Текст книги "клуб аистенок(СИ)"

Автор книги: Нелли Кулешева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 36 страниц)

Сегодня вечером наверху он обсуждал с Пэтом Россом и другими писателями новый проект, который хотел запустить в дело. Андрее, уходя в 5:45, он сказал, что если не вернется к семи часам, она может идти домой. Было почти семь, она закончила мыть чашки, расстелила бумажную салфетку, поставила чашки вверх дном, чтобы стекла вода, вытерла о джинсы руки, потушила свет в офисе и ушла.

Когда Рик зашел забрать свой пиджак, было 9:30 и иссинечерная лосанжелесская ночь вступила в свои права. Он не стал включать свет в офисе. Во флуоресцентном свете, струившемся из рецепции, он видел, что его пиджак висит на спинке стула возле его письменного стола. Когда он снимал пиджак, из кармана выпали ключи и, звякнув, упали на пол. Наклонившись поднять их, он почувствовал, что в комнате кто-то есть. Скрестив ноги на софе, наблюдая за ним, сидела Кейт Суливан.

– Не пугайся, это я.

Боже праведный!

– Я должна играть эту роль, – сказала она.

Он видел оранжевую точку сигареты, которую она курила.

– Ты же, конечно, понимаешь, что я могу попросту попросить студию забрать этот проект от тебя и отдать его мне, и они на это пойдут, – произнесла она.

– Тогда почему ты этого не делаешь? – язык его завяз.

Ему, наверное, следует налить себе скотча. Тогда легче будет справиться с этим нелепым и диким вторжением.

– Потому что сейчас, когда Чарли Фолл умер, только ты способен этот фильм продюссировать.

Он подошел к бару и налил скотча в свой стакан. Не положив льда, выпил.

– Мы с Чарли много работали вместе до его смерти. Он помогал мне организовывать сбор средств для приютов для жен, которые подвергаются издевательствам со стороны мужей.

Рик издал горлом невольное ворчание. Чарли. На пике самого большого проекта жизни и своей карьеры он нашел время работать с подвергшимися издевательствам женщинами. Парень был трахнутый святой!

– После встреч мы много говорили, иногда часами, – продолжила Кейт. – Он говорил мне,

что как бы много ни работал, он никогда не сможет сравниться с тобой. Именно поэтому три его последних фильма такие грандиозные. "Хождение Бертона Холмса". Так он назвал их. Индия, Россия. Фильмы, в которых действующие лица были случайными, но вершили судьбы их всех.

Скотч обжег рот и горло Рика. Он налил и выпил еще стакан. Она была права. Ее кассовый успех значительно превосходил его, и она могла легко, одним кивком забрать у него проект.

– Он говорил о твоих фильмах в поразительных деталях. Как в одном из них Пачино опускает вилку; о выражении на лице Джека Николсона, об истерическом заразительном смехе плохой актрисы, которая твоими усилиями смотрелась не просто хорошо, а великолепно, потому что ты импровизировал с ней и снял сцену, когда она еще находилась у тебя на ладони.

В полутьме он видел, что на ней джинсы, сапожки по колено и водолазка. Он вспомнил, что несколько месяцев назад читал статью о ней в журнале "Ярмарка тщеславия", и, читая подумал, как трогательна она на фотографии. Ни одной женщине в мире в ее возрасте не удавалось выглядеть такой молодой. А ей удается, и будто в доказательство она встала, подошла к письменному столу Рика и включила настольную лампу. Еще глоток скотча, и он прикончит второй стакан.

– Я просмотрела их. Все. И Чарли прав. Всё, что Чарли сказал о твоих работах – правда.

Рик чувствовал усталость и слабость.

– Кейт, я рад слыщать, что Чарли любил меня. Но я и так знал это. Поэтому потеря его опустошила меня. Но твой приход сюда никак не меняет моего отношения к тебе.

Она присела на его письменный стол, и, наливая себе скотч, чуть-чуть на этот раз, он осознал, что Кейт Суливан намерена соблазнить его. Она готова льстить ему, трахаться с ним, да что угодно, чтобы не только сыграть там главную роль – это-то легко -но, чтобы он продюссировал этот фильм с ее участием. Он прикончил третий скотч, налил себе еще полстакана,, и в два глотка опустошил и его. Потом сел на софу с пустой бутылкой в одной руке и пустым стаканом в другой. Тупой звон в голове был единственным звуком долгое время.

