Текст книги "Омут (СИ)"

Автор книги: Мария Абдулова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 35 страниц)

101. Кир

– Кир, я… Я понимаю. Ты злишься и ты… Ты имеешь на это право. Рома натворил много глупостей, я его не оправдываю, я просто прошу… Прощения. За него. И за себя. За своё поведение и все те ужасные слова, которые я тебе наговорила за всё это время. Мне очень жаль. Очень! Если бы я могла… Если бы я знала! Прости.

Как по приказу память достаёт из своих закромов самоё хуёвое и ничуть не способствующее возвращению контроля.

Тот случай с дурью в рюкзаке брата, что поставил точку в дружбе с Королёвым раз и навсегда. У них уже до этого были разногласия, которые никак не выходило прояснить и уладить. Ромка заигрался с наркотой, связался с каким-то отребьем, мутил непонятные схемы и ничего из этого Киру не нравилось. Его, может, и самого из-за статуса семьи, позволяющего ему многое, и вседозволенности порой заносило, но всё же границы он видел чётко и старался за них не переходить. Не потому что так мама с папой или закон твердили делать, а потому что понимал, что назад пути в случае чего не будет. И очень хотелось принадлежать самому себе, без рычага давления в виде зависимостей или чего-то подобного, что Королёвым воспринималось как морализаторство, фарисейство и просто напросто неумение, как тот говорил, жить эту жизнь. Брата же к нему наоборот влекло как чёртового мотылька на огонь. Алек видел в нём чуть ли не рок-звезду, считал крутым и восхищался им, правдами и неправдами зависая в его компании. Кир это видел, слегка ревновал, потому что его, к примеру, Алек, конечно, любил, но быть похожим не хотел, и всё же, доверяя другу, их общению не препятствовал, за что себя потом корил долго. Очень долго. Потому что не усмотрел. Потому что, будучи старшим братом, не смог уберечь, из-за чего Алеку пришлось, как какому-то отъявленному драгдиллеру, сидеть в каморке метр на метр и в одиночестве пытаться оправдаться перед нелюдями в погонах, клавший больший и толстый на закон и на его возраст в пару месяцев назад полученном паспорте. Правда, погоны с них слетели потом быстро, впрочем, как и их существование в городе. Отец постарался. Хотел было то же самое сделать и с Королёвым, и с его отцом, но Кир зачем-то убедил его сделать так, как сам сделал, забирая брата, – послать нахер обоих и серьёзно посоветовать больше не появляться на пути ради своего же блага. Тогда Авдеев-старший рвал и метал, обещал Олега Королёва с его щенком в асфальт закатать, а теперь ничего, даже дела с ним водит и на ужины с ним семью таскает, будто четыре года назад ничего и не было.

Следом, словно ему и без того мало, всплывает ситуация уже после случившегося с Алеком. Бывший лучший друг был неизвестно где, что Кира, только слегка успокоившегося, вполне устраивало и, несмотря на жгучую обиду со злостью и разочарованием, можно было жить дальше. Ведь многих друзья предают, у многих с ними расходятся жизненные пути и это нормально. По крайней мере так он думал, пока перед ним не возникла худая девчонка – то ли Ромкина сестра, то ли его любовный интерес. Такой злости по отношению к себе, ненависти и презрения никогда и ни у кого больше не видел. Ей было плевать на людей вокруг, на разницу в телосложении и возрасте, на его, в конце концов, фамилию, которую знали все. Она смотрела на него снизу вверх и в открытую проклинала, обещая ему, что он однажды тоже познает горечь потери близкого человека. Мало приятного, конечно, но опять же дальнейшей жизни это совсем не мешало. Не мешало до аварии, произошедшей через месяц, в которой погибла младшая сестра и убеждённость в том, что у него есть настоящая крепкая семья. После неё у него остались только непережившие смерть дочери и сестры мама с Алеком, разрушившийся до основания образ отца, как примерного семьянина, и ненависть к той самой девчонке, добившейся всё-таки своего.

