Текст книги "клуб аистенок(СИ)"

Автор книги: Нелли Кулешева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 36 страниц)

Молодой человек, немного за 20, подошел к Рику, взял его за руку, как будто желая пожать, а потом положил свою вторую руку поверх его.

– Я – студент, – сказал он Рику, – я лишь хочу сказать вам, что я был большим поклонником мистера Фола и вашим. Думаю, большинству молодых директоров следует многому поучиться у вас – старых ветеранов.

Может, слова "старые ветераны" (Чарли подавился бы смехом, услышав такое, а, может, потому что джаз исполнял "Очарованный ритм", Рик вспомнил одну пьяную ночь, когда они с Чарли с бутылкой шампанского брели по берегу, переписывая стихи на эту мелодию.) Какова бы ни была причина, но Рик не смог подавить неконтролируемого смеха прямо в лицо пораженного студента.

В этот вечер он рано ушел из офиса и поехал в Вествуд. Он согласился приехать и выступить перед вечерним классом UCLA. Собственно, они должны были сделать это с Чарли. Классная комната была до отказа заполнена болтающими, хохочущими, сбивающимися в группки людьми, и Рику пришлось с некоторым трудом прокладывать себе дорогу вперед к Чарльзу Чамплину, который должен был представить его и который сидел сейчас в одиночестве за длинным столом, просматривая заметки.

Рику нравился Чарльз Чамплин: критик всегда хвалил его фильмы, даже те, на которых другие критики не оставляли камня на камне. Милое круглое лицо Чака, когда он увидел Рика, было полно сочувствия. Болтала группа студентов, да так громко, что Чаку пришлось наклониться к Рику, чтобы тот мог его слышать:

– Знаешь, когда я узнал о смерти Чарли, я думал позвонить тебе и сказать, мы смогли бы отложить твою лекцию. Мне известно, как близки вы с Чарли были и ...

Рик попытался улыбнуться:

– Ты – чуткий человек, Чак, но со мной все в порядке.

– Я показал этой группе на прошлой неделе твой фильм "Без четверти 9" и, конечно, фильм Чарли "Морской Фронт", и все так ...

Рик повернулся к шумной смеющейся толпе, оглядел ее, и вдруг лицо его залила горячая волна. Он почувствовал прилив клаустрофобии.

– Ты в порядке? – Чамплин заметил его состояние. – Потому что, Рик, я предпочту отправить их всех домой ... Клянусь Богом.

– Я в порядке, Чак, – ответил Рик, делая усилие подавить панику. Как только он сел, студенты последовали его сигналу и прекратили болтать и тоже расселись. Класс можно было начинать. Чамплин открыл встречу, описав в нескольких словах творчество Рика. Рассказал об отце Рика, покойном Джекобе Райзмане и дяде Уильяме "Бобо" Райзмане, как они работали над множеством своих фильмов в 30-40-е годы, и как Рик вырос на студии.

Шелест страниц и скрипение стульев прекратились, когда Чак начал говорить о Чарли Фоле и их с Риком дружбе. Он сказал, что был на похоронах, хотя Рик не помнил, что видел его там, и что в некрологе Рик пошутил, что они с Чарли были так близки, что если он ел китайское блюдо, через час Чарли испытывал голод. Класс засмеялся; и чувство неловкости, что в некрологе он что-то не к месту сморозил, заставило Рика перекоситься.

Чамплин перешел к фильму "Без четверти 9", а Рик смотрел на собравшихся людей, чьи лица сливались, и цвет одежд переходил один в другой. Ему хотелось встать и сказать "Я не могу", но вот уже вскинулись руки. Десятки рук.

– Да? – спросил Рик и пригласил одного из них задать вопрос. Вечер стартовал.

Рик чувствовал подъем, надеялся, что ум его опережает слова, и он вразумительно отвечает на вопросы, не застревая на Чарли, на своем одиночестве или неспособности заснуть. Через какое-то время комок в желудке начал таять. Он понял, вопросы будут те же самые, на которые он отвечал миллионы раз, и самоирония, уничижительность по отношению к шоу– индустрии, шутки, которыми он пользовался многие годы, все еще работают.