– Без Чарли тебе туго, да? – спросила она.

Ее интонация была чем-то знакома. Тем же тоном с ним разговаривала мама, когда он маленький пытался быть сильным, а мама спрашивала "Что случилось, малыш?", и вся его решимость казаться большим улетучивалась. На этот раз было то же самое. Слезы подступили к глазам, он отставил стакан и бутылку, чтобы спрятать лицо в ладони и захлебнулся в отчаянном плаче. Не только из-за Чарли. Он оплакивал всю свою бессмысленную, никчемную, нарцистическую, никому не нужную, одинокую, трахнутую жизнь. Наверняка, из-за Чарли, чья жизнь была наполнена смыслом, который был великодушен, который мог бы жить и жить, а вот ему – Рику – можно было бы и умереть. Он попытался сладить со своей тоской снова с помощью скотча, когда почувствовал, как Кейт обняла его. Он слышал запах ее духов, ее губы целовали его руки, его мокрое от слез лицо, а руки обвивали его тело.

– Все будет хорошо, – говорила она, и жар, вызванный скотчем, охлаждался ее мягкими словами. А, может, это совсем и не скотч затуманивал его сознание и болью сжимал его сердце, а ее близость и запах ее духов, шампуня и сигарет и голая правда, которую нельзя отрицать – что он хочет трахнуть ее. Стянуть этот свитер через ее голову и почувствовать ее титьки на своей груди, а потом трахнуть ее, чтобы у нее повылезали глаза.

Бог мой! Слабый голос в голове шептал ему, в то время, как она расстегивала ему ширинку, раздевала его, что это даже хуже, чем просто глупо. Совсем не так хотел он вести себя с ней. Но она уже раздевалась сама, и, Иисусе, он хочет ее. Кейт Суливан, ее губы, ее язык у него на животе и дальше вниз, ее влажный рот хватает его бугор. И сейчас, глядя вниз, как она лижет, сосет, он чувствовал себя парализованным, не способным шевельнуться, чужим., будто наблюдая за ней в камеру. Бесконечно долгое время она работала над ним, лаская его бедра, губами и языком исследуя его член. Потом оказалась поверх его, давая ему возможность войти в нее. Она двигалась взад-вперед, оседлав его, беря его.

Кейт Суливан. Фантазия, мечта любого мастурбирующего пацана. Он трахает ее. Нет, идиот, она трахает тебя. Даже в том другом, высшем мире, где нет и намека на мозги, в мире, предшествующему оргазму, у него все-таки достало самосознания возненавидеть себя. За отчаяние, за необходимость быть согретым, услышанным, за то, что он ищет забвения в первой попавшейся п.. .е, даже если она принадлежит врагу.

– О, да! О, да!

Сейчас ее руки спутывали его волосы, ногти вонзались в его скальп, ее сильные бедра сдавливали его, когда коленями она упиралась в софу, двигая промежность к нему и назад, и снова, и снова ... вот сейчас все закончится.

По нему пробежала крупная дрожь. Боже! Он задница! Он шут! Он лежал, закрыв глаза, но еще до первого содрогания почувствовал, как она резко поднялась.

Ко времени, когда на локтях он поднялся взглянуть на нее, не зная еще, что скажет, чувствуя себя опустошенным, слабым, она уже натянула одежду и убралась из его офиса. Спустя минуту он слышал, как закрылась дверь рецепции. Мгновение он лежал, не двигаясь, потом вытянул одну из подушек софы, накрыл ею свой мокрый член и полежал так.

Что это все значит? Неужели она думала, что после этого он не сможет жить без нее и даст ей эту роль? Или она пыталась показать, что может действовать, как мужик и трахать, не испытывая чувств? Она использовала его в точности так, как он использовал огромное количество женщин в своей жизни, и, скорее всего, они все испытывали то же, что он испытывал сейчас, когда, не произнося ни слова, покидал их дом. Через несколько минут он уже спал.

