Текст книги "Ромен Гари, хамелеон"

Автор книги: Мириам Анисимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 51 страниц)

17

В сентябре 1929 года Ромена Касева приняли в четвертый класс бывшего имперского лицея в Ницце третьей категории, что соответствовало седьмому-восьмому классу в России, так как во Франции принят обратный отчет. Лицей был основан 22 сентября 1803 года и сначала располагался в помещениях монастыря босоногих августинцев и Центральной школы, первой в Приморских Альпах. Когда Ницца отошла к Сардинскому королевству, имперский лицей закрылся. Его место в 1820 году занял иезуитский колледж, но 5 мая 1848 года король Италии Карл Альберт отдал приказ о его упразднении и конфискации имущества, поскольку иезуиты выступали против проводимой им политики.

Когда по договору, заключенному 24 марта 1860 года, Ницца вновь стала французским городом, министр народного образования Франции распорядился открыть здесь имперский лицей четвертой, самой низкой категории. Был проведен ремонт спален, восстановлена церковь. После падения Второй империи учебное заведение получило название Большого лицея. В 1872 году, во времена Третьей республики, лицею была присвоена третья категория, в 1876-м – вторая и наконец в 1883-м – первая. Был перестроен фасад здания: вход и крытая галерея.

В 1882 году было решено снести старые здания, кирпичи от которых использовались для насыпи, и выстроить на их месте новые. Первый камень нового лицея президент Арман Фальер заложил 26 апреля 1909 года. Работы несколько раз приостанавливались, и торжественное открытие состоялось лишь двадцать два года спустя, 11 апреля 1931 года.

Именно в этом просторном здании, возведенном на эспланаде Пайон и носящем теперь название лицей Ниццы, прошел первый урок Романа Касева во Франции. Лицей насчитывал более тысячи учеников со всей округи, большей частью интернов.

Священников в лицее сменили преподаватели, и изначально здесь давали классическое образование, причем в старших классах, состоявших из 30 человек, ученики могли выбрать основным предметом риторику, философию или элементарную математику. Позднее были открыты также классы по прикладной математике и классы для подготовки к поступлению в высшие школы – наиболее престижные высшие учебные заведения Франции.

В лицее имени Массены – такое название он получил в конечном итоге – учились такие известные люди, как Альфред Бине, Рене Кассен, Ролан Гаррос, Франсуа Бонди, Эдуард Корнильон-Молинье, командующий ВВС «Свободной Франции» и друг Ромена Гари, Франсис Карко и Вильгельм Аполлинер, он же Шйом Костровицкий («Костро»), который шокировал друзей рассказами о своих подвигах в борделях старой Ниццы. Быть может, по тем же улицам скоро будет ходить и Ромен Гари, несмотря на все наставления матери, которая ханжой не была, но чрезвычайно боялась сифилиса. Находясь под впечатлением от красочных описаний Мины, он не переставал думать о том, что может заразиться венерической болезнью, и неумеренно применял марганцовку, которая была панацеей для нескольких поколений.

Следует отметить и некоторых преподавателей Массена: Фаригуля (Жюля Ромена), Жюля Исаака, Луи Фуасье («Фуа-Фуа»), Фуасьяля, Лулу, преподавателя философии, который пришел на смену Жюлю Ромену и читал с кафедры отрывки из произведений малоизвестного тогда философа Анри Бергсона. Луи Фуасье был в дружеских отношениях с Александром Ажидом и часто бывал у него в гостях в «Эрмитаже». Летом Ажиды приглашали его в свой просторный дом в Шамони. Фуасье был знаменит тем, что, читая лекции, пускал из огромного рта пузыри, которые стекались в уголках. Он стал прототипом персонажа первого неопубликованного романа Гари «Вино мертвых».

