Текст книги "Ромен Гари, хамелеон"

Автор книги: Мириам Анисимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 51 страниц)

Мириам Анисимов

От издательства

Книга «Ромен Гари, хамелеон» вышла во Франции в 2004 году и потрясла многих поклонников его таланта: французы заново открыли для себя человека, сотворившего невозможное. Автор Мириам Анисимов познакомилась с Роменом за четыре года до смерти и застала его в период, когда он жил судьбами двух людей, творил за двоих писателей.

Но это не мемуары, как не биография и не роман, скорее, продолжение романа, возможного, но не произошедшего в жизни. Это не тот Ромен, которого мы привыкли видеть на страницах его произведений, – здесь он не литературный герой, не миф, выдуманный, чтобы защищаться, не наша легенда – тут он мужчина, ведомый силою страстей и увиденный глазами женщины, вышедшей с ним из одного мира.

В этой истории Пигмалиона, дважды сотворившего самого себя и «утратившего контроль над собственной жизнью», боль и страдание перемешаны с неутомимой жаждой любви, живущей в сердце великовозрастного ребенка. Но так и неясно, была ли в его жизни та, которую он любил больше своих творений.

Книга очень биографична, полностью основана на реальных событиях и адресована широкому кругу читателей.

Поклонник документальных исследований познакомится с исчерпывающими архивными документами и историческими справками, которые помогут распутать клубок жизненных хитросплетений гения.

Любитель художественных произведений, опуская мелкий шрифт, сможет насладиться тонкой нитью любовной интриги.

Кем была в жизни писателя женщина, превратившая его творческий путь в роман?

Нам кажется, ответ скрыт между строк.

В интервью журналу ELLE на вопрос: Etiez-vous amoureuse de Gary? («Были ли Вы влюблены в Ромена Гари?») – она ответила: D’une certaine fa?on, oui («В какой-то степени да»).

Так пусть на сегодня это останется той маленькой тайной, которыми так любил окружать себя в жизни великий мистификатор.

* * *

Издание осуществлено при поддержке Национального центра книги Министерства культуры Франции.

Выражаем искреннюю признательность госпоже Франсуазе Навай за помощь в редактировании текста русского издания книги.

Российское издание осуществлено с сокращениями, утвержденными автором.

____________________

В книге использованы фотографии и документы, полученные от издательства «Деноэль»; их правообладатели обозначены непосредственно под каждой иллюстрацией, за исключением фото на странице 175 [1]1
  В книге стр. 175 = в файле – фотография «Ромен Гари, 1950-е» под заголовком Части IV «Секретарь посольства и писатель». – Прим. верст.


[Закрыть] , сведения о которой не получены.

В книге также использованы фотографии из коллекции Л. Г. Тельнова, архива издательства ДЕКОМ и интернет-ресурсов; авторы фотографий владельцам архивов и издательству неизвестны.

____________________

Редакция не всегда согласна с точкой зрения французского автора на некоторые события российской истории XIX века.

Размещение большого числа примечаний в конце книги создает определенные неудобства для читателя. Но такова была структура книги, предложенная автором[2]2
  В файле структура изменена на стандартную для fb2; указанные в конце книги примечания оформлены комментариями и отражаются в фигурных скобках. – Прим. верст.


[Закрыть].

Ромен Гари, хамелеон
(роман-биография)

Посвящается Максиму и Бенжамену

Вступление

В искусстве дозволено всё, кроме непопулярности… Если книга избежит непопулярности, она даже лгать будет честно, а если не избежала, то никакая «истина» не спасет ее от участи жалкой лжи.

Ромен Гари, «За Сганареля»

Его приключения еще при его жизни стали предметом апокрифических мемуаров.

Сент-Бёв

Ромену Гари нравились необыкновенные истории Эдгара По. В явлении «Маски Красной смерти» он видел свое отражение и отождествлял себя с «человеком без лица».

