Текст книги "Ромен Гари, хамелеон"

Автор книги: Мириам Анисимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 51 страниц)

Часть V
Назад в США

* На фото: Лос-Анджелес, 1950-е.

46

Шестнадцатого ноября 1955 года министр иностранных дел Морис Кув де Мюрвиль утвердил советника МИДа второго класса Ромена Гари на должность генерального консула Франции в Лос-Анджелесе^{399}. Хотя должность была вакантна, по финансовым причинам Гари предложили задержаться на своем нынешнем посту до 15 января. Президент Франции 17 января подписал соответствующий декрет, после которого новый генеральный консул был представлен на утверждение президенту США.

Было ли столь счастливое развитие событий связано с тем выразительным письмом, которое Гари направил министру иностранных дел 23 июня и в котором напоминал, что проработал целый год на одной должности? Со страхом ожидая конца отпуска, который продлили до 20 сентября, он спрашивал себя, не придется ли ему вновь столкнуться с нищетой студенческой молодости.

В это время он направился в Лондон, где у него было много друзей, и в том числе Артур Кёстлер, автор романа «Ноль и бесконечность»[51]51
  В России эта книга вышла под названием «Слепящая тьма».


[Закрыть]. Книга, выпущенная в 1940 году и обличающая сталинские репрессии, сразу же принесла автору мировую известность. Хотя Кёстлер был антифашистом, в 1939 году он был заключен в лагерь Верне как выходец из враждебного государства. О лагере он сохранил горькие воспоминания: «В том, что касается еды, условий содержания и гигиены, Верне был даже хуже фашистского концлагеря»^{400}. Во время войны в Испании Кёстлер был приговорен к смертной казни, но незадолго до приведения приговора в исполнение его обменяли на офицера фашистской армии. Кёстлер был большим ловеласом и какое-то время жил с писательницей Элизабет Джейн Говард. Когда Гари приехал в Лондон, они разъехались, но продолжали часто встречаться. Узнав, что Гари здесь, Кёстлер в припадке ревности запретил Элизабет разговаривать с ним, а за столом вдруг начал кричать на гостя: «Что ты на нее уставился?» Гари почувствовал себя очень неловко и был вынужден перед всеми оправдываться, что не имеет никаких видов на Элизабет Говард.

Но на следующий день около полудня он позвонил Элизабет и попросил немедленно его принять, потому что ему необходимо срочно с ней побеседовать. Она мало чем могла его попотчевать, но ведь Гари манила вовсе не перспектива сытного обеда. Через полчаса разговора он признался Элизабет, что безумно влюблен, и предложил ехать с ним в Штаты в качестве официальной любовницы. Заботиться ей ни о чем не придется: все расходы на переезд возьмет на себя министерство, а с Лесли они вместе уже не живут – та обосновалась во Франции, в Рокбрюне. Ромен уверял Элизабет, что они будут счастливы в Америке. Пока он не будет больше ничего говорить и дает ей неделю на размышление; в Лос-Анджелес он отбывает только через два месяца. После этого разговора Гари переключился на роман «Корни неба», перевод которого только что вышел в Великобритании. Наконец они выпили по чашечке кофе, и Гари засобирался уходить. Уже вечером ему нужно ехать в Париж Не могла бы Элизабет позвонить ему в гостиницу и сообщить о своем решении? Он поцеловал даме руку, прошептал: «Я искренне вас люблю и надеюсь, что вы поедете со мной» и ушел. В тот же день Элизабет в большом волнении позвонила Ромену и сказала, что у нее есть встречное предложение. Она поедет с ним в Париж на неделю, а окончательное решение примет после семи дней совместной жизни. На следующее утро Гари сообщил Элизабет расписание поездов и паромов, а вечером встретил ее на Северном вокзале в Париже; на нем была меховая шапка и длинное темное пальто.

С первых же часов, проведенных вместе, приключение стало казаться Элизабет всё менее романтическим. Они остановились в небольшой гостинице, пообедали в кафе «Дё Маго», где Ромен долго беседовал с Камю, а потом отправился в издательство. Он очень завидовал Галлимару, у которого был просторный и удобный кабинет.

