Текст книги "Поэзия народов СССР IV-XVIII веков"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 49 страниц)

* * *

Ничтожен стал я в бытии застойном —

Всегда застой вредит мужам достойным.

Как хороша проточная вода,

Как портится она в пруду спокойном!

* * *

Когда бы все переменилось и в мире вдруг ночей не стало,

Разлуки с нежными губами, с нарциссами очей не стало,—

Мол душа бы не узнала, как ранит жало скорпиона;

Когда бы черных скорпионов ее витых кудрей не стало,

И если б зубы не сияли светлее звезд в устах пурпурных,—

Звезда бы сумрачной подругой немой, любви моей не стала.

И если бы не черный локон, не черный взор под черной бровью,

Моя душа не загрустила б, любых чернил черней не стала.

О, если суждено мне, боже, остаток дней влачить без милой,

Я предпочту, чтоб жизнь угасла и этих скорбных дней ие стало.

ИМАРО ХОРАСАНИ
ТАДЖИКСКИЙ ПОЭТ
Ок. X века

* * *

Я спрячусь тайно в эти строки, едва прочтешь мой звонкий стих,

Тебя в уста я поцелую из-под укрытья слов моих.

* * *

В руке у пери среброликой сверкает чаша – посмотри!

Не правда ль, то луна и солнце соединились в час зари?

И эта чаша, где искрится рубин вина благоуханный,

Подобна розе белоснежной с тюльпаном огненным внутри...

* * *

Мир серебристым был от снега, и вдруг – какая перемена!

Там изумруды засверкали, где стыли горы серебра.

Весна. Властитель Кашемира преобразил сады и рощи

И вместо савана явил нам узоры пышного ковра.

ХАКИМ ХАББАЗ НИШАПУРИ И ЕГО СЫН
ТАДЖИКСКИЕ ПОЭТЫ
X век

Отец

Ты видишь, сын мой, эти косы? Их озорной взвивает ветер,

Ты скажешь: «То влюбленный бродит, кляня в тоске весь белый свет».

Нет, то привратник полководца нам издали руками машет,

Он говорит: «Не подходите! Вы видите, приема нет»,

Сын

Эй, лекарь-пекарь, ты послушай, что говорит простая мудрость!

Пускай больной, к тебе пришедший, здоровым от тебя выходит.

Беда, когда спешит страдалец в надежде скоро исцелиться

И, обманувшись в ожиданьях, от лекаря скорбя выходит.

Отец ответил: «Иль не знаешь, что в день, назначенный судьбою,

На звук рогов и зверь из чащи, чтоб погубить себя, выходит».

АБУ-ЛЬ-ХАСАН КИСАИ
ТАДЖИКСКИЙ ПОЭТ
953 – ок. 1002

* * *

Роза – дар прекрасный рая, людям посланный на благо.

Станет сердцем благородней тот, кто розы в дом принес.

Продавец, зачем на деньги обменять ты хочешь розы?

Что, дороже розу купишь ты на выручку от роз?

* * *

Трехсотсороковой к концу. Свершился дней круговорот.

Среда. Еще четыре дня, а там Шавваль – и минул год.

Зачем пришел я в этот мир? Что совершить и что сказать?

Пришел я песнь любви пропеть, пришел изведать жизни мед.

А стал рабом своих детей и пленником своей семьи,

И жизнь я прожил, как верблюд, трудился, словно вьючный скот.

К чему? Мои богатства я по пальцам сосчитать могу,

А бедствия начну считать – до гроба не окончу счет.

Чем завершу я долгий путь? Его истоком ложь была,—

По суете он пролегал и в суете конец найдет.

За деньги жадность я купил, а жадность принесла мне зло,

Я – многих горестей мишень, мне только беды небо шлет.

О, жаль мне юности моей, и жаль прекрасного лица,

И жаль мне прежней красоты и прошлой жизни без забот.

Где безмятежность юных лет, отвага пламенной души?

Где упоение страстей, мечты безудержный полет?

Мой волос бел, как молоко, а сердце, как смола, черно.

В лице индиговая синь, и слабость мне колени гнет.

От страха смерти день и ночь дрожу, как пожелтевший лист,

Как нашаливший мальчуган, когда отцовской плетки ждет.

Мы проходили, и прошли, и стали притчей для детей,

Забыты все, кто жил до нас, и нас забудут в свой черед.