я узнал каково это – терять родных, Алёна

А потом узнал каково это – терять уже себя. В глазах её. В голосе. В аромате длинных волос, руки к которым так и тянулись, чтобы ощутить их шелковистость и густоту. В ней всей. В чувствах, которые хотел сам себе запретить, а в итоге все запреты, нормы и мир в целом под неё подвёл.

я через столько прошёл по пути к тебе

столько пережил

столько заставил тебя пережить

и зря получается?

У неё помимо других эмоций этот вопрос тоже читается. Только ответа оба не знают и смотрят друг в друга цепко и долго, ищут хотя бы намёк на него, чтобы, наконец, дрожь в пальцах улеглась и эта червоточина внутри затянулась.

– Ты не сможешь, да? – произносит также тихо, явно боясь услышать “да”..

Он, пленённый ею, своими эмоциями через край, соображает медленнее, чем обычно, и вскидывает брови, безмолвно прося уточнить, так как с её ладонью на своих губах прощаться не желает.

– Простить? – в каждом слоге надежда, что его на эмоциональных горках с ветерком прокатывает в одну секунду.

– Тебя прощу, если меня простишь, – хрипло, в её пальцы, грея их своим дыханием и почти целуя. – Его – нет.

Девичьи щёки розовеют отчётливее. Уголки манящих его и днём и ночью губ слегка дёргаются. В глазах существенно прибавляется радости и блеска, что ему нужен и важен гораздо сильнее, чем свет звезды, вокруг которой вращалась их планета.

– Тебя? – её слегка попускает и напряжение в теле убывает. – Но ты же ничего не де…

– Делал, Алёна, и ты об этом прекрасно знаешь. Не оправдывай меня. И его тоже, – твёрдо и непререкаемо, так, чтобы навсегда запомнила и впредь никого собой не прикрывала. – Ты за него не ответе! Ты за него извиняться не должна, кем бы он тебе не являлся, ясно? Это он должен сделать всё, чтобы тебе за него краснеть, переживать и просить прощения не пришлось! Он, Алёна! И за это я с него тоже спрошу.

– Каждый может оступиться, Кир. Никто не застрахован от ошибок. Даже очень страшных. Я уверена, Рома скоро поймёт, осознает что сделал и раскается. Он не плохой, ты же знаешь! Вы же дружили! Он просто запутался… Он…

– Отрадная… – цедит, ощущая, как ревность, с которой они в последнее время сроднились так, будто с рождения бок о бок жили, вырывается изнутри с ноги. – Ты этому уроду сейчас при мне в вечной любви и верности ещё поклянись! На свадьбу, блять, вашу свидетелем позови! На крестины детей. Чтобы я наверняка умом двинулся и с цепи сорвался.

Её глаза расширяются, губы приоткрываются и до него долетает растерянное:

– Какая свадьба? Какие дети? Ты… Кир, ты шутишь так?

– А по мне видно, что я сейчас шучу? Ты присмотрись повнимательнее и скажи.

Она, моргнув, послушно окидывает взглядом его мокрые волосы, лицо, шею, голые плечи с грудью и торс. Зависает на какое-то время. Сглатывает. Медленно по тому же пути поднимает глаза обратно. Пространства между ними минимум и оно искрит, вспыхивает, накаляется. Проходится вибрацией по нервам, запуская ток по венам, и ощущают они её оба. Авдеев уверен, потому что глаз от неё не отрывает и видит. Отчётливо видит, что не одного его насквозь этой близостью прошибает до отключки чуть ли не всех стопов.

я тебя, Отрадная, сожрать готов

я хочу тебя в затяг, до фильтра

ещё и ещё

на повтор до последнего вздоха

Взгляд Алёны достигает её ладони на его губах, из-за чего она снова зависает, а потом, вдруг помнившись, тихо ойкает и хочет было убрать руку, но он быстрее. Обхватывает девичьи пальцы своими и прижимает к своей груди, к сердцу, неосознанно абсолютно, на настроенных на неё рефлексах.

– Ну? И как? – голос палит возбуждение слишком явно. – Весело мне, Алён?

Девушка отрицательно и несколько заторможено мотает головой.

– А тебе с ним как? Его быть? Позволять ему тебя своей девушкой называть? Хорошо? Весело? Нравится?