Попытка совместной жизни обернулась разочарованием. Гари вежливо предложил Элизабет вернуться в Лондон поразмыслить над его предложением, подразумевая под этим, что больше не желает ее видеть. Элизабет не стала огорчаться. Это была всего лишь интрижка^{401}.

20 января 1956 года Гари – один – сел на теплоход «Либерте» в Гавре. Сначала он отправился в Вашингтон и 3 февраля прибыл в Лос-Анджелес. Денег у него почти не было – пришлось на обустройство просить в кадровой службе аванс с жалованья, который потом возвращал шесть месяцев равными долями. Отношения Гари к деньгам можно понять, только принимая во внимание его финансовые затруднения в юности, внушившие ему непреодолимый страх перед каждодневными издержками.

Однажды Лесли купила ему для дома белье, он ответил ей на это разъяренным письмом:

Я получил счет на шесть банных полотенец четыре комплекта постельного белья и что-то для электрочайника. Вы сошли сума? Как мне жить, если Вы пускаете деньги по ветру?

Платить! платить! платить! Ну зачем нам новые полотенца, скажите на милость… Вы совершенно безрассудны. Вы меня разорите…^{402}

Тем не менее в Лос-Анджелесе Гари не раздумывая тратил деньги на хорошую одежду и любовниц, с которыми встречался на специально снятой квартире в Голливуде. Он не поскупился и когда Лесли попросила у него денег на длительную поездку по Кавказу. Она собирала информацию для монументального труда об имаме Шамиле – «Сабли рая»^{403}.

По прибытии в Лос-Анджелес Гари был представлен сотрудникам французского представительства. После официальной части на приеме к нему подошла дама, возглавлявшая местную газету, и стала с ним заигрывать. Поскольку Гари делал вид, что не понимает ее поведения, она спросила, как бы ни к кому не обращаясь: «Как же так, господин консул, вы не любите женщин?» «Нет, мадам, – ответил он достаточно громко. – Я, скорее, гомосексуалист, а яйца мне оторвало на войне»^{404}.

Пока не приехала Лесли, Гари нашел преданного друга в лице своей секретарши красавицы Одетты де Бенедиктис, которая станет ему товарищем, другом и любовницей одновременно, а также помощницей во всех делах^{405}.

Одетта родилась в 1929 году в китайском городе Цяньцзинь; ее отец был французом, а мать – китаянкой. В семнадцать лет она познакомилась с молодым американским итальянцем, который предложил ей помощь в получении разрешения на выезд в Калифорнию на учебу. Он сдержал обещание, а когда Одетта приехала в Америку, ее приняла семья молодого человека. Ее родители последовали за ней на последнем пароходе, покинувшем берега Китая после прихода к власти коммунистов.

Получив диплом секретаря-референта, Одетта устроилась на работу в одну американскую компанию. Однажды ей случилось присутствовать на торжестве по случаю Дня взятия Бастилии, проходившем в парке на территории французского консульства в Лос-Анджелесе. Там к ней подошел тогдашний генеральный консул Рауль Бертран, блестящий выпускник Политехнического института, человек крайне требовательный, и предложил занять место секретаря, которое вскоре освободится. Через три месяца Одетту вызвали на собеседование, положили перед ней чистый лист бумаги и продиктовали текст. Результат был не слишком убедительным – консул посоветовал ей поработать над орфографией и вновь прийти через полгода, когда появится вакансия. Оскорбленная Одетта вернулась на работу в свою фирму и за отведенное время ни разу не открыла учебник французского, но когда она вновь пришла на испытание по правописанию и переводу, ее похвалили: «Вы делаете большие успехи!» и взяли секретарем с окладом 265 долларов в месяц.

Придя однажды утром на работу и решив приготовить себе кофе, Одетта пошла на кухню, составлявшую часть служебной квартиры консула, – сотрудники обычно держали там продукты для обеда. К своему большому удивлению, она увидела высокого, смуглого мужчину в одних кальсонах, который грыз морковку. Ничуть не смутившись, он спросил Одетту: «А вы кто?» – «Секретарь генерального консула». – «Ну, тогда ладно! Генеральный консул – это я…»

Ромен Гари и Одетта Бенедиктис проработали вместе четыре с половиной года. Депеши на французском языке он ей диктовал, а корреспонденцию на английском только просматривал и подписывал.