Некоторое время спустя он уже дышал легко. Это была безопасная территория. Не слишком требовательная и замысловатая. С этим он справится. В конце концов, все закончилось. Чамплин подводил итоги, и Рик думал лишь о том, как выбраться отсюда поскорей. "Спасибо Всевышнему", – подумал он, – "что система моя работает так гладко, что не нуждается во мне. Потому что меня здесь нет. Я потерян в собственном страхе. Тошнотворном, оглушающем страхе. Я умираю. Или хуже того: я не умру, но стану жупелом, как загнивающий кинодиректор, у которого вне его работы нет никакой личной жизни".

Блокноты закрылись, все бросились искать ключи, встали, смешались и, болтая, шебеча, ушли. Все, кроме одной. Чамплин был увлечен разговором с высоким лысым мужчиной. Красивая блондинка направилась к Рику. Он видел, как прекрасно ее лицо. Юное. Свежее. И тело продолговатое, хрупкое.

– Простите, – произнесла она. – Я дочь Эрика Блейка, зовут меня Диана.

Эрик Блейк работал в двух ранних фильмах Рика.

– Я говорила папе, что вы сегодня будете выступать, и он передал вам привет.

"Красива", – подумал он. – "Голубая рабочая рубашка под цвет глаз. Руки в карманах джинсов".

– Вы сегодня были замечательны, – сказала она. – Хотя я знаю, вы переживаете не лучшие дни.

Он пожал плечами, не зная, что ответить. Ему хотелось сказать: "Это правда, так, может, вы меня развеселите?".

– Наверное, вы спешите домой, и я понимаю, но что вы скажете, если я вас приглашу на чашку кофе где-нибудь? А?

– С удовольствием, – тут же согласился он.

Шикарное тело. Может, ей понравится это с толстяком в депрессии.

– Моя машина на парковке рядом. Давайте встретимся в "Slups", предложила она.

– "Slups". – Он согласился, наблюдая, как откинув светлые волосы, она шла к двери. Ладонь Чака Чамплина на спине, дружеский хлопок и его "спасибо", заставили Рика обернуться и извиниться за то, что не был в лучшей форме и так далее. Потом, через кампус он пошел к парковке. "Девушка, конечно, сногсшибательна, но Slups", подумал он. – "Почему я не предложил "Как насчет ко мне домой?". Или какой-нибудь бар с приглушенным светом вместо уродливого большого кофейного зала. Но, толкнув стекляную дверь, он порадовался, что не сделал такого предложения, потому что дочь Эрика Блейка была не одна. Никогда в ее намерения не входило встретиться с ним наедине.

Она сидела рядом с мужчиной, и даже от двери Рик мог видеть, что на обоих были одинаковые обручальные кольца. Разочарованный, он целую долгую минуту раздумывал, не уйти ли, но она его заметила и, встав, махнула ему рукой.

– Это так здорово, – произнес муж, вставая, чтобы поприветствовать его. – Я-Гарви Фельдман.

Высок, спортивен. Открытое, мальчишеское лицо. Рик узнал его, он был среди моря лиц на лекции. Молод, не так молод, как девушка, может, лет 30.

"Кофе без кофеина", – сказал себе Рик, – "один кофе и вон отсюда, задница. Ты вообразил, что настигаешь в течке кошечку, и вот сидишь в луже, собираясь продолжить почти посмертный семинар с мужем этой кошечки. Когда, наконец, ты научишься не слушать свой бугор?".

– Я знаю вашего дядю Бобо, – произнес муж и сделал знак проходящему мимо официанту. – Моя бабушка Эсси Бейлис была в шоу Буша Беркерли. Сейчас она живет в том же здании, что и ваш дядя. Диана и я по пятницам ходим туда. Мы играем с ней в карты, и Бобо часто бывает четвертым в бридже. Он хороший игрок, в 82 это непостижимо.

– Через несколько недель – 85, – поправил его Рик.

– Забавно, могу поклясться, мне он сказал, что ему 82, – рассмеялась Диана Блейк Фельдман.

– В тот раз он клеился к вам, – предположил Рик, и все снова рассмеялись.

– Ну не тесен ли мир? – произнес Рик голосом, который Чарли обычно именовал "голос добряка". – Бобо живописнейший тип.

Фельдманы уже пили кофе и подошедшая официантка посмотрела прямо на Рика.

– Один без кофеина, – заказал он.