О Кисаи! Твой полувек заносит лапу над тобой,

Как ястреб, он тебя когтит, твои крыла на клочья рвет.

И если от иадежд ушел и разлюбил богатства ты, Так время осуди свое и без надежд иди вперед.

АБУ-ЛЬ-КАСИМ УНСУРИ
ТАДЖИКСКИЙ ПОЭТ
961-1039

ОТРЫВКИ ИЗ КАСЫД* * *

Ее уста, как лепестки росой омытых роз,

Вчера дарили мне ответ на каждый мой вопрос.

Сказал я: «Только по ночам очам доступна ты?»

Сказала: «Днем встречать луну еще не довелось».

Сказал я: «Кто сокрыл тебя от солнечных лучей?»

Сказала: «Тот, кто сон ночной и у тебя унес».

Сказал я: «Ведь нельзя желать, чтоб ночь как день была!»

Сказала: «Щек не обжигай напрасно током слез».

Сказал я: «Сладок аромат волны густых кудрей».

Сказала: «Амброй напоен поток моих волос».

Сказал я: «Кто зажег огонь на коже нежных щек?»

Сказала: «Сердце и твое его огнем зажглось».

Сказал я: «Глаз не оторву от твоего лица».

Сказала: «На михраб взглянуть другим не удалось!»

Сказал я: «От любви к тебе сгораю в муке я!»

Сказала: «От любви страдать давно уж повелось».

Сказал я: «Где мне обрести моей душе покой?»

Сказала: «Юный лик царя всегда усладу нес».

* * *

Водой в нем становится пламя, в нем шелк переходит в булат.

Он строен, как юная дева, и чист, как невинности взгляд.

Коснешься его – как вода он, метнешь его – это стрела,

Согнешь – это лук, а взмахнешь им – так молнии в тучах блестят

Он разумом сам не владеет, но в мозг, словно разум, войдет.

Чужда ему зависть, но в сердце войдет, словно зависти яд.

Ты видел осколки алмаза, нашитые ровно на шелк?

Ты видел на зеркале светлом жемчужин мерцающих ряд?

И разум ответить не может – он сад или красный огонь,

Затем что в нем алое пламя, и в нем – расцветающий сад.

Холодной водой орошенный, он зелен и тверд, как самшит.

Красна им рожденная рана, как пламя иль алый гранат.

По шелку его непрестанно струится блестящая ртуть,

А в стали таится жемчужин бесценный и царственный клад.

Кто видел, как льется по шелку сверкающей ртути ручей?

Кто видел, как полосы стали жемчужины миру дарят?

Он создай из темного праха, но в битве он – яркий цветок,

Он полю сражения дарит цветущего сада наряд.

АБУ АЛИ ИБН СИНА
ТАДЖИКСКИЙ ПОЭТ
Ок. 980—1037

РУБАИ* * *

Плохо, когда сожалеть о содеянном станешь,

Прежде чем ты, одинокий, от мира устанешь.

Делай сегодня то дело, что выполнить в силах,

Ибо возможно, что завтра ты больше не встанешь.

* * *

Душа, ты связана с желанием и страстью.

Спеши: мгновению обязана ты властью.

Любви не покупай, богатств, чинов не требуй,

Кто счастья не ценил, тот близится к несчастью.

* * *

О солнце! Странник ты, повсюду знаменитый.

Из этих странствий мне подарок принеси ты:

Кого ты на путях любви нашло сегодня

С печалью на лице и болью, в сердце скрытой.

* * *

Мы к богу-истине прибегли, когда пошли путем прямым.

Теперь благое и дурное в самих себе искореним.

Когда божественная правда судить нас будет с добротой,

С дурным отожествит благое, благое уравнит с дурным.

* * *

Душа вселенной – истина: то бог. А мир есть тело,

А чувства тела – ангелы, верны душе всецело,

А члены тела – вещества, стихии, элементы.

Единство мира таково, я утверждаю смело.

* * *

Вино враждует с пьяницей, а с трезвым дружит, право.

Немного пьем – лекарство в нем, а много пьем – отрава.

Не пейте неумеренно: вам будет вред безмерный,

А будем пить умеренно – вину и честь и слава!

* * *

Пьешь изредка вино – мальчишкою слывешь,

И грешником слывешь, когда ты часто пьешь.

Кто должен пить вино? Бродяга, шах, мудрец.

Ты не из этих трех? Не пей: ты пропадешь!

* * *

Мои друг с моим врагом сегодня рядом был.

