Текст книги "Поэзия народов СССР IV-XVIII веков"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 49 страниц)

МЕХСЕТИ ГЯНДЖЕВИ
АЗЕРБАЙДЖАНСКАЯ ПОЭТЕССА
XII век

РУБАИ* * *

Ничто не в силах нас заставить разлучиться!

Какою клеткою в плену удержишь птицу?

Кого ты оплела жгутами черных кос —

Того оковами не удержать в темнице.

* * *

Помогут ли слезы теперь и губ моих пламя сухое?

Навылет пронзила мне грудь ты пущенной метко стрелою.

Я думал, что этой любви ручей мелководен и узок,—

Но чуть оступился, и вмиг под воду ушел с головою.

* * *

Сказать ли, что с моей душой ты, став надменной, сделала?

Ты жизнь бесценную досель – ничтожной, бренной сделала!

Была бы, как твоя коса, ночь длинною,– тогда б

Все рассказал я, что со мной твоя измена сделала.

* * *

Не сплю я по ночам, а плачу. И от слез

В моих глазах туман, черней твоих волос.

А если и усну, то вижу сны, еще

Запутанней твоих рассыпавшихся кос.

* * *

Я горестный день расставания знал,

Что лживы твои обещания, знал.

Клянешь ты меня, а клялась мне в любви!

Но верь – я все это заранее знал.

* * *

Все, чем долгие ночи в беспамятстве жил я,– ушло.

Наважденье, бесценных богатств изобилье – ушло.

Свет души моей, мыслей хранительница сокровенных!

Ты ушла, и все то, что тебе говорил я,– ушло.

* * *

С протянутой рукой увидев бедняка,

Спешу ему отдать запястья и шелка.

Две сотни праведных сердец сынов Гянджи

Отдам, чтоб нищету утешить старика.

* * *

Желанный ли гость колосок там, где рдеют тюльпаны?

На розы взглянув, любоваться шипами не стану.

Зачем же, юнец, бородою курчавой гордишься?

Пусть щеки твои будут схожи с зарею румяной.

* * *

С кувшином из золота мир этот схож —

То горькую воду, то сладкую пьешь;

Но смертного часа оседлан скакун,—

Недолго ты здесь, на земле, проживешь.

* *

Ты спьяна выронил вчера кувшин из рук.

О камень грохнувшись, заговорил он вдруг:

– Стал грудой черепков в единый миг, хоть я

Таким же, как и ты, был только что, мой друг.

* * *

Роза пунцовая вдруг побледнела —

К ней соловьиная трель долетела.

Листья срывая, она растерзала,

Словно безумная, в кровь свое тело.

* * *

Ярко озаряет сад наш пламя роз.

Жизнь – халат, расшитый лепестками роз.

Дунет ветер смерти – не найдешь тогда

В вырытой судьбою черной яме роз.

МУДЖИРЕДДИН БЕЙЛАКАНИ
АЗЕРБАЙДЖАНСКИЙ ПОЭТ
XII век

КЫТЫ* * *

Душа моя подобна океану,

Мне жемчуга дарует вдохновенье,

А эти пустозвоны, куклы эти

Подобны грязной океанской пене,

Стараются казаться соловьями!

Но ведь всегда ворону выдаст пенье!

Они – как ножны, языки – клинки их,

Им ненавистен вольнодумный гений.

Питают взятки их, как лампу – масло,

Они ж чадят, как мокрые поленья!

Как муравьи, они воруют крохи

Со скатертей моих стихотворений...

Что ж, муравьи, потопом темным хлыньте

Один мой бейт растопчет вас в мгновенье!

* * *

Сад времени нашего ядом сочится,

Ни в свежесть, ни в сласть тростника ты не верь:

Его сердцевина больна и червива...

О жизни и смерти подумай теперь.

Скрипят без конца две широкие двери —

Ворота рождений, ворота потерь.

Вращается мир, забывая ушедших,

Бесстрастно встречая стучащихся в дверь.

РУБАИ* * *

Огонь сжигает грудь мою – из-за тебя, мой друг.

Я муки сердца не таю – живу скорбя, мой друг.

Ты на чужбине. Боль твоя сильней моей тоски.

Я знаю это – и пою лишь для тебя, мой друг.

