Текст книги "Ромен Гари, хамелеон"
Автор книги: Мириам Анисимов
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 51 страниц)
В апреле 1943 года командование «Лотарингией» было передано подполковнику Анри де Ранкуру, тогда как капитаны Шарбонно и Ив Эзанно назначались командующими эскадрильями «Мец» и «Нанси». На опасные задания французы вылетали всё чаще.
Boston IV.
За час до вылета Boston с составом экипажей, перечисленных в вывешенном на стене приказе о боевых действиях, проводился инструктаж в отдельной комнате.
Каждый член экипажа получал точную информацию о характере задания, курсе, типе атакуемого объекта, составе боевой группы. Особенно подробные и сложные указания получали штурманы. Завершал всё общий сбор, на котором пилот ведущего самолета сообщал о цели операции, ее тактическом и стратегическом значении, указывая, как следует действовать в аварийной ситуации, уточнял время вылета, начала бомбардировки, а также возвращения на базу. Офицер-метеоролог давал прогноз погоды. И наконец последнее требование – на случай плена вынуть из карманов всё, даже завалявшийся билет в кино или жетончик метро.
Во всю стену в штабе висели карты и таблицы, на которых отмечались указания по ведению бомбардировок, пароли и так называемые «цвета дня» – «цвета ракет, которые необходимо выпустить, заходя в воздушное пространство Великобритании». Эти «цвета дня» дадут название роману Гари, вышедшему в свет в 1952 году.
На аэродроме одни авиаторы, встав лицом к колесу машины, принимали меры, чтобы во время операции «не намочить со страху штаны», другие ежесекундно смотрели на часы, а члены экипажа занимали свои места и проверяли правильность работы приборов. За несколько минут до взлета, когда уже заводился мотор, штурман, стараясь не показывать, что боится – на борту Boston основная опасность грозила именно ему, – выкуривал последнюю сигарет) и забирался в кабину. Сердце бешено колотилось, руки-ноги дрожали. Машины выруливали к взлетной полосе. Загорался зеленый свет – сигнал вылета.
Самолеты парами выкатывались на взлетную полосу с интервалом в 15 метров. Пока машины не поднимались в воздух, членам экипажа трудно было дышать. Пилот сообщал, что взлет произведен и он убирает шасси. Самолеты группировались по шесть и строились в «боевой ящик». Ведущий брал курс на цель. На задании было запрещено разговаривать, чтобы не быть обнаруженными вражескими радиолокаторами, которые по другую сторону Ла-Манша день и ночь отслеживали воздушные маневры над Великобританией. Стоило кому-то нарушить запрет, как из рации рявкал диспетчер: «Заткнитесь! Чтоб вас!..»
Соединения Boston – каждое крыло состояло из трех групп по 12 или 20 самолетов – выполняли тактические операции. Они атаковали танки, войсковые подразделения, склады боеприпасов, укрепления, железные дороги, автотрассы, вокзалы. О начале бомбардировки штурман ведущего самолета объявлял: «Внимание: три, два, один, пошли!»
Наиболее опасными были операции, осуществлявшиеся на небольшой высоте. Самолет, летевший в десяти метрах от земли, становился удобной мишенью. Он сбрасывал бомбу, и остальные машины подлетали к этому месту всего лишь через несколько секунд после взрыва. Личный состав «Лотарингии» умел также ставить дымовую завесу на случай высадки в Нормандии. На борту в отсеке вместо бомб помещались огромные дымовые снаряды. Чтобы ядовитый черный дым распространился вокруг, требовалось лететь, почти касаясь брюхом волн. В D-Day («День Д») дымовая завеса простиралась от Котантена до западных предместий Кана.
Приближаясь к французскому берегу, пилоту приходилось маневрировать, чтобы не попасть под удар черно-оранжевых шаров зенитной артиллерии, вражеской противовоздушной обороны. Штурман сообщал, в скольких минутах находится цель. Наконец он объявлял: «Люк открыт», – и давал пилоту указание лететь прямо по курсу. По окончании бомбардировки люк закрывался, самолеты разворачивались и возвращались на базу. Механики стояли у посадочной полосы и с тревогой вглядывались в небо. После приземления механик осматривал машину с помощью обычной лампы и, даже если обшивка в нескольких местах была прошита пулями, за несколько часов приводил в порядок, невзирая на погодные условия. Если экипаж не возвращался с задания, слез можно было не скрывать.
