Текст книги "Омут (СИ)"
Автор книги: Мария Абдулова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 35 страниц)
31. Олег
У Олега непроницаемый взгляд, по которому редко можно прочитать, о чём он думает. Так уж воспитали – на публике держи всё при себе, а в одиночестве делай, что душе угодно.
Сейчас Королёв стоит в безлюдном парке под сгущающими сумерками, в нескольких метрах от скамейки, на которой сидит Алёна. И ему очень хочется сделать то, о чём он думает ещё с самого утра – просто подойти к ней и увезти домой, но…
держи всё при себе, Олег, помнишь?
Поэтому он остаётся стоять на месте и смотреть на неё вот так, издалека, про себя жалея, что дал ей уйти из дома сегодня утром. Это чувство преследует его уже четвёртый год именно в этот день и ему не остаётся ничего, кроме как примерить на себя роль стороннего наблюдателя. Не вмешиваться, делать вид, что не замечает, как Инна переживает годовщину смерти бывшего мужа, тщательно маскируя любой намёк на эмоции, и верить, что она уходит из дома для того, чтобы посетить салон красоты или встретиться с подругами, а не на кладбище. В отличие от неё Алёнка ускользала молча, прячась за чёрным цветом одежды и оставляя браслеты, подаренные им, на столе. Как безмолвное напоминание или предупреждение.
Не сегодня, Олег.
Это, честно говоря, раздражает не на шутку, но Королёв терпеливо ждет наступления завтрашнего дня, потому что знает, что через несколько часов жена перестанет пытаться выдавить из себя равнодушие, а Отрадная вновь станет той Алёнкой, к которой он успел привыкнуть за эти годы, и всё вернётся на круги своя. Ему только нужно заставить себя развернуться и поехать домой, к сыну, но он каким-то образом замечает, как она ёжится под очередным порывом ветра, ведёт плечами, будто пытаясь сбросить его взгляд, и тонет в иррациональном желании следовать за ней по пятам, смотря в её глаза полные безысходности и опустошения. У него со временем даже получилось научиться отличать эти эмоции друг от друга. Вот только понять каково это так и не смог, несмотря на то, что видел их в Алёнкиных карих радужках почти каждый день.
– Оно похоже на болото, -ответила Отрадная на его вопрос «зачем?» несколько лет назад, находясь в больнице после неудачного суицида. – Или на лёд, трескающийся под ногами. Секунда, две, три и… дышать больше нечем, понимаешь, Олег?
Эти слова были первыми, которые она ему сказала, когда он впервые появился в её палате после того случая в ванной. Королёв сначала подумал, что это из-за лекарств девочку на такие высокопарные сравнения пробило, но потом до него дошло, что, нет, не в таблетках дело и даже не в её впечатлительной натуре. Похоже, безысходность и, правда, кошмар тот ещё, раз заставляет людей искать выход в причинении себе боли острым лезвием. Единственное, что Олег отчётливо понимал, так это то, что раны на запястьях, предплечьях и бедрах может заменить петля на шее или полёт из распахнутого настежь окна. Поэтому дать Алёнке возможность разглядеть это самое спасение, которое она с таким рвением искала, в нём самом, мужчине показалось единственным выходом. Замкнуть её внимание на себе. Показать, что эмоции можно выплеснуть другим, менее болезненным и вредящим здоровью, способом. Взять контроль над жизнью этой девочки в свои руки. Потому что её мать, Инна, с этим бы никогда не справилась. Его жену саму иногда накрывало эмоциями так, что Королёв не узнавал в поникшей, усталой женщине с пустым взглядом ту холёную блондинку, что вышла за него замуж четыре года назад.
– Я не знаю, почему это происходит…Я не знаю, зачем он мне снится…-однажды ночью прошептала ему Инна, подумав, что он спит. – Я же пытаюсь. Я же живу дальше… Только всё равно воздуха, будто бы не хватает, понимаешь, Олег?
На утро она сделала вид, что этих слов, сказанных в темноте, не было, и Олег не стал настаивать. Он просто в который раз убедился, что жена с Алёнкой похожи друг на друга гораздо больше, чем сами думают. Это заставило его ещё раз убедиться в своём решении и следовать ему, уже который год подряд. Дать Инне то, что, по её мнению, называется хорошей семьёй, лишь бы только не слышать от неё признаний, природу которых он не понимал. А Отрадной разрешить страдать раз в год, как она думала, в одиночестве. Большего он позволить не мог и, честно говоря, не хотел.