Звяканье ведер уборщиков помещений разбудило его. Он сумел вскочить и набросить одежду прежде, чем они вошли в рецепцию, а потом в его офис. Носовым платком он вытер вязкую слизь с дивана.

– Добрый вечер, – бросил он уборщикам на ходу, спеша по темному коридору и лихорадочно соображая, хорошо ли он вытер софу в темноте. Часы на приборной доске его Мерседеса показывали полночь. Середина трахнутой ночи. А рано утром у него собрание. Кейт Суливан. Судорога отвращения к себе пробежала по телу, он едва мог дождаться, когда доберется домой и встанет под горячий душ, чтобы смыть ее с себя. Нужно было еще посмотреть почту и два сценария, но, открыв дверь, первое, что он увидел, был цыпленок в горшке на красивой посуде, два прибора и рядом с каждой тарелкой еще и маленькая тарелка с при– вядшим салатом, а в бочонке – бутылка шампанского посреди того, что раньше было льдом, а теперь вода. Из гостиной доносился храп. О Боже! Он совсем забыл о Бобо. В прошлый вторник его любящий, чудный дядя сказал ему "Запиши дату в свою записную книжку". А он забыл: 85 лет Бобо! Он сказал, что возьмет такси и приедет к нему, и когда Рик вернется домой с работы, они отпразднуют его день рождения. Бобо все приготовит. И он, действительно, приготовил. Черт! Бобо приехал и приготовил обед, ждал Рика и, наконец, заснул ... и ... Во сне Бобо выглядел ангелом.

На день рождения Бобо Рик, вместо того.,, чтобы спешить домой и праздновать, сначала был на собрании, а потом напился и трахал Кейт Суливан. Ему стало плохо от этой мысли. Он взял халат, который одна из девиц – он не помнил кто – подарила ему несколько лет назад, и который сейчас висел на спинке стула, накрыл им Бобо, и направился в свою спальню.

– Рики, родной, с тобой все в порядке? – услышал он сонный голос Бобо.

Он повернулся. Бобо медленно поднимался на ноги.

– Когда ты все не приходил, я жутко волновался.

– Мне так жаль, – Рик двинулся навстречу к дяде обнять его. – Мне так жаль, я забыл.

Бобо мягко похлопал его по спине.

– Выглядишь жутко, – в голосе дяди прозвучало сочувствие. – Иди, поспи. Мы позавтракаем вместе, прежде чем пойдешь на работу.

– Спасибо, дядя Би, – Рик подождал, пока дядя прошел в спальню для гостей, и повернул в ванную принять душ.

Его одежда воняла ею, и тело хранило память трения ее тела о его. Он стоял под душем, смывая мыло, пока не кончилась вся горячая вода, потом голый упал в постель и через минуту уже спал, но сон его был прерван грохотом в дверь.

Наверное, это ему показалось, наверное, это во сне разрывался дверной звонок: он сел, прислушался, за дверью слышались голоса, к тому времени, как он, накинув, халат, открыл дверь своей спальни, голоса звучали громче и женщина смеялась: он вошел в гостиную, и то, что он увидел, было похоже на плохой сон.

Бобо в измятой хлопчатобумажной пижаме открыл дверь и из вежливости пытался изображать великодушного, гостеприимного хозяина перед Энималом, кокаиновым дилером, с которым Рик когда-то в прошлом делал какую-то рекламу и Глорией, пустоглазой, взлохмаченной, скелетоподобной блондинкой, с которой Рик переспал однажды. Может, дважды.

– А...а...а...а, Рики , Глория набросила свои паучьи лапки на шею Рика и поцеловала в каждую щеку, – можешь поверить? Мы с Джозефом встретились на вечеринке, думали-думали, что у нас общего, а потом оба поняли – мы оба знаем и любим тебя – и вот мы здесь. Мы решили зайти и сказать тебе об этом. Ты не рад? Что-то не похоже, что ты рад.

– Кто Джозеф? – Рик чувствовал неловкость от того, что Бобо наблюдал всю эту сцену.

Глория указала на Энимала, тот вроде даже покраснел.

– Это мое настоящее имя.-

– Очень мило, – сказал Рик.