Не нужен сахар мне, что смешай с ядом был!

С подобным другом впредь не должен я дружить:

Беги от мотылька, когда он с гадом был!

* * *

О кравчий, скажи, где сосуды из глины, где?

То зеркало, кравчий, где бог наш единый, где?

Омыть сокровенное хочется нам сейчас.

С отломанным горлышком где же кувшины, где?

* * *

Кто стар, тот молодым огнем пылать не может.

Творца хулит старик, но юным стать не может.

То дело, что творил, творил ты темной ночью:

Оно при свете дня существовать не может.

* * *

Все, что сокрыто в словах, мне подвластно.

Тайны вселенной постиг я прекрасно.

Ну, а себя хорошо ли познал я?

Стало мне ясно, что все мне неясно.

* * *

Пройти пустыню мира ты, сердце, торопилось,

Но мира не познало, хотя познать стремилось.

В конце концов не знаю дороги к совершенству,

Хотя в пытливом сердце сто тысяч солнц светилось.

* * *

О, если бы познать, кто я! Хотя бы раз

Постигнуть, для чего скитаюсь я сейчас?

Спокойно зажил бы, отраду обретя,

А нет – заплакал бы я тысячами глаз.

* * *

От праха черного и до небесных тел

Я тайны разгадал мудрейших слов и дел.

Коварства я избег, распутал все узлы,

Лишь узел смерти я распутать не сумел.

* * *

Когда к невеждам ты идешь высокомерным,

Средь ложных мудрецов явись ослом примерным,

Ослиных черт у них такое изобилье,

Что тот, кто не осел, у них слывет неверным.

* * *

Мое неверье – не игра, не слов пустых убранство.

Я верю в истину одну: вот веры постоянство.

Сейчас таких, как я,– один, и если я – неверный,

То, значит, правоверных нет, нет в мире мусульманства.

АБУ-ЛЬ-ХАСАН ФАРРУХИ
ТАДЖИКСКИЙ ПОЭТ
?—1038

ОТРЫВКИ ИЗ КАСЫД* * *

Встают облака голубые над синей равниной морской:

Плавучие думы влюбленных, забывшие сон и покой.

Ты скажешь: нежданные льдины помчались по тихой реке.

Взревели там черные вихри, там вздыбился смерч золотой.

Дождем облака разразились, и в небе распалась их цепь.

Смотри: не слоны ли пасутся в далекой степн голубой?

Они – словно ржавые пятна на глади китайских зеркал

Иль беличий мех на атласе, горящем живой бирюзой.

Как будто цветные лужайки, как будто гряды островов

Поплыли по влаге зыбучей, пленяясь беспечной игрой.

Ты скажешь: здесь небо, как море, и в синем просторе его

Симург обучает полету весь царственный выводок свой.

Бредут но небесному своду то мрачно, то вдруг засветясь,

То явят прозрачное небо, то солнце заслонят собой.

Они – как узор из сандала поверх бирюзовой доски,

Иль будто на гладь полировки лег амбры рассыпанной слой.

Они – словно дым, восходящий, коль брызнуть водой на огонь,

Иль словно влюбленного очи, узревшего лик дорогой.

Как будто задернутый пылью, стал сумрачен воздух от них, —

Так жизнь угасает неверных, сраженных державной рукой.

* * *

Так свежа земля родная, так душиста зелень луга,

Так вино мое прозрачно, так светла моя подруга:

Первая подобна раю, с бурной страстью схож второй,

Третье – с Балхом розоструйным и четвертая – с весной.

Мир – от влаги поднебесной, луговина – от рейхана,

Ветвь – от прелести зеленой, лес – от чашечек тюльпана:

Первый – шелк, вторая – амбра, третья – юная жена,

А четвертый – взгляд подруги, чье лицо – сама весна.

Алый выводок фазаний, треугольник журавлиный,

Стадо нежных робких ланей, грозный рык из пасти львиной:

Первый спит, вторые правят свой заоблачный полет,

Третье знает, убегая: смерть четвертый им несет.

Соловью приснилась радость, горлинке приснилось горе,

Слышно иволги рыданье, стон скворца в пернатом хоре;

Розa – первому подруга, ива скорбная – второй,

Третьей – пихта, а четвертой – ветвь чинары молодой.

