Текст книги "Поэзия народов СССР IV-XVIII веков"
Автор книги: Автор Неизвестен
Жанр:
Поэзия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 49 страниц)
I
Непостижимый взору и уму,
Ты, без кого ни слова нет, ни дела,
Определяющий предел всему
И только сам не знающий предела.
Нам без тебя ни света нет, ни тьмы,
Ты слышишь наши стоны, зришь несчастья.
Невидим ты, но все, что видим мы,
Померкло бы без твоего участья.
Ты – недоступен для рабов своих,
Но близок в вышине своей нездешней.
Целитель жесточайших ран людских
И утешитель боли неутешной!
II
Узри, о боже, взор мой безутешный
И сердце, что раскрыл я пред тобой.
На путь наставь мой разум многогрешный,
Но будь целителем, а не судьей.
Неверью и сомненьям нет предела,
Но, чтоб греха избегнуть, дай мне сил.
Мой дух еще не отрешен от тела,
И страшен грех, что тело осквернил.
Скорблю, что дух и разум не едины,
Что на добро надежды нет в сердцах.
Скорблю, что создан человек из глины,
Замешанной на низменных страстях.
Скорблю, что нас, людей, наш ум усердный
Не сделал совершеннее скотов,
И грязью мы отмечены, и скверной,
И памятью содеянных грехов.
Что каждый совершил и что утратил,
Мутит молитву нашу, застит взгляд,
И мы, сжимая плуга рукояти,
Дрожа от страха, все глядим назад.
Мы, смертные, пленяемся ничтожным,
И не умеем мы глядеть вперед,
И в поединке истинного с ложным
Неистинное чаще верх берет.
И боль утрат идет вослед за нами,
И всюду тьма, и пелена у глаз.
И приговор возмездья пишет память
В суде сознанья каждого из нас.
О, горе, если бог нага отвернется
И поразит нас гром его речей
И вечное величие столкнется
С мгновенного ннчтожностью людей.
Растратил я, гонясь за наслажденьем,
Свой драгоценный дар, пропал мой труд.
Пусть божьей справедливости каменья
Меня, греховного, нещадно бьют.
Я путь прошел, но свет моих трудов
В потемках неусердья был не ярок.
Я не оставил по себе следов,
И свет погас, и догорел огарок.
Мой слабый ум немногое постиг
И потерял способность постиженья,
И онемел греховный мой язык
Без права отвечать на обвиненья.
Чадит лампада тусклая моя,
Мое напоминая нераденье,
И стерто имя в книге бытия,
И вписаны укор и осужденье.
III
Я вижу воина – и смерти жду,
Церковника я вижу – жду проклятья,
Идет мудрец – предчувствую беду,
Идет гонец – могу лишь горя ждать я.
Кто сердцем чист – порог мой обойдет,
Благочестивый горько упрекнет,
Навстречу мне не сделает и шага.
Водой испытан буду – захлебнусь,
От испытанья зельем не очнусь,
Услышу тихий шорох – устрашусь,
Протянут руку – в страхе отшатнусь,
Учую зло во всем сулящем благо!
На пир я буду позван – не явлюсь,
На суд твой буду призван – онемею.
Ниц упаду, слезами обольюсь,
Как будто говорить я не умею.
Мне стрелы изнутри пронзили грудь,
Слились в большую рану все сомненья,
Терплю я муку, не могу вздохнуть,
Ни днесь, ни впредь не жду отдохновенья.
Услышь, о боже, вопль души моей,
Последний стон мой, ставший песнопеньем,
Стон, слившийся со стонами людей,
Тебя молящих о моем спасенье.
Нас, жалких обитателей земли,
Ты сам из праха сотворил земного,
Что делать нам, наставь и повели!
Услышь мое беспомощное слово!
Ты, сущий в каждой твари, что живет,
Превозносимый каждой тварью сущей,
Покой душевный от своих щедрот
Даруй нам в жизни сей быстротекущей!
(ГЛ. 26)
I
И я один из тех, чья жизнь сурова.
Чьи слезы льются, как весной поток,
И кто стенанья превращает в слово —
В песнь с однозвучным окончаньем строк.
И стих, певучий от таких созвучий,
Щемит сердца, когда звучит в тиши.
