Текст книги "Поэзия народов СССР IV-XVIII веков"
Автор книги: Автор Неизвестен
Жанр:
Поэзия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 49 страниц)
Раз Нуширвана вынес конь на луг.
Там старец был, согбенный, словно лук.
Сажал деревья он вблизи арыка.
«Ты бел, как молоко,– сказал владыка,—
Твой смертный час теперь уж недалек.
Сажать деревья – что тебе за прок?»
Старик сказал: «Не о себе забота.
Ведь посадил для нас деревья кто-то,
Сегодня с них снимаем мы плоды
Другим я отдаю свои труды.
Ведь путь добра для душ достойных сладок,
Есть в каждом деле собственный порядок».
Пришелся шаху по душе ответ,
Дал старцу горсть он золотых монет.
Вскричал старик: «Я, деревца сажая,
От них ие ждал так скоро урожая!
Восьмой десяток мне, великий шах.
Но погляди – деревья-то в плодах!
Хоть ни одно в земле не укрепилось,
А золота немало уродилось!»
Понравился царю мудрец седой,
Ему ту землю отдал он с водой.
Твори сегодня ты дела благие —
У лежебок поля стоят нагие.
Был cын у шаха тополя стройней,
Был лик его луной в силке кудрей.
Все люди красоте его дивились,
И взгляды всех сердец к нему стремились.
Он чудом был всех девяти небес,
Чудеснейшим из всех земных чудес.
Две брови, словно занавес айвана,
Скрывали вход в покой души султана.
Кто видел стрелы тонкие ресниц,
Пронзенный, падал перед ними ниц.
Два ряда ярких перлов прятал рот,
В уста рубины закрывали вход.
Как подпись шаха, волоски на коже
Влюбленных казнн обрекали тоже.
А подбородок низвергал миры,
Мячом он для любовной был игры.
И сердце некой женщины любовью
Зажглось к красавцу, обливаясь кровью.
Спокойствия и счастья лишена,
Его увидеть жаждала она.
В жестоком пламени тоски сгорала,
И ложем ей зола отныне стала.
Звала того, кто сердце ей зажег,
Стенала, слез лила кровавый ток.
Когда он ехал в мяч играть порою,
Она кидалась вслед ему стрелою.
Летела пред конем быстрей мяча,
Как клюшки, косы по земле влача,
Глядела на него влюбленным взглядом,
Катились в пыль дороги слезы градом.
Хоть часто слуги плеть пускали в ход,
Ее от боли не кривился рот.
Все люди той несчастной удивлялись,
Над ней повсюду громко издевались,
Показывали пальцем ей вослед.
Но для любви подобной страха нет.
О ней давно твердила вся столица,
Царевич этим начал тяготиться.
Отцу сказал он: «До каких же пор
Мне от бесстыдницы сносить позор?»
Великий шах решил не медлить боле
И повелел: «Ее сведите в поле,
За косы привяжите к скакуну,
И пусть искупит тяжкую вину.
Когда земля порвет ей в клочья тело,
То люди позабудут это дело».
На поле для игры поехал шах,
Там собралась толпа людей в слезах.
От слез кровавых из-за той несчастной
Земля, как сад гранатный, стала красной.
Вот подвели к коню бедняжку ту,
Чтоб за волосы привязать к хвосту.
Тогда она к ногам склонилась шаха,
О милости моля его без страха:
«Коль решено мои окончить дни,
Последней просьбы ты не отклони!»
Сказал ей шах: «Коль просишь о прощенье,
Знай – непреклонен я в своем решенье.
Коль способ казни просишь изменить,
Знай – только так хочу тебя казнить.
Отсрочки ль просишь ты, полна боязни?
Знай – ни на миг не отложу я казни.
Иль чтоб царевич снизошел к тебе?
Знай – откажу я и в такой мольбе».
Она в ответ: «Мне не нужна пощада,
Великий царь, отсрочки мне не надо.
Просить не стану, государь благой,
Чтоб казни предал ты меня другой.
Коль, справедливый, дашь мне разрешенье,
То не о том услышишь ты моленье.
Сверши, о чем молю в свой смертный час!»
И шах сказал: «Ты слышала приказ.
О сказанном просить я запрещаю,
Все прочее исполнить обещаю».