В штат консульства входили тогда восемь человек: вице-консул Жан Ортоли, заместитель консула Ивонна-Луиза Петреман, назначенная на эту должность через два года после прибытия в Лос-Анджелес Гари, два сотрудника канцелярии, архивист, бухгалтер и Одетта.

Генеральному консулу помогали в работе два заместителя: Ивонна-Луиза Петреман, которая охотно заменяла Гари всякий раз, когда ему нужно было отлучиться или уехать в отпуск, и Жан Ортоли, дипломат старой закалки, которому новый генеральный консул был не по душе. Бретонка Ивонна-Луиза, так и не вышедшая замуж, – с ней капитан Гари познакомился в Лондоне во время войны – взяла на себя административную работу, которую он терпеть не мог. Мадемуазель Петреман с первых дней вступила в движение Сопротивления и, как и Гари, с огромным уважением относилась к генералу де Голлю. Когда этот «бриллиант» попал в консульство, Гари сразу же оказал ее полное доверие: до нее он, по его словам, «задыхался в обществе „мелких людей“».

Консульство Франции находилось в одном из старейших кварталов Лос-Анджелеса, недалеко от бульвара Голливуд на Аутпост-драйв, 1919. Эта улица у подножия горы была застроена старыми домами, утопавшими в зелени. Белая вилла консульства напоминала мексиканские строения и выходила окнами в парк, окруженный деревянным забором. На первом этаже располагались комнаты Гари. Широкая винтовая лестница с коваными перилами, завершавшаяся наверху балконом, с которого просматривался весь холл, вела на второй этаж, где было четыре рабочих кабинета и архив.

Слева от гостиной, ниже уровня холла, располагалась великолепная столовая с росписью на потолке и видом на парк. Все двери этого здания, выстроенного в 1928 году семьей местных предпринимателей, были резными, из цельного дерева. Французское представительство приобрело его за 35 тысяч долларов и через несколько лет перепродало вдвое дороже.

Когда, вернувшись из своей долгой поездки по Кавказу, Лесли въехала в дом, то нашла его банальным, запущенным и совершенно лишенным очарования. Энергично взявшись за работу, она стремилась обставить его по своему вкусу, хотя и была стеснена в средствах. Гостиную с камином и застекленной стеной Лесли украсила драпировками, коврами, подушками, зеркалами, иконами и картинами, которые привезла из своих путешествий.

Затем Лесли наняла русскую кухарку Катюшу, которая не только готовила, но и делала всё по дому. У них установились бурные отношения: случалось даже, что Лесли ее била, когда была недовольна ее работой. Катюша расхаживала по дому босиком, повязывала волосы пестрой косынкой, но готовила сырники так, что пальчики оближешь, а потом щедро раздавала их сотрудникам консульства. Работая над книгой, Лесли могла посреди ночи потребовать у Катюши тарелку борща.

В здании консульства Гари и Лесли жили каждый на своей половине. Он занимал просторную светлую комнату с комфортабельной ванной; в ее распоряжении был душ и скромная спаленка, выходившая окнами в парк, где Лесли, к величайшему изумлению посетителей, сидела на разложенном на траве ковре с двумя своими кошками Норманом и Титими и работала над книгой под звуки восточной и кавказской музыки. Сотрудникам консульства приходилось терпеливо выслушивать эти экзотические мелодии.

Лесли нравились английские парки, но на этот раз она обратилась к японскому садовнику, работавшему в мэрии Лос-Анджелеса. После первого же его визита в парке консульства не осталось ни одной травинки, ни одного деревца, которое не было бы подстрижено. Лесли в ярости кричала: Odette, I want you to fire the gardener! He is an Asiatic murderer[52]52
  «Одетта, рассчитайте садовника! Это какой-то азиат-убийца!»


[Закрыть].