Единозвучье раскрывает лучше
Невидимую миру боль души.
Я жил на свете горестно и сиро
И, как гласят Писания слова,
Душа, что не вполне мертва для мира,
Для бога не вполне еще жива.
Не знаю – эта песня хороша ль,
Но строки ныне с самого начала
Я рифмовал, чтобы моя печаль
Еще сильней и горестней звучала.
II
Сокровищ царских жалкий расхититель,
Я наказанью предан с давних лет,
И призовет меня казнохранитель,
Чтоб, казнокрад, я дал ему ответ.
Томлюсь в темнице без воды и пищи,
Томлюсь, мои печали велики,
Мой долг – пятьсот талантов, но я, нищий,
Давно растратил и золотники.
И чтобы сердцу в песне изливаться,
Я здесь избрал особый лад строки,
Чтоб каждый стих вершился звуком «и»,
Что означает также цифру «двадцать».
Бушует нищета, как пламень горна,
В закладе сердце и душа моя,
За всю вину моих деяний черных
Сурово спросит грозный судия.
И подступает страх, меня пронзая
Своим мечом безжалостным, когда
Задумываюсь я и понимаю
Неотвратимость Страшного суда.
Я, суетный, подверженный сомненьям,
Уже сегодня слышу божий глас
И мучусь, будто в огненной геенне
Мой дух и плоть горят уже сейчас.
Все, чем владел, растратил я и прожил,
А что копил я столько лет подряд,
Презренно, и в сокровищницу божью,
Что я стяжал, того не поместят.
Плоть нечиста моя и взгляд мутится,
Но, взор молящий устремивши ввысь,
Прошу тебя, небесная царица:
Ты за меня пред господом вступись!
Моим грехам да будет отпущенье,
Пусть мне вина простится, умоли,
И пусть вовек дымятся воскуренья,
К тебе от нас летящие с земли.
III
Что, кроме щедрых слез и жалких строк,
В дар милостивцу принести я мог?
Как мне содеянное мной измерить?
Я быстрой мысли торопил крыла,
Но мысль моя размер моей потери
Все ж охватить собою не могла.
Нет края, нет конца перечисленью
Грехов, в которых я повинен сам.
Я чашу малодушья и сомненья,
Как чашу смерти, подношу к губам.
Боль нестерпимая во мне таится,
Рождаясь, я не в силах разродиться,
И стрелы в сердце мне вонзают яд.
Жар лихорадки почки мне сжигает,
Мои мученья печень разрывают,
И желчь, скопившись, к горлу подступает,
Мою гортань стенания теснят,
Вce члены тела, хоть они едины,
Друг с другом, словно смертные враги,
Меня губя, вступают в поединок,
О пресвятая дева, помоги!
О матерь божья, я твой раб презренный,
Я грешник, чьи сомненья велики,
И все же я молю тебя смиренно:
Из тьмы грехов меня ты извлеки.
I
О милосердный, ниспошли мне сил,
О всеблагий, пусть будет мне примером
Заблудший раб, что многожды грешил,
Но все ж ступил на путь добра и веры.
Пусть лишь в преддверье рокового дня,
Пред самой смертью встал на путь он правый,
Творивший зло, он праведней меня,
В ком дремлет соучастник – дух лукавый.
Тот дух могуч, а сам и духом слаб,
Мой искуситель у меня под боком.
Двойник мой, он – не твой смиренный раб,
А потакатель всем моим порокам.
Ведя меня дорогой суеты,
Со мною искуситель неразлучен.
Мой враг, исток моих сомнений жгучих,
А сколь их много,– знаешь только ты!
Но кто грешит, тот кается потом,
И платим мы за радости страданьем.
И я склоняюсь пред тобой челом,
Согбенный прегрешеньями в былом
И просветленный поздним покаяньем.
II
Я повтореньем истины грешу,
И оттого моя не легче участь,
Но я не царства божьего прошу,
Мне б жизнь влачить, немного меньше мучась.
Не пребывать мне в райской тишине,
Причисленному к сонму вознесенных,
Среди безгрешных душ не место мне,
Мне место средь живых, но сокрушенных.