– Я… Не…

– Честно, Алёна, – наклоняется ещё ниже, совершенно преступно, нагло и забыв про тормоза напрочь. – Скажи как есть.

– Кир… – Отрадной отступать некуда и, судя по её реакции, она об этом и не думает даже. Сбитый ритм дыхания не отслеживает, на пару с ним себя в этом моменте теряя. – Я не понимаю, правда, что ты хочешь… Хочешь меня…. – не просто розовеет, а заливается алым. – Ой, я не то хотела сказать! – жмурится смущённо, вкусно облизывает губы и выдыхает: – Я имела ввиду, что не понимаю того, почему ты спрашиваешь об этом меня!

– А кого мне ещё спрашивать, Алён? Королёв всеми своими действиями даёт понять, что между вами больше, чем… – язык не поворачивается озвучить догадки, в которых их связывает не просто брак родителей. – Или снова играет на публику и пиздит мне назло?

После этого её смущения как и не бывало. Зато желания во что бы ни стало убедить его в обратном с мировой океан.

– Что?! Ты всё не так понял! Правда! – уверяет твёрдо, неосознанно сжимая пальчики на его ладони. – Рома мне очень родной! Он… Он друг, брат, семья, понимаешь? – привстаёт на цыпочки, чтобы лично убедиться, что смогла донести до него свои мысли. – И он не играет на публику специально, я уверена, он просто очень тактильный и по мне скучал и… Кир, между нами никогда ничего не было! Никогда! Все слухи – полный бред!

Не специально, тактильный, скучал… Клоун, сука, ебучий. А Кир – идиот, угодивший в расставленные персонально для него ловушки. И вроде облегчение от её слов и явного стремления донести до него правду дают ревности снотворное, но осознание того, что Ромка для неё всё равно не последний человек, наоборот даже, “очень родной” и “друг, брат, семья”, ковыряет острым когтём собственничество, вспарывает его, пускает вместе с током по венам ещё и раздражение.

а я, Алёна?

Я? Для тебя?

Значим хотя бы на каплю, как значим он?

Её ладонь стискивает его пальцы сильнее.

– Кир, ты же веришь, да? Ты же знаешь, что я правду говорю?

– Тебе – да. Ему – нет.

Никому, кто способен в ней разглядеть то, что сам видел, не доверяет. И это похоже уже диагноз. Хронический.

– Мы же всё равно можем быть друзьями? После всего… Можем?

– И не только, Алён.

Отрадная кивает. Чуть улыбается. Потом, растерявшись, хмурится. Он же себе каждую её эмоцию на подкорку записывает, чтобы потом выучить наизусть, как “Отче наш”.

– Иногда я тебя не понимаю, – признаётся она со вздохом. – Вроде бы мы об одном и том же говорим, а вроде и совершенно о разном.

Парень улыбается и хочет было ситуацию для неё прояснить, как она торопливо добавляет:

– Но это не страшно. Главное, что теперь мы всё выяснили, верно? Я теперь… Могу идти. Спасибо, что выслушал, и поверил.

И медленно, словно саму себя уговаривая, тянет свою ладонь из его, а потом и вовсе бочком-бочком по стеночке к входной двери скользит, пряча глаза.

– Сбегаешь?

– Мне не стоит, нельзя… Точнее пора! Мне пора, да.

– Уверена?

– Нет, – машинально отвечает Алёна и, осознав, тут же исправляется: – Да! Да, уверена.

– Я тебя отвезу.

– Лучше я сама.

– Не обсуждается, Отрадная.

Спор прерывается звонком телефона, на который она реагирует облегчением и, достав из кармана куртки, быстро демонстрирует ему экран.

– Это моя тётя. Она здесь, поблизости, и заберёт меня. Правда, не беспокойся. Всё хорошо! И… – кидает на него взгляд из-под ресниц и снова розовеет скулами. – Увидимся завтра, да?