В 1932 году Альбер Ориоль, специалист по классическим языкам, к которому все относились с пиететом, напечатал в газете «Тан», всегда отличавшейся строгостью в подаче материала, сочинение Ромена Касева, одного из лучших своих учеников, к которому он относился с большой симпатией. Во втором классе преподаватель французского языка и литературы Антони Мюссо зачитал с кафедры сочинение Ромена, завершавшееся фразой: «Нельзя сказать, что Лафонтен лучше всех во Франции слагал стихи, но из всех слагавших стихи он лучше всех представлял Францию». Можно представить себе, как торжествовала Мина, видя, что сбываются ее пророчества.

Альбер Ориоль был инвалидом Первой мировой войны, носившим усы и бороду, пенсне на шнурке и ходивший в корсете. Каждый день слуга довозил его на коляске до улицы Дезире-Ниэль, где уже ждал специально нанятый человек, который помогал пересадить Ориоля на стул, а затем поднять по лестнице в класс и поставить на кафедру. Только тогда ученики могли занять свои места. Ориоль опирался на костыль и начинал читать лекцию, переворачивая страницы книг ножом для бумаг. К своим ученикам он относился с большим уважением.

Если учеников было мало, Альбер Ориоль приглашал их к себе домой на улицу Джоффредо и встречал в халате, с платком на шее, сидя за секретером. Если у него начинался приступ кашля, он просто просил учеников выйти на минутку – приходил слуга и помогал ему, а Ориоль уже спешил извиниться: «Простите. Давайте продолжим». И продолжал приобщать их к искусству писать сочинения и переводить с французского на латинский. Иногда он читал ребятам отрывки из своих любимых книг. Ромен Касев всякий раз с нетерпением ждал этого момента, потому что чтение давало пищу его воображению. Он слушал, как учитель с выражением читает книгу, автором которой хотел бы быть сам Ромен. Если история была трагическая, у мальчика на глаза наворачивались слезы, но он отважно принимал бравый вид, когда Альбер Ориоль молча закрывал том.

Альбер Ориоль, преподаватель словесности в лицее Массена. Ницца, 1929.

Collection Diego Gary D. R.

В лицее регулярно проходили педагогические советы, на которых утверждались списки используемых учебников, составлялось расписание занятий, обсуждалась успеваемость, а также столь серьезные вопросы, как, например, доклад министра образования о занятиях физкультурой в лицеях-интернатах.

Каждый год в начале июля в лицее проходила церемония награждения. Сначала под звуки «Марсельезы», которую нарядно одетые ученики и их родители слушали стоя, на сцену поднимались учителя и заместитель директора, следовали нескончаемые речи во славу французского Просвещения и наконец зачитывался список особо преуспевших в учебе. Отличившихся по одному приглашали на сцену, вручали им поздравления и стопку книг сообразно заслугам и отпускали в зал под громкие аплодисменты и слезы умиления матерей. Гари не говорил, присутствовала ли на награждениях Мина.

По итогам первого для Гари учебного года во французской школе он, ученик четвертого класса Б3, попал на доску почета и стал победителем конкурса выразительного чтения. Его шведский друг Сигурд Норберг, отец которого работал в Ницце массажистом, получил награду первой степени по немецкому языку. На следующий год, 11 июля 1930 года, ученик Ромен Касев станет вторым по французскому, а еще через год, учась во втором Б1 классе, – первым. 13 июля 1932 года Ромен Касев (первый Б2 класс) признан автором лучшего сочинения на французском языке. По всем остальным предметам, за исключением разве что немецкого, на котором он прекрасно говорил и писал, Ромен Касев учился посредственно.

Ромен явно скучал в лицее, но терпел. Он рассуждал как взрослый, отличался если и не красотой, то обаянием и пользовался авторитетом у своих товарищей, которые по сравнению с ним были еще малышами. Говорили, что у него уже есть подружки. И действительно, среди учениц женского лицея имени Рауля Дюфи была некая Маргарита Лаэ, девочка из хорошей семьи, которая учила Ромена танцевать. Отец Маргариты не одобрял встреч дочери с «нищим иностранцем» и прямо сказал ему об этом.