Журналы полетов погибших закрывались, койки в «ниссанках» пустовали, а вещи аккуратно складывались в мешки и возвращались на склады Королевских ВВС. Оставшиеся в живых пребывали в состоянии эйфории и охотно отвечали на вопросы Жанетты Масиас, intelligence officer[31]31
Офицер разведки.
[Закрыть] эскадрильи «Лотарингия»; перед каждым стояла a nice сир of tea[32]32
Чашка чая.
[Закрыть] и – верх роскоши в голодные военные годы – яичница-глазунья. По случаю возвращения даже слагались стихи.
Если операция проходила успешно, англичане называли ее a piece of cake[33]33
Кусок торта.
[Закрыть]. Некоторые, посадив самолет, набирали землю в пригоршни и начинали ее целовать, выражая этим радость, что остались живы. Переодевшись в парадную форму, все шли в столовую. В баре не умолкали разговоры: летчики анализировали каждый этап операции и в конце концов отправлялись отсыпаться. Только Гари и Кессель долго не ложились спать – они сидели и часами разговаривали. Теперь до следующего задания Ромен мог писать до изнеможения, отводя на сон всего три-четыре часа в сутки.
Летчик-наблюдатель эскадрильи «Лотарингия» Пьер Мендес-Франс[34]34
Пьер Мендес-Франс – французский политический и государственный деятель.
[Закрыть] вспоминал, как однажды провел неприятный вечер в компании майора Горри (он же Мишель Фурке), Жарета, Столова, Ланже и Гари де Касева, который тогда только что прибыл на базу. Мендес-Франс{299} недолюбливал Гари, а тот, в свою очередь, охотно всем рассказывал, как Мендес-Франс однажды безуспешно пытался соблазнить за завтраком хорошенькую девчонку.
Пьер Мендес-Франс в отличие от Гари не верил в сепаратный мир, но согласился с ним, что стабилизация положения на фронте была бы губительна. Гари заявлял, что «эта мысль не давала ему спокойно спать», и Мендес-Франс комментировал: «Тут я снова понимаю, что он говорит серьезно».
Двадцать пятого января 1944 года Пьер Мендес-Франс был направлен в Алжир. Заменявших его Гари и Ланже назначили главными в одном из «боевых ящиков» из шести Boston, летевших вместе с 12 самолетами королевских ВВС для выполнения боевой операции на территории Франции. Задача заключалась в бомбардировке военных объектов в лесном массиве Эскедр, в 10 км от Сент-Омера. По свидетельству очевидца событий Франсуа Броша, отряд должен был подлететь со стороны моря к Пикардии, взять курс на немецкие ракетнопусковые установки и уничтожить их{300}.
Заметив ближе к правому краю большие дождевые облака, штурман объявил: «Мы пересечем Ла-Манш не там, где было объявлено на инструктаже, а у туке» – разница приблизительно 6,5 км.
Когда небо прояснилось, а самолеты были всего в 15 км от цели, воздух вдруг прочертили разноцветные трассирующие пули, а со всех сторон красно-черным снегом полетели зенитные снаряды 88-го и 105-го калибра. Казалось, последняя минута перед началом бомбардировки длится вечность. Наконец ведущий самолет сбросил первые бомбы. Bombs gone![35]35
Бомбы пошли!
[Закрыть] И тут в кабинах Гари и Ланже полопались стекла.
Истребители, прикрывавшие отряд, вдруг исчезли. Ведущий, сбросив бомбы, развернулся, набрал высоту и взял курс примерно на Амьен. Приблизившись на своих Boston, Соммер и Аллегре увидели, что раненый Гари потерял сознание, сполз с сиденья и сидел, «согнувшись вдвое и наклонившись вперед. Раз или два он поднимал голову, но она снова падала. В кабине пилота только окровавленное лицо: с него сорвало очки, на лбу и на веках – осколки лобового стекла. Самолет летел без управления»{301}.