Обычно этот день проходил словно по сценарию. Алёнка ускользала из дома с самого утра, Олег следовал за ней, оставляя жене записку на кухонном столе, в которой говорилось о его важных делах, а в ответ получал смс-сообщение с аналогичным содержанием. Отрадная гуляла по городу, не обращая внимания ни на кого, полностью погружённая в свои мысли и переживания. Она, кажется, даже не замечала слёзы, что скатывались у неё по щекам. Заканчивался этот день тем, что он, убедившись, что Алёнка не собирается делать глупости, отправлялся домой, где ждал её прихода, сидя на кухне и потягивая коньяк. Она возвращалась с покрасневшими глазами, сразу же скрываясь в своей комнате и не поднимая на него потухшего взгляда. А ему так хотелось взять её за плечи и рассказать правду про человека, потерю которого она до сих пор не могла пережить. Обличить этого лживого мёртвого сукина сына во всех его грязных делишках, чтобы Отрадная больше не лила по нему слёзы, не вспоминала, не тосковала.
– "Однажды я заберу у тебя всё, Николай" – в день, разделивший его жизнь на до и после, пообещал Олег своему бывшему партнёру. – «Я лишу тебя самого важного».
Тогда ему казалось, что самое важное для Николая Отрадного – бизнес, деньги и власть. Но потом до Королёва дошло, что самое ценное для предавшего его ублюдка – семья. Жена и дочь, которые остались совершенно одни после того, как их муж и отец подорвался в собственной машине. И Олег выполнил своё обещание. Забрал у него всё. Теперь Инна носитегофамилию, бизнес находится вегоруках, а Алёна шепчетегоимя, когда…
Надеюсь, ты там, в аду, жалеешь о каждом своём поступке, Отрадный.
Мужчина поднимает голову вверх, всматриваясь в тёмное небо. Ещё немного, и моросящий дождик разойдётся в полноценный дождь. Ещё немного и непрошенные воспоминания накроют и его тоже, поэтому Королёв встряхивает головой, пытаясь прийти в себя. А когда самообладание возвращается он вновь смотрит в сторону девушки на скамейке и неожиданно замечает стоящего напротив неё высокого парня в тёмной одежде. Олег прищуривается и к своему удивлению узнаёт в нём старшего сына Авдеева. Неосознанно шагает вперёд, оставаясь всё также незамеченным, а мальчишка в это время садится рядом с Алёной. Между ними расстояние в несколько сантиметров и Королёву это не нравится. Очень сильно не нравится. Совершенно некстати вспоминается один из вечеров, когда мужчина мог позволить себе не появляться дома, отправив жену с сыном отдыхать на море, и закрыться в своей старой квартире вместе с Отрадной. В тот день у неё ярко блестели глаза, губы были опухшими от поцелуев, и он не отпускал её от себя дальше, чем на пару шагов. Сегодня у неё губы искусаны почти до крови, а её ладони касается какой-то мальчишка в кожаной куртке.
Какого черта, Алёна?
Какого, бл*ть, ты ему это позволяешь?!
Олег достаёт телефон из кармана пальто и набирает номер девушки, но она неожиданно поднимается на ноги и стремительно уходит за старшим сыном Авдеева. В динамике раздаются длинные гудки, а с неба начинают падать холодные капли.
держи все при себе, Олег
п о м н и ш ь?
Даже тогда, когда хочется сорваться следом.
Даже тогда, когда с нейдругой.
Даже тогда, когда контроль, на котором ты выстроил всю свою жизнь, вдруг ускользает на твоих же глазах.
32. Алёна
“Позвони”
Алёна в очередной раз проводит взглядом по одному единственному слову в смс-сообщении и вздыхает. Растерянно вертит телефон в руках, раздумывая, а затем убирает его обратно в карман куртки. Маме написала, тётю предупредила, что приедет к ней сама, а остальное… Нет. Не будет отвечать. Не сегодня. Не этим утром.
Отрадная поднимается с постели и подходит к зеркалу. В отражении на неё смотрит растрепанная со сна и уставшая после вчерашнего тяжёлого дня девушка, красные опухшие глаза которой выдают её разбитое состояние с головой. Она проводит пальцами по волосам, пытаясь их распутать, но, кажется, запутывает ещё больше.
Запутывать саму себя ты умеешь как никто другой, Алёна.
Сдавшись, девушка откидывает волосы за спину и отворачивается от зеркала. Хорошо, если можно было бы отвернуться так же от мыслей, что с того момента, как она открыла глаза шумным роем жужжат в голове. Тогда возможно и дышать бы стало легче. Хотя бы на минуту. Ей этого бы с лихвой хватило.