«Коль в униженье,– молвила она,—
Конем я быть затоптана должна,
Я об одном молить тебя хотела —
Пусть конь его мое растопчет тело!
Возлюбленный пускай казнит меня,
Пусть вскачь погонит своего коня;
Коль он меня растопчет в униженье,
Я буду жить в моем к нему стремленье,
И в смерти буду счастлива стократ,
Огнем любви я вспыхну меж плеяд.
Я – женщина и сердцем не смела.
Мне кажется, уже я умерла.
Но все ж была я подданной твоею:
О жалости тебя молить я смею!»
Смягчился шах от горести такой.
Да что там! Слезы проливал рекой.
От этих слез пыль превратилась в глину.
Он женщину простил и отдал сыну.
Коль ты мне друг, рассказ мой, может быть,
Тебя научит, как должны любить.
АСИР-АД-ДИН АХСИКАТИ
ТАДЖИКСКИЙ ПОЭТ
1108/10—1196/98
* * *
Живу в разладе с милой,– о, аллах!
Сражен жестокой силой,– о, аллах!
В ее зрачки гляжу и отражаюсь,
Ничтожный и унылый,– о, аллах!
Спасаясь от греха, я – о, аллах! —
Сто раз твержу, вздыхая: «О, аллах!»
Она ж бесстрастна, словно от рожденья
Слепая и глухая – о, аллах!
Мне стала жизнь постылой,– о, аллах!
Судьба грозит могилой,– о, аллах!
Себя я предаю из-за того, что
Живу в разладе с милой,– о, аллах!
* * *
Привык я на пути своем добро из горя извлекать,
Ужасна хворь моя, но в ней сумел найти я благодать:
Страданьем новым каждый час меня дарить не забывай,
Тебе – занятие, а мне – вниманья твоего печать.
За каждой мукою я жду несчастий новых череду,
Так стоит ли, провидя боль, ее пытаться избежать?
Легко ль твердить мне, как хочу свершить желания свои?
Ты знаешь страсть мою, а мне – безжалостную дружбу знать.
Ах, роза твоего лица мне драгоценнее души,
Не унижай – не торопись шипы свои в меня вонзать.
Вчера, безумен, опьянен, украл я дерзко поцелуй —
Теперь, опомнившись, хочу его значение понять.
Сплети оковы для меня из завитков твоих волос,
Дай мне прохладу губ твоих, чтоб зной безудержный унять.
О, позови меня: «Асир!» Ведь в строках, отданных тебе,
Сокровища Ираков двух задаром можешь ты собрать.
* * *
Прекрасно с миром в мире быть по милости творца
И просветленным уходить из твоего дворца.
Я так усерден в мастерстве высокое хвалить,
Что разум жемчуг у меня научится сверлить.
Я – раб, я замер у дверей: «Какой отдашь приказ?»
«Повелеваем говорить лишь истину о нас».
Что толку в якоре, когда он легок и, волной
Подхваченный, приговорен качаться, как хмельной?
Чтоб дело важное свершить, в его проникнув суть,
Прими условие одно: немногословен будь.
* * *
Зачем врачи, когда у них лекарства не найти?
Зачем дороги, если нет товарища в пути?
Я знаю, что в душе живет всемилостивый бог,—
О, если б где живет душа, я отыскать бы смог!
Рассудок это? Что ж тогда безумия ладья?
Душа ли это? Кто ж тогда любимая моя?
Кто ищет бога, не твердит с неверным заодно: —
А разве зубы нам нужны, когда мы пьем вино?
Какое снадобье принять? Попробуй назови...
Где добрый дом того врача, что лечит от любви?
Асир! Не плачь и не скорби – все, зоркий, видит он
И знает, каково тому, кто яростно влюблен.
* * *
С тех пор, о господи, как мир ты справедливости учил,
Он никогда б не должен был творить недобрые дела;
Поставил стражем ты судьбу, чтоб справедливость охранять,—
Залогом верности тебе была всеобщая хвала.
Но диво ли, что страж меня не любит так, как я его?
Ведь испокон веков судьба к поэтам доброй не была.
РУБАИ*
Твоих кудрей лишен я – вот беда,
От жара в сердце – на глазах вода,
Как жить мне, если сладостное счастье
Лишь в сновиденьях вижу иногда!
*
Как злом твоим душа моя полна!
Как нож твой чует тела глубина!