Ромен Касев не хвастался своими победами. Хотя мать и повторяла ему с пафосом: «Ты самый красивый мужчина на свете!»^{204} – он очень переживал из-за внешности. Однажды его приятельница Сильвия Ажид, заметив, что он периодически поднимает бровь, спросила, зачем строить ужасные гримасы, от которых перекашивает лицо: «Одну бровь ты поднимаешь, другую опускаешь, принимаешь мефистофелевский вид, а в итоге получается довольно нелепо». Гари удивился: «Но разве ты не видишь, Сильвия, – я так некрасив, что только это мне и остается?»^{205}

Сильвия Ажид утверждала, что Ромену настолько портила жизнь собственная застенчивость и приниженность, что ему приходилось скрывать ее под масками совсем других людей.

Возможно, в Ницце Ромен Касев действительно вел себя не образцово, о чем он пишет в «Обещании на рассвете» и «Ночь будет спокойной», всё же его приключения были большей частью воображаемыми. В разговорах с Франсуа Бонди иногда он мимоходом упоминал, что подрался, но дальше этого дело никогда не заходило – Мина не позволяла сыну хулиганить. По словам Роже Ажида, самым отчаянным из их компании был Эдмон Гликсман, постоянно строивший планы ограбления какого-нибудь парижского банка. К счастью, теория интересовала его больше практики, и в итоге, эмигрировав в США и приняв имя Эдмонда Гленна, он стал респектабельным служащим Министерства иностранных дел.

Вместе с другими старшеклассниками, пожелавшими проходить службу в офицерском составе, Ромен Касев посещал Высшие курсы военной подготовки и рассчитывал получить звание младшего лейтенанта авиации. Ему очень хотелось примерить кепку и кожаную куртку летчика. Мина уже представляла сына на пороге пансиона «Мермон» в парадной форме с нашивками офицера французской армии. Но ведь он еще не был французом.

С ужасом наблюдая, как его матери становится хуже: неправильная дозировка инсулина иногда вызывала у нее гипогликемию, и она в любой момент могла впасть в кому, Гари понимал, что нужно торопиться. Они вместе считали годы, оставшиеся до того, как он получит диплом, отслужит в армии и, разумеется, станет знаменитым. Ромен сомневался, что мать доживет до этого, и довольно трезво рассуждал, что такой успех более чем маловероятен. Он не был патологическим вруном, он лгал лишь по необходимости.

В июле 1933 года Ромен Касев, Эдмон Гликсман и Сигурд Норберг (отец последнего придерживался очень жестких взглядов на образование и возмущался расхлябанностью французской системы) сдали экзамен на звание бакалавра философии. Ромен получил оценку «посредственно», Эдмон и Сигурд – «удовлетворительно», а Франсуа Бонди провалился и пересдавал экзамен осенью. Кроме того, он вместе с Роменом участвовал в так называемом «общем конкурсе» по философии. Оба они сдали этот экзамен посредственно.

По воскресеньям Александр Ажид приглашал Ромена Касева в «Эрмитаж» на обед. Гари платонически ухаживал за его дочерью Сюзанной, одной из самых красивых девушек Ниццы. Из-за бедности юноша чувствовал себя неловко, и чтобы хоть как-то сгладить разницу, он, обитатель скромного пансиона «Мермон», приходил в самый роскошный отель Ниццы, не иначе как повязав поверх своего единственного пиджака белый шарф. Рене, как и мать, играл на фортепиано, а Андре – на скрипке в музыкальном салоне. Никто, кроме Мины Касев, и не рассчитывал, что в будущем Ромен и Сюзанна могут пожениться: она была завидной невестой, а он испытывал нежные чувства не только к ней. Как сам Гари признавался спустя сорок лет в «Голубчике», «я был весьма привязчив».

18

В сентябре 1933 года в семейной жизни Ромена Гари произошло событие, о котором он не упомянул ни в одной из своих книг и которое ни с кем не обсуждал. 17 августа 1933 года его дядя по отцу Борух Касев, бывший муж сестры Мины Овчинской Ривки, приехал из Вильно в Ниццу, где поселился в пансионе «Мермон»^{206}. Через месяц после приезда он направил в специальный комиссариат Ниццы заявление о продлении вида на жительство на восемь месяцев.