– Знаете, – начал Гарви Фельдман, – когда в прошлый раз мы играли в карты с Бобо 2-3 недели назад, он сказал, что нам с вами следует поработать вместе, потому что мой бизнес наполнен драматическими историями. Он сказал, что почти из каждой из этих историй можно сделать фильм.

– "Великолепно", – подумалось Рику. – "Мой дядя становится моим агентом, а я в капкане собственного бугра. Этот пройдоха использовал свою жену, как наживку, а теперь пытается втюхать мне свои истории. Прошу прощения, парень. Один кофе – и меня здесь нет. Даже если ты в кульминации своей истории, когда я прикончу свою чашку. И даже если ты такой милашка, что играешь в карты с моим дядей".

– И чем же вы занимаетесь, что дает вам такие истории, – осведомился Рик, надеясь, что милашка даст ответ в 3-4 милых слова.

– Я специализируюсь на открытом усыновлении, когда биологические родители и усыновляющие ребенка встречаются и узнают друг друга до рождения ребенка.

– А зачем им это надо? – из вежливости спросил Рик, на этот раз надеясь, что объяснение не будет слишком сложным, но Гарви не пришлось отвечать.

– Рики? – прозвучал голос, и Рик поднял глаза.

Две девицы. Обе шлюшки, обе смутно знакомые, но имена не приходили на память.

– Блэр Филипс и Сэнди Кей, – предложила одна из них.

Ничего! Никакого просветления! Боже Всемогущий! Кто они?

– Конечно же, Блэр, – Рик ухмыльнулся одной из них, надеясь, что именно она Блэр. – Очень мило увидеться с вами! Как дела?-

– Великолепно! Мы не виделись с той ночи на яхте Генри, – сказала другая.

Шлюхи! Шлюхи, с которыми он был на вечеринке на чьей-то яхте. Кто такой Генри?!

– Спасибо, девочки, что остановились сказать привет.

– Да, мило увидеть тебя снова, сладкий, – сказала одна из них, и они прогарцевали через залу к столику. Официантка поставила перед Риком кофе. Он добавил сливки из алюминиевого кофейника, потом заменитель сахара и размешал. Ему было неловко перед Фельдманами за эту сцену, хотя он не понимал, почему. Такое происходило с ним постоянно. Может, он чувствовал несуразность того, что произошло, потому что они знали Бобо?

– Причина, по которой люди хотят это делать, – за мужа ответила Диана, – потому что на каждого здорового ребенка в Лос-Анжелесе приходится 40 пар желающих его усыновить, да еще 6-7 одиноких людей. Поэтому биологическая мать может выбрать претендентов. Если молодая беременная женщина не желает делать аборт, она может выбрать родителя или родителей, которых она посчитает лучшими для своего ребенка. И дается таким образом возможность людям, которых государство посчитало юридически не подходящими для усыновления, быть выбранными ею. Пожилые пары, Геи, одинокие люди. Они должны убедить биологическую мать, что в интересах ребенка, они – лучший ее выбор.

– Истории, – добавил Гарви Фельдман, – у меня историй на10 фильмов. Потому что усыновителем может быть любой. Не только люди, которых государство сочло соответствующими требованиям.-

Приманивает. Продает. Парень-то продает по-крупному. А почему нет? Разве вся жизнь, собственно, не в этом? Если бы было по-другому, он не приманивал бы Диану и не пытался затащить ее в свою постель. И этот треп "моя жизнь – кино". Этот треп ему приходилось обходить постоянно. Каждый в этом мире полагал, что его или ее жизнь достойны фильма. В какой-то момент он или она загоняли его в угол, пытаясь продать свою жизненную историю.

"Не сегодня, ребята", подумалось ему. Он встал и, не давая им надежды, что смогут уговорить его остаться еще на минутку, сказал:

– Мне жаль, но в эти дни мне трудно поддерживать компанию и ...

– Мы понимаем, – согласился Фельдман, и оба: его красавица блондинка жена и Гарви, встали.

– Спасибо, что присоединились к нам, – услышал вроде Рик, когда, даже не поблагодарив их за кофе и великодушное предложение продать ему какие-то замечательные истории о том, о чем он уже совершенно забыл, он поспешил на парковку к своей машине.