Вечером будет ещё одна глава, не пропустите)

102. Кир

Кир молча кивает и ждёт этого “завтра” так, как ничего и никогда не ждал. В первую очередь, чтобы её снова увидеть, а во вторую, чтобы одно из своих самых сильных желаний в последнее время утолить – вкатать Королёва в бетон на парковке универа, покрывшейся из-за сезона года и соответствующей ему мерзкой погоды в месиво из грязи, мусора и чёрной дождевой воды, текущей по ливневым стокам. Ему среди этой компании самое место. И он убеждается в этом, наверное, уже в стотысячный раз, когда отовсюду ловит живые обсуждения вчерашней выходки бывшего лучшего друга и видео с Лилей.

– …поверить не могу! Гордеева же всегда была такой… Такой…

– Сукой? Дрянью? А чему тут не верить? Как раз таки что-то подобное я от неё и ожидала. Нос задирает, королевну из себя мнит, на всех свысока смотрит, а сама не лучше многих. И веселится вон как с размахом, и ноги раздвигает так, что любая эскортница позавидует.

Авдеев сдвигает брови к переносице и слышит уже с другой стороны гогот недоумков из университетской футбольной сборной.

– …в смысле “западло”? Я же её не к маме хочу познакомиться привести, а вдуть! Ты, вообще, видел как она на том типе кайфовала? Как тут равнодушным остаться и не захотеть Лилечку натянуть?

– Не, ну, если только так… На один раз…

Он останавливается. Тянет носом влажный с ночи воздух. Качает головой, понимая, что, несмотря на Лилину просьбу, не влезать и дать ей возможность разобраться со всем самой, в стороне остаться не может. Ни тогда пару лет назад, когда её под колёсами ловил, не смог. Ни вчера, когда своими глазами видел, как она вновь тот лютый пиздец проживает. Слишком жива была в памяти картинка её – сломанной, использованной физически и почти морально убитой после не то что предательства даже, а кошмара, ставшего реальностью, и предела нечеловеческого похуизма, через который Гордеевой пришлось пройти и приходится проходить заново сейчас по вине своего абсолютно конченного бывшего. И именно в память об этой девочке, в один момент втоптанной в грязь, он и был с Лилей рядом, параллельно ни на миг не забывая все её отбитые выходки в сторону Алёнки и себя, за которые хотел спросить сам при случае, но Королёв его опередил. Из-за дружбы к Мишке, который до сих пор себя винил в произошедшем с Гордеевой, и вчера всю её боль через себя пропустил. В надежде искупить свою вину перед ней, когда по-мудачьи решил ею Алёну из себя вытравить. Хотя бы просто потому что иначе поступить не мог.

– Не, я боюсь, с ней одного раза мало будет. Судя по видосу, Лиля умеет многое.

Взрыв хохота, заставляющий его обернуться, но вместо мудил смеющихся над изнасилованной девчонкой, Кир замечает знакомую тачку в нескольких метрах от себя. Бывший лучший друг за рулём один и почему-то выходить наружу не торопится. Копается в телефоне, подносит к уху, затем убирает его, говорит что-то сам себе и снова подносит, будто хочет до кого-то дозвониться. До кого именно догадаться не трудно, впрочем, как и о том, откуда он в принципе это видео с Лилей взял.

У дружка своего, такого же гондона, что свою девчонку через ад со всеми вытекающими протащил, взял, да?

Влад Пахомов – первый камень преткновения в их уже закончившейся дружбе. Авдеев понял насколько тот гнилой сразу же, а вот Ромка почему-то нет. Рома твердил, что он, Кир, слишком задирает нос и “не все рождаются с голубыми кровями и золотой ложкой во рту, брат”. Знал бы он тогда в какую мразь Пахомов к своим двадцати годам превратится, то при первой же встречи с ним попросил отца его ещё по малолетке закрыть. Тогда бы, может, и Лиля отъявленной сукой не стала, и Королёв ниже некуда не опустился, хотя насчёт него парень не уверен совсем. Кажется, тот бы в любом случае нашёл способ из себя ничтожество сделать.

– … блять, кроха, почему ты снова не отвечаешь на телефон? – слышит, когда распахивает дверь с водительской стороны, и, не церемонясь, вытаскивает не успевшего сообразить парня из машины за шиворот.

Что есть дури встряхивает, как нашкодившего котёнка, и прижимает к тачке спиной, изменив хватку с ворота на горло. Прикладывает, не жалея силы, затылком о металл, наверняка оставив в нём вмятину, и рявкает в лицо:

– Доброе, нахуй, утро!