Я улыбаюсь, будто свету рад,
А про себя свою стезю кляну я,
Лицо мое спокойно, только взгляд
Горит, смятенье духа доказуя.
Со сладкою и горькою едой —
Перед собою я держу два блюда.
Держу перед собою два сосуда:
Один с отравой, с благостью другой.
Две печи есть: одна красна от жара,
Пока другая стынет без огня.
Две длани надо мною: для удара
И для того, чтоб отстранить меня.
На небесах два облака застыло —
Одно несет нам огнь, другое – град.
Тому, что будет, и тому, что было,
Две укоризны с уст моих летят.
Две жалобы летят незаглушимых —
В одной мольба, в другой укора знак.
И в сердце слабый свет надежды мнимой
И горькой скорби безнадежный мрак.
Два ливня хлещут: ливень стрел свистящий
И камнепад, грозящий всей земле.
Восходит солнце – жжет нас зной палящий,
Заходит солнце – нам темно во мгле.
III
Карающую занесешь десницу,
Я возмолюсь: «Казни меня скорей!»
Рука дарующая мне примнится —
Приблизиться я не посмею к ней.
Речь о грехе зайдет – приду в смятенье,
О святости – пойму свою вину.
Открыто мне дадут благословенье —
Украдкою себя я прокляну.
Я похвалу услышу – опровергну,
В ней заподозрю ложность и тщету.
Подвергнусь я хуле немилосердной —
Я слишком малою ее сочту.
Пусть осмеют, пусть предадут позору —
Сочту возмездье правым и смирюсь.
Мне пожелают люди смерти скорой,
Чтоб их слова сбылись,– я помолюсь!
Когда б небесный гром меня сразил,
Я принял бы его, как избавленье.
Я книгу прав своих давно закрыл —
Ни оправданья нет мне, ни спасенья!
В тот лучший мир я поспешил бы сам,
Когда бы не страшился наказанья.
Беда идущему по двум стезям,
Как говорит Священное писанье.
IV
Ужели ты не слышишь, всеблагой,
Рыданий и мольбы моей усердной?
Ужели ты не видишь, милосердный:
Я – пленник зла – стою перед тобой?
Я жду, в своем погрязши заблужденье,
Твое добро на зло мое в ответ.
Я, обреченный, жду благословенья.
Слепой, я жажду твой увидеть свет.
Протянется ль твоя десница, боже,
Чтоб тонущего грешника спасти?
Когда персты на раны мне возложишь,
Когда с неверного сведешь пути?
Научит ли твое долготерпенье
Усердью неприлежного меня,
И будет ли твое благоволенье,
Чтобы очистить грешного меня.
Заблудший раб, найду ли я покой
Под милосердною твоею дланью,
Чтоб, грешному, спрямить мне путь кривой,
Забрезжит ли вдали твое сиянье?
Я человек, чья совесть нечиста,
И лишь в тебе надежда очищенья.
Я проклят, и твоя лишь доброта
В меня вселяет веру во спасенье.
Я ныне приобщаюсь тайн святых
И в них ищу, рыдая, утешенье.
Я вижу: в поднятых перстах твоих —
Мне, многогрешному, благословенье,
Лишь ты один способен даровать
Мне, угнетенному, освобожденье
И молвить слово, чтобы ниспослать
Рабу смятенному успокоенье.
Очищен я твоею чистотой.
Твой взгляд – моим страданьям облегченье,
И капля крови, пролитой тобой,
Освобождает душу от мученья.
Без помощи господней кто я есмь?
Мне мощь твоя дарует свет надежды,
Твой мир, смятенному,– мне светоч здесь
Днесь и покуда не смежу я вежды.
И нет в тебе и малой доли тьмы,
Как вне тебя нет ни добра, ни света.
Ты – надо всем, тебе подвластны мы.
Тебе, господь, да будет слава спета.
Аминь!
I
Подталкиваем дьявольской рукой
И соблазняем леностью привычной,
И я утратил прежний облик свой,
Свое первоначальное обличье.
А если так, то пыне мне пристало
Сказать, в чем грешен, как я прожил век,
Сказать пред миром, что со мною стало,
Нa что, ничтожный, я себя обрек.
II
Себе кажусь я книгою сейчас.