12

Особый шик – бар в офисе, дарованный Рику студией, который она же укомплектовала ликерами, винами и безалкогольными напитками. Никто из тех, кто приходил к нему в течение рабочего дня не просил выпить, и ликеры на полках были те же самые, что и в первый день, когда он занял кабинет.

Сегодня, споласкивая чашки из-под кофе, Андрея заметила, что бутылка скотча наполовину пуста. Рик пил в рабочее время. "Бедный", – подумала она. За эти последние несколько недель она видела, как в середине встречи он выходил в пустой офис, закрывал за собой дверь и – она была в этом уверена – стоял в темноте комнаты, не зажигая света, и плакал. Он выплакивал свое горе, он так был полон болью от потери Чарли, что малейшее напоминание – и он летел в черную бездну. Потом, собравшись с силами, он проходил мимо ее стола и с последним всхлипом возвращался в свой офис.

Сегодня вечером наверху он обсуждал с Пэтом Россом и другими писателями новый проект, который хотел запустить в дело. Андрее, уходя в 5:45, он сказал, что если не вернется к семи часам, она может идти домой. Было почти семь, она закончила мыть чашки, расстелила бумажную салфетку, поставила чашки вверх дном, чтобы стекла вода, вытерла о джинсы руки, потушила свет в офисе и ушла.

Когда Рик зашел забрать свой пиджак, было 9:30 и иссинечерная лосанжелесская ночь вступила в свои права. Он не стал включать свет в офисе. Во флуоресцентном свете, струившемся из рецепции, он видел, что его пиджак висит на спинке стула возле его письменного стола. Когда он снимал пиджак, из кармана выпали ключи и, звякнув, упали на пол. Наклонившись поднять их, он почувствовал, что в комнате кто-то есть. Скрестив ноги на софе, наблюдая за ним, сидела Кейт Суливан.

– Не пугайся, это я.

Боже праведный!

– Я должна играть эту роль, – сказала она.

Он видел оранжевую точку сигареты, которую она курила.

– Ты же, конечно, понимаешь, что я могу попросту попросить студию забрать этот проект от тебя и отдать его мне, и они на это пойдут, – произнесла она.

– Тогда почему ты этого не делаешь? – язык его завяз.

Ему, наверное, следует налить себе скотча. Тогда легче будет справиться с этим нелепым и диким вторжением.

– Потому что сейчас, когда Чарли Фолл умер, только ты способен этот фильм продюссировать.

Он подошел к бару и налил скотча в свой стакан. Не положив льда, выпил.

– Мы с Чарли много работали вместе до его смерти. Он помогал мне организовывать сбор средств для приютов для жен, которые подвергаются издевательствам со стороны мужей.

Рик издал горлом невольное ворчание. Чарли. На пике самого большого проекта жизни и своей карьеры он нашел время работать с подвергшимися издевательствам женщинами. Парень был трахнутый святой!

– После встреч мы много говорили, иногда часами, – продолжила Кейт. – Он говорил мне,

что как бы много ни работал, он никогда не сможет сравниться с тобой. Именно поэтому три его последних фильма такие грандиозные. "Хождение Бертона Холмса". Так он назвал их. Индия, Россия. Фильмы, в которых действующие лица были случайными, но вершили судьбы их всех.

Скотч обжег рот и горло Рика. Он налил и выпил еще стакан. Она была права. Ее кассовый успех значительно превосходил его, и она могла легко, одним кивком забрать у него проект.

– Он говорил о твоих фильмах в поразительных деталях. Как в одном из них Пачино опускает вилку; о выражении на лице Джека Николсона, об истерическом заразительном смехе плохой актрисы, которая твоими усилиями смотрелась не просто хорошо, а великолепно, потому что ты импровизировал с ней и снял сцену, когда она еще находилась у тебя на ладони.

В полутьме он видел, что на ней джинсы, сапожки по колено и водолазка. Он вспомнил, что несколько месяцев назад читал статью о ней в журнале "Ярмарка тщеславия", и, читая подумал, как трогательна она на фотографии. Ни одной женщине в мире в ее возрасте не удавалось выглядеть такой молодой. А ей удается, и будто в доказательство она встала, подошла к письменному столу Рика и включила настольную лампу. Еще глоток скотча, и он прикончит второй стакан.