* * *

Я б кольцо свое украсить бирюзой небесной мог,

Лошадь времени взнуздал бы, а дыханьем скалы б сжег,

Но коль тысячу колосьев на хырмане Хагани

Соберу я, стихотворец,– буду счастлив, видит бог!

* * *

О ночь одиночества! Ночь, пощади!

Я брошен. Закован я... Тьма впереди...

О ночь, если даже ты жизнь,– уходи.

О утро! Пусть гибель ты – вспыхни! Приди!

ЭФЗЕЛЕДДИН ХАГАНИ
АЗЕРБАЙДЖАНСКИЙ ПОЭТ
Ок. 1120—1199

РАЗВАЛИНЫ ГОРОДА МЕДАИН

Внимательно смотри, вот для тебя урок.

Стал прахом город Медаин,– о, жалкий рок!

Идем же, сердце, в путь. Нам Деджла путь укажет.

Но глубже, чем река, горючих слез поток.

И Деджла плакала, как сто ручьев кровавых,

Чей полноводный бег печален и широк.

И устье Деджлы пьет с ненасытимой жаждой —

Пузырится в жару – и бред ее глубок.

Смотри, она горит от ужаса и горя.

Слыхал ли ты когда, чтоб воду пламень жег?

Плати же, как она зекят слезами платит —

Здесь, у морской губы,– соленый свой налог.

О, если бы река все рассказать могла нам,

Как бил озноб ее всю с головы до ног!

Она сама в цепях и вьется длинной цепью,

Ее пожар загнал и ужас уволок.

Так обратись к развалинам – и ты услышишь,

Как плачет из глубин, невнятный голосок.

Вглядись, как медленно крошатся эти зубья:

Все временно. Все – тлен. Всему назначен срок.

Топчи нас, человек. Мы, как и ты, истленье.

Мы, как и ты, ковер для всех идущих ног.

Как ноет голова от воя сов полночных,

Хотя бы слез твоих нас освежил глоток!

Здесь истина жила. Ее не пощадили.

Поплатится ли тот, кто с нами был жесток?

Изменчива ль судьба, или ее ломает

Тот, кто обуглил наш возвышенный чертог.

Не смейся над моим рыданьем – помни, путник:

Кто слез не проливал, тот низок и убог.

Когда-то Медаин был не беднее Куфы —

Плачь, путник, и пойми, как мой позор глубок.

Ведь камня этих стен так много рук касалось,

Что оттиски легли на каждый уголок.

Привратником здесь был властитель Вавилона,

О, слушай, Туркестан,– трубит военный рог...

Балконы рухнули, отполыхали балки.

Здесь был когда-то пол, здесь – круглый потолок.

Не удивляйся! Там, где соловьи гремели,

Одна сова кричит плачевный свой упрек.

Сойди с коня! Коснись лицом земли бесплодной.

Нам дали мат слоны на злейшей из досок.

Земля пьяна, но пьет из черепа Ормузда;

Ей льет Нуширеван багряной крови ток.

Ты спросишь: где же те былые венценосцы?

Беременна земля от них на долгий срок.

Где Кесры апельсин и где айва Парвиза?

Все золото – ничто. Сам Сасанид – песок.

Вино из этпх лоз когда-то было кровью,

Кувшин – землею был, где прах Парвиза лег.

Земля от стольких тел тучнела и разбухла,

Но жаждет новых жертв, хотя бы малый клок.

И кровью детскою, как пурпурною краской,

Старуха красит рот, а женщина – сосок.

Бывало, странники везут домой подарки.

Я привезу друзьям рыданье этих строк.

О Хагани! Учись молчанью этой почвы

И подари друзьям ее сухой кусок.

ЖАЛОБА НА СВОЕ ПОЛОЖЕНИЕ

Жалуюсь тебе на гнет и зло.

Послушай же, откуда все пошло.

Как раковина, я в пучине бед

Запечатлен. И мне исхода нет.

Чтоб жемчуг взять, чтоб створки разомкнуть,

Судьба ножом не растерзала грудь.

Я в пламени, мне не передохнуть.

В руках беды я сыплюсь, словно ртуть.

Явились бельма на глазах судьбы,

От оспы – ямы на щеках судьбы.

Но это бельма века моего,

А оспины – Ширван и зло его.

Да, обладал я крыльями орла,

Я видел мир. Но сломаны крыла.

Я злобою пленен и окружен.