* * *

Когда в переливы атласа оденется луг молодой

И пышно покроются горы сквозной семицветной фатой,—

Земля, словно царственный мускус, бесценный струит аромат,

И пестрой семьей попугаев блестящие ивы стоят.

Вчерашний предутренний воздух поведал о близкой весне.

Хвала тебе, северный ветер, за радость, врученную мне!

Развеянной мускусной нылью ты снова затеял играть,

А сад – цветоносных красавиц повсюду расставил опять,

Чубучника белые бусы вновь блещут из важных долин,

И вновь на нудином древе горит бадахшанский рубин.

И розы, как рдяные чаши, приподняты в светлую рань,

И тянет к земле сикомора свою пятилапую длань.

На ветках стоцветные перстни, в стоцветных покровах сады.

Жемчужины – в ливнях небесных, жемчужины – в струях воды

И нежными красками неба стоцветно пылающий мир

Подобен почетным одеждам, что дал нам великий эмир.

И стан пробужденный эмира готов к выжиганью тавра.

Любви, песнопений и хмеля настала благая пора.

Как звезды средь чистого неба, сверкая в щелку луговом,

Войска развернулись на воле и встали шатер за шатром.

Ты скажешь: в любой из палаток влюбленная дремлет чета

И каждая в поле травинка любовной игрой занята.

Звучат среди зелени струны, все поле напевов полно,

И звонко сдвигаются чаши, и кравчие цедят вино.

Смущенных красавиц упреки, объятья, любовные сны,

Певцами разбуженный воздух несет дуновенье весны.

Зеленая степь необъятна, как некий второй небосвод,

Ее травяная равнина – пространство безбрежное вод.

В том море виднеется судно, но дышит оно и бежит!

А в небе звезда полыхает и по небу мчаться спешит.

Гора ль повстречается, судно возносится на гору ту,

А встретится солнце – набросит звезда свою тень на лету.

Ужели не чудо природы, что солнце закрыто звездой?

Ужели не чудо и судно, что степью плывет, как водой?

Костры, словно желтые солнца, горят у широких ворот,

Ведущих к шатру золотому, где шах многославный живет.

Мирьядом светящихся копий щетинится пламя костров:

Червонным текучим расплавом то пламя назвать я готов.

Орудья тавра багрянеют, в огне раскалившись давно:

Так в пламенно-зрелом гранате багряно пылает зерно.

Вот – дикие копи стенные: не мыслят они о тавре.

Вот – юношей зорких отряды: дивлюсь их отважной игре.

Но им ли соперничать с шахом? Хвалю его доблестный жар:

Он скачет с петлей наготове, как юноша Исфаидиар.

Петля изгибается, вьется, подобно прекрасным кудрям.

Но помни: крепка ль ее хватка – ты скоро изведаешь сам.

Всечасно иные изгибы в искусной петле узнаю:

Как будто жезлом Моисея ее превратили в змею.

Она, исхищренная, краше девических юных кудрей

И крепче испытанной дружбы старинных и верных друзей.

Коня за конем приводили, готовясь им выжечь тавро,

И наземь валили ретивых, арканом опутав хитро.

На каждом копе ожерелье, как горлицы дикой убор,—

Аркан венценосца, который над миром державу простер.

Кто б ни был веревкой охвачен, петлей перекручен вдвойне,

Носить ему знак падишаха на лбу, на плече, на спине!

* * *

Я сказал: «Только три поцелуя, солнце прелести, мне подари».

Отвечала: «От царственных гурий поцелуев не жди на земле».

И сказал: «Иль расстаться мне с миром, чтоб вкусить поцелуи твои?»

Отвечала: «Бесплатного рая не добудешь, рожденный во зле».

Я сказал: «Что же, гурия рая, все скрываешь свой лик от меня?»

Отвечала: «В обычае гурий укрываться, как искра в золе».

Я сказал: «Но тебя невозможно увидать, молодая луна!»

Отвечала: «Луна своенравна, но ее ли предашь ты хуле?»

Я сказал: «Укажи мне, кого же расспросить о приметах твоих?»

Отвечала: «Узнается солнце, не имея примет на челе!»

Я сказал: «Видишь, как меня сгорбил стан твой стройный, подруга моя?»

Отвечала: «Отныне подобен будешь луку, мой друг,– не стреле».

Я сказал: «Неужели нельзя мне каждый день любоваться тобой?»

Отвечала: «Снижаются ль звезды, если небо исчезло во мгле?»

Я сказал: «Нет звезды, о подруга,– только слезы остались в очах».