«Гари, бедняга! Думаешь, он мертв?!»{302} Даже ничего не видя, Арно Ланже не оставлял мысли о бомбардировке. Контроль самолетом временно взял на себя пулеметчик Рене Боден, который остался невредим. Аллегре во главе группы из четырех Boston, которая вся пострадала, пересек Ла-Манш у Дила, к северу от Дувра, самолеты перестроились и надеялись сесть на запасной аэродром в Хоукинге. Совсем недалеко от Хартфордбриджа окровавленный Ланже, ослепленный обломками плексигласа, которые буквально приклеили ему веки к роговице, попытался посадить самолет. Гари тем временем пришел в сознание, выпрямился и сообщал товарищу высоту, чтобы тот мог направить самолет к посадочной полосе. Диспетчер давал ему heading: «Two two five… two two zero… two two five… left… left…»[36]36
«Два-два-пять, два-два-ноль, два-два-пять… левее… левее…»
[Закрыть]{303}
Их самолет то приближался, то отлетал от посадочной полосы. Внизу на красном грузовике кружили пожарные, в любой момент готовые действовать. Наконец шасси стукнулось о землю, самолет подпрыгнул, выровнял ход и затормозил поперек посадочной полосы. К разбитому самолету примчалась машина скорой помощи. Гари и Ланже на носилках перенесли в машину и отвезли в санчасть к Бернару Берко, который сам однажды добился разрешения слетать в качестве пулеметчика, чтобы прочувствовать состояние авиаторов во время выполнения задания. Гари был ранен в живот, осколок снаряда пробил его парашют, разорвал ремень, распорол комбинезон и застрял под кожей. В результате осталась большая гематома, а Гари потерял много крови{304}. У Ланже были очень серьезно повреждены лицо и глаза. Раненых положили в госпиталь, и врач не давал никаких прогнозов.
Пять дней спустя полковник Анри де Ранкур, передавая командование майору Горри{305}, прощался в столовой с офицерами эскадрильи. Вдруг вошли Берко и Гари; они вели Арно Ланже, у которого всё лицо было перевязано бинтами, а глаза закрыты темными очками с толстыми стеклами. Ему дали отпуск на несколько часов. Оставшись один, полковник оперся о стойку и заплакал{306}.
Подвиг Гари и Ланже не остался незамеченным: «Получив ранение, они тем не менее провели бомбардировку и вывели отряд с вражеской территории по правильному курсу». Через несколько дней к чудом выжившим авиаторам пришли репортеры ВВС, а после их визита в «Ивнинг стандард» появилась статья о двух французских летчиках. 20 ноября того же года на базу в Хартфордбридже, куда вернулся Гари, пришла поздравительная телеграмма из Карлтон Гарденз от Шарля де Голля: лейтенанты Ромен Гари и Арно Ланже были награждены крестом «За боевые заслуги» с бронзовым пальмовым листом и крестом Освобождения{307}.
32. ЛондонПосле тридцати вылетов – «серии операций» – летчик награждался крестом за боевые заслуги и шесть недель мог не подниматься в небо. Авиаторам регулярно предоставлялся отпуск, которые они проводили в Лондоне, расположенном в часе езды от базы на поезде.
В британской столице французские летчики навещали своих «крестных» и временных любовниц, развлекались в любимых заведениях. Гари и Берко брали отпуск одновременно и в Лондоне жили на одной квартире. Одиноких женщин было много – их мужья или ушли на фронт, или томились в лагерях, так что французов всегда ждал теплый прием{308}.
Одна из таких – бельгийка – доставила лейтенанту Гари немало хлопот. Он только что продал авторские права на «Европейское воспитание» одному английскому издательству за 800 фунтов стерлингов. Узнав об этом, его подружка заявила, что беременна. Растерявшись, Гари пошел советоваться с Берко, который предложил ему свои услуги врача, чтобы прояснить ситуацию, Гари предпочел замять дело. Это стоило ему 300 фунтов.
