Текст книги "Ромен Гари, хамелеон"

Автор книги: Мириам Анисимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 51 страниц)

69

Из Варшавы Гари и Джин отправились поездом в Будапешт, а потом вернулись в Париж. Как и в Штатах, во Франции Джин не получила ни одного предложения, кроме роли в «Рагу по-карибски», неаппетитной кинематографической стряпне, снятой за восемь недель в Южной Америке в 1966 году.

Евгения увезла Диего в Барселону, любимого пса Гари Сэнди отдали на временное попечение, а Джин с Роменом очутились в Картахене, в Колумбии, как раз в период теплых дождей. В Санта-Марте они остановились в роскошном тропическом отеле «Тогранна», стоящем посреди страшной нищеты, грязи и преступлений. Джин возмущенно заявила: «Если бы я жила в Южной Америке, я сражалась бы в рядах армии Че Гевары». В письме Ажидам она жаловалась: «Мухи мешают есть, змеи мешают ходить, акулы мешают плавать – ну кому в конце концов всё это нужно?»

В 1968 году отношения между Роменом Гари и его издателем приняли неприятный оборот. У Гари были свои претензии – или он придумывал эти претензии, чтобы получать еще больше, чем ему платили сейчас, а это была немалая сумма. Он написал Леоне Нора, помощнице Клода Галлимара, а потом и ему самому о том, что он якобы получил предложение от «весьма крупного издательства»^{575}. Ситуацию усугубило недоразумение. Согласно договорам, подписанным Гари, за ним оставались права на публикацию его книг на английском языке, а некоторых из них – и на других языках, за исключением французского. Но параллельно с произведениями на французском языке Гари писал и по-английски, и зачастую эти книги сначала выходили в США и лишь затем в переводе попадали во Францию. Литературным агентом Ромена Гари в Нью-Йорке был Роберт Ланц, умело продававший права на опубликование его произведений во всем мире. Когда же через несколько лет французский перевод одной такой книги вышел в «Нувель ревю Франсез» без указания, что это не оригинальный текст, отдел по международным связям издательства предпринял попытку перепродать права на нее иностранным издательствам, тогда как этот роман уже лежал на книжных прилавках всех европейских стран!

Речь идет о «Пожирателе звезд», но то же самое произошло и с «Пляской Чингиз-Хаима», права на которую уже уступили немецкому издательству Piper.

Издательство «Нувель ревю Франсез» только что выпустило «Повинную голову», второй том «Брата Океана», а по контракту Гари должен был опубликовать у них еще несколько книг, но вдруг взбунтовался.

Роберт Ланц любезно предложил ему свои услуги по урегулированию этого вопроса, а Гари тем временем пачками слал Галлимарам письма с обвинениями в некомпетентности. Роберту Ланцу дано эксклюзивное право управлять публикацией любых переводов «Пляски Чингиз-Хаима». Аналогично дело обстоит и с вышедшей уже на английском языке «Повинной головой». Кроме того, Гари требовал, чтобы отныне ему немедленно выплачивался аванс по каждой рукописи, принятой к напечатанию, вне зависимости от даты выхода книги, поскольку, по его мнению, издательство не спешит печатать его произведения. Клод Галлимар, который знал, как резко у Гари может меняться настроение и как он любит всё драматизировать, пригласил его встретиться и обсудить этот вопрос. 20 декабря 1968 года Гари ответил согласием. В том же письме он сообщал о смерти своей тети Беллы Овчинской, похороненной на кладбище Кокад в Ницце. Несмотря на внешнюю любезность, тон письма оставался резким.