В Лос-Анджелесе Лесли нашла русскую общину, которая расположилась на нескольких тихих улочках, где ничего не было, кроме жилых домов и садиков. Местный бакалейщик носил фамилию Попов, хозяин прачечной – Ооновский, часовщик – Штохас. У общины была своя православная церковь с батюшкой, а люди пользовались самоварами. Было чем утолить страсть Лесли ко всему русскому.

Однажды Лесли отправилась с Одеттой в цветочный магазин. Она выбрала один из горшков с цветами и, с трудом подняв его, понесла домой, бросив через плечо: «А вы, Одетта, могли бы взять второй!» Одетта подумала про себя: «Я все-таки не вьючный осел!» А вернувшись, попросила Гари: в следующий раз, когда его супруга пойдет за покупками, пусть возьмет с собой кого-нибудь посильнее. Генеральный консул только расхохотался в ответ.

Гари был представителем Франции. Он находил неинтересным черпать информацию политического свойства из газет, но любил выступать по радио и телевидению, принимать у себя репортеров, позировать фотографам. Он свободно, без единой ошибки изъяснялся по-английски, совершенно не готовясь и не заглядывая в бумаги. В ведении консульства в Лос-Анджелесе находилась огромная территория тринадцати округов Южной Каролины^{406}, Нью-Мехико и Аризоны, поэтому Гари часто ездил в командировки на три-четыре дня, а Лесли тем временем писала «Сабли рая». В Голливуде у нее было много друзей, в числе которых популярный американский режиссер Джордж Кьюкор^{407}. С ним она долгое время будет сотрудничать. Кьюкор, воспитанный на европейской культуре и драматургии, мог только наслаждаться утонченностью Лесли Бланш, которая написала для него несколько сценариев и дала ряд полезных указаний Сесилу Битону, директору по костюмам фильма «Моя прекрасная леди».

Прием в консульстве Франции в Лос-Анджелесе.

В книге почетных гостей расписывается Шарль Буайе. За ним стоит Дидье Рагне, второй секретарь французского представительства в Вашингтоне.

Collection Odette de Bénédictis D.R.

Протокольные приемы наводили на Гари скуку, но без них было не обойтись, и он возложил их организацию на Лесли; Одетта же исполняла роль пресс-атташе и занималась менее формальными мероприятиями, например, приемами для широкой публики, коктейлями по случаю вручения премии «Оскар», на которых появлялись многие актеры и продюсеры. Консульство располагалось далеко не в модном районе – высший свет кинематографии считал почти оскорбительным для себя жить здесь. Если бы любимица продюсеров Лесли Бланш не была хозяйкой этого дома, голливудские знаменитости нипочем бы сюда не пришли. Ее искрящаяся умом речь являла собой прекрасный образец европейской культуры. Кроме того, минимальными средствами ей удалось преобразить свою гостиную и столовую в волшебный дворец: благовония, расшитые бисером абажуры в салоне, столы для ужина, освещенные свечами… Пища была простая, но красиво оформлялась и подавалась на роскошных тарелках, которые Лесли привезла из путешествий. Вот почему ее удостаивали визитом Билли Уайлдер, Софи Лорен, Шарль Буайе, Клодетта Кольбер, Ирвин Шоу, Сэм Шпигель, Марсель Далио, Гленн Форд, Дэррил Занук. А ведь Калифорния была не только центром кинематографической жизни – из Нью-Йорка в Лос-Анджелес часто наведывались писатели Кристофер Айшервуд, Олдос Хаксли, композитор Игорь Стравинский. По сравнению с этими знаменитостями Ромен Гари был еще практически никем. Поэтому на подобных вечеринках он сидел с мрачным, раздраженным видом и слушал жену, которая прекрасно владела ситуацией. Гари разговаривал исключительно с хорошенькими соседками и тогда становился заботливым и нежным. Всем было известно, что к этому меланхоличному Казанове женщины прямо-таки липнут^{408}.

