьями рассказами, письмами. Рик, возможно, захочет сделать фотоальбом для Давида с фотографиями его биологической семьи и -вашей семьи, начиная с дедушек и бабушек. Чтобы Давид познакомился со своими корнями.-

Они много еще о чем говорили, иногда легко, иногда сдержанно, в прикуску с крекерами, сыром, изюмом, а потом все вместе спели "Две маленькие синички сидели на пригорке", "Колеса автобуса", "Ици-Бицы Паучок", а в конце Барбара почитала детям книжку.

Когда все ушли, Барбара с Данной собрали стульчики и задвинули их в угол. Дана ушла. Барбара, всегда гордившаяся своей способностью видеть группу клиническим оком, села на один из пластиковых стульчиков и, перебрав в памяти все, что было сказано сегодня, – по какой-то необъяснимой причине – расплакалась.

27

Арти Уильсон, один из исполнительных директоров в комедийном жанре на студии, мимоходом заметил Шелли, что тот худеет, и Шелли часами не мог работать, так он был угнетен этим замечанием.

– Шелл, – клялась Рути, – это был комплимент. Он знает, мы ненавидим его из-за того, что он заставил нас убрать шутку из того сценария в прошлом сезоне. Он решил, она провокационная и теперь он пытается казаться очаровашкой. Разве ты не знаешь, что в Голливуде считается абсолютной лестью, если кто-то скажет, что ты худ?

Десять штатных писателей – все равно, что десять пациентов психиатрической больницы,' каждый со своим неврозом и уникальностью. Перед встречей с ними Шелли говорил: "Принеси мне плеть и стул, пора приручать животных". Говорилось это с любовью и признанием того факта, что и они – Рути и Шелли – скроены из того же теста, что и эти психи, но поскольку они продюсеры, их работа – контролировать продукцию.

Одной из своих обязанностей они считали также защищать писателей, поддерживать в них добрый, боевой дух и создавать атмосферу дружескую, забавную и креативную. Иногда даже Рути что-то пекла и приносила на эти утренние совещания. К сожалению, защитить штат от Зева Райдера, исполнительного продюсера, не представлялось возможным. Он всегда во все вмешивался. Когда случалось Шелли не появлялся на работе, Рути инстинктивно избегала любого контакта с Зевом, но если ему удавалось настигнуть ее, он не упускал случая клюнуть.

– Где ж твоя забавная половина? – спрашивал он.

Рути было известно, что за их спиной он называл их с Шелли "Сестрами Долли", шикал и цыкал по поводу некоторых их шуток – "юмор гомиков" – так он их называл. Он презирал всех в команде писателей, и они платили ему той же монетой. И все-таки во многом, благодаря таланту Рути и Шелли, шоу было очень популярно, хотя иногда не удавалось оградиться от дурных вибраций Зева Райдера.

Например, в то утро, когда Джек Голдштейн, худющий, с диковатыми глазами и шевелюрой Энштейна, писатель в команде, чьи странноватые и воспаленные идеи, казалось, исторгнуты под действием наркотиков, ворвался в кабинет Райдера. В то утро Райдер выбросил один из скетчей Голштейна из сценария.

– Совсем не забавно, – заявил он.

Райдер разговаривал по телефону, когда Гольдштейн потянул трубку из его руки, повесил ее, потом, пригнув через стол, крепко ухватил Райдера за ворот рубашки Ральфа Лорена и прошипел ему в лицо:

– Скажи что-нибудь забавное. Ты – исполнительный продюсер комедии ... Хоть одну забавную шутку, одно забавное слово, и я тебя не убью! Шутку, позаимствованную, ворованную, цитату из кого угодно, чтобы доказать мне, что ты понимаешь, что такое забавно.

Он держал его за оба конца рубашки в большом стиснутом кулаке, стягивая короткую жирную шею Райдера. Глаза Райдера от шока вылезли из орбит.