В начале 1969 года Гари направил в издательство три рукописи: The Gasp («Хватка»), заключительную часть трилогии «Брат Океан», которая во Франции выйдет под названием «Заряд души», и две пьесы. Через полгода он обещал прислать еще четыре романа: «Белая собака», «Жизнь юна» (французская версия Ski Вит, которая в итоге была напечатана под названием «Прощай, Гарри Купер»), «Общество провокации» и The Jaded («Утомленные»), Последнему роману, написанному на английском языке, суждено было остаться незаконченным. Гари казалось, что «Галлимар» публикует его произведения недостаточно часто и не оказывает ему никакой поддержки: «Знаете ли, мне это не по душе, совсем не по душе». Так что пусть издательство в качестве аванса быстренько перечислит на его счет в банке кругленькую сумму. В ответ Клод Галлимар напомнил Гари об огромных тиражах «Корней неба», «Обещания на рассвете» и «Леди Л.» и поделился своими сомнениями по поводу эффективности рекламы в прессе. Книги таких писателей, как Ле-Клезио, Юрсенар, Кундера, Кесселя, расходились едва ли не быстрее без всякой рекламы. Надо же, у Гари как раз создалось впечатление, что «Корни неба», награжденные Гонкуровской премией, распродаются «хуже всех послевоенных книжек», не говоря уже о других его произведениях Он словно сам подавал розги, чтобы его отходили. Клоду Галлимару пришлось напомнить ему, что уж что-что, а продавать книги в издательстве умеют. Из двенадцати романов, удостоенных Гонкуровской премии с 1949 года, четыре выпускались большим тиражом, чем «Корни неба», – например, «Закон» Роже Вайяна был напечатан в 576 000 экземпляров.

Жорж Кейман еще раз просмотрел контракты «Нувель ревю Франсез» с Гари и убедился в том, что писатель был неправ, полагая, что может в одностороннем порядке расторгнуть договор.

Между тем трения продолжались и 31 января 1969 года вылились в открытый конфликт. В этот день Гари послал Клоду Галлимару письмо, в котором объявлял о своем намерении сменить издателя: «Буду вам признателен, если вы оставите меня в покое. Я долго терпел. Вы меня знаете. Всё кончено».^{576}

Но скоро всё встало на свои места – Клод Галлимар не поддался на провокацию. Как Гари мог заключать контракт с кем-то другим, если в «Нувель ревю Франсез» уже лежали шесть его рукописей и именно этому издательству принадлежало эксклюзивное право опубликования пяти следующих произведений Ромена Гари! В следующем письме Гари заверил Клода Галлимара, что никогда не собирался разрывать отношения с «Нувель ревю Франсез» («Если вы думаете, что я веду переговоры с другими издателями, вы ошибаетесь»^{577}), пригласил его к себе на обед, а в конце подписался: «Преданно Ваш». Со своей стороны Роберту Ланцу удалось уговорить Галлимара пойти на компромисс: тот выплатил Гари крупный аванс за «Белую собаку», и всё было улажено.

70

В апреле 1967 года Ромен Гари был назначен на пост советника по вопросам культуры в СМИ министра информации Жоржа Горса, тоже соратника по военно-воздушным силам «Свободной Франции». Его обязанности были обозначены достаточно неопределенно – «перспективное развитие культуры», но отнюдь не дублировали задачи министра культуры Андре Мальро: в сфере компетенции Гари были главным образом кино и телевидение. Все полтора года, на протяжении которых он занимал эту должность, у него был свободный график, а от зарплаты он отказался сам. Задача Гари заключалась в разработке новых идей, но ведь его взгляды на культуру не совпадали с общепринятыми, а тем более с тогдашними понятиями о политкорректности.

23 июня 1968 года в «Монд» были напечатаны размышления Гари в связи с его новой работой. Он с прискорбием констатировал, что ему не удалось достичь поставленных целей. Кроме того, статья появилась всего лишь через несколько дней после майских событий, а значит, Гари не мог обойти вниманием политику: он определил себя как «правоверного голлиста».