И каждый вздох мой горек и стеснен.

В ярме – я сходен с мельничным быком,—

Вращаю ворот я в кругу своем.

Мой мельник – век. Гоняет он меня,

Мне не давая отдохнуть ни дня.

Бык, мельницу вертящий целый год,

В кругу стесненном пехотя идет,—

Зерно он мелет, радует сердца,

И нет его мучениям конца.

Для достиженья цели он в пути,

И все ж ему до цели не дойти.

Удушье тяжко давит грудь мою.

Я, сидя одиноко, слезы лью.

Мне сердце пламень внутренний спалил

И в кровь на веках слезы превратил.

Сосуд моей души разбит, о друг,

Моя работа падает из рук,—

Вот так, когда в лампаде масла нет,

Тускнеет и дрожит лампады свет.

У верных праздник есть – Новруз весной.

Но где же он – Новруз весенний мой?

Прошли года, мой волос серебря,

Как числа старого календаря.

Ведь с новым годом он не совпадет;

Свой календарь заводит новый год,

А старый календарь, что весь пройден,

Уносит из библиотеки вон,

И вместе с мусором сожгут его

Иль книгоноше отдадут его.

Сложилась так теперь судьба моя:

Тот старый календарь, о друг мой,– я.

Не ведал правды я в сердцах людей,

Вернее – даже не слыхал о ней.

Юсуф от братьев много перенес.

Из-за друзей я больше пролил слез.

Я камнем, в угол брошенным, лежу,

От горьких мук в себя не прихожу.

Пришли в упадок все мои дела,

Болезнь костер в груди моей зажгла.

Я – попугай, что мудрости учил,

Но город зла – Ширван – мне клеткой был.

Сгубил меня горбатый сей старик,

Отрезав клюв мой, крылья и язык.

Из Индии веселья он принес

Меня сюда – в обитель зла и слез.

Сказал он: «Из акульей пасти пей!»

И яд смертельный пищей стал моей.

Чтоб в Индию обратно улететь,

Как попугай – я должен умереть.

Служить презренным больше не хочу!

Хоть я рожден для песен – я молчу!

Язык связал я, рта закрыл ларец,

Я запер изнутри души дворец.

О, если бы язык мой саблей был

И делал дело, а не говорил!

Да, Шемаха прекрасна, хороша!

Но как в узилище моя душа.

И каждый волос тела моего

Стал сторожем узилища того.

Не то чтобы друзей мне повидать —

Ко мне и ветер не хотят пускать.

И если шаг я сделаю в тиши

Или вздохну из глубины души,

Враги арканом этот вздох возьмут,

И исказят, и шаху донесут.

ГАЗЕЛИ* * *

Сердце мое как челнок, а любовь – океан.

Слушай, любимая! Эти слова – не обман.

Я, словно молнией, нашей разлукой спален,

Ранен, как саблей. И я умираю от рай.

Сжалься! Ты видишь – под бурею гибнет мой мир,

Тонет корабль мой, ветрила сорвал ураган!

Волн бушевание лишь по колена тебе,—

Я же кипящим смерчем с головой обуян.

Кто же соперники у Хагани? Ведь они

Даже стоять у моих недостойны стремян!

* * *

Выйди в поле, любовь моя,– видишь, как поле цветет,

Роза с утренним ветром из чаши свидания пьет.

Соловей говорит, что нарцисс опьянел от любви,—

Он, как видно, не знает, что красный тюльпан его ждет.

«Опасайся любви своей!» —лилия мне говорит,

Но совет ее вряд ли до слуха влюбленных дойдет.

Дань с цветов собирает в широкую полу весна,

Роза прячется в листьях, наряды свои бережет...

Не ходи в цветники, там ты палец шипом занозишь,

Там живет недотрога – колючий шиповник растет.

Я боюсь, о красавица! Если ты выйдешь гулять,

Кипарис – твою шапочку, мак – покрывало сорвет.

Ветер утренний амбровых кос услыхал аромат —

И вздохнул, и унес его в поле, и не отдает.

Из-за этого в ссоре я с ним. И смеются кругом:

«Вот глупец Хагани: с ветром утренним споры ведет!»

КЫТА* * *

Дворцы царей подобны морю: нет в этом море перламутра,

Но стаями акул теснится там лизоблюдов жадный сброд.