Другая любовница и вовсе чуть не отправила лейтенанта Гари де Касев (теперь, впрочем, он называл себя просто Гари) под военный трибунал. Они планировали встретиться, но она написала ему, что приезжать не стоит, так как «скоро у нас высадятся англичане» – по-французски это выражение означает «месячные». В британском цензурном комитете тонкостей французского языка не знали и решили, что это шифр, который передает секретные сведения о перемещениях войск – в это время союзные войска бомбили Италию. Гари пришлось долго объяснять вызвавшему его на беседу британскому командиру, что фразу нельзя понимать буквально и она никоим образом не относится к театру военных действий{309}.
16 мая 1944 года лейтенант Гари вышел из госпиталя, не вполне оправившись от ранений. Он был «выведен из боевого состава войск по состоянию здоровья»{310} и назначен секретарем генштаба. К этой должности его представил генерал Корнильон-Молинье, поскольку у Гари было юридическое образование, знание английского, немецкого, русского и польского языков, а для большей убедительности он еще указал в анкете, что окончил факультет славистики в Варшаве. Конечно, туда он никогда не поступал, но кто мог это проверить, а те, кто хотел использовать его знания иностранных языков, предпочли бы видеть в них результат упорной учебы, а не случайного стечения обстоятельств. Как всегда, чтобы добиться положения в обществе, к которому он стремился, ему приходилось мгновенно приспосабливаться к ситуации.
В Карлтон Гарденз, где располагался штаб генерала де Голля, в задачу Гари входил и учет документации по эскадрилье «Лотарингия», по награждениям и продвижениям по службе. Теперь он служил в столице, работал в кабинете в Кенсингтоне рядом с Гайд-парком и мог любоваться изящными домами, покрытыми белой штукатуркой, лакированными дверями и медными молоточками, начищенными до блеска, викторианскими особняками с великолепными колоннами, тенистыми улочками, на которых когда-то были конюшни, теперь переоборудованные в квартиры.
33Лондон находился под обстрелом самоуправляемых снарядов «Фау-1» и «Фау-2», развивавших скорость 400–500 км/ч. Рушились целые кварталы. Королевские ВВС и ВВС «Свободной Франции» наносили ответные удары в ожидании высадки союзных войск в июне 1944 года. В Лондоне французские летчики часто ходили на evening party. На одной такой вечеринке журналистка Лесли Бланш, пользовавшаяся большой известностью в литературных кругах и вхожая в высший свет столицы, обратила внимание на незнакомого молодого человека, который двигался, «словно медведь, вставший на задние лапы»{311}.
В тот вечер Лесли очаровали ярко-голубые глаза, черные волосы и русский акцент этого красиво сложенного парня. Гари держался в стороне и с грустным видом поглощал соленый миндаль под встревоженным взглядом хозяйки дома – в конце концов она отобрала у него чашку с этим редким в военное время лакомством.
Лесли Бланш вела колонку в журнале «Вог». Известный издатель Джон Мюррей, чьи предки печатали еще произведения лорда Байрона, заказал ей книгу о четырех женщинах, влюбленных в Восток, после которой Лесли проснется знаменитой. Кроме того, в начале 30-х гг. в прессе публиковались ее репортажи из многочисленных поездок в Россию и на Кавказ. С детства у Лесли была одна страсть: восточноевропейские просторы.
Ромена Гари и Лесли Бланш представили друг другу. Она заметила на подбородке у Ромена шрам, заставлявший его криво улыбаться, обнажая неровные зубы. Молодые люди обменялись парой слов на русском языке, и они решили всё. Доя слуха Лесли не было ничего слаще, чем русская речь. Этой женщине было чуждо английское пуританство – для нее не существовало запретных тем. Лесли была привлекательной блондинкой с нежным цветом лица и изысканными манерами, но, несмотря на все путешествия, ее представления о славянских странах заметно отличались от того, что знал о них Гари.