Скажу сразу: я – правоверный голлист. И раз уж я сделал это компрометирующее признание, которое может иметь непредсказуемые последствия для меня и моей семьи, считаю нужным пояснить, как я еще в июне 1940 года определил для себя это понятие. Правоверный голлист – это человек, у которого сложилось определенное представление о генерале Шарле де Голле, подобно тому, как у самого Шарля де Голля «сложилось определенное представление о Франции». Если эти представления расходятся, связь нарушается. Так что речь идет, скорее, о верности идее де Голля, чем о верности де Голлю. Что же это за идея? То самое «представление о Франции», которое он развивал перед движением «Свободная Франция», а впоследствии сформулировал в первых строках своих воспоминаний. И это представление, этот идеал – «мадонна с фресок, принцесса легенд» – по определению несовместимо с ложью или тенденциозной пропагандой, а именно с этим мы имеем сейчас дело, когда Управление теле– и радиовещания находится в подчиненном положении, когда ему затыкают рот^{578}.

Гари согласился занять этот пост, потому что хотел экранизировать свой рассказ «Птицы улетают умирать в Перу», который был переведен на английский язык, напечатан в «Плейбое» и признан в США лучшим рассказом 1964 года. По тем временам он был если не непристойным, то по крайней мере более чем смелым: речь шла о нимфомании и фригидности. Гари считал эти болезненные состояния близкими душевному расстройству. Без сомнения, на создания «Птиц» его подвигли сложные отношения с Джин, что делало реализацию этой задумки крайне деликатным делом. В написанном им сценарии можно было усмотреть порнографию, и Гари надеялся, что новая должность позволит ему обойти решение Цензурного комитета, который, вне сомнений, не допустил бы фильм к прокату.

Гари познакомился с миром кино еще до знакомства с Джин Сиберг благодаря Лесли Бланш. Порой ему доводилось писать сценарии целиком или же обрабатывать диалоги, никак не дававшиеся актерам. То, что режиссеры сделали с его «Корнями неба» и «Леди Л.», превратив их в ужасные фильмы, приводило Гари в отчаяние. И он надеялся, что без труда справится с поставленной задачей. Но все вышло иначе.

Гари решил снять этот фильм главным образом для того, чтобы помочь Джин: сейчас ей поступало мало заслуживающих внимания предложений от американских студий. Гари же располагал средствами на финансирование и помимо Джин хотел пригласить Джеймса Мейсона, Мориса Роне и Анри Сильва. Из них в итоге утвердили на роль только Мориса Роне; в других ролях снимались Пьер Брассёр, Даниэль Дарье и Жан-Пьер Кальфон. Съемки, проходившие под руководством Кристиана Матраса, начались в сентябре 1967 года на студии «Билланкур» и были продолжены в испанском городе Хуэльва, недалеко от Севильи.

Съемочная группа поселилась в доме, окна которого выходили на пляж. Из-за аварии была только холодная вода. Поблизости не было ни одного продуктового магазина. Шли дожди. Штативы камер увязали в грязи. Убивая время, Пьер Брассёр пил в промежутках между съемками. Однажды из-за одной технической оплошности погибли результаты пяти дней работы.

Гари стремился придать фильму острый трагизм, показав драму холодной женщины как неизбежность. И действительно, в этих ледяных сценах не было ни капли эротики: героиня только старательно пыталась изобразить наслаждение в объятиях одного, другого, третьего мужчины. Джин отказалась сниматься обнаженной. В кадре было только ее лицо, искаженное мукой.

Съемки завершились в декабре в Париже.

Пока Гари следил за тем, как идет монтаж, студия «Парамаунт» предложила Джин попробоваться на большую роль в двадцатимиллионном блокбастере Paint Your Wagon («Раскрась свой фургон»), который снимал Джошуа Логан с Ли Марвином и Клинтом Иствудом. Прочитав сценарий Пэдди Чаефски, она восприняла идею с восторгом, и хотя мысль о том, что ей придется, словно дебютантке, проходить пробы, напоминала о неудаче с Отто Премингером, она согласилась. Пробы проходили в Лос-Анджелесе: Джин пришлось играть сцену первой брачной ночи, в которой Ли Марвин срывал с нее свадебное платье. По сравнению с Марвином, запросившим за участие в фильме миллион долларов, ей должны были заплатить всего 120 тысяч. Съемки планировалось проводить в Орегоне в течение полугода. Пока они не начались, Джин подписала контракт на четырехнедельные съемки в малобюджетном фильме Pendulum («Маятник»), где у нее была хотя и маленькая, но хорошо оплачиваемая роль – за нее Джин получила 100 тысяч долларов.