И муж разумный, муж познанья, корабль духовного богатства,

Ища удачи, в это море неверное не поведет.

Жемчужины живого чувства в нем не найдешь ценою жизни,

Лишь сплетен и превратных мнений кружится там водоворот.

А сердцу, любящему правду, пусть покровительствует разум:

Он верный путь добру проложит и шею жадности свернет.

Довольствуйся уединеньем, покоем и лепешкой хлеба

И не ищи у царских тронов чинов, отличий и щедрот.

* * *

Сказали как-то, что, мол, Хагани

Быть недостоин при дворе султана!

Сказали правду: водоносом див

Неподходящим был для Сулеймана!

Султан ничтожен – недостоин он

Души моей широкой океана!

РУБАИ* * *

Служить я страсти больше не хочу.

Я сердце делу горечи учу.

Как смеет мотылек влюбляться в солнце,

Когда не в силах победить свечу!

* * *

Прошла, умчалась юность Хагани,

Печальны были все года и дни.

Прошло все время в чтенье эпитафий

На горестных похоронах родни.

* * *

Хотел меня великий одарить —

Что, Хагани, желаешь получить?

Ответил я: что ты способен делать,

Когда не можешь юность возвратить?

* * *

Не наливай вина мне. Все равно

Разбито сердце и в глазах темно.

И сколько б ты ни налил – все без пользы:

Не может грусти вылечить вино.

* * *

Что буду делать с кубком золотым?

Дай глиняный! Он станет мне родным.

Пока я сам не превратился в глину,

Пусть кубок будет глиняный моим.

* * *

Опять от волн любви качаюсь я,

От слез кружится голова моя.

От ветра твоего я, как вода, взволнуюсь

И полечу по волнам, как ладья.

* * *

Где яд, чтоб другом я его назвал,

Где меч, чтоб счастьем я его считал,

Где смерть, которую как избавленье

Потусторонний мир мне б даровал?

НИЗАМИ ГЯНДЖЕВИ
АЗЕРБАЙДЖАНСКИЙ ПОЭТ
1138/1148-1209

ГАЗЕЛИ* * *

Готова молодость твоя откочевать, схвати ее.

Родную кинувший страну, скажи мне: где пути ее?

Затем согнулись старики, давно изведавшие мир,

Что ищут юность; глядя в прах, все мнят в пыли найти ее

Зачем бросаешь ты, скажи, на буйный ветер жизнь свою?

Припомни вечность. Надо здесь тебе приобрести ее.

Ведь жизнь не жизнью ты купил, не знаешь цену жизни ты

Жемчужины не взвесил вор, хоть он зажал в горсти ее.

Коль будешь радоваться ты – в отставку горе не уйдет.

Горюя, радость не спугнуть, навек не отмести ее.

Дай органона звоны нам! Дай аргаванное вино!

Есть песнь любви, о Низами! На радость в мир пусти ее!

* * *

О кумир! Мне знак призывный глазом шаловливым сделай.

Исцели свиданьем сердце, время ночи дивом сделай.

Все одно мне счастье снится: в полумгле тебя лобзаю.

Кудри черные приблизив, ты меня счастливым сделай.

Падишахи благосклонно бедняков ласкают взором.

Погляди по-падпшахски, взор свой неспесивым сделай.

Низами тебе на рабство препоясался. На рынке

Ты купи меня, гуламом ты меня нельстивым сделай.

* * *

Мне ночь не в ночь, мне ночь невмочь, когда тебя нету со мной.

Сон мчится прочь, сон мчится прочь, беда в мой вступает покой.

Клянусь, придет свиданья час: пройти бы не мог стороной.

Клянусь я мглою кос твоих, уйдешь,– и охвачен я мглой.

Не мне ль нестись к тебе одной, стремиться могу ли к другой?

Тебe ль искать подобных мне,– не тешусь надеждой пустой.

Сравнись со мной – величье ты, вглядись – никну я пред тобой.

Сравнюсь с тобой – не прах ли я? Все клады в тебе лишь одной.

Нет глаз, чтоб видеть мне твой лик, мне радости нет под луной.

Нет ног – поспеть к тебе, нет рук, чтоб с жаркой сложить их мольбой.

Забыла ты о Низами, владея моей судьбой.

Днем гороскопы числю я, в ночь звезды слежу над собой.

* * *

Спустилась ночь. Явись, луна, в мой дом приди на миг!