Лесли родилась в 1903 году и в четыре года уже читала. До десяти лет ее образованием занимались родители, достаточно состоятельные, чтобы не работать, и жившие в окружении книг. Элегантная и утонченная мать подарила маленькой Лесли «Оливера Твиста» с иллюстрациями Джорджа Крукшенка со словами: «Постарайтесь понять, что здесь написано». Несколько лет спустя Лесли уже декламировала стихи Байрона, Блейка, Лавлейса. В том числе строки, восхитившие Гари: But at ту back I always hear / Times minged chariot hurrying near[37]37
«Но я всегда слышу за спиной / Летящую колесницу времени».
[Закрыть].
К религии родители Лесли относились равнодушно и не придавали значения условностям, хотя и были помешаны на элегантности. Марта, мать Лесли, например, полагала, что у платья непременно должна быть нижняя юбка из тафты, потому что она красиво шуршит, а зонтик должен быть только шелковым. Отец заказывал туфли у лучшего лондонского обувщика. По воскресеньям он водил дочь в музей или картинную галерею, потом они гуляли по старым грязным улочкам Лондона, которые описывал в своих произведениях Чарльз Диккенс, чем вызывали негодующие восклицания nanny (няни) Лесли: «Это преступление – так воспитывать друг друга».
Главным мужчиной в жизни Лесли, которого она безумно любила с детства и который во многом определил ее судьбу, был тот, кого в своей великолепной биографии Journey into the Mind’s Eye{312} она назвала Путешественником. Загадочная личность. Он был другом семьи, всегда приходил без предупреждения, с массой подарков, а через какое-то время вновь исчезал, не сказав куда. Никто не знал, на какие средства Путешественник живет. Может, он служил в разведке? Он был из России, но у него были монгольские черты. Маленькой Лесли он рассказывал, что родился «в богатых черноземных степных краях Сибири». У него не было определенного места жительства, он вечно куда-то ехал, нагруженный сундуками и чемоданами.
Лесли жила им одним: в шесть лет она написала Путешественнику свое первое любовное послание: Please come back I love you, I love you sincerely[38]38
«Умоляю Вас, возвращайтесь, я вас люблю, искренне люблю».
[Закрыть]. Она ждала его из бесконечных странствий, а когда он, едва приехав, вновь собирался в путь, умоляла взять ее с собой. Из Вены, Москвы, Парижа Путешественник посылал ей открытки, гувернантка Лесли находила их неприличными: например, репродукцию картины Фрагонара «Приподнятая рубашка» с надписью на обороте: Miss you, miss[39]39
«Скучаю по Вас, мисс». (В оригинале – игра слов).
[Закрыть]. Приезжая в гости, он привозил ей дорогие подарки, словно не ребенку, а любимой женщине: золотую табакерку, голубое яйцо с инкрустацией из бриллиантов, икону, самовар. Сидя в стенах волшебной розовой комнатки, которая была ему много милее гостиной, где беседовали взрослые, он пел Лесли песни, рассказывал русские сказки, говорил об обычаях своей родины. Дымя самокруткой, набитой махоркой, однажды он признался, что казаки, турки-башибузуки и курды постоянно насиловали женщин.
Несмотря ни на что, Лесли продолжала лелеять мечту сесть на транссибирский состав вместе с Путешественником и проехать всю Россию. Мысль достичь пределов страны, где луну над снежными просторами и сани с бубенцами сменяют караваны верблюдов, никогда ее не покидала. Сколько раз она представляла, как наконец увидит Курск, Нижний Новгород, Иркутск, Бухару, Владивосток.
Но юность Лесли провела, закутавшись в одну из шалей своей обширной «шалотеки», как она выражалась, в комнатке, завешанной картинами, заставленной горшками с геранью и дурманом, заваленной книгами и музыкальными партитурами, а посреди всего этого стояла широкая золоченая кровать с зеркалом. Здесь она сидела. В романе «Леди Л.», посвященном Лесли, Ромен Гари во всех деталях описывает эту комнату: кальян, вышитые подушки и ширмы XVII века, оклеенные русскими игральными картами из особой колоды.
Большую часть времени Лесли проводила за рисованием изысканных и ироничных вариаций викторианских литографий, на которых изображались животные или сентиментальные сюжеты.