По сюжету новеллы в замке принца Просперо, где, наглухо заковав ворота, он укрылся от эпидемии чумы вместе с тысячей своих приближенных, во время бала-маскарада появляется странный человек. В финале все с ужасом обнаруживают, что за «мертвенными» чертами призрака нет «ничего осязаемого».

Многоликий Гари представлял собой гораздо больше, чем персонаж, созданный журналистами. Его обаяние, авантюризм и склонность к мистификации завораживали читателей.

Однако порой он сомневался в реальности собственного существования. «Правда? Какая правда? Правда, может быть, в том, что меня нет»^{1}, – говорил он своему другу Франсуа Бонди в интервью для журнала «Прев» в 1957 году.

В центре этой черной дыры – погасшей звездой его детства – было слившееся с ним воедино сердце Мины Овчинской, его матери, которую он любил безгранично, и порой это доходило до ненависти.

Мина, с ее чрезмерной любовью, так часто пророчила сыну головокружительную карьеру, что тому казалось, будто он живет по доверенности. Ей было недостаточно, чтобы сын оставался Романом, ребенком, рожденным ею в браке с Арье-Лейбом Касевым, которого она считала только биологическим отцом. Гари понимал, что в своих ожиданиях она одновременно видит его послом Франции, Яшей Хейфецем, Иегуди Менухиным, Габриеле Д’Анунцио, Виктором Гюго и Вацлавом Нижинским.

Успех в понимании Мины включал и творческую карьеру, в свое время у нее не удавшуюся.

Когда же Мина просила сына посмотреть на нее, она словно в помрачнении видела перед собой мужчину, которого когда-то любила и который, по-видимому, ее оставил. Маленький Роман, словно персонаж Эдгара По, был призраком в сознании женщины, подарившей ему жизнь.

Отец Гари ушел из семьи, и Ромен всегда стремился зародить у окружающих сомнения по поводу своего происхождения. В зависимости от ситуации он утверждал, что имеет польские, русские или татарские корни. Он выдумывал себе мнимых родителей, но в итоге так и не называл имен, не желая снимать завесу тайны. При любом возможном случае он давал понять, что человек с фамилией Касев, что в переводе с иврита означает «мясник», ему не отец. Самой правдоподобной версией поклонникам писателя показалась самая невероятная: Ромен Гари – сын знаменитого актера Ивана Мозжухина, который в действительности даже не был знаком с Миной Овчинской. Так родилась легенда, не имевшая никаких оснований. Сам Гари прекрасно отдавал себе отчет в том, чей он сын, но в приземленности этой родственной связи ему виделась угроза. Потому вместо купца из Вильно еврея Арье-Лейба он назвал своим отцом русского актера, выходца из мелкопоместного дворянства. Но, судя по его произведениям, вычеркнув отца из жизни, он так и не сумел справиться со своими чувствами к нему.

На вопросы о месте своего рождения и имени отца, которые задавали ему начальство или журналисты, Гари каждый раз давал разные и неполные ответы. Часто они не соответствовали действительности или раскрывали ее лишь наполовину. Зачем столько усилий, чтобы всю жизнь скрывать сведения, в которых не было ничего компрометирующего?

С самых первых лет Гари пришлось учиться жить во враждебном и ненадежном мире между Вильно и Варшавой – двумя городами Российской империи, которые были охвачены страшными пожарами погромов и корчились в муках войны и революции.

Во Франции, представлявшейся ему таким идеалом, его ждали иные испытания, которые он прошел, приспособившись к ситуации: избавившись от всего, что отличало его от других.

Гари был счастлив носить форму летчика «Свободной Франции», а позже – генерального консула. Будучи уже взрослым человеком, он обращал на себя внимание прохожих, так как любил носить шляпы и пальто, фасон которых казался весьма эксцентричным. Не менее трепетно он относился и к своему строгому костюму дипломата, и к своей старой синей куртке с Лотарингским крестом на груди.

Казалось бы, он исполнил все желания матери: стал героем, капитаном запаса ВВС «Свободной Франции», «Товарищем освобождения», командором ордена Почетного легиона, писателем, в равной степени осыпанным похвалами и недооцененным, дважды награжденным под разными именами Гонкуровской премией, дипломатом, режиссером, сотрудником нескольких американских журналов. Как и предсказывала Мина еще тринадцатилетнему Роману, на его счету было множество любовных побед.