Душа желанием полна,– о, погляди на миг!

Ты жизни плещущей родник, исток существованья,

Недаром я к тебе приник,– прильни к груди на миг!

Не ненавидь, но прекословь, дай мне немного счастья!

Смотри, как жадно бьется кровь,– к ней припади на мпг!

Верь этим благостным слезам и, если я отравлен,

От черной иемочи, бальзам, освободи на миг!

Зачем ты пляшешь на ветру, изменчивое пламя?

Будь благовоньем на пиру и услади на миг!

Но смоль волос вокруг чела – тугры крылатый росчерк.

Я раб, султаном ты пришла,– так награди на миг!

* * *

В ночи я знаю: сердце мне от той отвлечь придется,

На чьей дороге утренней мне снова лечь придется.

Возлюбленная избрана, и, чтоб избрать другую,

Придется сбросить эту жизнь, вторую влечь придется.

Луна! Тебе я жертвой стал,– благословен твой праздник! —

Мне по твоим глазам гадать – как ни перечь – придется.

Попоной твоего коня я голову прикрою,

Воительница! Вновь ронять мне жалкий меч придется.

В дар на пиру прими меня,– ужели жемчуг слезный

Мне в золотом ларце моем всю жизнь беречь придется?

С дороги убери скорей обычай ранить сердце,

Горючей кровью мне залить дорогу сеч придется.

Из сердца эта влага бьет, из глаз моих струится,—

Прах Низами у ног твоих – ей смыть и сжечь придется!

* * *

Мир покаянья моего разрушен вновь огнем любви.

Вновь разговеться мне пора несмешанным вином любви.

Кумиром сердце зажжено, чье имя вечное Зухра,—

И солнце силы лишено пред нежным божеством любви!

Хоть искра падает любви в любое сердце, назови

Жаркое, что тебе милей, чем сердце под ножом любви?

Твой глаз намеком мне сказал, сказал: «Твоя – но потерпи».

Аллах! Я терпелив, но жизнь идти спешит путем любви.

Пускай охотится на всех газелеоких, но меня

Разит ее очей газель, едва забудусь сном любви.

Она вольна меня карать, о, пусть измучает меня,

Но лишь не прогоняет прочь, не замыкает дом любви.

Хоть грех великий – без вины разить таких, как Низами,

Пускай разит, пускай разит, когда я стал рабом любви!

* * *

Спеши, о, спеши, без тебя умираю!

Мне помощь подай,– без нее пропадаю!

В крови мое сердце, стенаю в разлуке:

Свиданья! Тоска! Часа встречи не знаю!

Уж раз ремесло твое – быть музыкантом,

Я звуков высоких и низких желаю.

Басмой лук бровей не натягивай грозно

До самых ушей! Шли стрелу! Ожидаю.

Ты знашь, что жить без тебя я не в силах.

Ты жизнь мою хочешь, берп же,– бросаю!

Я вижу: удачи я жаждал напрасно,—

Я вздохом последним тебя призываю.

Тебе Низами отдает свою душу,

Прими – как страдания я принимаю.

* * *

Расступился черный мускус, и она всплыла вчера.

Оттого пришли в порядок все мои дела вчера.

Луноликая спешила, соглядатаев боясь,

Полотно с луны срывая, розы обожгла вчера.

На жемчужину глядел я, глаз не властен отвести.

Словно но моим ресницам – влажная – сошла вчера.

И покоились мы рядом. Пробудилось – и бегом

Счастье резвое пустилось, чуть сгустилась мгла вчера.

«Ухожу! – она сказала.– Что мне дать в залог тебе?»

«Поцелуй!» – я той ответил, что мне жизнь дала вчера.

Я проснулся, опаленный, и огонь во мне горит,—

Впрямь была вода живая в той слезе светла вчера.

Головою ширваншаха вам клянется Низами:

Лишь во сне со мною вместе милая была вчера.

* * *

Ты видишь: я твой давний друг,– зачем томишь тоской меня,

Зачем отталкиваешь ты с небрежностью такой меня?

Коль спросишь о беде моей, оставь меня в моей беде,

Коль озабочу я тебя, забудь в заботе злой меня.

Я пред людьми тобой горжусь, но как меня стыдишься ты!

Я приношу тебе любовь, а ты даришь враждой меня.