Одетта была замужней матерью и ничуть не ревновала Гари еще и потому, что долгие годы находилась в связи с другим женатым мужчиной, которого любила. Однажды она даже помогла своему начальнику выпутаться из щепетильной истории, когда тот соблазнил шестнадцатилетнюю девочку и привез ее из другого штата на своей машине. Отец девочки появился в консульстве несколько дней спустя с пистолетом в руке и заявил, что может обвинить Гари в совращении малолетней со всеми последствиями для его карьеры. Одетта клятвенно заверила, что в тот день и час консул находился в своем рабочем кабинете. И это был не последний случай, когда Гари играл с огнем. Несмотря на предупреждения Лесли, он продолжал пользоваться услугами малолетних проституток. В связи с этим он начал получать анонимные звонки. Тоща его спас друг, актер Марсель Далио, который обеспечил ему алиби. Кроме этого, Гари угораздило влюбиться в бездарную актрису Патрицию Нил, которая предпочла направить все силы на обольщение Гарри Купера.

Однажды, когда Гари бежал по лестнице в своем доме за какой-то девицей, он упал и сильно ушибся. «Когда я стану импотентом, – делился он с Одеттой, – я повешусь». Больше всего ее удивляло то, что при этом сами женщины не слишком интересовали Гари. У него не было на них времени – он писал^{409}.

Действительно, большую часть времени генеральный консул едва ли замечал окружающих, так сильно его занимало написание очередной книги. Каждое утро до открытия консульства он некоторое время посвящал творчеству. Если днем на службе всё было спокойно, Гари уходил работать на Лорел-лейн, где специально снимал квартиру тайно от Лесли.

Когда Одетта первый раз пришла в эту квартиру, Гари остановил ее прямо у стола: «Одетта, скорее, у меня нет времени на ухаживание, мне надо работать!» В момент наивысшего напряжения он громко вскрикнул: «Одетта!», а потом, отдышавшись, усмехнулся: «Теперь можно не представлять вас соседям, они уже знают, как вас зовут».

Несмотря на их тайную связь, Гари, которому случалось диктовать Одетте корреспонденцию, лежа в наполненной ванне с мочалкой на причинном месте, соблюдал в рабочем кабинете субординацию. Однажды, когда все сотрудники консульства получили по 15 долларов прибавки, а Одетта – только пять, она влетела к Гари в кабинет и выпалила: «Гари, вот ваши пять долларов, засуньте их себе сами знаете куда!» Через какое-то время он вызвал ее к себе и спокойно – он никогда не повышал голос – попросил: «Не могли бы вы повторить, о чем мы с вами говорили сегодня утром?» Одетта слово в слово передала все свои реплики, за исключением злосчастной фразы. «И это всё?» – «Да, это всё». – «Вот так-то лучше».

Гари по-своему мог быть серьезным и искренним. Как-то раз он вызвал Одетту, без тени улыбки попросил ее сесть и заговорил: «Послушайте меня и, главное, не прерывайте. Вы дадите мне ответ через неделю. Согласились бы вы родить мне ребенка? Я всё возьму на себя, всё оплачу. Я обещал маме, что у меня будет сын». Одетта, у которой уже было двое детей, в тот же вечер рассказала все матери. «Твой начальник совсем с ума сошел! Надеюсь, ты об этом даже не думала!» Через неделю Гари потребовал ответа, а услышав его, долго молчал. Затем произнес: «Ладно, хорошо» и больше ни разу не поднимал эту тему.

Пятидесятилетняя Лесли, которая утверждала, что никогда не ощущала в себе тяги к материнству, однажды сказала: «Если хотите ребенка, заведите его с какой-нибудь здоровой деревенской простушкой, у которой нет в крови неврастении, как у вас. Но не связывайтесь с дешевыми старлетками. Еще вам придется нанять бонну – я не собираюсь подтирать попу этому малышу, пусть им занимается няня. Конечно, я его усыновлю и воспитаю. Мне кажется, у меня должно неплохо получиться».

Как-то вечером, когда Лесли, закончив с Катюшей приготовления к большому официальному приему в консульстве, о котором Гари предупредил ее только накануне, красилась у себя перед зеркалом, к ней вошел Гари. «Кто это сидит в гостиной?» – «Не знаю. Кто?» – «Такой коротышка…» – «Ах да, я нанимала гитариста…» – «По-моему, он русский». – «Ну, я не знаю». – «Мне так неудобно, по-моему, во время войны в Дамаске я переспал с его дочерью. Не знаю, стало ли ему об этом известно. Она тогда была любовницей Алихана. Вы могли бы выбрать кого-то другого!» – «Откуда мне было знать? Я сказала, что мне нужен гитарист, и всё»^{410}.