– Видишь, ты не способен сделать это даже ради спасения своей никчемной жизни. Потому что во всей твоей семейке нет ни одного гена забавности, ты – чучело! Давай, ты, проклятое семя! Скажи же что-нибудь забавное.

Рот Райдера был открыт, из него вырывались странные булькающие звуки. В дверном проеме уже стояли писатели, услышавшие вскрики. Райдер посинел. Глаза начали вылезать и, видя их всех здесь, в отчаянной мольбе он выдавил:

– Я умираю. Пожалуйста, я умираю.

Гольдштейн отшвырнул его в кресло, прорычав:

– Ты достал меня. Вот это, действительно, забавно! – и он покинул офис Райдера и, конечно, шоу.

Прошло более года. Зев Райдер проследил, чтобы Джек Гольдштейн – хоть и комедийный гений – не получил работу нигде в шоу-бизнесе. И каждый раз, после этого инцидента, когда Зеву Райдеру не нравился сценарий, он бросал комментарий:

– Смотрите, свиньи, Джеку Гольдштейну, который стоит в очереди безработных, нужен кореш для разговора.

Сегодня команда писателей превратила конференц-залу в миниатюрный гольф-клуб. Когда Рути и Шелли вошли, у стола стояли двое и спорили об ударе.

– Давайте приступим к работе, – предложил Шелли.

Рути, подтянув стул, села, терпеливо ожидая, пока стихнут ворчания по поводу качества луковых калачей и шутки о беременной жене одного из писателей. Она уже была готова говорить о шоу, когда Джерри Бреннер, 40-летний толстяк, бывший комик, начал рассказывать шутку своему партнеру Арни Фишемену. Обнаружив однако, что все в зале уже утихли, он повысил голос, чтобы поведать эту шутку всем.

– Женщина рассказывает подруге "Не знаю, что и делать. Муж мой только что вернулся от доктора. Тот сказал ему, что у моего либо СПИД, либо болезнь Альцхаймера, но он не уверен, что. Что мне делать? Я так беспокоюсь".

Кто-то простонал, кто-то попытался остановить рассказчика – Рути не смотрела и не знала, кто, но тот произнес с упреком:

– Старина Бренннер – Человек Хороший Вкус.

– А подруга советует "Сделай вот что. Пошли его в супермаркет. Если он найдет обратную дорогу домой, не трахайся с ним".

Все в комнате позволили себе лишь слабое одобрение – не смех, лишь усмешки, ворчание и приглушенное "забавно". Рути, боясь взглянуть на Шелли, чувствовала себя растоптанной, а Шелли, согнувшись над желтым блокнотом, делал вид, что занят, и молился Богу ничем не выдать себя.

Шелли потребовалось время, чтобы разыскать Дэвиса сообщить ему эту новость: дома у него никто не подошел к телефону, и не было автоответчика, а когда Шелли позвонил в офис Дэвиса, его секретарь сказала:

– мистера Бергмана нет в офисе,– и какое-то время не будет, но иногда он звонит узнать

новости. Могу я спросить вас, кто звонит?

– Шелли Милтон.

– Могу я узнать причину звонка? – опять спросила она.

– Это личное дело, – Шелли был рад, что говорит не с Элиз, работавшей секретарем Дэвиса, когда они с Дэвисом жили вместе.

Прошло почти три недели, пока Дэвис ответил на звонок. По телефону он был холоден, Шелли попросил о встрече, и они договорились встретиться во время ланча перед музеем искусств Лос-Анжелеса, который располагался на полпути между их офисами.

– Как странно, – позднее рассказывал Шелли Рути, – беспокоишься, боишься, что все пойдет таким вот образом, а потом оказывается все идет абсолютно наоборот, как не мог даже себе представить ...

Он воображал, как он сообщит Дэвису о своей болезни, и Дэвис испугается за себя и за свою жену Маршу. Будет обвинять его или цепляться. Но когда Шелли поднялся по ступенькам на площадку вокруг музея, где слепящее лос-анжелеское солнце выбелило цемент, и подошел к скамейке, на которой сидел Дэвис, и Дэвис повернулся и посмотрел ему в глаза, все стало очевидным: у Дэвиса СПИД, и он пытается придумать, как об этом сообщить Шелли.