На «Птиц» было наложено вето Цензурного комитета: девять из десяти его членов проголосовали против. «Комитет мотивировал запрет тем, что мой фильм якобы толкает зрительниц к самоубийству, потому что в нем говорится о фригидности как о чем-то трагическом, что может даже вызвать желание покончить с собой, тогда как в шестидесяти процентах случаев женские неврозы связаны именно с этим отклонением»^{579}.

Тогда Гари прибегнул к помощи своего начальника Жоржа Горса, который разрешил прокат фильма с двумя купюрами и только для совершеннолетних. Прежде чем вернуться в Штаты, Джин устроила его просмотр для нескольких друзей. Фильм еще не успел закончиться, а она исчезла, никому не сказав, что уходит.

«Птицы улетают в Перу» был показан в первый день Каннского фестиваля и встречен стыдливым молчанием. Его можно было увидеть в трех кинотеатрах на Елисейских Полях: «Мариво», «Бретань» и «Георг V». Как только не называли его критики: «потерянные перья» («Юманите»^{580}), «жалкое зрелище» («Нуво Журналь»^{581}), «фатальный провал» («Оз экут»^{582}), «разочарование» («Монд»^{583}), «мрачно-эротический видеоряд» («Фигаро»^{584}). Один Пьер Шазаль из «Франс-Суар» увидел в фильме некоторые достоинства. Директор «Франс-Суар» Шарль Гомбо был с Роменом Гари в приятельских отношениях.

В том же году Гари опубликовал «Повинную голову», причудливую, скабрезную, циничную сатиру на ханжескую «надежду и любовь к ближнему». Фоном повествования он избрал Таити, остров, на котором жил художник Гоген, не оставивший там никаких следов своего пребывания. Прежде чем начать писать, Гари купил подробную монографию о жизни художника, составленную Бенгтом Даниельсоном^{585}, из которой почерпнул немало фактов. Как и в «Пляске Чингиз-Хаима», главный герой романа – Кон.

На Таити скрывается человек, который называет себя Коном и продает нечто под видом полотен Гогена. Он делает всё, чтобы местные жители считали, что в него переселился дух этого художника, и чувствовали себя виноватыми по отношению к нему, – этим Кон пользуется. Когда он выставляет свою жуткую мазню, никто не решается его критиковать: «Никто на Таити не хотел потом мучиться угрызениями совести еще из-за одного Гогена». Кон не единственный, кто пользуется особенностями здешних мест: есть король туризма Бизьен, с которым Кон скооперируется, в частности, они вместе с возлюбленной Кона Меевой устроят показ живых картин для туристов, которых в назначенный час подвозит автобус, например «Адам и Ева в раю».

Туристы делали снимки на память и задавали Кону вопросы, на которые он отвечал мягко, с улыбкой счастливой тупости, застывшей на физиономии. Что способствовало его разрыву с цивилизованным миром и возвращению к истокам? Кон отвечал на это, что всегда мечтал жить в райских местах и в итоге реализовал свою мечту. Чем он занимался до возвращения к истокам? В зависимости от собственного настроения и от вида клиента Кон то рассказывал, что был редактором крупной парижской газеты, но в один прекрасный момент решил жить по-новому, то жаловался, что ему надоело жить в мире, где задымлена не только атмосфера, но и мозги, то уверял собеседника в своем благородном намерении трудиться на благо культурного процветания Франции за рубежам^{586}.

Беседа вполне в духе Гари.

Его герой Кон на этот раз заводит сомнительное знакомство еще с одним знакомым читателю Гари персонажем – мошенником Бароном, который воплощает в себе всю низость и лицемерие человечества.