И стона, небывалого в подлунном,
К устам из сердца хлынула волна...
*
Если я в моей отваге дива убедить смогу,
Если благочестьем зависть в пери пробудить смогу,
Вот тогда до самой смерти, над обманутым смеясь,
Я о хитрости великой с гордостью твердить смогу.
САЙФИ ИСФАРАНГИ
ТАДЖИКСКИЙ ПОЭТ
Конец XII – начало XIII века
* * *
Нынче к ночи – вода от запруды иной,
Нынче к ночи – вино из посуды иной,
Хочет друг расплескать драгоценную страсть,
Ветер веет – и запах повсюду иной.
Сердце жаждет добраться до Мекки мечты,—
Только путь предначертан верблюду иной.
Я в квартал нареканий напрасных вошел —
И вести разговор я не буду иной.
Грех мой только в страданьях и в муках моих,
Замутилась вода – не добуду иной.
Нам друзья наши радость приносят, но вновь
Каждый ищет другого – причуды иной.
Если в медном тазу мы увидим себя
Искаженными – просим посуды иной.
Все одежды похожи на свадьбе, в толпе.
Только дервиша плащ, словно чудо, иной.
Для желанья, для страсти отвергнутой есть
Площадь скорби – и нету покуда иной.
У любимой, поклявшейся верною быть,
В каждом месте любовник для блуда иной.
Твой рассудок, как птица, в силках ее кос,
Аромат не надежды оттуда – иной!
* * *
Нет любимых, и в мире сближения нет,
Лиц желанных нигде отражения нет,
Караван на заре поднялся, но, увы,
Если спутника нет, то движения нет.
Мимо мудрых пройдет совершенство твое,
И заслугам твоим сбережения нет.
Ты захочешь составить страстей гороскоп,
Только в утренний час звезд кружения нет.
Так сложились сегодня вселенной дела,
Что и в чаше – скорбей постижения нет.
Нрав на нрав не похож, и не сходны сердца,
Даже у янтаря притяжения нет.
Стала медь не в цене, оттого что теперь
К серебру чистоты – уважения нет.
Гнет грозится, но тверд справедливый судья
Перед властью и злом унижения нет.
Если путники силу теряют в пути,
Значит, у вожаков положения нет,
И надежда бесплодна – у бедных мужей
Есть желанье, но силы вторжения нет.
Отразило стекло грех вселенский, и нам
Остается вздыхать – утешения нет.
* * *
Мир не трогай – свершенья из мира ушли,
От больных продавцы эликсира ушли,
Лавку жизни закрой и сверни свой ковер —
Ведь давно знатоки кашемира ушли.
Нет под масками верных; открывшие лик
Дали верности знак – не турнира ушли.
Пробудиться не в силах рассудок хмельной,
А кто трезв и разумен, те с пира ушли.
Если ты остаешься – страдай и терпи,
Те, кто больше страдал, под секиры ушли.
Нет согбенных, отмеченных силон ума,—
Всех осмысленных слов ювелиры ушли.
Лью на сердце бальзам утешении, молюсь,
Чтобы слов драгоценных транжиры ушли.
Из-за змей недомолвок, Заххаковых змей
Кости слов, а не только сапфиры ушли..
Тщетно, праведник, молишь о правде,– беги!
Все живые от гнета кумира ушли.
Замолчи, попугай. Времена мудрецов,
Разговоров часы в тьму эфира ушли.
Нож напрасно ищу я – на этой земле
Все ножи, как по знаку факира, ушли!
* * *
Сад любви – в нем святыни цветка не найти,
Жизни жар – в нем души огонька не найти,
Не найти содержанья и смысла в словах,
Как в пустыне нагой ветерка не найти.
В битве жизни цари стали прахом – и вот
Животворной воды ни глотка не найти.
Алчность кружит умы, и лекарства ни в чем,
Кроме слова мессии, пока не найти.
Перлы светлые есть на шнурке бытия,
Но цены нм – она высока! – не найти.
Блеска многие ищут владыке вослед,
Но в пустыне тоски вожака не найти.
Мир в узлах наставлений благих, но того,
Кто разведал секрет узелка, не найти.
Ищем келью себе, только время не то:
Для раздумий нигде уголка не найти.
Но ищите защиты от гнева небес —
Ласки в битве со львом у клыка не найти;
Не ищите защиты от чар колдуна —
Ведь от яда гюрзы молока не найти.