– Как Рути и сын? – спросил Дэвис после того, как они обменялись этим известием.

– Обоих протестировали, и они в порядке.

Группа детей под руководством учителя прошла по двое мимо скамейки, где они сидели, учительница дала несколько инструкций, и дети, визжа и гигикая, исчезли в дверях музея.

– Почему ты не позвонил мне, Дэвис?

– Потому что узнал я это несколько дней назад, я должен был собраться с силами, не раскисать, не развалиться на части, когда буду тебе об этом говорить. С тех пор, как я услышал диагноз, я не выходил из дома. Ни с кем не говорил. Маршу тоже протестировали: она не больна, но вне себя. Помнишь, она уже много лет три раза в неделю посещала психиатра? Сейчас она с ним разговаривает по телефону остальные четыре дня недели.

Было что-то забавное, как он это сказал, и они оба расхохотались. Но потом Дэвис снова стал серьезен:

– Она очень боится, что я потеряю работу в фирме, если там узнают. Боится, что ни один клиент, знай он правду, не захочет видеть меня. Она заставила меня пройти тесты после того, как ночами я обливался потом и сильно температурил. Она прочла все, что достала о СПИДе, и настолько угнетена, что довела и себя и меня до умопомрачения. Такого человека мечтаешь иметь рядом, когда слаб настолько, что трудно даже поднять голову, – сказал он с той полуиронической улыбкой, какую все еще помнил Шелли. – В конце концов, я пошел с ней, и нас протестировали.

Внезапно раздался скрежущий звук тормозов, потом скрежущий звук металла и разбитого стекла: две машины наскочили друг на друга. Оба повернулись посмотреть, как затормозилось движение, и злые водители серого BMW и красного Джипа вылезли из машин.

громко ругаясь и швыряя обвинения друг в друга. Внутри одной из машин женщина выкрикивала обвинения, плакала и звала на помощь.

– Что я могу для тебя сделать, Дэвис? – спросил Шелли, отворачиваясь от инцидента. – Могу я что-нибудь для тебя сделать?

С лица Дэвиса уже исчезли краски, но сквозь выражение боли и сквозь бледность, наложенные болезнью, Шелли все еще видел яркую незаурядную личность человека, с которым он жил и которого любил. Любил так самозабвенно, что, потеряв эту любовь однажды, посчитал, что дальше жить не стоит.

– Прости, что я так пошло оставил тебя, – произнес Дэвис.

– Давно простил.

– Забавно, – продолжил Дэвис. – Я привык думать, что до сих пор самое лучшее время в моей жизни было то, когда мы были вместе. Сейчас, возможно, я стану думать, это время – лучшее время во всей моей жизни.

– У тебя еще много времени впереди, – успокоил его Шелли.

– Для Марши будет лучше, если у меня останется меньше.

– Никогда не ожидал от себя, что произнесу это, но произнесу – к черту Маршу!

Они улыбнулись друг другу.

– Я всегда буду любить тебя, – сказал Дэвис.

– Я тоже всегда буду тебя любить.

С бульвара неслись сирены скорой помощи, и Шелли повернулся посмотреть. За считанные минуты скорая оказалась совсем рядом с местом происшествия, выскочили два парамедика, открыли дверцу BMW и вытащили залитую кровью пассажирку. Водитель машины зло жестикулировал на собравшихся зевак и требовал освободить дорогу. Парамедики уложили раненую на носился, осторожно вдвинули их в скорую, закрыли двойные дверцы, запрыгнули внутрь, и машина мгновенно отъехала. Резкая сирена еще раз прорезала воздух, все машины двинулись вправо, дав дорогу скорой. Когда Шелли повернулся продолжить разговор, Дэвис уже ушел.