Леси делала вид, что ее ничуть не волнуют связи мужа – теперь для нее он был просто помощником и другом, – но в душе сильно страдала. Она позволяла Гари мучить себя, но когда дело касалось ее кошек, была неприступна. Как-то утром, когда у Гари на 11 часов была назначена встреча в мэрии Лос-Анджелеса с представителями деловых кругов, он, выйдя в половине одиннадцатого из ванной взять костюм, увидел, что Лесли никого не пускает к двери шкафа, словно часовой, – в нем как раз котилась ее кошка. Гари был в одних кальсонах и собирался взять из шкафа костюм. Он в ярости метался по комнате, а Лесли грозно его предупреждала: You are not going to disturb the babies![53]53
  «Вы же не станете беспокоить малышей!»


[Закрыть] Уже на пределе консул позвонил Одетте и велел предупредить этих господ: «Глава французского представительства опоздает, потому что у его супруги окотилась кошка!»

Гари часто водил Одетту в ресторан и признавался, что мечтает получить Гонкуровскую премию за свой следующий роман. С недавних пор его интересы защищала литературный агент Одетта Арно – приятная и образованная женщина, у которой сложились прекрасные отношения со всеми влиятельными представителями парижских литературных кругов. «Если я получу Гонкуровскую премию, – обещал Гари Бенедиктис, – то куплю вам норковую шубу». И когда действительно получил – за «Корни неба», – то обещание сдержал. Одетта поинтересовалась, как ей вернуться к мужу с шубой, купленной другим мужчиной. Гари ответил: «Очень просто. Вы идете в магазин и выбираете любую шубу, какая вам нравится. Говорите мне, сколько она стоит, я даю вам денег, но вы покупаете ее в кредит. Так никто ничего не заподозрит».

За столом Гари был очень неопрятен, и, обедая в его обществе, Одетта всегда садилась рядом, а не напротив, чтобы не видеть, как тот ест. Пищу обычно он брал пальцами, спаржу целиком засовывал в рот, а семечки из яблок выплевывал прямо на пол.

Однажды Одетта услышала, как Гари зовет ее, а прибежав, увидела, что тот лежит без сознания на пороге своего кабинета. Одетта вызвала врача. В машине скорой помощи Гари вдруг почувствовал себя лучше и признался, что подавился слишком крупным куском бифштекса. Повеселев, он умолял: «Одетта, вытащите меня отсюда!»

Одетта занималась всем: научилась разбирать крупный неровный почерк Гари, печатала под его диктовку. Бесконечные «Корни неба» нагоняли на нее смертельную скуку, и она не стеснялась прямо ему об этом говорить. Гари, в свою очередь, ставил ей в упрек орфографические ошибки и недостаточную образованность.

Гари ни разу не оплатил Одетте сверхурочные, когда она стенографировала или печатала его рукописи. Однажды вечером, когда ей нельзя было задерживаться, она обнаружила, что не может найти ключи. Гари попросил ее присесть и отпечатать несколько страниц. Когда Одетта закончила, он потряс у нее перед носом связкой ключей, которую якобы только что нашел под кипой бумаг. Взяв их, Одетта сразу его разоблачила: «Ромен, ключи горячие, вы их держали в кармане, чтобы меня задержать!» Гари рассмеялся и уже не в первый раз спросил: «Одетта, я вас поразил?» – «Нет, по-прежнему нет».

Часто, едва она успевала прийти домой, Гари звонил ей и умолял вернуться в консульство отпечатать текст какого-нибудь важного заявления. Но в субботу утром он заезжал за Одеттой сам и вез ее на берег моря, в Санта-Монику. У Гари не было водительских прав, и машину он водил очень медленно, будто был один на дороге, черпая вдохновение в окружавшем его пейзаже, при этом диктовал Одетте, а та стенографировала.