– Я просмотрела их. Все. И Чарли прав. Всё, что Чарли сказал о твоих работах – правда.

Рик чувствовал усталость и слабость.

– Кейт, я рад слыщать, что Чарли любил меня. Но я и так знал это. Поэтому потеря его опустошила меня. Но твой приход сюда никак не меняет моего отношения к тебе.

Она присела на его письменный стол, и, наливая себе скотч, чуть-чуть на этот раз, он осознал, что Кейт Суливан намерена соблазнить его. Она готова льстить ему, трахаться с ним, да что угодно, чтобы не только сыграть там главную роль – это-то легко -но, чтобы он продюссировал этот фильм с ее участием. Он прикончил третий скотч, налил себе еще полстакана,, и в два глотка опустошил и его. Потом сел на софу с пустой бутылкой в одной руке и пустым стаканом в другой. Тупой звон в голове был единственным звуком долгое время.

– Без Чарли тебе туго, да? – спросила она.

Ее интонация была чем-то знакома. Тем же тоном с ним разговаривала мама, когда он маленький пытался быть сильным, а мама спрашивала "Что случилось, малыш?", и вся его решимость казаться большим улетучивалась. На этот раз было то же самое. Слезы подступили к глазам, он отставил стакан и бутылку, чтобы спрятать лицо в ладони и захлебнулся в отчаянном плаче. Не только из-за Чарли. Он оплакивал всю свою бессмысленную, никчемную, нарцистическую, никому не нужную, одинокую, трахнутую жизнь. Наверняка, из-за Чарли, чья жизнь была наполнена смыслом, который был великодушен, который мог бы жить и жить, а вот ему – Рику – можно было бы и умереть. Он попытался сладить со своей тоской снова с помощью скотча, когда почувствовал, как Кейт обняла его. Он слышал запах ее духов, ее губы целовали его руки, его мокрое от слез лицо, а руки обвивали его тело.

– Все будет хорошо, – говорила она, и жар, вызванный скотчем, охлаждался ее мягкими словами. А, может, это совсем и не скотч затуманивал его сознание и болью сжимал его сердце, а ее близость и запах ее духов, шампуня и сигарет и голая правда, которую нельзя отрицать – что он хочет трахнуть ее. Стянуть этот свитер через ее голову и почувствовать ее титьки на своей груди, а потом трахнуть ее, чтобы у нее повылезали глаза.

Бог мой! Слабый голос в голове шептал ему, в то время, как она расстегивала ему ширинку, раздевала его, что это даже хуже, чем просто глупо. Совсем не так хотел он вести себя с ней. Но она уже раздевалась сама, и, Иисусе, он хочет ее. Кейт Суливан, ее губы, ее язык у него на животе и дальше вниз, ее влажный рот хватает его бугор. И сейчас, глядя вниз, как она лижет, сосет, он чувствовал себя парализованным, не способным шевельнуться, чужим., будто наблюдая за ней в камеру. Бесконечно долгое время она работала над ним, лаская его бедра, губами и языком исследуя его член. Потом оказалась поверх его, давая ему возможность войти в нее. Она двигалась взад-вперед, оседлав его, беря его.

Кейт Суливан. Фантазия, мечта любого мастурбирующего пацана. Он трахает ее. Нет, идиот, она трахает тебя. Даже в том другом, высшем мире, где нет и намека на мозги, в мире, предшествующему оргазму, у него все-таки достало самосознания возненавидеть себя. За отчаяние, за необходимость быть согретым, услышанным, за то, что он ищет забвения в первой попавшейся п.. .е, даже если она принадлежит врагу.

– О, да! О, да!

Сейчас ее руки спутывали его волосы, ногти вонзались в его скальп, ее сильные бедра сдавливали его, когда коленями она упиралась в софу, двигая промежность к нему и назад, и снова, и снова ... вот сейчас все закончится.

По нему пробежала крупная дрожь. Боже! Он задница! Он шут! Он лежал, закрыв глаза, но еще до первого содрогания почувствовал, как она резко поднялась.

Ко времени, когда на локтях он поднялся взглянуть на нее, не зная еще, что скажет, чувствуя себя опустошенным, слабым, она уже натянула одежду и убралась из его офиса. Спустя минуту он слышал, как закрылась дверь рецепции. Мгновение он лежал, не двигаясь, потом вытянул одну из подушек софы, накрыл ею свой мокрый член и полежал так.