В действительности Кон – гениальный физик, профессор Коллеж де Франс, который изобрел первую во Франции термоядерную бомбу. Ввязавшись в невероятную шпионскую историю, он отправляется инкогнито на Таити, «чтобы изобразить закат и падение Запада». Неизменно близкая Гари тема, которую он подробно разовьет в «Европе» цивилизованная, с позволения сказать, Европа, так гордящаяся своей культурой, искусством, музеями, музыкой, правами человека, породила варварство: погромы и Освенцим.

Когда у Кона спрашивали, откуда у него такая страсть к танцам, он отвечал: «А я и не танцую. Я просто переступаю ногами». Однажды в одной русской деревушке подобрали еврея, смертельно раненного во время погрома, и кто-то, если верить истории, спросил его: «Тебе больно?» А несчастный на последнем издыхании ответил: «Только когда смеюсь».

Всё заканчивается столь же весело, как и начиналось. Кон, которого на самом деле зовут совсем не Кон, а Марк Матье, узнает, что его дульсинея Меева вовсе не таитянка, а немка с «широко расставленными ногами». Она просит простить ее за то, что она такая, какая есть, а Кон играет в этой сцене роль шута, смеясь над собственным идеализмом.

На какое-то время Кону удается оторваться от преследующих его тайных французских агентов, которым поручено вернуть его в страну: он на пироге уплывает на остров, которого нет ни на одной карте, вместе с беременной, хотя и не от него, Меевой.

В этот роман Гари вставил байку, связанную вовсе не с Полинезией, а с церковью Иностранных миссионеров, которая находилась в двух шагах от его дома на углу улиц Бак и Вавилон. Однажды, прогуливаясь по улице в компании своего соседа, писателя Роже Гренье, он увидел на двери церковной лавки табличку с надписью: «Помните, что у всякого сытого человека в мире есть брат, который голоден…» Эта надпись привела Гари в бешенство, и он заявил Гренье: «Я тоже могу кое-что посоветовать тем, кто хочет повесить на меня первородный грех! Надо изменить их писульку: „Помните, что у всякого голодного человека в мире есть брат, который сыт и счастлив“». Гренье еле его переубедил, но Гари все-таки привел обе версии этого «совета» в «Повинной голове», в главе «Святой Гоген».

Несмотря на шутливый тон книги, Гари всерьез здесь затрагивает постоянно мучившую его тему самоубийства. Понимая, насколько силен в человеке инстинкт самосохранения, Кон планирует собственную смерть, словно убийство. Когда же попытка оказывается неудачной, он проникновенно кричит: «Помогите, убивают!»

71

В Лос-Анджелесе, на вилле в квартале Бель-Эр, регулярно проходили собрания чернокожих активистов, в которых также принимали участие около трехсот знаменитостей: актеров, режиссеров, сценаристов. Именно там Джин Сиберг познакомилась с Коретгой Кинг и пастором Ральфом Абернэти, которые после убийства Мартина Лютера Кинга, проповедника непротивления насилию, возглавили основанное им движение. Здесь можно было встретить Гарри Белафонте, Сиднея Пуатье, преподобного Джесси Джексона, Марлона Брандо, Барбру Стрейзанд, Джека Леммона, Ванессу Редгрейв. В октябре 1966 года была обнародована программа организации «Черная пантера» (Black Panther Party – BPP), в ряды которой все они вступили:

1. Мы требуем свободы. Мы требуем власти, которая позволит нам самим решать судьбу чернокожего населения.

2. Мы требуем полной занятости для членов нашего сообщества.

3. Мы требуем, чтобы белый человек перестал обворовывать чернокожее население.

4. Мы требуем жилья, достойного человека.

5. Мы требуем, чтобы нашему народу был предоставлен доступ к образованию, которое открыло бы ему правду об истинном состоянии современного американского общества, находящегося в упадке. Мы требуем образования, которое представило бы нам непредвзятый взгляд на нашу историю и на нашу роль в современном обществе.

6. Мы требуем для всех чернокожих мужчин освобождения от воинской повинности.