Касев Борух родился 27 октября 1888 года в Вильно (Польша). В настоящее время не работает.

Проживает в Ницце по адресу: бульвар Карлоне. 7, в гостинице «Мермон».

Разведен. На родине занимался торговлей мехами. Находится на территории Франции с 17 августа 1933 г., паспорт № 1/2253/33 выдан в Варшаве 10 августа 1933 года и действителен до 13 сентября 1933 года.

Борух Касев является зятем Мины Касев, сын которой Ромен Касев ожидает призыва в ряды французской армии.

Данный иностранный гражданин ведет себя хорошо во всех отношениях. Считаю возможным просьбу удовлетворить.

Дивизионный комиссар Коттони

13 октября министр внутренних дел направил префекту департамента Альп-Маритим письмо с просьбой о продлении Боруху{207} Касеву вида на жительство на восемь месяцев «с условием, что он обязуется не работать по найму во Франции».

Как за пять лет до того Мина, Борух Касев заявил, что владеет крупным имуществом, и принял на себя обязательство не работать на территории страны. Дело в том, что любой иммигрант во Франции мог поступить здесь на работу по найму лишь по специальному разрешению министра.

Касев имел польское гражданство и знал, что Франция не встретит его с распростертыми объятиями, поскольку он не каменщик, не шахтер и не крестьянин. Франция тридцатых годов отказывалась кормить лишние рты, а после 1932 года иммигрантов начали обвинять в том, что они воруют у французов работу. Борух Касев не представлял никакой выгоды для государства. Его заподозрили, как это будет сформулировано несколько лет спустя в ноте Министерства иностранных дел, в «подпольной миграции, которая представляет реальную угрозу <…> в плане национальной безопасности, поскольку таким образом на территорию Франции могут проникнуть особенно порочные и опасные элементы»{208}.

Итак, на протяжении по крайней мере восьми месяцев Борух Касев жил в пансионе «Мермон», под одной крышей с сестрой своей жены. Почему в августе 1933 года он решил навестить Мину и Ромена, тогда как его брат Арье-Лейб ни разу у них не был? Почему он задержался на столь долгое время? Может быть, он намеревался перебраться из Польши во Францию? Может быть, у него этого не вышло лишь потому, что французские власти отказались в соответствии с существовавшими правилами в очередной раз продлевать ему вид на жительство?

С началом Второй мировой войны Борух Касев ушел на фронт добровольцем в рядах польской армии.

Среди фотографий, завещанных Роменом Гари сыну, есть только одна, на которой нет четкой подписи на обороте, – она лежит в одном конверте с карточкой его матери. На этом фото изображен довольно молодой мужчина, с умным и проницательным взглядом, – возможно, это и есть Борух Касев, почти девять месяцев обитавший в пансионе «Мермон», но нигде не упомянутый Гари. Разве что в романе «Ночь будет спокойной» есть рассказ об одном посетителе из Польши, который планировал прожить в пансионе три недели и остался на целый год, но в итоге уехал, так и не добившись руки Мины. Однако у этого выдуманного поклонника черты и биография не Боруха, а Малявина – придворного художника шведских монархов, который жил в Ницце и купался в деньгах.

В октябре 1933 года Ромен Касев поступил на юридический факультет университета в Экс-ан-Провансе. В те годы лицеисты, получившие по результатам выпускных экзаменов престижное звание бакалавра, но не знавшие, какую стезю избрать, и ничем в особенности не интересовавшиеся, часто останавливали свой выбор именно на этом факультете, так как считалось, что здесь легче всего учиться. Присутствие на лекциях было не обязательным, и без особого труда можно было получить диплом, дававший доступ в адвокатуру.

До этого времени мать с сыном никогда не расставались. На остановке автобуса, который за пять часов должен был довезти Ромена до Марселя, Мина расплакалась, а окаменевший от горя Ромен в последней попытке скрыть свою слабость сдерживался, чтобы не последовать ее примеру.