Королёв после удара теряется. Моргает заторможенно. Взглядом расфокусированным по нему скользит и шипит через боль:

– …какого хуя…

– У меня тот же вопрос. Какого хуя?! – встряхивает снова и снова не жалея. – Какого хуя ты, мразь, себе позволяешь?! Какого хуя вчера устроил и о Лилю ноги при всех вытер?! – цедит жёстко, не регулируя в бешенстве громкость голоса и окружающую обстановку. – Какого хуя Алёнке на меня напиздел?!

Стоит ему только её имя произнести, как глаза напротив проясняются. Ромка сощуривается, каменеет скулами и пытается сбросить его руки, но Кир слишком зол и только крепче сжимает пальцы. Вокруг них, как обычно, правда, на почтительном расстоянии, толпится народ, не упускающий шанса запустить носы не в своё дело. Но Авдееву на это плевать. Он, наконец, дал себе волю и остановить его сейчас вряд ли что или кто сможет. Четыре года. Четыре грёбаных года в нём копились обида, злость, разочарование, ненависть, и, наконец, из недавнего – ревность с завистью, что теперь, как Везувий, готовы разъебать к чертям всё вокруг, оставив после себя лишь пыль с пеплом.

– Руки убери! – недовольно рычит Королёв, дёргаясь, но вновь и вновь терпя неудачи. – Авдеев, сука, я не шучу! Руки убери, пока на месте!

– Ничего больше не хочешь? Может, мне ещё за кофе тебе метнуться?

Он кривит губы в своей фирменной ухмылке и лениво, стебясь, тянет:

– Не откажусь. Вкусы мои помнишь? Мне двойной американо и сендвич с ку…

Кир, сатанея, прикладывает его о машину второй раз. Удар выходит серьёзнее и сильнее первого, но Рома, готовый к этому, группируется и, приложив немало сил, всё-таки отпихивает его от себя на шаг назад. Шумно дышит, морщится от боли в плечах и затылке, и напрягается, прямо намекая на решимость прописать в фейс ответ. У самого со вчерашнего, благодаря Мишке, синяк красуется и на губах чёрте что, и это зрелище приносит Авдееву настоящее удовольствие.

Миха, красавчик.

Обожаю.

Он окидывает его уже своим фирменным взглядом, как на мусор в канаве полной помоев, и показательно отряхивает руки, чем явно Королёва задевает, отчего у того ебанутости в глазах прибавляется на порядок и вырывается злое:

– Меня спрашиваешь о том, кем я себя возомнил, а сам-то? Сам! Царевич, блять, недоделанный! Где бы ты был, если не отец и не фамилия? Где?! Был бы таким борзым?! Выёбывался бы так?! – и сам же себе, подтверждая догадки Кира о его неадекватности, отвечает. – Очень сомневаюсь! Ты без своего мажорского статуса ничего не сможешь! Ты такое же ничтожество, только с папой в должности мэра.

Но Авдеева это не цепляет ни капли. Он слышит что-то подобное в свой адрес с детства и каждый раз лишь пропускает мимо ушей, разочаровываясь поверхностью и недалёкостью людей, пытающихся его как-то таким образом унизить.

– Мне очень обидно, правда! Особенно выслушивать это от того, кто постоянно обманывает единственного человека, которому на него не похуй!

– Да, Аленке на меня не похуй, – Рома довольно скалится, как бы между строк говоря: «В отличие от тебя». – И я ее не обманывал, ясно? Я поделился своей точкой зрения о том, как меня предал лучший друг, только и всего!

– Предал? – Кир сужает глаза. – Тебе память отшибло? Забыл, как ты, сука, ТЫ Алека подставил?!

– Ты знаешь, я не…

– Я знаю, что тогда поступил правильно, ясно?! И единственное, о чём я жалею, так это то, что просто послал тебя, а не…

– Ты мог сделать что угодно! Послать, въебать, что угодно! Ты был в праве! Но, блять, только не оставлять меня там, прекрасно зная, что он только и ждёт возможность, чтобы от меня избавиться!