7. Мы требуем немедленного прекращения дискриминационной политики государства по отношению к чернокожему населению и убийств чернокожих.

8. Мы требуем освобождения всех чернокожих заключенных, содержащихся в тюрьмах США.

9. Мы требуем, чтобы дела всех чернокожих подозреваемых рассматривались судом, состоящим исключительно из чернокожих судей, согласно Конституции США.

10. Мы требуем территории, хлеба, жилья, одежды, права на образование, справедливость и мир. Мы требуем проведения референдума, в котором примет участие лишь чернокожее население, дабы оно могло само определить свою судьбу в рамках государства.

Зачастую присутствие на этих собраниях знаменитостей проходило незамеченным чернокожими активистами, потому что они не знали, кто это такие. Они знали только то, что эти люди обладают властью и деньгами и готовы ими поделиться.

Абернэти хотел организовать на улицах Вашингтона «марш угнетенных». Джин была убеждена, что существует связь между войной во Вьетнаме и притеснением чернокожего населения. Очень скоро всем стало известно, что Джин Сиберг примкнула к «Черным пантерам». Собрания проходили у нее на вилле, которую она, на беду Ромена, предоставила в распоряжение одного из лидеров движения и его семьи. Гари предчувствовал, что это кончится плохо.

Стоит мне войти, как все умолкают. И правильно делают. У меня на лбу написано, что я обо всем этом думаю. Я имею в виду, что достаточно на меня взглянуть, чтобы ощутить некоторую холодность с моей стороны. Дело в том, что я знаю: в «борьбе за правое дело» не меньше мелких спекулянтов и мерзавцев, чем в борьбе за неправое

– напишет он в «Белой собаке».

Джин Сиберг начала принимать самое активное участие в движении темнокожих американцев, которые боролись за свои гражданские права. Она щедро финансировала их деятельность, чем привлекла к себе пристальное внимание ФБР: там с большим подозрением относились к поддержке, которую знаменитые актеры оказывали чернокожим экстремистам, поднявшим целый ряд бунтов в Уотсе, негритянском квартале Лос-Анджелеса.

Эти паразиты, эти мошенники, утверждавшие, что борются за права чернокожих американцев, на самом деле просто пользовались искренним чувством вины и наивностью Джин, чтобы вытянуть из нее деньги якобы на содержание правления. BPP была основана в 1966 году Бобби Силом^{587} и Хьюи Ньютоном в Окленде, штат Калифорния. Джин выделила им от своих щедрот сначала 10 500, а затем 92 000 долларов.

Гари с иронией смотрел на всех этих людишек, которые демонстративно разбивали себе лбы в покаянной молитве, играли в «черных пантер» и толкали лидеров чернокожих к экстремизму, не вылезая из мраморных бассейнов.

По его мнению, активисты движения нападают на евреев

не столько как на белых, сколько как именно на евреев… Впрочем, мысль об антисемитизме среди чернокожих кажется мне очень даже привлекательной. Мне приятно осознавать, что чернокожие тоже не могут обойтись без евреев^{588}.

Вершина парадокса, на взгляд уставшего от всех этих передряг Гари, в том, что многие из обвинителей сами евреи. Их родители «еще гнили в гетто в перерывах между погромами, а в США уже не существовало рабства».^{589}

Эти знаменитости, вручавшие «черным пантерам» пухлые конверты, набитые долларами, чтобы облегчить свою совесть, никогда не бывали ни в Уотсе, ни в Крэмптоне – близлежащем негритянском квартале, где во время беспорядков погибли тридцать два человека.

У Гари были все основания волноваться: Джин познакомилась с человеком, рядом с которым вся ее жизнь пойдет под откос прямиком к гибели. Это был Хаким Абдулла Джамаль, глава движения Малкольма X^{590}, Организации афроамериканского единства (ОААЕ) и «Республики Новая Африка» (РНА).