Я – книга воплей, стонов и сомнений,
Похожая на книгу тех видений,
Что Иезекииль узрел в свой час.
Я – город, но без башен и ворот.
Я – дом, где нету очага зимою.
Я – горькая вода, и тех, кто пьет,
Я не способен напоить собою.
Я – сад, который высох и заглох.
Я – поле, тучное травою сорной.
Я – нива, что предуготовал бог,
Но почву дьявол распахал проворно.
Я – древо, потерявшее плоды,
Годящееся только для сожженья.
Я – саженец, засохший без воды,
Светильник, потерявший дар свечснья.
И новые стенанья, плач глухой
Я облекаю в прежние созвучья.
Беспомощен зубовный скрежет мой,
И горек мой позор, и слезы жгучи.
Гнев над моей душой неумолимый,
Над грешной плотью огнь неугасимый.
Печать греха легла мне на чело.
Достоин казни я, творящий зло.
Боль, посланную с неба, на земле
Приемлю я, погрязнувший во зле.
Что ждет меня – заранее известно:
Как кучи плевел, превращусь я в дым.
И возвещает снова глас небесный
О том, что мой недуг – неисцелим.
III
Я каюсь, чтоб меня услышал мир.
И, правда, может, схож я с той блудницей,
О коей у Исайи говорится
Во притче про надменный город Тир.
Но если скорбь блудницы позабытой
Из тьмы времен пророк донес до нас,
Как должен я взывать в свою защиту,
Как должен прозвучать мой скорбный глас?
Мне ведомо,
Пришествие господне
Настанет,
Я дрожу уже сегодня.
И, думая о страшном Судном дне,
Предвижу нескончаемые муки,
И к небесам я простираю руки,
И жду возмездия, и страшно мне.
Что будет – все я знаю наперед.
Но и предвидя все свои страданья,
И зная, что меня в грядущем ждет,
Я все же нерадив на покаянья.
Но в страшный час меня ты не покинь,
О господи, отец наш всемогущий,
Чадолюбивый, добрый, вездесущий,
Прощающий своих сынов.
Аминь!
I
Я, смертный, не обласканный судьбой,
Ужель к себе подобному с мольбой
Мог обращаться, горестно стеная,
Бессилия людей не понимая?
Ужель к тому я обращал моленья,
Кто сам ничтожен силой, речью слаб.
У мыслящих существ искал спасенья
Я, мыслящий, но неразумный раб?
Ужель молил людей, власть предержащих,
Владык, как и дары их преходящих?
Ужели брата я молил родного,
Который сам искал прозренья свет,
Ужели я молил отца земного,
Что сам прощенья ждал на склоне лет?
Ужели мать молил я в тишине?
Ужели ждал от той ответной вести,
Чья нежность и забота обо мне
Оборвались с мгновенной жизнью вместе?
Ужели я молил земных царей,
Не понимая, что цари земные
Способны смертным смерть нести скорей,
Чем блага жизни иль дары иные?
О нет, не к братьям, не к царям земным,
Я обращался лишь к тебе, о боже,
Лишь ты один все можешь дать живым
И после смерти воссоздать нас можешь.
III
Плывет пловец, захлестнутый волнами,
Его пучина бьет, а он плывет.
Покуда взмахивает он руками,
Но силы кончатся его вот-вот.
Бьют волны и бока его, и спину,
Ест соль глаза, а морю нет конца.
Оно в свою соленую пучину
Сейчас затянет бедного пловца.
Пловец плывет, но нет ему спасенья.
Он не уйдет от вздыбленных валов.
Жалчайшее господнее творенье,
Как бедный тот пловец, и я таков.
Мне говорят – понять я не пытаюсь,
Не слышу, хоть мне голос подают.
Трубит архангел – я не пробуждаюсь,
Недвижим я, хотя меня зовут.
Я позабыл все то, что раньше видел,
Черствее становясь день ото дня,
Бесчувственен я к боли, словно идол,
Хоть люди ранить норовят меня.
Мне лестно даже с идолом сравненье.
Я хуже, ибо совесть не чиста.
Презренный и достойный обвиненья
Дерзаю все ж вымаливать прощенье,
Спасенье у спасителя Христа.