Гари знал за собой способность разрыдаться в любой момент и, чтобы этого не происходило, часто принимал в таких случаях презрительный и высокомерный вид. В некоторых особенно тяжелых ситуациях, как, например, похороны его друга Андре Мальро, он просил у своего врача Луи Бертанья таблетку, под действием которой несколько успокаивался и не устраивал публичных истерик. Иногда он так резко вел себя с окружающими, что его принимали за хулигана, грубияна и хама, но за таким поведением он скрывал свою крайнюю впечатлительность, хрупкость и прежде всего бесконечную доброту. По мнению Гари, на мир следует смотреть глазами женщины, так как женское начало – это лучшее, что есть в человеке, и его нужно не только беречь, но и развивать, это единственный способ спасти цивилизацию от угрозы мужской агрессии. Кроме того, в его произведениях женственность часто ассоциируется с фигурой Иисуса Христа, и это отнюдь не значит, что он был апологетом христианства. У Гари нет Христа в религиозном понимании: для него он воплощение женственности, упущенная человечеством возможность создать цивилизацию, основанную на «женских» ценностях.

Ромена Гари также интересует догма единства отца и сына. С ней легко соотнести его постоянное стремление к порождению самого себя и идеализации матери как энергичной женщины с мужской хваткой. В результате в произведениях Гари мы находим и легендарный образ женственного Христа, и фигуру матери, наделенной мужскими чертами. Сам он отнюдь не был женственным мужчиной, каким любил себя выставлять, – в действительности всё обстояло совсем по-другому.

В Экс-ан-Провансе Гари снял комнату на старой, красивой, ярко освещенной улочке Ру-Альферан, идущей под уклон, с низкими домами, расположенную в двух шагах от платанов бульвара Мирабо и кафе «Де Гарсон».

Мать ежедневно приезжала к Ромену на автобусе, привозила еду и ежемесячно выдавала 60 франков, чтобы он мог заплатить за жилье.

В письмах она призывала его стойко переносить враждебность окружающих. За столиком в кафе «Де Гарсон» Гари начал писать роман под названием «Вино мертвых» – кровавую, грязно-порнографическую, полную безысходности, катастрофическую историю, которую он завершит уже на следующий год, переехав в Париж Вероятно, эта рукопись повергла издателей в ужас, так как ни один из них не решился ее публиковать. В ней все тонуло в потоке совершенно не контролируемых инстинктов, не существовало никаких запретов. Соития действующих лиц происходят и на земле, и в воде, и в далеких варварских землях. Персонажи без остановки пили, совокуплялись, испражнялись, мочились, сопровождая всё это воем, хрюканьем и хрипом. Действие начинается в задней комнате притона на Дальнем Востоке, где главный герой, которому Гари придал черты своего лицейского преподавателя философии г-на Фуасье, насилует, а потом убивает четырнадцатилетнюю девочку.

Но, несмотря на явные недостатки и агрессивность романа, в «Вине мертвых», завершенном в феврале 1937 года, уже заметны многие лексические и стилистические приемы Гари. Более удачно он использует их в «Тюльпане», «Большом гардеробе» и много позже в романах «Вся жизнь впереди» и «Страхи царя Соломона».

Интересно, что первые две рукописи Ромена Гари имеют одно и то же название: «Вино мертвых», хотя у одной из них подзаголовок «Буржуазия». Тема и сюжет этих двух произведений совершенно различны. И всё же нечто общее между ними есть: ненависть к мещанству, антиклерикальная направленность, саркастичность, провокационный, даже скатологический характер и катастрофизм.

Благородная простота «Европейского воспитания», первого романа Гари, который увидел свет, резко отличается от этих первых творений.

Гари с нетерпением ждал поездки в Париж и встречи с друзьями: там теперь жили Франсуа Бонди, Роже и Рене Ажиды, Александр Кардо Сысоев, Рене Зиллер. Материальное положение Мины не позволяло ему строить такие планы, но Гари утверждал, что в 1933–1934 годах дела поправились. Возможно, Борух Касев приехал из Вильно с деньгами. Как страшно ни было, Ромен решил попытать счастья – он был убежден, что до армии ему необходимо закончить учебу в столице, а там у него будет шанс познакомиться с влиятельными людьми.