Настоящее имя Хакима Джамаля – Алан Дональдсон; он родился 28 марта 1933 года в нижней части Роксбери, штат Массачусетс. Мать ушла из семьи, когда ему было шесть лет, а мужчина, который дал ему свою фамилию, не был ему отцом. Братья и сестры, среди которых не было чернокожих, говорили, что нашли его в мусорном ящике. В десять лет Алан впервые попробовал спиртное. В девятнадцать лет его выгнали из армии из-за пристрастия к героину, а вскоре Алан Дональдсон был приговорен к сорока годам лишения свободы за попытку убийства и похищение водителя такси. Таксист спасся только благодаря тому, что нашел в себе самообладание включить радиопередатчик, предназначенный для связи со станцией. Благодаря тому, что разговор с преступником прослушивался, полицейские смогли найти машину. Уже через четыре года Алан Дональдсон был выпущен на свободу под залог. В тюрьме его больше всего пугали крысы и заключенные, которые предлагали ему на выбор «либо спустить штаны, либо бритвой по горлу»^{591}. Тем не менее вскоре после освобождения он вновь попытался убить человека. На этот раз Алан Дональдсон был помещен в психиатрическую лечебницу, где воровал спирт и разводил в нем кокаин.

Его вновь выпустили на свободу, и после многочисленных случайных связей он женился на Дороти Дерхэм из штата Джорджия, дальней родственнице Малкольма X. Это была красивая, здоровая женщина, которая родила ему шестерых детей. Дональдсон выучился на линотиписта, работал сдельно в газете «Геральд икзэминер» и порнографическом журнале. Когда Алану Дональдсону было двадцать шесть лет, он услышал проповедь Малкольма X, обратился в ислам, примкнул к движению негров-мусульман и перешел с кокаина и героина на ЛСД. Он утверждал, что лично знаком с Малкольмом X, и основал в его память в Лос-Анджелесе школу «Монтессори».

28 июня 1964 года в Нью-Йорке Малкольмом X, лидером движения «Маслим Моек Инкорпорейтед» (ММИ), было официально заявлено о создании ОААЕ. Малкольм X зачитал речь, в которой заявлял, что в ряды его нового движения наряду с чернокожими американцами входят и жители африканского континента. Цель деятельности движения – добиться гражданского равноправия чернокожих, пусть даже путем обращения в ООН, если это окажется необходимо. В программу движения входило улучшение ситуации с образованием и культурой среди чернокожего населения и реформы в социально-политической сфере. Малкольм X был убит в Нью-Йорке 21 февраля 1965 года на съезде ОААЕ. Его место главы организации с 28 февраля 1966 года заняла его сводная сестра, которую позже сменил Хаким Джамаль.

РНА была основана в марте 1968 года. Роберт Ф. Уильямс, бежавший из США в Пекин, стал ее «президентом в изгнании». Он вернулся в Америку в сентябре 1969 года, а до того успел пожить на Кубе, скрываясь от полиции, поскольку его обвиняли в похищении человека в Монро, в Северной Каролине. РНА позиционировала себя не как благотворительную организацию, а как революционную структуру, задачи которой заключались в создании государства чернокожих на территории нескольких южных штатов США: Алабамы, Джорджии, Луизианы, Миссисипи и Южной Каролины. РНА требовала от руководства страны выплаты 10 тысяч долларов каждому чернокожему гражданину Америки в качестве компенсации за четыре века рабства. Были созданы даже зачатки армии, так называемый «Черный легион», и еще одна военная организация, на этот раз тайная. На втором съезде РНА, прошедшем 29 марта 1969 года, в ходе столкновения с полицией охранники «вице-президента» Генри Мильтона одного полицейского убили, а другого тяжело ранили.

Джин Сиберг познакомилась с Хакимом Джамалем в самолете. Это был высокий стройный мужчина с серьгой в ухе – эта серьга будет фигурировать в нескольких книгах Ромена Гари, который его ненавидел. Джамаль доверительно рассказал Джин, что собирает средства на ремонт «школы, в которой не будет ненависти» для чернокожих детей, школа 22 октября 1968 года пострадала от пожара.