Если правды в суде ты искать захотел,
То свидетеля наверняка не найти.
От отравы в крови без вина для души
Нам спасенья – порукой века! – не найти.
* * *
Я сгорел на огне устремлений своих,
Опечатал я дверь размышлений своих,
И глядел на укрытый от мира приют
Я в начале дороги сомнений своих.
Миновала весна моей жизни, и я
Отошел от жилья наслаждений своих,
В непогоду, без друга, влачусь я один,
Как свеча, среди ночи мучений своих.
Прожил годы, не зная ночной темноты,—
Жил при свете луны озарений своих.
Туча жемчуг роняет, старея, а я
Перлы смысла сбираю для бдений своих.
Был я светом, открывшим предметов черты,
Изобильным – в награду молений своих;
Был горящим в тумане светильником я,
Сокращающим масло мгновений своих;
Но стихами и прозой – трудами годов
Я умножил года поколений своих,
И друзья, облегчив мою душу, меня
Оплатили ценой восхвалений своих.
А когда я возжаждал следов правоты,
В безъязыкое время томлений своих,—
То влюбленные дали мне дружбы вино —
С ним я смешивал мед песнопений своих.
Мой калам музыкантов «хосровский напев»
Подарил из ларца сочинений своих.
Так довольна ли тень твоя, о Утарид,
Благосклонна ль к итогу свершений своих?
* * *
Пью я воду живую из моря стихов,
Равный Хызру, спасаю ее от оков;
Я, по воле небес,– справедливый судья
Там, где птицы, стихи и полет облаков;
Постигаю рассудком явленья, и мне
Воля неба видна, как узоры горшков;
Я – как птица: чем более я устаю,
Тем я выше парю – мой обычай таков;
И пока для людей я – посев, хлопочу,
Чтоб вода увлажняла дороги ростков;
Мое сердце – как страж, сон страны стерегу,
Чтоб врасплох не застал нас налет степняков;
Рядом с Ноем-отцом я блаженство вкушу,
Если будет близка добродетель веков;
Саблю памяти в пламя вложу, чтоб душа
Обрела бы закалку дамасских клинков;
Где бы тени красавиц ни вычертил свет,
Я, увидев, запомню душою зрачков;
Никогда меня с места не сдвинет молва,
Как солому гнилую – толчки каблуков.
* * *
Я и союзе с любовью, всегда молодой,
Потому что рожден под счастливой звездой;
Взор духовный проник в потаенность души,
Знаньем полон тростник, как источник – водой;
В долгой жизни моей милость неба на мне,
Как владыка, блюду башни веры святой.
Пробным камнем живу: я могу отличить
Драгоценный металл от породы пустой;
А звезда Утарид от печалей хранит,
Чудо женских одежд не грозит мне бедой;
Двуязычность людей – словно жало у змей, —
Я, как рыба, от них защищен глухотой.
Для скитальцев, бредущих у чванных домов,
Я – вожак, ибо я обручен с беднотой;
Для невежд – я осел, а для сведущих – царь,
Потому что стихи поверял красотой.
Я довольствуюсь костью во время нужды —
Птица счастья Хума одаряет едой;
Но нетленность порой отдаю за тщету —
За серебряный грош отдаю золотой.
* * *
С духом праведных не было б речи одной,
Если б вера в Али не сдружилась со мной;
Ветер веры знаком, славословил его
На просторах несчастий скитавшийся Ной.
Розы радости топчут ослы – из-за них
Я скорблю, как дитя на земле неродной.
Много ль проку ишана с поэтом равнять?
Я подобен воде, умаляющей зной.
Есть стихи, словно лодки на высохшем дне,—
А меня в океане качает волной;
Вот стихов эликсир! Но случается так,
Что проходят стихи от людей стороной...
Над останками брата я горько рыдал,
Он в груди, этот прах, как за дверью стальной,
И от крови моей, что течет из очей,
Над могилой тюльпаны восстанут стеной.
Утарида сиянье легло на стихи,
Я – глаза Наблюдателя жизни земной,
А для мира всего, чтобы копии снять,
У поэта хватило бы скорби дневной...
Лозы праведных душ возлелей, о поэт!
Ты во все времена – плод лозы под луной.