Какой бы цвет ни приняла,– и я такой же цвет приму,—

Аллаха славь, поен зуннар, увидят все с тобой меня.

Коль скорбь моя не тяжела, тебе со мной скорбеть легко,

А если я пред ней склонюсь, прогонишь с глаз долой меня.

Своим сокровищем тебя всегда признает Низами.

Тебе пристало унижать, казня своей рукой меня.

* * *

Лик покажи свой. Я созерцать блеск Гулистана жажду.

Рай приоткрой мне сахарных уст. Их непрестанно жажду.

Дивен цветник свиданья с тобой: нет в нем шипов, и все же

Благоуханных жажду я роз, плоти их рдяной жажду.

В доме игорном иль в кабаке стать навсегда залогом

Вместо давно пропитой чалмы, вместо кафтана жажду.

В кельях суфийских я не слыхал нелицемерной речи;

Мне на плечо поставьте вино. Полного жбана жажду.

С чашей хмельного в правой руке, с локоном друга в левой

Я посреди базара бродить с грезою пьяной жажду.

Наземь чалму свою уронив, темя бия руками,

В пляске топтать ковры стариков, верных Корану, жажду.

Долго ли мне чело преклонять перед порогом школы?

Скит иль кумирню сделать своей целью желанной жажду.

Стали ко мне друзья мои все злей скорпионов лютых,—

Ныне с ехидной в дружбу вступить я, бездыханный, жажду.

Сердце любовной страсти отдать, не выходить из круга

Тех, что пленяют жаром очей, гибкостью стана, жажду.

Горечь разлуки душу мою нудит к губам подняться;

Ах, поцелуя, что исцелит тяжкие раны, жажду.

Я. Низами, тебе на уста хоть бы одно лобзанье

Робко сложить, как будто на длань мощного хана, жажду.

* * *

Счастье пьяное мое в ум придет когда-нибудь.

Крепкий сон судьбы моей, он пройдет когда-нибудь.

Эту дверь раскроет вихрь, ночь засветит ясным днем.

Душу мне воровка душ вновь вернет когда-нибудь.

Враг в надежде на любовь ласки не дождется, нет!

Лишь презрение во мне он найдет когда-нибудь.

Для нее неверным стал,– может, черный зульф ее,

Как зуннар виясь, мой стан обовьет когда-нибудь.

* * *

Другим знавала ты меня, а ты – ты лучше, чем была,

Твоя умножилась краса, моя же молодость прошла.

Я только пламя, ты Халил,– что ж я не гасну пред тобой?

Нет, не умру я лишь затем, чтоб ты из сердца не ушла.

Не по приказу ты меня, по доброте своей утешь.

Насколько можешь, будь со мной и, сколько хочешь, будь мила,

Меня разбитым назовешь – смогу ли неразбитым быть?

Ведь облик видела ты мой, и сердце ты узнать могла.

Лишь на служение тебе стал препоясан Низами —

Ведь он для счастья двух миров желает, чтобы ты жила,

* * *

О луна, скажи, чьим гостем ты с твоей красою станешь?

Знаменьем красы кому ты, посланным судьбою, станешь?

Голова твоя покрыта сенью царственной из амбры.

С черной сенью, чьим султаном ты ночной порою станешь?

Ты сладка, с тобою рядом тростниковый сахар – горечь.

О грабительница сердца, где ты не чужою станешь?

Ночь темна, но путь мой светел, лишь боюсь дурного глаза.

Ты родник. Во мраке этом чьей живой водою станешь?

Ты уходишь. Дух мой тоже хочет прочь уйти от горя.

Болен Низами. Целебной ты кому травою станешь?

* * *

Месяц неполный прошел, ночи – лишь стража прошла.

Входит подруга моя; кубок она подала.

Дружески села она здесь, перед взором моим.

Страха в ней нет пред врагом; нет ей от ближнего зла.

На ледяное вино, на огневой поцелуй

Право имела душа; право, как честь, приняла.

Будто бы мед с молоком, с милой слился Низами.

К большему счастью лететь в мире не сыщешь крыла!

* * *

Так роза на щеках вина смеется,

Что вся душа вина до дна смеется,

И сад от смеха стал таким веселым,

Что и тюльпан в нем допоздна смеется.

И столько над собой рыдала туча,

Что аргаван, восстав от сна, смеется.