Однако под панцирем дерзости и успеха из-за перенесенных в детстве душевных травм он был легко уязвим. На страницах книги «Ночь будет спокойной», которая представляет длинный монолог автора с вопросами Франсуа Бонди, любезно признанными им своими, как и идея книги, несмотря на то что ни к ее замыслу, ни к написанию Бонди не имел никакого отношения, мы читаем:

Жил-был хамелеон, его посадили на что-то зеленое – и он позеленел, посадили на синее – и он посинел, посадили на коричневое – и он стал коричневого цвета, а когда его посадили на шотландский плед, он лопнул.

Гари побывал в шкуре нескольких несуществующих писателей, не раз печатая свои произведения под вымышленными именами: Гари, Фоско Синибальди, Шайтана Богата и наконец самого примечательного – Эмиля Ажара, автора четырех книг, благодаря которому Гари – факт в истории литературы уникальный – второй раз получил Гонкуровскую премию. Оставаясь в тени, он с сардоническим смехом потирал руки, радуясь, что провел издевавшихся над ним парижских критиков. Подготовка и воплощение в жизнь этой мистификации стало делом несложным. В юности Гари прочел Сервантеса, и реальность воспринималась им в неразрывной связи с выдуманным; для него истина могла родиться лишь в воображении и слове.

Он был творцом с вечно бурлившей фантазией, который, бросив первую фразу, свободно устремлялся вперед в неизвестность, не зная ни стереотипов, ни запретов.

Он смешивал жанры, что уже в первом его романе, «Европейское воспитание», раздражало критиков; они отказывали ему в праве и умении писать на французском языке, поскольку не находили в его прозе приемов и принципов, господствовавших тогда в литературе. Непростительно! Их враждебность выдавала растерянность французских литературных кругов перед новым явлением. Те же самые литераторы много лет спустя, едва снисходя до ставшего знаменитым Гари, превозносили вышедшие под именем Эмиля Ажара книги «Голубчик» и «Вся жизнь впереди». Пленившись смелостью и оригинальностью находок «нового молодого автора», они задавались вопросом: «Кто такой Эмиль Ажар? Действительно ли его зовут Эмиль Ажар?» Самые проницательные без особой уверенности предполагали, что за этим псевдонимом может скрываться тот или иной знаменитый писатель, но имя автора «Обещания на рассвете» так и не прозвучало, поскольку после событий мая 1968 года Гари в связи с его приверженностью идеям де Голля, считался образцом условности и реакционности в литературе. Чтобы удовлетворить их навязчивое любопытство и положить конец безуспешному угадыванию, Гари приписал несуществующему автору личность своего двоюродного племянника Поля Павловича. Однако очень скоро сам факт его существования заставил Гари видеть в Павловиче самозванца, который стремительно выходил у него из-под контроля. Гари не мог его разоблачить, не разоблачая себя.

Скрывать до самой смерти, кто такой на самом деле Эмиль Ажар, было не единственной удачной попыткой писателя перекроить действительность на свой лад. Но, назвав единственным настоящим Ажаром Поля Павловича, он сам себя приговорил к прозябанию в тени и одиночеству, и это его испепеляло. Он стал выдуманным персонажем в поисках реальности.

Роман Касев, он же Ромен Гари, вечно пытавшийся быть кем-то другим, решил: чтобы обрести себя, он должен изменить и родословное дерево по собственному усмотрению. Его книги были реальнее его жизни и становились как бы ее продолжением.

Отказавшись от фамилии своего отца и умалчивая о мире, в котором прошло его детство, он избрал своей родиной мифическую Францию – «мадонну с фресок, принцессу из сказок», по выражению Шарля де Голля, за которую рисковал жизнью во время Второй мировой войны. Он любил повторять: «Во мне нет ни капли французской крови, но Франция течет в моих жилах».