САЙФИ ФАРГОНИ
ТАДЖИКСКИЙ ПОЭТ
XIII век
* * *
Сахар пользы в солонке тщеты не найдем,
В наше время нигде доброты не найдем,
Ложь, насилье и подлость повсюду царят,
Справедливости и простоты не найдем.
Псы в обличье людей переполнили мир,—
Неподдельной людской красоты не найдем,
Если исподволь люди кусают, как псы,—
Чабанов и волков прямоты не найдем.
Упованье томит, как сердечная боль,
Мы в душе равновесья цветы не найдем.
Милосердными сильные мира слывут,—
Но у вас милосердья черты не найдем,
Щедрость – признак величья; от ваших щедрот
И лепешки мы для сироты не найдем.
Если мы о покое дерзаем мечтать —
То при вас воплощения мечты не найдем,
Кроме горькой услады остаться людьми —
Ничего среди вас, о скоты, не найдем!
Мы души не найдем у живых мертвецов,
У скупцов завалящей еды не найдем.
Это род кислолицых – добра и не жди!
В этих тучах дождя чистоты не найдем.
На распутье дорог ничего из еды,
Кроме горестей и маеты – не найдем.
Стол накрыт – не грусти, что из блюд ни одно
Мы без горечи и кислоты не найдем.
Как от боли, умрем мы от этих людей,
Но лекарства от нашей беды не найдем.
О Сайфи, повтори напоследок, что мы
Сахар пользы в солонке тщеты не иайдем.
КАСЫДА
Жизнь ты прожил в безделье, не зная о скорби людей,
Завершенья дела твои ждут до скончания дней.
Каждый час твоей жизни приближает начало конца,
Но по жизни влачишься, не видя достойного в ней.
Ты лисою петляешь меж сильными мира сего,
Ты собачину жрешь – и не знаешь добычи вкусней.
Там, где скатерть насильник расстелет, ты кошкою ждешь,
Не узнать насыщенья натуре собачьей твоей.
Нет ужаснее кары тебе, если съеден твой хлеб;
С благодетелем трапезу делишь ты – мясо свиней!
В серебре ты находишь лишь пользу для собственных дел,
Но от дел твоих черных и золото станет черней!
Сладострастным павлином взираешь на мир, но, увы,
Под лучами красавицы грязь твоя станет видней.
Дорогими одеждами красишь ты тело свое,
Но бесплодны старанья, чтоб черное стало красней...
...Слушай, воин-султан! Ты, как знамя, над царством паришь,
Но в сраженье жестоком попробуй врагов одолей!
Запылился твой меч, бесполезного ношею стал;
Быть покорным судьбе не пристало владыке царей.
Меч твой жадным серпом не рубил у неверных голов,
Твоя палица ждет, чтобы час ее пробил скорей.
Превосходно ты правишь страною, подвластной тебе:
Тот над миром взойдет, кто тебя славословит сильней.
Прояви доброту к бесприютным сиротам своим —
Сделай жемчуг из слез – не найти жемчугов солоней.
Твой слуга, что глупее ослицы,– безверия сын,
Сжалось сердце народа, ведь бремени нет тяжелей.
Он способен лишь хворост подбрасывать в жадный огонь,
Пламенеет костер – неминуема гибель людей!
Твой наместник безмозглый отмечен вниманьем твоим,
В ад пойдете вы вместе, и муки ие будет страшней.
Ты позорное дело вершишь, попирая народ,
В той стране, где живешь, не найти безопасных путей;
Если сам не боишься, не страшен насильнику ты,
И тебе ль проливать на страну правосудья елей?!
Ты охотник, о визир, загнавший добычу в степи,
Фараон, ты гордишься богатством своим, как Корей.
Хлеб у бедных отняв, как собака, ты злобно рычишь,
Не напиться тебе, хоть до дна весь источник испей.
Для волов твоих носят зерно и солому в твой дом,
Обобрав бедняков, твои слуги: бери и владей.
Деспотия твоя – над страной вредоносная пыль;
Нужен дождь, чтоб прибить эту пыль, по не стало дождей.
Визир злой! Чтоб у шаха в диване вопросы решать,
Ум и хитрость важны, и тебя не встречал я умней.
Не видала страна еще в бедности худшего дня,
Ты дрожишь за богатство свое, ты скупого скупей.