То, насколько Джин Сиберг была задействована в движении «черных пантер», ясно из отчетов ФБР, составленных в рамках программы по борьбе со шпионажем под названием Coitelpro^{592}, осуществление которой было начато 14 мая 1969 года. В некоторых из них упоминаются чеки на крупные суммы (до 200 тысяч долларов) лос-анджелесского Сити-Нэшнл-Банка, выписанные актрисой Хакиму Джамалю.

Из другого отчета, датированного 7 мая 1969 года, следует, что Джин и Джамаль были задержаны, когда они на бульваре Саут-Креншоу, 1472 из-за ограды снимали на камеру полицейских. Их обоих допросили.

Все телефонные разговоры Ромена и Джин прослушивались. Из них следовало, что супруги очень отдалились друг от друга. Джин страстно влюбилась в Хакима Джамаля.

Когда «черные пантеры» узнали, что Джамаль познакомился с известной актрисой, они сказали ему: «Мы можем использовать твой член»^{593}. Так что он видел в этих отношениях не более чем долг. Он был убежден, что борьбу следует вести всеми доступными средствами. Гари понимал, из каких побуждений Джамаль встречается с Джин: он прямо пишет об этом в «Белой собаке»:

– …Потому что, милая моя, как только ты начнешь припутывать сюда любовь, пиши пропало… Самый большой подарок, который ты только можешь им преподнести, – это спать с ними. Именно это нужно всем белым и черным расистам. Ты играешь им на руку. Так они всегда могут сказать, что твои идеалы справедливости упираются в постель…

Джин была настолько увлечена Джамалем, что заразилась его паранойей. Она считала, что над ним нависла смертельная опасность и она должна придумать, где его спрятать. С помощью Сэмми Дэвиса-младшего, к которому она обратилась, Джамалю удалось покинуть Лос-Анджелес. Они встретились с Джин на озере Тахо, в Неваде. Джин называла это маневр «Операция „Любовь“», чтобы доказать Джамалю, что не все белые – дьяволы с голубыми глазами. Она знала, что за ними следят агенты ФБР, и вообразила, что ее задача – спасти Джамаля, его жену и шестерых детей. Джамаля мучил психоз. Джин впадала в безумие.

В интервью французскому журналисту она заявила, что если Хаким Джамаль или кто-то из его семьи будет убит, она поймет возмущение «черных пантер» и лично примет участие в ответных акциях^{594}.

В отношениях Джин с Джамалем было всё, чтобы удовлетворить самые немыслимые фантазии белой девушки, воспитанной в пуританской строгости. Она походила на героинь фильмов Ингмара Бергмана. Она отдалась Джамалю всем сердцем, а он осыпал ее самыми грязными и отвратительными ругательствами. Какова бы ни была роль Джин в истории чернокожего движения США, для Джамаля и его семьи она оставалась white bitch, «белой шлюхой», которая в поисках острых ощущений забавляется с негром. На это она отвечала, что у него, как и у многих других чернокожих, в жилах течет и белая кровь, ведь их бабушки были служанками у белых господ, которые беззастенчиво ими пользовались. Но на самом деле оскорбления Джамаля были Джин даже приятны, они как-то ее успокаивали, заглушали чувство вины: в них она видела заслуженное наказание. Она боялась, что он ее ударит – Джамаль был груб, невежествен, неопрятен, – но заявляла, что предпочитает воспитанным и образованным людям хамов.

Чернокожие американцы считали, что их веками эксплуатировали, тогда как Америка, по их мнению, была построена в некотором смысле их руками. Поэтому они не желали делиться с белыми, а только требовали: «Верните нам деньги за все годы рабства!»^{595} Гари замечает, что в сознании необразованной части чернокожего населения остались живы все американские стереотипы девятнадцатого века. Вот почему, считает он, в негритянских гетто процветают расизм, нацизм и фашизм. Чернокожие отвергали американское общество потребления, в которое не могли влиться, и хотели вместо него построить «общество провокации».