19. Париж

Гари покинул мать осенью, мучаясь угрызениями совести и взяв с собой 500 франков. Прощание было очень тяжелым, но нужно было идти вперед. Приехав в Париж, Ромен записался на юридический факультет Сорбонны на улице Сен-Жак и снял скромную комнатку в гостинице «Европа» на улице Роллен, дом 14 в Латинском квартале, в двух шагах от площади Контрэскарп; там уже жили его друзья Роже Ажид и Саша Кардо Сысоев, за два года до того вернувшийся во Францию из Югославии. Гари писал, что комнаты были с тонкими стенками, мрачные и совершенно не обустроенные: продавленный матрац на узкой железной кровати, примитивная угольная печка, нечто, отдаленно напоминавшее умывальник, над которым было подвешено битое зеркало в пятнах; окна без занавесок; общий туалет на этаже в конце коридора и единственная грязная ванная на всю гостиницу. Возможно, на те деньги, что были у Мины Касев, ничего другого Ромен снять не мог, но странно, что в такой же трущобе жил Роже Ажид. Впрочем, Александр Сысоев дает прямо противоположное описание «Европы»: он вспоминает, что комнаты были просторными и светлыми, в каждой из них имелось по два окна и стоял камин, который топили поленьями, туалеты поддерживались в чистоте и каждый день приходил специально нанятый человек, чтобы сменить постельное белье.

Ромен был очень мнителен: всякий раз, заводя интрижку, он начинал беспокоиться о своем здоровье, в ужасе бросаясь к Рене Ажиду на улицу Турнефор и просил его, расстегивая ширинку: «Рене, посмотри, не подхватил ли я гонорею». Рене Ажид осматривал и успокаивал его. Ромен, всегда такой застенчивый, что мог показаться высокомерным и тщеславным, когда речь шла о других, полностью, без ложного стыда доверялся Рене.

Старший брат Роже, Рене Ажид, лучший друг Гари, был гордостью своего отца. Сначала он мечтал стать дирижером, обучался игре на фортепиано и искусству композиции в Германии, но потом, подчинившись воле отца, занялся агрономией, физикой и химией, а в 1933 году поступил в Сорбонну на медицинский факультет. Теперь он ездил на собственном автомобиле и жил в комфортабельной квартире. Полная противоположность брата, строптивый мальчишка Роже продолжал платить за свою независимость. Отец без конца повторял ему: «Если не перестанешь валять дурака, кончишь на плахе!» Когда Роже выгнали из лицея в Ницце, Александр Ажид добился, чтобы его приняли интерном в лицей Жансон-де-Сайи в Париже, окончив который, он записался свободным слушателем в Институт политических наук. На лекциях Роже появлялся очень редко. Право и бизнес интересовали его не больше, чем Ромена Гари. Он охотнее сидел в кафе «Ласурс» на бульваре Сен-Мишель и наблюдал, как Луи Фердинан Селин пишет за соседним столиком. Однажды по совету Ромена он решил подойти к писателю и показать ему один из своих рассказов. Селин прочитал пару страниц и сказал, не поднимая головы:

«Знаете, молодой человек, когда вам найдется, что сказать, может быть, будет смысл писать. Пока вам сказать нечего».

Роже согласился^{209}.

Второй друг, Александ Кардо, жил прямо под комнатой Ромена и всегда был без гроша, потому что, как все иностранцы, не имел права работать по найму. Он давал детям состоятельных русских эмигрантов уроки пинг-понга в подвале ресторана «Яр» на улице Марбеф в тупике Этьен; владелец этого заведения был русским, а его компаньон – грузином. Здесь можно было встретить князя Алексея Мдивани, супруга Барбары Хаттон, Юрия Трубецкого и выразительных кавказцев. Сюда заглядывала и Даниэль Дарье, и Мишель Морган, здесь часто обедал Жозеф Кессель, красавец с львиной гривой, который тогда был на пике славы. Ромен умолял Кардо: «Познакомь меня с Кесселем. Пожалуйста, возьми меня с собой!» Он не только надеялся добиться такой же славы, как Кессель, но и мечтал походить на его персонажей, например на грузинского юношу Федора из его «Княжеских ночей», чем быть литовским евреем.