Поход Ромена Гари во французскую землю начинается в захолустном еврейском местечке, и зная, что французам неизвестно о том, какая ширь простирается на восток вплоть до Тихого океана, он утверждал, что родился в России – не то в Москве, не то в Курске, – или на Украине, или где-то в степях. Чтобы избежать подозрений, он всегда будет указывать местом своего рождения все что угодно, только не тот городок в бывшем царстве Польском, которое в XVIII веке подмяла под себя царская Россия и где вынуждено было обосноваться еврейское меньшинство.

Но кто упрекал писателя в том, что он еврей, кроме него самого?

Роман Касев исчез, уступив место Гари – псевдониму военных лет, ставшему впоследствии писательским. И полноту бытия он смог ощутить только после того, когда, возвращаясь с военного задания, получил телеграмму от британского издательства, что его первый роман «Европейское воспитание» будет опубликован. «Я снял ищем и перчатки и долго стоял так в своей летной форме, глядя в телеграмму. В тот миг я наконец появился на свет»^{2}.

Гари был тайным любовником многих женщин. Они отдавались ему со всей страстью, и без них наступление вечера было невыносимо. Первой его супругой стала экстравагантная Лесли Бланш, знаменитая английская писательница и путешественница, а позже – актриса Джин Сиберг, подарившая ему сына Александра-Диего. И все же, несмотря на свои многочисленные победы, Гари был не Дон Жуаном, а вечно куда-то рвущимся, застенчивым, одиноким, нервным человеком.

В последние месяцы жизни Гари перестал писать, чувствуя себя во власти реального мира, наступающего на мир воображаемый. «Дело Ажара» приводило его в отчаяние, он не знал, как справиться с многочисленными проблемами, которые породила эта мистификация, сделавшая его уязвимым; в конце концов она стала для него ловушкой предельно обострившейся тревоги и непреодолимых, по его мнению, препятствий. Он думал о смерти.

Второго декабря 1980 года, пообедав в ресторане «Рекамье» со своим издателем Клодом Галлимаром, Ромен Гари вернулся домой, лег на кровать и выстрелил себе в рот. Когда его нашли, у его ног лежала записка, озаглавленная «День Д», в которой он заявлял, что его решение свести счеты с жизнью не связано с трагической смертью Джин Сиберг.

В действительности мысль о самоубийстве преследовала Гари давно. В многочисленных разрозненных черновиках «Псевдо» не раз повторяется фраза: «Впрочем, я уже не был склонен покончить с собой, и мне не хотелось оставлять после себя записку: „Теперь это серьезно“».

Но Ромен Гари ошибался: сотворив самого себя, по его собственному выражению, он самовластно решил быть не только тем, кто дает жизнь, но и тем, кто забирает ее обратно.

Часть I
От Вильно до Варшавы

В Париже, когда они заставили проходить меня

все эти допросы и испытания,

я сказал, что еврей только наполовину.

Я не отрекаюсь от своих корней,

а просто хочу подстраховаться на будущее.

Ромен Гари, «Псевдо»

Не обязательно рассказывать всё как было —

лучше сделай из этого легенду,

найдя подходящую интонацию.

Ромен Гари, «Ночь будет спокойной»

* На фото: Старый Вильно.

1. Вильно

Вильне, Вильне, наш дом,

По которому мы скучаем, куда нас тянет!

Каждый раз, когда звучит твое имя,

Слеза срывается с моих ресниц.

Улочки Вильне, речка Вильне,

Гора Вильне, его долина.

Вспоминается что-то близкое

Из ушедших времен.

Слова Л. Вульфсона, музыка А. Ольшанского

Среди архивных документов «Раввината Виленской губернии» имеется акт гражданского состояния, где отмечено, что «15 мая 1914 года в еврейской общине города Вильно^{3} была сделана запись о рождении 8 мая 1914 года ребенка, получившего имя Роман, родителями являются Арье-Лейб [Лейб – перевод на идиш имени Арье, что означает „лев“] и Мина Иоселевна Касевы».