В семнадцать лет в объятиях Путешественника она стала женщиной. За неимением Транссибирского экспресса это произошло в купе скорого поезда Париж – Дижон. После этой тайной вылазки Лесли не испытывала никаких угрызений совести, ведь, как справедливо заметил Путешественник, она была «совершенно аморальна» в этом отношении. У нее будет еще много мужчин, встреченных в поездках по России, Кавказу и Азии.
В своей автобиографии{313} Лесли Бланш пишет о том, какую свободную жизнь вели англичанки во время войны.
Путешествуя по Турции, Сахаре, Ближнему Востоку, Центральной Азии, Кавказу, она будет очарована своеобразием этих арабских, мусульманских культур.
Ромен Гари в отпуске с Лесли Бланш на пороге дома Сент-Леонард-Террас.
Collection Lesley Blanch D. R.
День своего знакомства Лесли и Ромен решили завершить по причине сильных бомбежек в клубе, расположенном в подвальчике: там пили вино, купленное на черном рынке, и царила «горячая атмосфера». Гари терпеть не мог спиртных напитков и в тот день тоже не пил. Неприязнь к вину распространялась у него и на тех, кто его употреблял. Может быть, эта фобия возникла у Ромена как реакция на пьяниц-поляков, которых он наблюдал на улицах Вильно и Варшавы?
Гари было 30, Лесли – 41. Она была красива, весьма эксцентрична и меняла любовников как перчатки. В клубе они танцевали, а потом поехали к ней в бывшую деревушку Челси, в домик XVIII века, располагавшийся на Сент-Леонард-Террас, 32, который она снимала у Оливье Уорсмера{314}. Два дома, где она жила раньше, были разрушены при бомбежках – погибло почти всё, кроме скромной печки-керосинки, золоченой кровати, дивана в стиле Людовика XVI и роскошного барочного стола с мраморной крышкой. Перед домом, напротив парка Королевского приюта{315}, имелся крохотный садик. Решетки от него переплавили на военные нужды, и теперь ограждением служила натянутая на колышки веревка. Лесли охотно сдавала свой дом друзьям, которые называли его «приютом любовников». Здесь встречались молодая художница Эдна Бокс, которая была замужем за банкиром, и офицер канадской армии Марстон Флеминг. В 30-е годы Эдна вела бурную жизнь: была владелицей поразительной коллекции очаровательных халатов и писала утонченные картины в стиле наив, которые потом дарила своей близкой подруге Лесли. В итоге Эдна развелась с банкиром и вышла замуж за Флеминга. Он был красив, высок, белокур, строен – Ромен видел в нем образец мужественности, вроде Гарри Купера или Лесли Говарда. Марстон и Эдна Флеминги (Эдна подписывалась псевдонимом Иден Бокс) поселились на Кью-бридж в великолепном доме XVIII века и несколько раз в год устраивали у себя пышные parties[40]40
Вечеринки.
[Закрыть]. Когда Ромен и Лесли приобретут несколько домов в городке Рокбрюн, Флеминги часто будут наведываться к ним в гости.
После первой совместной ночи Гари вернулся на базу. Вскоре ему пришла открытка с изображением Фауста и Маргариты, на обороте которой Лесли писала: «Дорогой Ромен, я вовсе не намерена быть Маргаритой при Вашем Фаусте!»
Во время очередного отпуска Гари снова постучался в домик Лесли на Сент-Леонард-Террас. Дверь открыла элегантно одетая женщина в красных шерстяных шароварах с вышивкой и блестками и белой шелковой блузе, расшитой бисером. Эти шаровары, объяснила она ему, не только красивые, но и теплые. Гари был очарован необычностью нарядов и жилища Лесли.
Спустя некоторое время Гари переехал из своей комнаты при казармах в Челси – квартал людей искусства и науки, с изящными кирпичными домиками, отделанными под мрамор, обсаженными розовыми кустами, с романтическими аллеями на набережной Темзы, тихими зелеными улочками и красивыми особняками.