Кардо выполнил просьбу Ромена. Время от времени они вдвоем ели в ресторане у стойки люля-кебаб, приготовленный армянским поваром, и глазели на Кесселя.

Франсуа Бонди, восхищавший своих друзей умом и образованностью, жил в Париже вместе со своей семьей. Его отец Фриц Бонди, родом из Праги, был блестящим специалистом по немецкому языку; его мать Магрит, венгерка, умерла от туберкулеза в Давосе. Фриц Бонди заплатил за вид на жительство в Тесене, бедном кантоне Швейцарии, чтобы иметь возможность жить там и работать. После смерти Магрит он женился во второй раз на Мадлен Вальтер. Бонди был режиссером, ассистентом Макса Рейнхардта, а также автором около тридцати книг и переводов художественных произведений, опубликованных под псевдонимом Н. О. Скарпи. Он выступал на швейцарском радио в программах, посвященных классической, в том числе оперной, музыке^{210}. Когда его сын поступил в Сорбонну, Фриц Бонди тоже перебрался в Париж. Франсуа рассказывал друзьям, что у него дома любят сытно поесть. Когда голодные Ромен и Роже появлялись у Бонди на улице Жан-Доден, пешком пройдя полгорода, потому что не было денег на метро, их всегда ждал теплый прием. В остальное время рацион приятелей состоял из круассанов и блинов по-бретонски из кафе в Латинском квартале.

Ромен жил в страшной нищете и каждый месяц в нетерпении ожидал денежный перевод и посылку с едой от матери. Он стыдился своей бедности, скрывал ее от друзей и старался всегда одеваться безупречно. Номер 3 в гостинице на улице Роллена стоил 200 франков в месяц, Ромен получал от матери 375 франков, а Роже от отца – 450. После уплаты за жилье оставалось ровно столько, чтобы не умереть с голоду.

В праздники отец и сын Бонди приглашали Ромена и Роже в русский ресторан «Доминик» на улице Бреа, где Ромен набрасывался на соленые огурцы и ложками накладывал на блины красную икру.

Гари неоднократно писал и рассказывал, что служил официантом в этом легендарном заведении на Монпарнасе, которое основал бывший житель Санкт-Петербурга Лев Аронсон вместе со своей женой, уроженкой Тифлиса[20]20
  То есть Тбилиси.


[Закрыть]. Окончив училище с серебряной медалью, несмотря на numerus clausus[21]21
  Дискриминационные ограничения.


[Закрыть], Аронсон первые годы после Октябрьской революции якобы работал в издательстве с Максимом Горьким, но, будучи беспартийным, был вынужден какое-то время жить за счет торговли изделиями народных промыслов и в конце концов эмигрировал в Париж. Там в декабре 1928 года он открыл кафе, состоявшее тогда из одной стойки – можно было сидеть прямо за ней, можно было брать еду с собой. На самом деле Ромен Гари никогда не был ни официантом, ни мойщиком посуды. По словам Роже Ажида, во время учебы Ромен нигде не работал, за исключением гостиницы «Лаперуз», куда его взяли на несколько недель счетоводом по рекомендации Александра Ажида. Вместо того чтобы рваться в пыльные аудитории Сорбонны, где ему было так же скучно, как и в лицее Ниццы, он сидел у себя в мансарде и писал. Ромен вставал в шесть часов утра, немного занимался правом и принимался за творчество, иногда прерываясь на отдых – игру в бильярд в кафе «Лашоп», на площади Контрэскарп.