Эти двое могли иметь при себе оружие и почувствовать себя оскорбленными, если обращаются с ними неуважительно. Особенно, когда парили они высоко, как бумажные змеи, от спирта и много то чего еще.

– К сожалению, завтра утром мне рано вставать и мне придется попросить вас уйти.

– Хочешь, я останусь, – спросила Глория, – со мной ты всегда быстро засыпаешь.

Рик содрогнулся. В голове грохнуло. Когда раньше Бобо, случалось, навешал его, Рику удавалось предъявить ему самых социально привлекательных из своих друзей. Эти двое были с самого дна.

– Он хочет, чтобы мы ушли, Глори,– Энимал переводил взгляд с Рика на Бобо и снова на Рика. Рик избегал смотреть на Бобо. Потом миролюбиво Энимал достал из внутреннего кармана бутылек;

– Хочешь согреться? – спросил он Рика.

– Нет.

– Не в этот раз, а? – в ухмылке Энимал обнажил плохие зубы. – А как ты, мужик? – спросил он Бобо.

Бобо молчал. Выражение его лица заставило уже нервничавшего Энимала посмотреть на свои ноги и сказать:

– Ну, ты если что, передумаешь, перезвони мне. Пошли что-ли, Глори.

Девица, казалось, была задета, но, не показывая вида, потрепала Рика по щеке:

– Звони,ха? -

И они направились к двери. За дверью уже поднимался серый рассвет, и в голове Рика стучало. Он взглянул на Бобо, тот смотрел на него долгим взглядом.

– Бойчик, – произнес Бобо, после того как их глаза долгую минуту изучали друг друга. – Скажи мне хоть что-то ... Не пора ли подумать, что ты с собой вытворяешь? Принять решение быть мужчиной, а не ничтожеством?

Слова эти, произнесенные мягким Бобо, никогда намеренно не обижавшим другое человеческое существо, уязвили Рика. И это были не те жесткие слова, которые бы Рик хотел сказать себе сам.

– Тебе скоро 50. Ради всего святого сказал Бобо будто Рик не знал этого. – Что ты собираешься делать? Хочешь умереть, и пусть все считают тебя наркоманом и бабником, сделавшим пару фильмов? Полюби кого-нибудь, Христа ради! Сотвори для себя жизнь! Перестань думать только о своем бугре, пока не стал больным и старым посмешищем, потому что к этому ты идешь. Чарли Фолл умер, но, по крайней мере, его благотворительная работа живет, и имя его живет в детях, и память о нем живет в Пэти. Ты умрешь и не оставишь ни одной живой души, которая бы пришла посмотреть, не сожрало ли землетрясение твой надгробный камень. Рики, ты мой родственник уже около 50 лет, и еще когда ты не растолстел и бьш красив и встречался с Фарой Фосет или трахал Джеки Биссет, я не прекращал тревожиться за тебя.

у Бобо, проделавшего в такси долгий путь из Касабасаса, приготовившего обед, и которого дважды за ночь разбудили, темные круги лежали под глазами. Молча стояли они в холодной гостиной, и запах цыпленка, которого ни они, ни спящая домохозяйка не убрали со стола, заполнял комнату.

– Что ты собираешься делать? И я хочу знать это сейчас, потому что все это мне претит.

В мозгу Рика теснилось много ответов, но тот, что пришел, поразил его не меньше, чем

Бобо.

– Я усыновлю ребенка, – ответил он.

13

Обнаружив в своем календаре редкий день с несколькими свободными часами, Барбара решила сделать несколько телефонных звонков по личным нуждам: ее психиатр, ее парикмахер и ... о, да! Открытка из офиса Гови Крамера все еще пялилась с ее письменного стола. На этот раз она зашла так далеко, что позвонила Марси Фрэнк и спросила о женщине– гинекологе. Да, но куда же запропастился этот номер?! Когда у тебя три письменных стола в 3-х совершенно разных местах – проклятый номер может быть где угодно. Она порыскала в бумагах и очень обрадовалась, обнаружив номер доктора Г вен Филипс, накарябанный ею на прошлой неделе.

– Мое имя Брабара Сингер. Меня рекомендовала Марси Фрэнк. Мне необходимо придти для рутинной проверки, – сказала она по телефону.