За исключением спальни, дом был обставлен лишь самым необходимым. Впрочем, Лесли располагала неслыханной по тем временам роскошью – ванной с горячей водой. Здесь Гари мог часами лежать в перерывах между бурными схватками с Лесли в постели. Иногда, когда она сидела на первом этаже, Ромен вдруг окликал ее: «Ласковая моя, ласковая! (он произносил эти слова по-русски) Идите ко мне! Идите скорее!» Лесли обожала русские имена, которые он ей давал. И прижимая ее к себе, он неистово шептал: «На пол, скорее на пол!»{316}.
Друзья Лесли прозвали Гари the french frog – «французской лягушкой». Он никак не мог привыкнуть, что всё это происходит с ним, и удивленно говорил Лесли: «Если бы мама видела меня здесь!»
Однажды утром во время завтрака, когда война уже близилась к концу, началась сильная бомбежка Лондона. Раздался страшный взрыв, и в спальне обрушилось полстены. На кровати валялся мусор, но Лесли невозмутимо продолжала подавать чай с вареньем и намазывать бутерброды.
Обычно Лесли старалась говорить с Роменом по-русски, этому языку ее научил Путешественник. Английский язык Ромена сводился к фразам из разговорника Restricted French Phrase Book, который вышел в сентябре 1943 года для распространения в рядах французских войск. Этот разговорник представлял собой список слов и выражений, необходимых бойцу, к примеру: самолет-истребитель, разведывательный самолет, торпедоносец, выбоины, электростанция, подводная лодка, танкер, скорость, победа, видимость, военное судно, эскадрилья, бомбардировщик, пулеметчик, парашютист, пилот, я отравлен, кровотечение, противогаз, пулемет, связной и так далее.
Чтобы Ромену было проще и интереснее учить английский, Лесли, сама прекрасная художница, вручила ему с дарственной надписью несколько детских книжек Э. Б. Уайта и Беатрис Поттер: The Tale of Johnny Toum-Mouse, The Tale of Timmy Tiptoes, The Tale of Mrs. Tittlemouse, Stuart Little. Он был в восторге. Лесли не могла не подарить ему и знаменитые Mother Goose’s Nursery Rhymes{317} – «Сказки Матушки Гусыни» с иллюстрациями Чарльза Фолкарда. Способности к языкам у Гари были прекрасные, и он очень быстро осваивал английский.
Во время ужинов в ресторанах Сохо Ромен не умолкая рассказывал Лесли о своей покойной матери то ядовитым тоном – ее любовь порой доходила до тирании, – то со слезами на глазах, впадая в показное отчаяние. Слезы доводили Лесли до бешенства, и она резко обрывала его: «Отойдите от Стены плача!»
У Лесли Гари листал книги об искусстве. Но никогда ничего не клал на место – Мина его этому не научила. Руки у Ромена «были вставлены тем концом» только тогда, когда он писал.
Через несколько недель Гари свободно говорил по-английски. Лесли учила его классическому языку – читала стихи Байрона, Блейка и Лавлейса, в то время как ракеты «Фау-2» разрушали Лондон:
Она водила его в дом Мюррея на Пикадилли, с его просторной гостиной, картинками и камином, в котором сгорел дневник Байрона. А в ящике одного из комодов хранились локоны, подаренные поэту поклонницами.
Гари – профан в области английской литературы – погрузился в ее изучение. Он познакомился со стихами Китса, Марвелла, Кольриджа, Джона Донна. Но с не меньшим удовольствием упивался и детскими книжками, подаренными Лесли.
Наедине они решили разговаривать только по-английски, причем Гари поставил условие: Лесли ни в коем случае не станет пробовать говорить по-французски.
На ужинах, куда его водила Лесли, была вся лондонская интеллектуальная элита: там Гари познакомился с Феликсом Топольским, изображавшим Лондон после бомбежек, с Сесилом Битоном, знаменитым фотографом аристократов и кинозвезд, который терпеть не мог Гари, с Виолой Гарвин, дочерью главного редактора «Таймс», которая вскоре будет переводить на английский «Европейское воспитание».