Стал змеею в руках твоих ловких покорный калам,
Сам погибнешь от яда чернил – порождения змей!
Вьется черной змеею в диване твоя голова,
И рассыпался в страхе народ, словно стая мышей.
Ты безверия сын и безверие – вера твоя,
Делать подлость тайком – то не казня хитрость,– хитрей!
Не утешится сердце несчастного словом твоим,
Коль жена у соседа, не жить в безопасности ей.
И такую газель никогда не напишет Сайфи,
Чтоб звучала мелодией славы жестокой твоей.
ГАЛИ
ТАТАРСКИЙ ПОЭТ
Конец XII – начало XIII века
ЮСУФ И ЗУЛЕЙХА
Отрывок из поэмы
Египет услыхал о муках Зулейхи.
Тут заработали у женщин языки!
Смеясь над Зулейхой, надменны и резки,
Болтают сплетницы о ней кругом теперь:
«Подумать – Зулейха любви к рабу полна!
Не покорился раб – она посрамлена.
Правитель все узнал, он видит, что она
Бежит за собственным своим рабом теперь!»
Узнала Зулейха, о чем шипят тайком,
И пир устроила, чтоб кончить с тайным злом.
За убранным столом – четыреста числом —
Расселись женщины, войдя к ней в дом теперь.
Руками Зулейхи Юсуф был наряжен,
Причесан был Юсуф прекраснейшей из жен,
И с блюдом золотым, сластями нагружен,
Он к пышному столу шел прямиком теперь.
Там каждой женщине, присевшей на диван,
Был померанец дан, и острый ножик дан,
Чтобы разрезать плод...– То был коварный план!
И вот предстал Юсуф пред их лицом теперь.
Юсуфа красота сразила всех тотчас!
Не сводят женщины с раба горящих глаз,
Не плод, а пальцы рук, на месяц заглядясь,
Кромсает каждая своим ножом теперь!
Юсуф, один Юсуф приковывает взгляд.
Налюбоваться им все женщины хотят,
Не чувствуют они, что раны кровь струят,—
Нет, не молол никто уж языком теперь.
Сказала Зулейха: «Видали корень мук?
Узнали, почему я стала сохнуть вдруг?
Взглянули только раз, и пальцы ваших рук
Вы режете? И в вас ударил гром теперь?
Взглянули вы лишь раз, а я гляжу семь лет!
Юсуфа все сильней люблю я, он – мой свет.
Но я измучилась, и сил уж больше нет,
Терпенье исчерпав, мечтать о нем теперь...
Теперь вы знаете, как мой недуг возник?
Ведь юноша светлей зари! Его язык
Как песня соловья! Кто видит этот лик —
Душой пожертвует, не чувствуя потерь...»
ОВАНЕС ЕРЗНКАЦИ ПЛУЗ
АРМЯНСКИЙ ПОЭТ
Ок. 1230—1203
Ч Е Т В Е Р О С Т И Ш И Я
1
Наш мир подобен колесу: то вверх, то вниз влечет судьба;
Верх падает, и вновь ему взнестись настанет череда.
Так плотник мастерит равно и колыбели и гроба:
Приходит сей, уходит тот, а он работает всегда.
2
Язык для речи служит нам: речь праведных – что злата звон
Бог людям дал один язык, язык у змия – раздвоен.
И у кого два языка: один – колюч, другой – червлен,
Становится сродни змее, и всеми ненавидим он.
3
Я, все грехи свои собрав, оплакал зло прошедших лет.
Шел к небу караван, и я, сложив грехи, пошел вослед.
Но ангел мой, представ, сказал: «Куда идешь ты, дай ответ!
В раю для тех, кто предстает с подобным грузом, места нет!»
4
Так говорили мне цари, и каждый так мудрец твердит:
«До самой смерти человек с алчбой глаза на все стремит,
И, лишь когда во гробе он и прахом взор его покрыт,
Раскаявшись, он говорит: «Довольно этого! Я сыт!»
5
Кто умен, тот с морем схож:
Лей ушатами – все вместит;
На бурдюк дурак похож:
Лишний ковш – и уж трещит.
6
О безрассудный человек, проснись, опомнись же скорей!
Ты душу вольную отверг и, низкий раб своих страстей,
Пируешь за столом греха, смешав часы ночей и дней,
Глотаешь все, что б ни нашел, жир набирая для червей.