– Доктор будет отсутствовать в городе три недели, – ответил ей голос в трубке. – И будет очень занята, когда вернется. Я могу записать вас, скажем, самое раннее ... через шесть недель.

– Спасибо,– Барабара повесила трубку, похвалив себя за то. что во всяком случае сделала усилие поменять Гови Крамера на гинеколога-женщину и почувствовала облегчение потому что не надо ничего менять и идти к незнакомому доктору. Что касается новых докторов, ее позабавил Билл Кристалл в ночном шоу, который повторял: "Помните, что выглядеть хорошо гораздо важнее, чем чувствовать себя хорошо", и потому она позвонила парикмахеру.

– Ну, что ж, миссис Сингер, после декабря меня больше не будет, поэтому сейчас подумайте, кто будет красить вам волосы. -

Барбара оторвала взгляд от заметок, которые читала, пока не прозвенит таймер, и поймала свое отражение в зеркале; лицо, закутанное белой ватой, волосы в странноватых пучках, покрытые похожей на ваксу краской, которую Делия нанесла закрасить постоянно наступающую седину. Прелестная и стройная, как стрелка, Делия большим гребнем расчесала волосы Барбары до самых кончиков, убеждаясь, что этот ужасный состав прокрасил каждый ее волосок.

– Я собираюсь забеременеть, все эти химические составы противопоказаны беременным, поэтому в конце года я на время увольняюсь, – объяснила Делия.

– Рада за тебя, Делия, но не за себя. Может пока тебя здесь не будет, я позволю себе на время стать натуральной, и не буду закрашивать седину.

– Да вы шутите! Это же будет катастрофа! – Делия издала гневный смешок.

Но Барбара не шутила. Какое-то время она баюкала себя этой мыслью, но ... после такой реакции Делии решила одуматься. Волосы ее были окрашены и уложены, и она поспешила к машине, на ходу решив, что после такого афронта со стороны Делии хорошо бы сейчас провериться у терапевта.

После долгих лет Морган стал для нее добрым дядей, и, усевшись в старое кожаное облупившееся кресло (Барбара тоже внесла свою лепту в то, что кресло облупившееся) она почувствовала облегчение от того, что может выложить все, что у нее уме.

– Морган, я в прострации, – сказала она ему.

Прошел почти год с ее последнего визита к этому старому другу семьи. Он был ее терапевтом с 60-х годов. Сейчас он наблюдал за ней поверх очков, и его живое лицо отражало искреннее участие.

– Мои дети – уже не дети. Гайди иногда не звонит неделями, а Джефф осенью уедет в колледж. Бог знает куда. 5 дней в неделю первую половину дня я в клинике, консультирую семьи или в приватном офисе. Всю неделю веду родительские группы и две по субботам для работающих родителей, так как посещать группу они могут лишь в нерабочие дни. А сейчас я загорелась мыслью создать новую группу семей, где дети – результат новых технологий, таких как: открытое усыновление или искусственное осеменение. Я хочу создать контекст, язык, способ говорить об этом для таких детей. Но должна тебе признаться, все это очень беспокоит меня. Что если я совершаю ошибку, и эти семьи хотят быть в мейнстриме, в общем потоке, и вовсе не хотят, чтобы с ними обращались по-другому, не как со всеми? Что, если у меня не будет ответов для них? Что ответить их детям? Как пара скажет ребенку, где отец – гей, что означает это уродливое слово? Что эти две девчушки, рожденные от спермы донора, будут думать о мужчинах, и как сложатся их отношения, когда они сами станут женщинами? Вчера ночью я видела сон. Мне снилось, я сижу в своем офисе и входит это создание. Что-то среднее между стегозарусом и Данбо. Зеленое, зубчатое, но, вместе с тем, прелестный ребенок, голубоглазый, с хоботком, и оно спрашивает: " Мне хочется узнать о новой группе".

Мысль, что бы мог означать этот сон, заставил ее издать булькающий смешок, и по озадаченному выражению лица Моргана, она поняла, что смех был несколько истеричен.