Что это все значит? Неужели она думала, что после этого он не сможет жить без нее и даст ей эту роль? Или она пыталась показать, что может действовать, как мужик и трахать, не испытывая чувств? Она использовала его в точности так, как он использовал огромное количество женщин в своей жизни, и, скорее всего, они все испытывали то же, что он испытывал сейчас, когда, не произнося ни слова, покидал их дом. Через несколько минут он уже спал.

Звяканье ведер уборщиков помещений разбудило его. Он сумел вскочить и набросить одежду прежде, чем они вошли в рецепцию, а потом в его офис. Носовым платком он вытер вязкую слизь с дивана.

– Добрый вечер, – бросил он уборщикам на ходу, спеша по темному коридору и лихорадочно соображая, хорошо ли он вытер софу в темноте. Часы на приборной доске его Мерседеса показывали полночь. Середина трахнутой ночи. А рано утром у него собрание. Кейт Суливан. Судорога отвращения к себе пробежала по телу, он едва мог дождаться, когда доберется домой и встанет под горячий душ, чтобы смыть ее с себя. Нужно было еще посмотреть почту и два сценария, но, открыв дверь, первое, что он увидел, был цыпленок в горшке на красивой посуде, два прибора и рядом с каждой тарелкой еще и маленькая тарелка с при– вядшим салатом, а в бочонке – бутылка шампанского посреди того, что раньше было льдом, а теперь вода. Из гостиной доносился храп. О Боже! Он совсем забыл о Бобо. В прошлый вторник его любящий, чудный дядя сказал ему "Запиши дату в свою записную книжку". А он забыл: 85 лет Бобо! Он сказал, что возьмет такси и приедет к нему, и когда Рик вернется домой с работы, они отпразднуют его день рождения. Бобо все приготовит. И он, действительно, приготовил. Черт! Бобо приехал и приготовил обед, ждал Рика и, наконец, заснул ... и ... Во сне Бобо выглядел ангелом.

На день рождения Бобо Рик, вместо того.,, чтобы спешить домой и праздновать, сначала был на собрании, а потом напился и трахал Кейт Суливан. Ему стало плохо от этой мысли. Он взял халат, который одна из девиц – он не помнил кто – подарила ему несколько лет назад, и который сейчас висел на спинке стула, накрыл им Бобо, и направился в свою спальню.

– Рики, родной, с тобой все в порядке? – услышал он сонный голос Бобо.

Он повернулся. Бобо медленно поднимался на ноги.

– Когда ты все не приходил, я жутко волновался.

– Мне так жаль, – Рик двинулся навстречу к дяде обнять его. – Мне так жаль, я забыл.

Бобо мягко похлопал его по спине.

– Выглядишь жутко, – в голосе дяди прозвучало сочувствие. – Иди, поспи. Мы позавтракаем вместе, прежде чем пойдешь на работу.

– Спасибо, дядя Би, – Рик подождал, пока дядя прошел в спальню для гостей, и повернул в ванную принять душ.

Его одежда воняла ею, и тело хранило память трения ее тела о его. Он стоял под душем, смывая мыло, пока не кончилась вся горячая вода, потом голый упал в постель и через минуту уже спал, но сон его был прерван грохотом в дверь.

Наверное, это ему показалось, наверное, это во сне разрывался дверной звонок: он сел, прислушался, за дверью слышались голоса, к тому времени, как он, накинув, халат, открыл дверь своей спальни, голоса звучали громче и женщина смеялась: он вошел в гостиную, и то, что он увидел, было похоже на плохой сон.

Бобо в измятой хлопчатобумажной пижаме открыл дверь и из вежливости пытался изображать великодушного, гостеприимного хозяина перед Энималом, кокаиновым дилером, с которым Рик когда-то в прошлом делал какую-то рекламу и Глорией, пустоглазой, взлохмаченной, скелетоподобной блондинкой, с которой Рик переспал однажды. Может, дважды.

– А...а...а...а, Рики , Глория набросила свои паучьи лапки на шею Рика и поцеловала в каждую щеку, – можешь поверить? Мы с Джозефом встретились на вечеринке, думали-думали, что у нас общего, а потом оба поняли – мы оба знаем и любим тебя – и вот мы здесь. Мы решили зайти и сказать тебе об этом. Ты не рад? Что-то не похоже, что ты рад.