Отрадная забирает лежащую на кровати куртку и выходит из комнаты, где провела несколько часов, за которые успели высохнуть слёзы на щеках и согреться пальцы на руках после длительного времяпрепровождения на улице. Она так и не смогла вспомнить каким образом оказалась в том парке, где успела так сильно замёрзнуть и встретить Авдеева. Хотя именно это пыталась сделать, чтобы отвлечься, когда за спиной закрылась дверь гостевой комнаты, а шаги Кира в коридоре окончательно стихли. В тот момент стало невыносимо тихо и оглушительно громко одновременно. Тихо – потому что не могла заставить себя пройти вглубь комнаты и так и осталась стоять, прижавшись спиной к двери в темноте, почему-то задерживая дыхание. Громко – потому что время не лечит, не успокаивает и не подсказывает, как избавиться от этой боли, что не только тело пропитала, но и мысли с воспоминаниями. Их Алёнка старалась защитить даже от самой себя, потому что отчаянно боялась испортить или стереть из памяти детали, без которых дышать станет совсем невозможно. Она даже записывала некоторые из них в дневник в мягкой обложке ярко-розового цвета – последний подарок отца. Когда делилась ими с бумагой, то почерк менялся сам собой, и Отрадная превращалась в ребёнка с подрагивающими от переживаний пальцами и шрамами на теле. Писала письма на разноцветных страницах, которые никогда не будут отправлены, так как их адресат погиб на её глазах несколько лет назад. Вырывала из памяти любимые стихи, которые папа читал ей перед сном вместо сказки, и записывала их раз за разом, боясь забыть. Потому что они – это одно из немногого, что получалось произнести вслух, когда приходила на отцовскую могилу.
И тогда с губ срывалось:
А я все тебе не пишу, не пишу.
Так уж выходит.
День не пишу.
Два не пишу.
И месяц…*
Вместо:“Папа, я упала и не могу подняться”, что, не останавливаясь, крутилось в мыслях, когда глаза натыкались на высеченное на тёмном граните “Любимый отец, муж, брат”.
Девушка иногда задавалась вопросом, смогла бы она рассказать папе обо всём, что связывает её и Олега, если бы он был жив. Представляла себе, как она стоит перед отцом и произносит, захлёбываясь слезами:
Папа, я предала тебя.
Или, заламывая руки, едва слышно шепчет:
Папа, я ошиблась.
А в конце добавляет охрипшим голосом:
Папа, мне больно.
Ответ на этот вопрос находился сразу же, стоило только ей увидеть чёрно-белую фотографию на памятнике.
Не смогла бы, Отрадная.
Потому что ты слабая. У тебя душа изранена и следы, оставленные губами отчима, горят на коже. У тебя пропасть под ногами, в которую ты падаешь с открытыми глазами. И сердце не видит выхода. Лишь бьётся, притворяясь, словно оно всё ещё живое, но ты-то знаешь правду.
*Роберт Рождественский «А я все тебе не пишу, не пишу…»
33. Алёна
Алёна жмурится и проглатывает комок, вставший поперёк горла. Да, она знает правду. Она её чувствует. Это ощущение горчит на кончике языка и колется под рёбрами. И ей бы пора уже научиться не замечать её, словно всё так и должно быть, но когда она открывает глаза и видит перед собой замершего в растерянности Романова, то не может удержаться от судорожного вздоха.
– Алёнка, ты как? С тобой всё хорошо? Ты побледнела…
В голубых глазах Миши читается явное беспокойство, граничащее с испугом, и девушка заставляет себя растянуть уголки губ в улыбке.
– Доброе утро. Со мной всё нормально.
– Ты уверена? – Романов подходит ближе и Алёне только спустя секунду удаётся разглядеть в его руках кухонное полотенце и телефон с включённым экраном.
– Да, уверена, – Отрадная отступает от стены, к которой прислонилась спиной, и запускает ладонь в волосы, убирая пряди назад. – Не переживай за меня.
– Легко сказать, когда ты так выглядишь… Ладно, раз ты так говоришь, то поверю тебе на слово, но, если что, то скажи сразу, ладно? – дождавшись от неё кивка, парень добродушно улыбается и меняет тему. – Проходи на кухню. Я как раз кашу сварил. Манную. Будешь?
– Миша, я…
– Ты же не собираешься уходить, Отрадная? Не думай даже об этом. Не отпущу. Раз Кирюхи нет, значит, ты мне составишь компанию за завтраком. Возражений не принимаю.
Девушка молчит несколько секунд, пытаясь найти в себе силы отказаться, но, когда они, наконец, появляются, с губ почему-то срываются не те слова, которые она хотела произнести.
– А… Кир уже уехал?
Голос звучит неуверенно и тихо, но Романов слышит её вопрос с первого раза и хитро щурится, наблюдая за тем, как Алёна отводит взгляд в сторону и прячет руки за спиной, пытаясь скрыть неловкость.