Гари поручал Одетте покупать ему нижнее белье и черные или синие носки в «Лондон Шоп», шелковые халаты в «Кэрролс», заказывать рубашки и костюмы в лучшем голливудском ателье «Чарльз», расположенном на бульваре Уилшир. Она носила его брюки в химчистку. Лесли Бланш всем этим пренебрегала. Одетта пыталась убедить Гари, что ботинки в военном стиле из грубой кожи с золотыми пряжками, которые он носил в любой ситуации, не сочетаются с шелковыми рубашками и дорогими костюмами, но именно резкие контрасты казались ему верхом элегантности. Когда Одетта отнесла в химчистку консульский плащ, у которого, словно кожа, лоснился воротник, Гари разразился криком: «Кто вас просил его чистить?! Теперь он ни на что не похож! Совершенно потерял индивидуальность!»

Одетта записывала Гари на прием к зубному врачу Лейбу Банкову, которому приходилось исправлять работу не слишком квалифицированных французских дантистов: «Это не зубные техники, а зубные сантехники!» Гари на приеме так нервничал и боялся, что однажды до крови укусил врача за палец.

С Одеттой Гари вел себя естественно, дружелюбно, но без малейшей нежности. Чаще всего он пребывал в мрачном настроении, хотя это не мешало ему устраивать ей глупые розыгрыши: например, чтобы ее напугать, он засунул в пишущую машинку резиновую змею. В приподнятом настроении Одетта видела Гари лишь однажды, когда к нему пришли хасиды просить помощи. Он заявил им, что исповедует католичество, а когда за ними закрылась дверь, довольно потер руки. Гари не скрывал от Одетты, что он иудей, но считал неуместным сообщать об этом каждому встречному.

Очаровательный дуплекс, который Гари снял, чтобы работать и принимать любовниц, состоял из небольшой прихожей, гостиной, столовой и кухни, а наверху была спальня и ванная. На приемах и коктейлях он встречал много женщин, некоторые вешались ему на шею, как главный редактор лос-анджелесской газеты Рене Флад, которая демонстрировала ему свой пышный бюст в немыслимом декольте. Гари сказал на это Одетте: «Это и в самом деле flood – наводнение!» Даже в щекотливой ситуации Гари умел сохранять самообладание. Однажды он по ошибке назначил свидание двум женщинам одновременно. Когда он был уже в постели с одной, в дверь позвонила другая; Гари открыл дверь и, чтобы аккуратно выпроводить даму, сказал, что его жена узнала о квартире и что ей лучше уйти. Раз в неделю к нему приходила чернокожая массажистка, которую он называл Сэлли Смит.

Ивонна-Луиза Петреман держала сотрудников консульства в ежовых рукавицах: запрещала им курить и пить кофе в рабочее время, мол, кофе и сигареты отрицательно сказываются на работе ее подчиненных. Но, поскольку она отличалась отнюдь не легкой походкой и тем самым себя обнаруживала, архивист Ева Оуэн Миллер быстро прятала чашку в стол, едва заслышав ее поступь. Но у кофе стойкий запах. И заместитель консула начинала открывать все ящики стола один за другим в поисках злосчастной чашки. Однажды она отправила Одетту переодеваться, сочтя вызывающим ее обтягивающее золотистое платье из джерси. Кроме того, она требовала от Одетты доказательств, что та имеет право ставить перед фамилией частицу «де», указывающую на аристократическое происхождение. Одетте пришлось представить ей свое свидетельство о рождении, свидетельство о рождении мужа и свидетельство о браке.

У Ивонны-Луизы были свои чудачества: каждый месяц она отправляла матери в Бретань посылку с продуктами и говорила, обвязывая пакет: «Заворачиваю в два слоя, чтобы сестра не совала нос». Впрочем, Гари ценил ее за профессионализм, пунктуальность и преданность делу. Совершенно по-другому он относился к Жану Ортоли, который, как ему передавали, дурно говорил о нем за его спиной. Ортоли не понимал, как Гари мог дать Одетте такое указание по случаю визита делегации курсантов летного училища из Франции: «Купите им ящик шампанского, устройте у себя дома вечеринку и позовите подружек, а потом представьте мне счет. Им это больше понравится, чем чаепитие со старикашками во французском консульстве».