Свидетельство о рождении Романа Касева уцелело, несмотря на систематическое уничтожение документов фашистами, пытавшимися таким образом скрыть следы своих преступлений после массовых уничтожений, и представляет перевод с иврита; исходный документ был составлен бет-дином[3]3
  Раввинатский суд.


[Закрыть] Виленского раввината. Еврейская община бывшего великого княжества Литовского, отошедшего к России после трех разделов Польши, обязана была представлять властям копии всех составленных ею актов гражданского состояния^{4}. Архивы Литвы, которая в 1941 году вместе с Эстонией и Польшей входила в состав рейхскомиссариата Остланда и была одной из территорий, захваченных Третьим рейхом, не были уничтожены фашистами.

Вот буквальный перевод свидетельства о рождении Ромена Гари, которое после войны было объявлено утерянным^{5}:

Пол: мужской.

Кто делал обрезание (по ритуальной формулировке: «Кто обрезал, кто оборвал крайнюю плоть, кто отсасывал [кровь{6}]»): Ицик Беркатман.

Даты рождения и обрезания: 8 мая [по юлианскому календарю], 21 мая [по григорианскому календарю, принятому во всем мире], 25 месяца ияр [по иудейскому календарю].

Род занятий отца, имя и фамилия отца и деда по отцовской линии, имя матери:

Отец – купец второй трокской{7} гильдии.

Дед: Шрага-Файвуш Давид{8} [Файвуш – перевод на идиш древнееврейского имени Шрага («светильник», «свет»)]. Отец: Арье-Лейб Касев{9}.

Мать: Мина бар Иосиф{10}.

Роман Касев полагал, что для его семейной истории, а особенно для персонажа, которым он представлялся, будет лучше утверждать, что он родился в Москве, а не в Вильно, городе, являвшемся средоточием культурной и интеллектуальной жизни Литвы, который местные евреи-ашкенази называли «литовским Иерусалимом». Арье-Лейб и Мина Касевы намеревались воспитывать сына в иудейских традициях и сделали ребенку обрезание. Однако в «Белой собаке» Гари пишет:

Да, моя мать была еврейкой. Эту дилемму никак невозможно разрешить. Вдобавок еще мои татарские предки по отцовской линии были погромщиками, а мои еврейские предки – жертвами погромов. У меня проблема… На пресс-конференции в Израиле, которая транслировалась по радио, один почтенный журналист-еврей из газеты «Маарив»^{11}, похожий на Бен-Гуриона, только намного старше, спросил меня перед всем залом: «Господин Гари, Вы обрезаны?» В первый раз пресса заинтересовалась моим половым органам, да еще и в прямом эфире! Я не осмелился отрицать: я не хотел отрекаться от матери, не хотел плевать на ее могилу.

Разумеется, поездка Ромена Гари в Израиль в 1970 году не прошла мимо внимания журналистов этой страны, в том числе и газеты «Маарив», но ни в одной статье не отражен этот эпизод.

Его друг Рене Ажид в интервью режиссеру Варьети Можински говорил, что Роман Касев не был ни поляком, ни русским, ни монголом, ни татарином, ни католиком, ни православным. Конечно, он родился в России, но русским не был точно, так же как не был и поляком. Он был евреем, и всё его детство прошло в двух шагах от синагоги, куда ходил молиться его отец. Кстати, «татарином» Гари стал благодаря Лесли Бланш в тот момент, когда она начала собирать информацию об имаме Шамиле для своей книги «Сабли рая», посвященной противостоянию России с кавказскими мусульманами.

24 сентября 1963 года посольство Франции в Москве выдало Ромену Гари свидетельство о рождении, неточно переведенное с иврита. Основные данные были воспроизведены верно, но изменили имя матери Гари и ее отца. Действительное имя отца Мины, Иосифа Овчинского (Иоссель на идиш, Иосиф на иврите, в польской транскрипции – Ёсель^{12}), составитель документа принял за ее фамилию, потому что не знал, что иудеи дают детям не фамилию, а имя отца; фамилии пришли вместе с российской властью. Таким образом, мать Ромена Гари по бумагам должна была именоваться Миной Овчинской. Но в документе 1963 года изменено даже ее имя: она уже не Мина, а Стева. Возможно, к этому приложил руку сам Гари, стремясь во время войны защитить мать.