Отвечала: «Слеза не нужна мне, как цветочная влага пчеле».

Я сказал: «Ты лицом посвежеешь от ручьев, что из глаз я пролью».

Отвечала: «То сад расцветает от воды, что таится в скале».

Я сказал: «Дай, лицо я приближу к молодому лицу твоему».

Отвечала: «Приблизь, ведь тоскует и шафран о весеннем тепле».

* * *

Я видел блеск Самарканда, луга, потоки, сады,

Я видел дивные блага, что он рассыпал кругом.

Но сердце ковер скатало, покинув площадь надежд, —

Как быть, коль нет ни дирхема в моем кармане пустом!

Хоть райских садов и восемь, в раю лишь один Ковсар —

От мудрых в городе каждом услышишь рассказ о том.

Садов здесь тысяча тысяч, Ковсары здесь без числа,—

Что пользы? Жаждой томимый, вернусь я назад в свой дом.

Смотреть на блага земные, когда в руке ни гроша, —

Отрубленной головою на блюде лечь золотом!

АБУНАДЖМ МАНУЧЕХРИ
ТАДЖИКСКИЙ ПОЭТ
? – 1041

ОТРЫВКИ ИЗ КАСЫД* * *

Обитатель шатра, время вьючить шатер —

Ведь глава каравана скатал свой ковер,

Загремел барабан, и верблюды встают,

И погонщики гасят ненужный костер.

Близко время молитвы, и солнце с луной

На одной высоте замечает мой взор.

Но восходит луна, солнце клонится вниз,

За грядой Вавилонских скрывается гор.

И расходятся чаши весов золотых,

Разрешается света и сумрака спор.

Я не знал, о моя серебристая ель,

Что так скоро померкнет небесный простор.

Солнце путь не прервет в голубой высоте.

Но нежданно прервать мы должны разговор.

О красавица, движется время-хитрец,

Всем влюбленным желаниям наперекор,

И рожденная пыне разлуки тоска

Зрела в чреве судьбы с незапамятных пор.

Увидала любимая горе мое,

И ресницы надели жемчужный убор,

И ко мне подошла, припадая к земле,—

Словно к раненой птице я руки простер.

Обвились ее руки вкруг шеи моей,

И со щек ее нежных я слезы отер.

Мне сказала: «О злой угнетатель, клянусь,

Ты, как недруг, в жестоких решениях скор!

Верю я, что придут караваны назад,

Но вернешься ли ты, сердце выкравший вор?

Ты во всем заслужил от меня похвалу,

Но в любви заслужил ты лишь горький укор!»

* * *

Твоя золотая душа дрожит над твоей головой,

Душою питаем мы плоть, ты плоть поглощаешь душой,

И с каждым мгновеньем на часть твоя уменьшается плоть,

Как будто бы тело душа все время сливает с собой.

Коль ты не звезда, то зачем лишь ночью являешься ты?

А если не любишь, зачем роняешь слезу за слезой?

Хоть ты – золотая звезда, из воска твои небеса,

Хоть бьешься в тенетах любви, подсвечник – возлюбленный твой.

Твое одеянье – в тебе, но всех одевает оно.

Покровы скрывают тела, ио ты остаешься нагой.

Когда умираешь, скорбя, тебя оживляет огонь,

И голову рубят тебе, чтоб ты ие угасла больной.

Ты – идол, ты – идола жрец, влюбленные – он и она.

Смеешься и слезы ты льешь. О, в чем твоя тайна, открой!

Безглазая, слезы ты льешь, смеешься, лишенная рта,

Весной не всегда ты цветешь, и вянешь не только зимой.

Со мною ты сходна во всем, во всем я подобен тебе.

Враги мы с тобою себе, веселье мы любим с тобой.

Мы оба сжигаем себя, чтоб счастливы были друзья,

Себе мы приносим печаль, а им мы приносим покой.

Мы оба в слезах и желты, мы оба одни и горим,

Мы оба сгораем дотла, измучены общей бедой.

И скрытое в сердце моем блестит на твоей голове,

И блеск на твоей голове горит в моем сердце звездой.

И слезы мои, как листва, что осенью сбросил жасмин,

Как золото, слезы твои струятся на круг золотой.

Ты знаешь все тайны мои, подруга бессонных ночей,

И в горести, общей для нас, я – твой утешитель, ты – мой.