Через полгода после того, как Гари заступил на должность генерального консула, он написал Анри Опно письмо, свидетельствующее о том, насколько легко ему было войти в новую роль. Он сообщал, что намерен посвятить послу свой очередной роман. В результате получится целый список лиц, которым посвящены «Корни неба», и в их числе, помимо Анри Опно, будут Клод Эттье де Буаламбер, Дж. И. Э. де Хоорн, Рене Ажид, Жан де Липковски, Ли Гудмен и Роже Сент-Обен.

Хотя Гари и томился от скуки на официальных церемониях, он аккуратно исполнял все свои светские обязанности, будь то приемы, ужины, встречи или даже выступление перед двумя тысячами баскских пастухов из Скалистых Гор. Он сидел за одним столом с мэром Лос-Анджелеса Йорти и почтительно пожимал руку кардиналу Макинтайеру. Когда в Калифорнию приехал с визитом министр иностранных дел Франции Морис Кув де Мюрвиль, Гари тоже не ударил в грязь лицом – ему даже удалось убедить крайне чопорного и церемонного Кува попозировать фотографам с американским младенцем на руках.

Приятной прогулкой Гари считал поездку на машине к своему приятелю Роберу Люку, генеральному консулу Франции в Сан-Франциско. А вот присутствие в обществе Лесли на официальной церемонии в Санта-Барбаре было для него непосильным бременем. Как-то зимним вечером, когда у Гари была запланирована встреча в Сан-Франциско, он спутал знаки на въезде в город. Два часа он в изнеможении пытался разобраться в дорожных развязках и в конце концов понял, что не приедет вовремя. Добравшись наконец до гостиницы, Гари заявил Лесли: «Не пойду» и лег спать.

В другой раз Ромен и Лесли должны были присутствовать на официальном приеме в Голливуде. Оба были в вечерних туалетах: Лесли надела розовое атласное платье. Шел дождь. Они перепутали адрес, а телефон у хозяев дома спросить забыли. Взбешенный Гари остановил машину у одного из шикарных отелей на Беверли-Хиллз, распахнул дверцу и заявил: «Вылезайте и выпутывайтесь сами», оставив Лесли на пороге гостиницы без гроша в кармане. Правда, она легко вышла из ситуации, потому что всех здесь знала. А Гари на следующий день направил хозяевам письмо, в котором приносил свои глубочайшие извинения за то, что по болезни не мог присутствовать на приеме.

Гари очень болезненно реагировал на малейшие проблемы в светских отношениях. Однажды, принимая за ужином писателя Франсуа-Режи Бастида, который приехал в США читать лекции, за столом Ромен проговорился, что на посту генерального консула ему скучно. Вернувшись в Париж, Бастид передал его слова на одном светском рауте: «Гари тошно в Лос-Анджелесе, он хочет назад в Париж». На следующий день Гари наорал на него в трубку: «Свинья! Я что, поручал вам распоряжаться своей жизнью?! Вы что нос суете не в свое дело? Я уже достаточно вырос, чтобы самому решать свои проблемы! Всего хорошего!» И, не дав Бастиду ответить, повесил трубку.

Однако Ромену Гари нравилась публичная сторона его должности. По особым случаям он надевал черную с золотым шитьем парадную форму, которую одолжил ему Жак Вимон, и выходил в ней словно актер на сцену: на боку шпага, на голове – шапочка с пером. Этот наряд был настолько к лицу Гари, что директор одного рекламного агентства, увидев его в нем, предложил Гари сняться для рекламы лосьона после бритья. Журналисты отталкивали друг друга локтями, чтобы взять интервью у генерального консула и сфотографировать его для газеты. Гари часто можно было увидеть и по телевидению: например, он участвовал в торжественном открытии ресторана «Лидо» в Лас-Вегасе. Отавный редактор журнала «Лайф» Ральф Грейвз, который в будущем закажет Гари не один репортаж, с удовольствием вслушивался во французские, русские, еврейские отголоски его английской речи. В общем, в США Ромен Гари стал звездой.