В этом акте гражданского состояния, составленном в Москве в 1963 году, в графе «имя отца» фигурирует только вариант на идиш: Лейб, впоследствии ставший Лейбой в соответствии с польской транскрипцией. А в «Обещании на рассвете» Гари назовет отца Леоном.

В военном деле Ромена Гари есть его письмо главе второго штаба французских ВВС в Великобритании:

1 августа 1940 года командующий французскими ВВС адмирал Мюзелье удовлетворил мою просьбу разрешить мне сменить фамилию. Необходимость этого я мотивировал желанием избавить от возможных преследований своего отца, проживавшего в Польше, и мать, проживавшую во Франции, в Ницце. Начальник лондонского штаба ВВС «Свободной Франции» капитан Шеврие также дал разрешение не упоминать в официальных документах, хранящихся, по всей вероятности, в моем личном деле в генштабе в Сент-Стивенз-Хаус, дабы избавить их от неминуемой опасности, что и было сделано в том же году.

Мой отец пропал без вести в Польше в 1944 году, а мать скончалась в Ницце в 1941-го^{13}.

Сложно судить, при каких обстоятельствах произошло знакомство Мины Овчинской и Арье-Лейба Касева. Даже если Гари они были известны, он предпочел не распространяться на эту тему. Согласно документам, составленным раввинатским судом Вильно, прежде чем выйти замуж за отца Ромена Гари

28 августа 1912 года в Вильно, Мина Овчинская развелась в Варшаве со своим первым супругом Рувимом Брегштейном, выходцем из Ковно^{14}. Поскольку ее мать, хотя и родилась в Свечанах, также была из этого города, первый брак Мины, видимо, был устроен семьями Овчинских и Брегштейнов с помощью шатрана[4]4
  Шатран – сват.


[Закрыть], как было принято в то время в еврейских общинах.

Мать писателя Мина Овчинская. Свечаны, Литва.

Collection Diego Gary D. R.

Мина Овчинская вышла замуж во второй раз в тридцать три года за Арье-Лейба, который родился в Вильно 24 июня 1883 года{15} и был младше ее. Вероятно, это родители настояли на том, чтобы их разведенная дочь стала женой человека, которого она не знала и который, возможно, ей не нравился.

Раввин, благословлявший вино и эрусин[5]5
  В Библии свадебная церемония обозначена словом «эрусим». Приводится по: Dictionnaire encyclopédique du iudaïsme.


[Закрыть] на церемонии бракосочетания под хупой[6]6
  Свадебный полог.


[Закрыть], записал в документах, что у Арье-Лейба это первый брак, а у Мины – второй, но она свободна его заключить, поскольку получила от бывшего мужа гет – разрешение на повторный брак. Избрав в супруги разведенную женщину старше себя, молодой состоятельный предприниматель Арье-Лейб пошел против предрассудков своей семьи и еврейского общества того времени.

Когда родился Роман, Мине было уже тридцать пять. Мы не знаем, были ли у нее дети в первом браке. Мать Ромена Гари, дочь Иосифа Овчинского и его супруги Жизелы (Клотильды) Коварской{16}, родилась 9 января 1879 года в Свечанах{17}, городке в 84 км к северо-востоку от Вильно, где жили ее родители{18}. В действительности бабку Гари по материнской линии звали вовсе не Жизела и не Клотильда, а весьма распространенным еврейским именем Гитель, а ее девичья фамилия, Коварская, связана с литовским городом Коварскас, что под Ковно{19}. Коварские приходились дальними родственниками Овчинским. Фамилия последних происходила от названия поселка Овчины, расположенного под Свечанами, недалеко от Вильно{20}.