I
Парил я на крылах души моей,
Над сонмом живших в мире сем от века,
Но, многогрешного, меня грешней
Покуда я не видел человека.
Все это взвесив на весах ума,
Я обратил к себе как прорицанье
Нетленный стих Давидова псалма:
«Со мною кто сравнится в злодеянье?»
Так что ж скажу я своему врагу?
Чье прокляну и чье ославлю имя?
Я, грешный, лишь себя клеймить могу
Словами беспощадными своими.
И мне, отягощенному виной,
Я верую, даруешь ты прощенье,
Как ныне я прощаю прегрешенья
Всем тем, кто был виновен предо мной.
II
Какие б я моленья возгласил,
Какие б воскурил благоуханья,
Чтоб только ты, о господи, простил
Людей, которых я порочил бранью,
Чтоб осужденного ты оправдал,
Плененному – свободу даровал,
Утешил бы скорбящих, удрученных,
Призрел обманутых и обреченных;
Чтоб скорбных духом ты уврачевал.
Когда добро намерюсь совершать я,
Чтоб ты, великий, мне прибавил сил;
Когда намерюсь произнесть проклятье,
Чтоб ты остановил и вразумил!
Чтобы в моленьях я, страдавший много,
Всем зложелателям своим простил,
Чтоб голос злобы, неугодный богу,
В ожесточенном сердце усмирил;
Чтоб я забыл вчерашние обиды.
Молясь о примиренье всех людей,
И чтоб возрадовался ты, увидев,
Каким я стал по благости твоей.
Вся жизнь – в тебе, лишь ты – бессмертье смертного,
Упорство человека неусердного.
Ты – сила слабого, богатство – скудного,
Ты – мудрость для меня, для безрассудного.
Я как пловец – ненастье, тьма и ветер
Мне ощутить мешают силу зла,
Я словно птица, что попала в сети
И гибели своей не поняла.
Не понял я, что страшен мир двуликий,
Что губит он, соблазнами маня.
Как псалмопевец говорил великий:
«Постигли беззакония меня».
III
Один мудрец назвал в года былые
Смерть без причины явной злом большим,
Хоть он язычник – я согласен с ним:
Мгновенной смертью правят силы злые.
Как скот бессмысленный и бессловеснып,
Мы исчезаем вдруг во мраке бездны,
Не осознав сей жизни пустоту.
Мы умираем – и не ужасаемся,
Мы исчезаем – и не удивляемся,
Мы даже в час последний – не смиряемся,
Отлучены бываем – не терзаемся,
Порокам предаемся – и не каемся,
Соблазнов низких не остерегаемся,
Всему предпочитаем суету.
Смиренный Иов смерть называл покоем.
Я с ним согласен днесь и наперед,
Когда б не зло, содеянное мною,
Что в тайне для меня же сеть плетет.
На свете настоящее – ничтожно,
Грядущее – темно, былое – ложно.
Я хуже всех, моя греховна суть.
В грязи желаний я погряз по горло.
Земные страсти мне сжигают грудь.
Нетвердый разумом, иду нетвердо.
Над глиняной обителью моей
Дожди ие утихают проливные,
А слабый дух мой – глины не прочней,
Соблазны мира – не добрей стихии.
Что я скажу пред тем, как умереть?
Мои деянья скудны, страсти – странны.
Из ничего мой скарб, из ветра снедь,
Усилья тщетны, радости обманны.
Когда настигнет смерть, то силы зла
Пред справедливостью должны склониться,
И заповедь, что мне дана была
Для жизни,– лишь для смерти пригодится.
IV
Как сказано о том в Святом писанье,
Пришел посланник зла, мой давний враг,
Он отнял все, и сердца достоянье
Разграблено, и разум мой иссяк.
Я к господу, безумный, не взывал;
Чем шел быстрей, тем глубже увязал;
Стремясь к величию, терял я веру;
К безмерному стремясь – утратил меру.
Терял я большее, чем находил,
Был осторожен – лишь себе вредил.
Идти старался прямо – спотыкался,
Стремясь за лишним – нужного лишался.
Избавился от меньшего из зол,
Но гибельные страсти приобрел.