Лицо твое – как шамбалид, расцветший на ранней заре,

Лицо мое – как шамбалид, увядший вечерней порой.

В обычае – спать по ночам, но так я тебя полюбил,

Что ночь провожу я без сна и в сон погружаюсь с зарей.

За то, что с тобой разлучен, на солнце я гневаюсь днем,

Соблазнам сдаюсь по ночам – ты этому также виной.

Друзей я своих испытал, и знатных, и самых простых:

Не верен из них ни один и полон коварства любой.

При свете дрожащем твоем тебе я читаю диван.

С любовью читаю, пока рассвет ire придет голубой.

Его начертала рука затмившего всех Унсури,

Чье сердце и вера тверды и славны своей чистотой.

Стихи и природа его в своем совершенстве просты,

Природа его и стихи приятной полны красотой.

Слова, что роняет мудрец, нам райские блага дарят,

И «клад, что ветра принесли», за них был бы низкой ценой.

Читаешь касыды его – и сладостью полнится рот,

А бейты ею – как жасмин, весенней одетый листвой.

АБУ МАНСУР АСАДИ
ТАДЖИКСКИЙ ПОЭТ
Начало XI века – конец 80-х годов XI века

СПОР ДНЯ И НОЧИ

Послушайте, как спор вели однажды день и ночь,

Рассказ мой позабавит вас и грусть прогонит прочь.

Был спор о том – ему иль ей воздать по праву честь.

Слов похвальбы и слов хулы, пожалуй, мне не счесть.

«Ведь знают все,– сказала ночь,– что первенствую я!

С тех пор, как заложил господь основы бытия,

Ему, кто мудро отделил от тьмы твои лучи,

Милей молящегося днем – молящийся в ночи.

И ночью видел Мухаммад, как раскололась твердь,

И ночью он вознесся в рай, поправ навеки смерть.

Я царствую. Земля – мой трон, дворец мой – небосвод.

Мои вельможи – сонмы звезд, и месяц их ведет.

Печали синею фатой скрываешь небо ты.

Я превращаю небо в сад, и звезды в нем – цветы.

Арабы месяцам ведут по лунным фазам счет,

И потому их год печать архангела несет.

Здоровый и веселый смех являет всем луна,

В усмешке солнца только злость и желчь заключена,

Луне, чтоб завершить полет, потребны тридцать дней,

А солнце ровно год летит орбитою своей».

Но день прослушал эту речь и гневом воспылал:

«Тебе подобный где-нибудь найдется ли бахвал?

Всевышний ночи повелел склониться перед днем,

Так чем же возгордилась ты в безумии своем?

Все праздники проходят днем перед лицом моим,

И днем свершает в Мекку путь смиренный пилигрим.

Мужчину создал из земли господь при свете дня.

С рассветом оживает мир, чтобы хвалить меня.

Влюбленных разлучаешь ты, пугаешь ты детей

И отдаешь сердца в полон диавольских сетей.

Вся нечисть от тебя пошла: мышь, нетопырь, сова.

Ты – покровитель грабежа, помощник воровства.

Рожден я солнцем, а тебя могила родила.

Мне люб веселый, яркий свет – тебе печаль и мгла.

Я освещаю мир, а ты его скрываешь тьмой,

Глаза блестят, узрев меня, но гаснут пред тобой.

Мне дорог честный человек, тобой обласкан вор.

Печальный траур носишь ты, я – праздничный убор.

Как только солнце алый стяг взметнуло в небосвод,

Бледнеют звезды и луна, цветы твоих высот.

Ужели в книге бытия я стану за тобой?

Ужели зрячего милей всевышнему слепой?

Ты скажешь: «Раньше создал смерть, а после – жизнь господь».

Но возлюбила только жизнь любая в мире плоть.

Хоть по луне ведет араб всех летописей счет,

По солнцу в нашей стороне определяют год.

Хоть солнце желтолико,– что ж! – луну сравню ли с ним?

Сравню ль серебряный дирхем с динаром золотым?

Лишь солнца отраженный свет на землю шлет луна,

Лишь тем, что подарил ей царь, пленяет взор она.

Ты возразишь: луна быстрей свершает свой полет.

Что ж, господина иль слугу с наказом шлют вперед?

Два раза молятся в ночи и три – в теченье дня.

Тебя всевышний обделил, чтоб одарить меня.

А кто качает головой, прослушав речь мою,

Пусть призовет на спор друзей и выберет судью».