– Кто Джозеф? – Рик чувствовал неловкость от того, что Бобо наблюдал всю эту сцену.

Глория указала на Энимала, тот вроде даже покраснел.

– Это мое настоящее имя.-

– Очень мило, – сказал Рик.

Эти двое могли иметь при себе оружие и почувствовать себя оскорбленными, если обращаются с ними неуважительно. Особенно, когда парили они высоко, как бумажные змеи, от спирта и много то чего еще.

– К сожалению, завтра утром мне рано вставать и мне придется попросить вас уйти.

– Хочешь, я останусь, – спросила Глория, – со мной ты всегда быстро засыпаешь.

Рик содрогнулся. В голове грохнуло. Когда раньше Бобо, случалось, навешал его, Рику удавалось предъявить ему самых социально привлекательных из своих друзей. Эти двое были с самого дна.

– Он хочет, чтобы мы ушли, Глори,– Энимал переводил взгляд с Рика на Бобо и снова на Рика. Рик избегал смотреть на Бобо. Потом миролюбиво Энимал достал из внутреннего кармана бутылек;

– Хочешь согреться? – спросил он Рика.

– Нет.

– Не в этот раз, а? – в ухмылке Энимал обнажил плохие зубы. – А как ты, мужик? – спросил он Бобо.

Бобо молчал. Выражение его лица заставило уже нервничавшего Энимала посмотреть на свои ноги и сказать:

– Ну, ты если что, передумаешь, перезвони мне. Пошли что-ли, Глори.

Девица, казалось, была задета, но, не показывая вида, потрепала Рика по щеке:

– Звони,ха? -

И они направились к двери. За дверью уже поднимался серый рассвет, и в голове Рика стучало. Он взглянул на Бобо, тот смотрел на него долгим взглядом.

– Бойчик, – произнес Бобо, после того как их глаза долгую минуту изучали друг друга. – Скажи мне хоть что-то ... Не пора ли подумать, что ты с собой вытворяешь? Принять решение быть мужчиной, а не ничтожеством?

Слова эти, произнесенные мягким Бобо, никогда намеренно не обижавшим другое человеческое существо, уязвили Рика. И это были не те жесткие слова, которые бы Рик хотел сказать себе сам.

– Тебе скоро 50. Ради всего святого сказал Бобо будто Рик не знал этого. – Что ты собираешься делать? Хочешь умереть, и пусть все считают тебя наркоманом и бабником, сделавшим пару фильмов? Полюби кого-нибудь, Христа ради! Сотвори для себя жизнь! Перестань думать только о своем бугре, пока не стал больным и старым посмешищем, потому что к этому ты идешь. Чарли Фолл умер, но, по крайней мере, его благотворительная работа живет, и имя его живет в детях, и память о нем живет в Пэти. Ты умрешь и не оставишь ни одной живой души, которая бы пришла посмотреть, не сожрало ли землетрясение твой надгробный камень. Рики, ты мой родственник уже около 50 лет, и еще когда ты не растолстел и бьш красив и встречался с Фарой Фосет или трахал Джеки Биссет, я не прекращал тревожиться за тебя.

у Бобо, проделавшего в такси долгий путь из Касабасаса, приготовившего обед, и которого дважды за ночь разбудили, темные круги лежали под глазами. Молча стояли они в холодной гостиной, и запах цыпленка, которого ни они, ни спящая домохозяйка не убрали со стола, заполнял комнату.

– Что ты собираешься делать? И я хочу знать это сейчас, потому что все это мне претит.

В мозгу Рика теснилось много ответов, но тот, что пришел, поразил его не меньше, чем

Бобо.

– Я усыновлю ребенка, – ответил он.

13

Обнаружив в своем календаре редкий день с несколькими свободными часами, Барбара решила сделать несколько телефонных звонков по личным нуждам: ее психиатр, ее парикмахер и ... о, да! Открытка из офиса Гови Крамера все еще пялилась с ее письменного стола. На этот раз она зашла так далеко, что позвонила Марси Фрэнк и спросила о женщине– гинекологе. Да, но куда же запропастился этот номер?! Когда у тебя три письменных стола в 3-х совершенно разных местах – проклятый номер может быть где угодно. Она порыскала в бумагах и очень обрадовалась, обнаружив номер доктора Г вен Филипс, накарябанный ею на прошлой неделе.