То, что искал, считал всего дороже —
Не стало оправданием моим.
В тебе одном мое спасенье, боже,
Я пред тобой склоняюсь, всеблагим.
Тебя молю я, раб твой неусердный,
Моей молитвы в гневе не отринь.
Будь милостив, отец наш милосердный,
Прибежище души моей.
Аминь!
I
Как ядовитый плод на древе ада,
Или враждебной ставшая родня,
Иль сыновья, предавшие меня,
Грехи меня терзают без пощады,
Все неотступнее день ото дня.
II
Я сердцем хмур, устами злоречив.
Мой слух неверен, взор мой похотлив.
Моя рука готова смерть нести,
Моя нога сбивается с пути.
Мой смраден вздох, походка нетверда,
Я не оставлю по себе следа.
И воля к благу у меня шатка,
Зло крепко, добродетель некрепка.
Божественный завет я позабыл.
Указанный запрет я преступил.
Я – дичь, не избежавшая стрелы,
Бежавший раб, упавший со скалы,
Я – узник, чей конец наступит вскоре,
Морской разбойник, что утонет в море.
Я робкий ратник, я свидетель лживый,
Нестойкий латник, пахарь нерадивый,
Священник, презирающий амвон,
Законник, попирающий закон,
Звонарь церковный, невпопад звонящий,
Я – проповедник, смутно говорящий,
Я – взгляд, который неприятен людям,
Ужасен ликом я и сердцем скуден,
Я – прерванная трапеза хмельная,
Я – праздник жалкий, красота смешная,
Я – сад, который высох и заглох,
Я – жнец, который жнет чертополох,
Сажающий крапиву садовод,
Мышам доставшийся пчелиный мед.
Я – без защиты брошенный старик,
В грехе упорствующий еретик,
Болтун пустой, гордец скотоподобный,
Хвастун и лжец, скупец, мздоимец злобный.
Я – леность, я – надменность, я – коварность,
Бесстыдство, черная неблагодарность,
Великолепье, жалкое обличьем,
Ничтожество, надутое величьем,
Величье, что пред низостью склонилось,
Могущество, чья сила истощилась.
Я – управитель-плут, советчик ложный,
Торгаш бессовестный, друг ненадежный,
Сосед злословящий, богатый скряга,
Чьей смерти ждут наследники как блага.
Бесчестный казначей, служитель-бражник,
Глашатай лживый, нерадивый стражник,
Я – нищий, жалкий, но высокомерный,
Правитель алчный, царь жестокосердный,
Я – вестник, с доброй вестью опоздавший,
Посредник, поводом раздора ставший,
Я – царь-изгнанник, царь, лишенный трона,
И царь-тиран, не знающий закона.
Я – воин, побежденный и несчастный.
Я – самовластный князь, судья пристрастный.
Я – полководец, робкий и бесславный,
Слуга лукавый, раб самоуправный.
Я – песня – сочинителя позор,
Для обвинителя я – приговор.
Когда-то раньше не творил я зла,
Мне отовсюду вслед неслась хвала.
Но все прошло, мой мир перевернулся,
И ныне я – носитель многих зол.
К одним пришел я, ибо обманулся,
Другие я по слабости обрел.
III
Изо всего, что ныне перечислил,
Всего, чем ныне утрудил тебя,
Что тягостней тебе и ненавистней,
Каким грехом я погубил себя?
Что совершить и как тебя восславить
Рабу, который скорбию томим?
Как от грехов своих себя избавить,
Представ перед всесвятым величием твоим?
Сколь велико, скажи, твое терпенье
И долго ль будешь ты меня прощать,
И долго ль будешь, господи, молчать,
Мои земные видя прегрешенья?
Тебе совсем мою прозреть бы речь,
Тебе б не слушать слов моих ничтожных,
Не для меня ль карающий твой меч?
Я заслужил, чтобы меня обречь
На казнь, что ждет преступников безбожных.
Но ты меня, бредущего во мгле,
И прочих, мне подобных, на земле
Врачуешь добрым светом милосердья,
Чтоб душам нашим обрести бессмертье.
Там, где мерцает неземная синь,
Нас, грешных, не по нашему усердью
Ты одаряешь, господи.
Аминь!