Ромен направил свои рукописи в «Гренгуар» – престижный политико-литературный еженедельник, одним из основателей которого в 1928 году был Жозеф Кессель. Роже Ажид печатал в газете «Франс-Суар» рассказики, обработанные Роменом, которые оплачивались по пятьдесят франков за штуку, тогда как «Гренгуар» платил по тысяче за страницу. Для начинающего писателя это была значительная сумма, а для Гари – целое состояние.

«Гренгуар» опубликовал сначала «Грозу», потом – «Кокотку», под которыми, как и под «Вином мертвых», стояла подпись Ромен Касев. «Гроза» вышла 15 февраля 1935 года и заняла всю страницу, а 24 мая того же года была напечатана «Кокотка». Имя автора было набрано жирным шрифтом, точно таким же, что и имена знаменитых в те годы Робера де Флера, Франсиса де Круассе, Поля Риваля. Этой газетой правого толка, которая в скором времени станет даже крайне правой, была основана литературная премия Гренгуар с весьма представительным жюри, в состав которого входили Андре Моруа, Жозеф Кессель, Франсис Карко, Абель Эрман, Поль Моран, Пьер Бенуа, а председательствовал Марсель Прево.

В обоих рассказах заметно влияние литературных кумиров Гари: не только Конрада и Гоголя, но и в том, что касается формы, Жозефа Кесселя, который был очень близок ему по духу.

После множества неудач Гари наконец доказал матери, что они не ошибались. Мина, уже не сомневаясь, что Ромен получит Нобелевскую премию, показывала его творения каждому, кто переступал порог пансиона «Мермон», и рассказывала, что ее Ромен печатается в том же журнале, что и знаменитый Жозеф Кессель: в рукописи никому неизвестного юноши 21 года от роду признали руку мастера.

Действия «Кокотки» и «Грозы» разворачиваются на Дальнем Востоке. Эти рассказы очень близки по своей фактуре и атмосфере, в обоих – страсть, смерть и война.

Получив гонорар за «Грозу», Гари в тот же день пригласил друзей на ужин. Рене и Сильвия Ажид, Рене Зиллер, Эдмон Гликсман, Франсуа Бонди даже не подозревали, в какой бедности живет Ромен. Сильвия вспоминает, как грустно он улыбнулся, отдавая официанту последние деньги, чтобы поразить друзей.

Ромен ничего не забыл, в глубине души он не смог простить равнодушия даже Рене, который ему был как брат. Никто не замечал, что зачастую он голодал. Может быть, именно об этом он думал, отвечая на вопрос «анкеты Пруста»: «Какое качество вы более всего цените в друзьях?» – «У меня нет друзей».

Гари самоотверженно отказался от щедрого гонорара «Гренгуар», как только на ее страницах стали появляться фашистские и антисемитские идеи. В объяснительном письме редакции газеты он прямо заявил, что «не намерен на этом зарабатывать»^{211}. Принадлежавшие к «Аксьон Франсез» и «Патриотической молодежи» студенты юридического факультета освистали преподавателя налогового законодательства Гастона Жеза, которого они считали предателем, «проповедующим антигосударственную политику». Кроме того, обвиняли его в том, что во время эфиопской войны, которую вела фашистская Италия, он был советником негуса Эфиопии. Они срывали занятия, бастовали и устраивали в Латинском квартале демонстрации «против захвата Франции иностранцами»^{212}.

К движению «Аксьон Франсез» примкнули многие представители интеллигенции. Евреев со страниц своих книг клеймили не только Луи Фердинан Селин, Дрие Ла-Рошель, Робер Бразильяк или Люсьен Ребате, но и многие знаменитые прозаики и драматурги, убежденные в своей правоте: Поль Моран, Марсель Жуандо, Пьер Бенуа, Жан Ануй, Жорж Сименон, Пьер Гаксот, Андре Жид, Жан Жироду. Например, Жан Жироду сокрушался, что Францию заполонили «сотни тысяч евреев-ашкенази, вырвавшихся из польских или румынских гетто»^{213}. Когда его спросили: «Почему вы пишете?» – Жироду ответил: «Потому что я не швейцарец и не еврей».