– В прошлом месяце я вступила в какой-то клуб здоровья, заплатила членские взносы и 10 минут спустя ушла, потому что не смогла справиться со стрессом. Я думаю, что после всего, что сделано и сказано, я – не то, за что себя выдаю. Я продолжаю обещать себе, что буду постепенно сдерживать себя, передохну, а продолжаю наворачивать одно дело на другое. Только что я рассказала тебе о своем расписании. Морган, а теперь скажи мне, похожа я на женщину, которая ищет покоя?

Морган снял очки Бенджамина Франклина и протер их носовым платком.

– Что твоя мама думает о твоей новой группе?

– Смеешься? Она полностью – за. Это как раз по ней. Иногда я начинаю думать, не создаю ли я эту группу, чтобы доставить ей удовольствие? Она полагает, это мое первое реальное дело за долгие годы.

Морган поднял брови и сделал запись. Тикали деревянные часы на письменном столе, и Барбара осознала, что жалуется уже давно, и половина сессии прошла.

– Собственно, к черту Трейси, вернемся ко мне. Я предпринимаю что-то очень масштабное и могу слететь с катушек? Чем больше я читаю об этих вопросах, тем сложнее они мне представляются, и я не хочу, чтобы эти люди думали, что у меня есть ответы, когда у меня их нет. Я просто с ними в их проблемах. Я знаю, как помочь семьям с проблемами развития, но здесь все гораздо сложнее.

– Думаю, если ты объяснишь им ... что вы вместе будете искать ответы ... ты совсем не обманешь их.-

... Через стол Барбара посмотрела на Моргана и вспомнила, сколько раз покидала его кабинет, уверенная, что его мудрые, исцеляющие слова только что полностью изменили ее жизнь. Сегодня мысль вылить на него все свои неурядицы и сомнения казалась глупой, абсурдной и себялюбивой.

– Ты знаешь, кто такая Люси Ван Пельт? – спросила она.

– Она мне тоже сейчас пришла на ум. Действующее лицо из мультика "Peanuts" (Фундук) маленькая девочка, у нее психиатрическое заведение, а дела она там ведет так, будто это лимонадная стойка. Раздает советы за 5 центов. И внезапно и психиатрия и психология кажутся очень глупыми. Как мультяшки.

– Так говорит твоя мама.

– Пожалуйста, если я говорю себе, что звучу как Трейси, это уже плохо, но если об этом говоришь мне ты – это еще раз доказывает, что мне следовало иметь психиатра, знакомого и с ней.

– Или же я твой прекрасный выбор, – сказал он. – Подумай, сколько времени и денег ты сэкономила за все эти годы, потому что тебе не пришлось рассказывать психиатру о том, что я знаю.

– Верно замечено, – произнесла она.

Ей очень нравился Морган, и она не хотела ранить его чувства, поэтому, вероятно, сдержалась и не сделала того, что хотела сделать, а именно встать и сказать: "не хочу оставаться здесь ни одной минуту дольше" и уйти точно так же, как она ушла из клуба здоровья.

– Грейси находит эту группу твоей лучшей работой?

– Точно.-

По этому поводу Морган произнес: "цк". Большое "цк", и Барбаре хотелось спросить, что оно означает, но они уже перешли на другую тему. Гайди и ее непереносимый бойфренд; Джефф и его скорый отъезд в колледж. Такой клубок проблем, она увязла в них.

Подъехав к Carl's Junior на поздний ланч, она вспомнила, что они с Морганом нареша– ли, как ей со всем справиться. Визит обошелся ей в 125 долларов.

– Бройлерный цыпленок и диетическая кола, – сказала она в интерком.

– Что-нибудь еще?

– Нет, спасибо.

– Три девяносто шесть, – произнес безучастный голос.

– Спасибо.

– Хорошего дня.

– И вам тоже, – пожелала она не уверенная^ мужчине или женщине.

Общение без лиц, как ее автоответчик или факс и донорское осеменение. Если ей удастся создать эту группу, ей потребуются все ее способности, умения, навыки, но никогда работа эта не будет скучной, так она надеялась.

– Прошу прощения, – промычал Гови Крамер.

Она отступила и все-таки позвонила ему. Не могла она ждать шесть недель, и когда в рецепции его офиса спросили: "Назовите удобное для вас время, миссис Сингер", Барбара подивилась себе, как она могла даже подумать отказаться от такой роскоши. И снова свет, слишком яркий свет, плясал на его лысине, прямо ей в глаза, и снова он сплетничал об одном из своих знаменитых пациентов.