Королёв резким движением поправляет одежду и с психу захлопывает всё ещё открытую дверь с водительской стороны своей машины.

– На твои отношения с отцом мне похер, разбирайся с этим дерьмом сам и на меня не перекладывай! Мне не похер на брата и на Алёну! Из-за тебя сначала Алека едва не загребли, а из-за твоей ебучей “точки зрения” мы с Отрадной, блять, четыре года убили впустую в грызне друг с другом! Четыре!

– К твоему сведению, я их тоже не на курорте провёл! Я потерял их точно также!

– Ты оглох или тупой? Мне на тебя поебать! – Авдеев честен с ним как никогда и как никогда же в бешенстве. – Я из-за того, что ты не можешь за свои проёбы нормально ответить, её, как тебя, ненавидел. Я из-за этого чуть не рехнулся, дерьма ты кусок!

– Твои проблемы, Кирюх. А вот за Алёнку, да, я с тебя ещё спрошу. И за то, что было, и за то, что сейчас из-за тебя происходит. Думаешь, сможешь нас рассорить? – он ведёт плечами и вновь бесяче скалится. – Ты для неё, по сравнению со мной, никто. Да, она сейчас злится на меня, но не обнадёживайся сильно, окей? Алёна – моя! Это ничто и никто не изменит.

Они одновременно делают шаг вперёд, давя друг друга характером, бушующей у каждого яростью наравне со старыми и новыми обидами и силой, которой у обоих хоть отбавляй. Одна искра, одна существенная, а может и не очень, причина и этот обмен любезностями перейдёт на совершенно новый уровень. Понимают это оба отчётливо и также оба на эмоциях хотят сейчас этого больше всего на свете.

– Нет, – цедит Кир увесисто, смотря на него слегка сверху вниз из-за небольшой разницы в росте. – Твоего в ней – только вина и стыд из-за твоих выходок и то ненадолго, потому что больше её расстраивать я не позволю никому и тебя, сукиного сына, к ней больше не подпущу.

– Ну, на-а-адо же… По какому такому праву?

– Потому что я так решил.

– Даже так? Очень интересно! – протягивает, издевательски щерясь. – А ты у Алёнки спрашивал? Хочет она того? А про себя её мнением интересовался? – видит, что на этот раз надавливает на нужную точку, и прёт до последнего: – Что она про то, как ты по ней сохнешь и ревнуешь, словно уже своей считаешь, думает? Сдалась ей твоя любовь, Кирюх, а? Или снова скажешь, что я пизжу и она тебе абсолютно безразлична?

– Нет, здесь ты в кои-то веки прав. Да. Сохну, ревную, своей считаю. Люблю.

Авдеев каждым словом будто сваи в землю вбивает и они разносятся по людной сейчас как никогда парковке эхом, застревают в каждой серой трещине на асфальте и стенах здания университета, проникают во всевозможные щели и живут-живут-живут, заявляя на девочку с глазами-омутами права всеуслышание. Без страха, упрёка, сомнений. С непробиваемой уверенностью и кристальной честностью.

– А её мнение на этот счёт тебя ебать не должно, – добавляет в звенящую тишину, которую не замечает, как и шокировано вытянувшиеся лица наблюдателей. – Не твоё это дело, Рома. И она не твоя!

– Я всё же останусь при своём, дружище. В первую очередь, об этом у Алёны нужно поинтересоваться, а уже потом какие-либо выводы делать, – Ромка улыбается, как чёртов Джокер, и вдруг слегка наклоняет голову, переводя дурной взгляд ему за спину. – Ну, что думаешь, кроха? Последнее слово за тобой.

На то, чтобы осознать, уходит секунда. Может, две. Но ощущаются они так, будто Кира на два подряд пожизненных без права на условно-досрочное закрыли. А её широко распахнутые глаза, когда он резко оборачивается и видит на расстоянии шага от себя – ошарашенную, бесконечно красивую, любимую Алёну Отрадную, приговаривают к вышке. Без суда. Без права на последнее слово.

Потому что уже всё сказал.

Она же в свою очередь услышала. И тоже всё.

Абсолютно всё.

Конец