Родители Арье-Лейба: Ривка-Злата{21}, дочь Боруха-Фишеля Трабунского, и Файвуш-Давид сочетались браком по иудейскому обычаю 31 июля 1881 года в Вильно{22}. Их имена фигурируют в свидетельстве о браке Арье-Лейба и Мины. Свидетелями, помимо раввина Рубинштейна, были члены молельного дома Мордехай Ливен, Шломо Сарихани, Лейб Кац (родственник), Исаак Зак и Ицик Меллех{23}.

Прадеда Арье-Лейба по отцовской линии звали Мордехай-Шломо Кац, причем его фамилия на иврите обозначалась особым сокращением – двумя начальными согласными «коген цедек». Это означало, что все члены семьи мужского пола из Левиина колена – потомки третьего сына патриарха Иакова. Священники «коганы» – прямые потомки первосвященника Аарона. Но на идиш «кац» – это еще и кошка. Деду Гари эта двусмысленность не нравилась, и 6 сентября 1907 года он добился изменения своей фамилии на Касев, или Кацев. Соответствующая поправка была внесена в ту же книгу записей актов гражданского состояния, где фигурирует отметка о рождении Берты, младшей сестры Арье-Лейба{24}. У фамилии Касев множество вариантов{25}, литовские евреи, носящие ее, – выходцы из Понеша{26}, городка к северу от Ковно{27}.

Роман Касев родился через два года после свадьбы своих родителей, 21 мая 1914 года, в доме 6а на улице Субоч Гас^{28}, где жили и христиане, на краю старого еврейского квартала, на углу тупика Казимерж^{29}. Когда Арье-Лейб женился, ему было всего двадцать девять лет, но он мог уже позволить установить дома телефон (номер 13–06 в Вильно). С женой они жили у его отца Файвуша-Давида, как это было принято у правоверных иудеев. В телефонном справочнике тех лет можно найти и адрес меховой лавки Арье-Лейба и его брата: улица Немецкая, 31 (на идиш – Дойче Гас). Фашисты с первых же дней оккупации включили эту улицу в гетто.

Я помню, на улицу меня всегда водили в слишком короткой шубе, так что торчали голые ноги в одних носочках. Водили, и всё тут. Думали, что так красивее, по французской моде. В доме повсюду валялись обрезки меха: у меня в семье были меховщики

– рассказывал Гари Лесли Бланш в первые дни знакомства^{30}.

Торговец Арье-Лейб Касев принадлежал ко второй трокской гильдии меховщиков^{31}, что по меркам Российской империи соответствовало уровню мещан.

У маленького Романа было пять дядьев и теток по отцовской линии{32}: Иосиф, Яков, Борух, Берта и Рахиль. Все они родились и жили в Вильно{33}.

В 1897 году Вильно насчитывал 3287 торговцев, большей частью евреев, входивших в одну из трех купеческих гильдий Российской империи, в зависимости от уставного капитала предприятия. Самые состоятельные принадлежали к первой гильдии и пользовались рядом привилегий, в частности, правом сроком более двух месяцев проживать вне «черты оседлости» – это территория чуть более 100 млн. га между Балтикой и Черным морем, куда входили ранее относившиеся к Польше Литва, Украина, Южная Белоруссия и Крым. По закону покидать эту территорию могли лишь обладатели специального паспорта: юристы, врачи, инженеры. Закон от 3 мая 1882 года запрещал евреям селиться в деревнях. «Дабы селяне уверились в том, что правительство не дает евреям их эксплуатировать»{34}, евреям предписывалось жить в городах и местечках, они не имели права владеть землей и движимым имуществом и вести торговлю по воскресеньям и в дни православных праздников. В годы правления Александра III, которое было отмечено ужесточением антиеврейской политики, в «черте оседлости» царила нищета. За первой волной погромов последовало временное уложение 1882 года, которое предусматривало дискриминационные меры. В результате, по мнению К. П. Победоносцева, обер-прокурора Святейшего Синода, треть евреев обратится в православие, треть покинет страну, треть погибнет{35}. Таким образом, 350 тысяч еврейского населения Литвы, где, как и по всей стране, периодически случались эпидемии холеры, жили в ужасающих условиях.