Барбара не слушала. Она проигрывала в уме разговор с Роном Левин, отцом Скотти. Как она попросила его придти без жены, поговорить о сыне, и как он сказал ей по телефону: "Думаете, я не вижу, что происходит с моим сыном? И иначе быть не может, потому что он живет с этой вьщрой! У меня сердце не на месте. Мой сын для меня – самое главное в жизни".

– Когда вы можете придти? – спросила Барбара.

Молчание. Потом он произнес:

– Посмотрю в свой календарь.

Молчание. Потом снова:

– Я позвоню вам.

Бедный Скотти. Как же, помочь ему?

– Через несколько лет ему потребуется интенсивная терапия, – продолжал Гови свое повествование, делая соскреб внутри нее без всякого милосердия.

Барбара, пораженная его комментарием, подивилась, как он смог прочесть ее мысли.

– Кто? – спросила она, пока Гови выводил металлический инструмент. Он был как раз посреди своей еплетни, которую, судя по выражению лица, полагал весьма пикантной. И хотя она не слушала, сейчас, включившись, поняла, что история, как всегда, была об одной из его знаменитых пациенток. На этот раз женщина испытывала ужас перед беременностью.

– Ребенок должен родиться через месяц. Я имею в виду, она одна из тех, кто должен навсегда забыть о материнстве. Начать с того, что она не хочет калечить свое великолепное тело. И она нашла способ, как этого не делать. Ты ее знаешь. Видела в "Dallas", а может, это был "Knots Landing". Ее муж осеменил ее сестру. И вот получилось, что мать ребенка – его тетя, а тетя ребенка – ее мама. Как в той старой песне "Я – сам себе дед". Помнишь ее?

Гови запустил пальцы в резиновых перчатках внутрь Барбары, надавливая на ее живот и одновременно потешаясь своей собственной шутке. Лицо его было красным, а глаза слезились от смеха.

– Скажу тебе вот что. Я могу обо всем этом написать книгу.

Грейси права, – подумала Барбара, – "в одном этом городе тысячи людей имеют детей необычным способом".

– Ну что ж, кажется, все в порядке, – он закончил обследование и снимал перчатки. – Позвоню тебе, если лабораторные анализы что-то обнаружат, – потом отсутствующим взглядом взглянул на нее, – Я обследовал тебе грудь?

Конечно, из кабинета в кабинет, от одного тела к другому, он, вероятно, запамятовал, чье тело обследовал, и у нее появился соблазн ответить утвердительно, но потом подумалось ей, она пойдет домой и станет опасаться, что, возможно, что-то с ней не в порядке и не обнаружено из-за ее лжи.

– Нет, – призналась она и обнажила свою грудь, заложив руки за голову, чтобы он мог прощупать.

Она всегда нервничала при этом и всегда считала, что процесс этот требовал концентрации, но в случае с Гови Крамером, который продолжал свой нескончаемый треп.

– Моя жена прекрасно ее знает. У них одна парикмахерша. Сэнди говорит, что она сделала все возможные пластические операции. В Санта Монико один парень специализируется на увеличении груди. Он сделал ей грудь. Грудь шикарная. Однажды вечером мы столкнулись с ней в Джимми, и на ней было ...

– Гoви, – резко спросила Барбара, – как моя грудь?

– Твоя что?

– Моя грудь ... Есть что-то необычное?

– Нет. Все прекрасно. Когда ты в последний раз делала монограмму? – спросил он, потянувшись к ее больничной карточке.

– 9 месяцев назад, – она соскользнула со стола по возможности грациозно, принимая во внимание, что ее верхняя часть была обвернута в бумажное одеяние, а нижняя вся заполнена внутри гелем.

– Ты в прекрасной форме, – сообщил Гови. – Как молодая женщина.

– Спасибо, – Барбара исчезла в крошечной раздевалке за занавеской и заговорщицки подмигнула своему отражению в маленьком зеркале на стенке, поздравив себя с быстрым избавлением от Гоуви, потом услышала, как он произнес:

– Знаешь, я тут просматриваю твою карточку и думаю, что когда ты придешь в следующий раз, мы с тобой поговорим о перевязке труб...