Еще до этого Гари был знаком с Раймоном Ароном, который, прочитав рукопись, пообещал автору «блестящее литературное будущее»{318} и представил его баронессе Муре Будберг{319} – знаменитой авантюристке, писательнице, переводчице и литературному агенту. В ее салоне собирался высший свет Лондона и почти все известнейшие писатели. Мура Будберг была штатным сотрудником ежемесячного журнала «Свободная Франция», который издавался в Лондоне под руководством Раймона Арона движением Сопротивления. В 1943 году тираж этого издания составил 40 тысяч экземпляров, а в конце войны у него было уже 76 тысяч подписчиков{320}. Гари опубликовал в нем несколько рассказов и очаровал Муру Будберг с первой же встречи{321}. Именно благодаря этой эксцентричной даме «Европейское воспитание» вышло в декабре 1944 года в английском переводе под названием Forest of Anger{322}. Красавица Мария Закревская-Будберг родилась в аристократической эстонской семье – ее отец был членом Сената. С годами она сильно располнела, и ее прозвали «баронессой Бедбаг» (англ. bedbug – клоп), но она все так же царила в салонах, любила мужчин и очаровывала некоторых из них, в том числе весьма знаменитых. Она была любовницей Герберта Уэллса, Максима Горького и российского тайного агента сэра Роберта Брюса Локкарта, в 1911 году вышла замуж за Ивана Александровича фон Бенкендорфа, а в 1922-м – за барона Будберга. Баронесса Будберг повсюду таскала с собой огромную сумку, в которую совала всё, что привлекало ее внимание. Она страдала клептоманией и воровала везде, где могла, хотя и была богата. Однажды в магазине «Хэрродс» ее застали с поличным, на что она возразила: «Но ведь это такое приключение!»
Ромен считал естественным, что Лесли рекомендует его своим друзьям. Ей надоела работа в «Вог», и теперь она вела по понедельникам колонку в «Дейли мейл», ответственный за публикации которого Питер Кеннел предложил ей также сотрудничать с журналом «Корнхилл».
Несколько дней Лесли и Ромен провели в Корнуолле в поисках комнаты доя Ромена – в то время считалось неподобающим жить в одном доме, не состоя в браке.
Но Лесли была в разводе (ее бывшего мужа звали мистер Бикнелл), и через год совместной жизни они решили пожениться. Больше всего этого желала мать Лесли. Она жила в тихом фешенебельном пригороде Лондона в Ричмонд-на-Темзе, где со времен Плантагенетов находилась резиденция английских королей. Гари пошел на этот шаг лишь потому, что считал, что потерял Илону навсегда.
Ромен и теща относились друг к другу с большой симпатией, она готовила для него пирожные, которые он жадно поедал, что называется, с пылу с жару.
Гари часто беспокоился о своем здоровье, и не всегда это была ипохондрия. У него была диафрагмальная грыжа, которая порой превращала обед в сущее мучение, и ему оставалось завидовать аппетиту Лесли. «И у вас ничего не болит? – недоверчиво спрашивал он. – Да у вас железное здоровье, вы всех переживете».
После двух аварий на самолете у Гари наступил частичный паралич лицевого нерва, из-за чего он улыбался на одну сторону, была сильно перекошена носовая перегородка, кроме того, мучили непрекращающиеся синуситы и невыносимые мигрени. В английском военном госпитале ему сделали операцию. Когда он возвращался в Лондон, Лесли встречала его на вокзале. Гари рассказал, что операция проходила под местной анестезией, а потому в какой-то степени он мог наблюдать за происходящим. Когда хирург начал стучать ему по носу, Гари, услышав зловещий хруст, поторопил врача: Yes, get in! – «Да, да, войдите!»
Так что поклонники Гари, поверившие в легенду об отцовстве Мозжухина из-за сходства носов, ошибались: от рождения нос у Гари был прямой, как у матери.
Неотвязно думая о своих недугах, он считал их наказанием за воображаемые грехи: «Я так себя ненавижу, что готов страдать», – говорил Гари Лесли. Он стонал и, хотя чаще всего внушал себе боль, иногда чувствовал ее на самом деле. Впрочем, все это не мешало ему работать в Карлтон Гарденз и одновременно оттачивать текст «Европейского воспитания», прежде чем передать рукопись на перевод Виоле Гарвин.