– Мое имя Брабара Сингер. Меня рекомендовала Марси Фрэнк. Мне необходимо придти для рутинной проверки, – сказала она по телефону.

– Доктор будет отсутствовать в городе три недели, – ответил ей голос в трубке. – И будет очень занята, когда вернется. Я могу записать вас, скажем, самое раннее ... через шесть недель.

– Спасибо,– Барабара повесила трубку, похвалив себя за то. что во всяком случае сделала усилие поменять Гови Крамера на гинеколога-женщину и почувствовала облегчение потому что не надо ничего менять и идти к незнакомому доктору. Что касается новых докторов, ее позабавил Билл Кристалл в ночном шоу, который повторял: "Помните, что выглядеть хорошо гораздо важнее, чем чувствовать себя хорошо", и потому она позвонила парикмахеру.

– Ну, что ж, миссис Сингер, после декабря меня больше не будет, поэтому сейчас подумайте, кто будет красить вам волосы. -

Барбара оторвала взгляд от заметок, которые читала, пока не прозвенит таймер, и поймала свое отражение в зеркале; лицо, закутанное белой ватой, волосы в странноватых пучках, покрытые похожей на ваксу краской, которую Делия нанесла закрасить постоянно наступающую седину. Прелестная и стройная, как стрелка, Делия большим гребнем расчесала волосы Барбары до самых кончиков, убеждаясь, что этот ужасный состав прокрасил каждый ее волосок.

– Я собираюсь забеременеть, все эти химические составы противопоказаны беременным, поэтому в конце года я на время увольняюсь, – объяснила Делия.

– Рада за тебя, Делия, но не за себя. Может пока тебя здесь не будет, я позволю себе на время стать натуральной, и не буду закрашивать седину.

– Да вы шутите! Это же будет катастрофа! – Делия издала гневный смешок.

Но Барбара не шутила. Какое-то время она баюкала себя этой мыслью, но ... после такой реакции Делии решила одуматься. Волосы ее были окрашены и уложены, и она поспешила к машине, на ходу решив, что после такого афронта со стороны Делии хорошо бы сейчас провериться у терапевта.

После долгих лет Морган стал для нее добрым дядей, и, усевшись в старое кожаное облупившееся кресло (Барбара тоже внесла свою лепту в то, что кресло облупившееся) она почувствовала облегчение от того, что может выложить все, что у нее уме.

– Морган, я в прострации, – сказала она ему.

Прошел почти год с ее последнего визита к этому старому другу семьи. Он был ее терапевтом с 60-х годов. Сейчас он наблюдал за ней поверх очков, и его живое лицо отражало искреннее участие.

– Мои дети – уже не дети. Гайди иногда не звонит неделями, а Джефф осенью уедет в колледж. Бог знает куда. 5 дней в неделю первую половину дня я в клинике, консультирую семьи или в приватном офисе. Всю неделю веду родительские группы и две по субботам для работающих родителей, так как посещать группу они могут лишь в нерабочие дни. А сейчас я загорелась мыслью создать новую группу семей, где дети – результат новых технологий, таких как: открытое усыновление или искусственное осеменение. Я хочу создать контекст, язык, способ говорить об этом для таких детей. Но должна тебе признаться, все это очень беспокоит меня. Что если я совершаю ошибку, и эти семьи хотят быть в мейнстриме, в общем потоке, и вовсе не хотят, чтобы с ними обращались по-другому, не как со всеми? Что, если у меня не будет ответов для них? Что ответить их детям? Как пара скажет ребенку, где отец – гей, что означает это уродливое слово? Что эти две девчушки, рожденные от спермы донора, будут думать о мужчинах, и как сложатся их отношения, когда они сами станут женщинами? Вчера ночью я видела сон. Мне снилось, я сижу в своем офисе и входит это создание. Что-то среднее между стегозарусом и Данбо. Зеленое, зубчатое, но, вместе с тем, прелестный ребенок, голубоглазый, с хоботком, и оно спрашивает: " Мне хочется узнать о новой группе".