– Прекрасно, – сказала она, – когда приду в следующий раз, поговорим об этом в деталях.

– Передай привет Стэну, – Гови вышел из кабинета.

– Только следующего раза не будет, -пообещала себе Барбара.

– Вот здесь, миссис Сингер, – девушка из рецепции протянула ей чек поставить подпись и открытку написать адрес. Когда придет время для следующего обследования , мы отправим ее вам по почте.

– Большое спасибо, – Барбара нашла ручку и стала отсутствующе заполнять открытку. Телефон доктора зазвонил, девушка сняла трубку и мило ответила тому, кто находился на другом конце провода. Барбара воспользовалась моментом, положила незаполненную открытку к себе в сумочку, помахала – спасибо – отвлекшейся девушке и покинула офис Гови Крамера. В лифте она порвала открытку и, направляясь к своей машине на парковке, выбросила обрывки в первый же мусорник.

Коридор госпиталя кипел жизнью, и она поспешила в свой офис прослушать звонки до летучки. Приветственно помахала Луизе Пфайфер. Та подняла руку остановить ее.

– Женщина оставила это в моем офисе. Думаю, ее заинтересовала твоя новая группа. Сказала, что видела объявление.-

Барбара открыла конверт. В верхней части листа стояло имя Элейн де Пардо.

Мое имя Элейн де Нардо. Я видела объявление о вашей группе. Но сначала хочу поговорить с вами, если вы не против. Позвоните мне, но не говорите, почему звоните, если не я подойду к телефону. Буду благодарна за конфиденциальность. Спасибо.

Барбара, сев за письменный стол, позвонила Элейн де Нардо. И, выслушав ее историю – если женщина способна рассказать свою историю по телефону – уже знала, что эта женщина отчаянно нуждается в новой группе.

14

Элейн трудно было поверить, что одна из покупательниц проделывала долгий путь из Ла Джолла каждые несколько недель в лимузине и с шофером. И пока женщина примеряла десятки нарядов, высокий, в униформе черный шофер стоял, прислонившись к машине, читая газету, и каждый мог его видеть сквозь большое фронтальное окно.

Одевшись в свою одежду и выуживая из сумочки карточку American Express, женщина всегда говорила одно и то же:

– Могу поклясться, что денег, которые я трачу здесь, хватит, чтобы обучить одного из ваших детей в колледже.

Элейн вставила золотую кредитную карточку женщины в машину, подала квитанцию и написала сверху "оплачено". Рядом проставила сумму, истраченную сегодня. Обычно это бьшо шесть или семь тысяч долларов.

– У нас с Митчем нет детей, – в очередной раз напомнила она женщине.

– О, как это ужасно, – неизбежно произносила женщина, глядя на Элейн печальными глазами, как будто раньше никогда о таком не слышала. Элейн заворачивала выбранные женщиной покупки в белые пакеты с логотипом "Panache", свитеры и аксессуары в прозрачную бумагу, потом клала в пакеты Panache. Она и женщина обменивались любезностями, пока шофер, через стеклянную дверь видевший, что акция закончена, спешил отнести пакеты в лимузин.

Долго еще после того как лимузин покидал парковку, Элейн стояла, уставившись из окна, помня этот взгляд женщины. Она очень сожалеет, что у Элейн и Митча нет детей. Она видела то же выражение в глазах очень многих людей.

– Наверное, так люди смотрят на прокаженных, – сказала она, смеясь, однажды Митчу.

Но скоро покупательница прерывала ее мысли, спросив, может ли Элейн заказать костюм Donna Karan в розовом цвете или есть ли у них белые туфли Bruno Magli с открытыми пальцами 6-го размера, и она переставала думать о прокаженных до следующего раза, пока не ловила такой же взгляд.

Дела шли великолепно. Женщины стекались из Санта Монико, Малибу, Брентвута и Беверли Хилз, чтобы сделать покупки у Panache. Дизайнеры студий покупали гардероб для TV шоу. Иногда они привозили с собой знаменитых актрис, чье ослепительное присутствие вносило пикантность и возбуждало покупателей.