– Ночью ещё… – протягивает Миша и не дожидаясь от неё реакции, будто невзначай продолжает. – А что такое, Алён? Могу позвонить ему, если что нужно…
Девушка опускает голову вниз, скрывая румянец, появившийся на щеках, за завесой тёмных волос, и проговаривает:
– Нет, ничего. Не нужно никому звонить.
Романов ухмыляется, пожимая плечами, и идёт на кухню, мысленно наказав себе позже рассказать об этом моменте другу. Парень готов был поспорить на что угодно, что Киру эта информация понравится.
– Ладно, как скажешь, – Миша оглядывается, проверяя, идёт ли она за ним следом. – Давай, садись завтракать, а потом, если захочешь уехать, то я вызову такси. Договорились?
– Хорошо, – со вздохом соглашается девушка и садится на отодвинутый одногруппником стул. – Может, мне тебе помочь?
– Ещё чего! – фыркает одногруппник, не спеша передвигаясь по кухне. – Ты всё-таки моя гостья.
– Незванная… – бормочет Отрадная себе под нос, сама, не замечая, сколько горечи слышится в её голосе.
– Алён, – неуверенно зовёт парень, обернувшись к ней с тарелкой и кружкой в руках. – Это… В общем… Мне Кир рассказал вчера про твоего папу, – Миша ставит перед ней тарелку с завтраком и робко дотрагивается до плеча. – Соболезную, Алёнка. Правда. Мне очень жаль…
Она замирает, чувствуя, как комок слёз перекрывает горло, и сцепляет пальцы в замок, лежащие на коленях. У Романова в небесно-голубых глазах читается искреннее сочувствие. У неё от этого взгляда сердце в груди сжимается и хочется зарыдать в голос, но она прикусывает нижнюю губу и кивает.
– Ты только не злись на Кирюху, ладно?
Парень убирает руку с её плеча и садится напротив.
– За что мне на него злиться? – глухо выдавливает из себя Отрадная.
– Ну… – Миша запускает пальцы в непокорные кудри, собираясь с мыслями, и вздыхает. – Что он рассказал мне про твоего…
– Это же не секрет, Миш, – прерывает. – Я не злюсь.
– Он… Он просто...
Она вздёргивает бровь, не понимая, а Миша молчит некоторое время, будто раздумывая продолжать свою мысль дальше или нет.
– Кир беспокоится о тебе, – наконец, решается одногруппник.
Алёна хмурится, запутываясь в словах Романова ещё больше, но разобраться в них не получается ни через секунду, ни через минуту звенящей тишины, и, когда ту нарушает телефонный звонок, девушка невольно вздрагивает. Миша бросает на неё странный взгляд прежде, чем ответить.
– Привет, дружище. Как дела?
По тому, как одногруппник меняется в лице, она сразу понимает, чей голос звучит в динамике смартфона. Парень улыбается, смотря на неё чуть прищурившись, и внимательно слушает.
– Ага, рядом со мной. Я тебе что, почтальон что ли сообщения передавать? Сам и спросишь, – он отнимает телефон от уха и протягивает ей, продолжая улыбаться.
Алёнка смотрит несколько секунд на смартфон, собираясь с мыслями, и забирает его из рук одногруппника, слишком поздно замечая, как рукав платья задирается, открывая белесые полосы, не скрытые браслетами. Она его нервно одёргивает, скрывая шрамы, и бросает напряжённый взгляд на парня. Миша же отворачивается, делая вид, что ничего не заметил и Отрадная благодарна ему за это в отдельности.
– Слушаю.
Девушка переводит взгляд на свой нетронутый завтрак, ожидая ответа.
– Отрадная.
– Авдеев.
34. Алёна
Со стороны её обращение, наверное, кажется не совсем нормальными, но Миша лишь прячет понимающую ухмылку, отпивая чай из кружки.
– Как ты?
Кир улыбается. Алёнка сама не понимает, откуда может знать, что он сейчас делает, находясь за несколько тысяч километров от неё, но почему-то уверена в этом. Он улыбается и курит.
– Хорошо. Ты?
– Тоже.
Девушка ведёт плечами, глубоко вздыхает, набирая в грудь побольше воздуха, и неожиданно для себя самой выпаливает:
– Бросай уже курить, Кир. Это вредно для здоровья.
Миша, сидящий напротив неё, давится чаем, а Кир на том конце провода – дымом. Девушка же сидит, неестественно выпрямив спину, ожидая от Авдеева привычное"а тебе какое дело до меня, Отрадная?" или«ты не имеешь никакого права мне указывать», но вместо этого слышит в трубке немного хриплое:
– Хорошо. Как скажешь, Алёнка.
И если ещё вчера вечером она готова была умолять его, чтобы он не молчал, то теперь еле сдерживалась, чтобы не попросить его об обратном, потому что этим утром каждое его слово, словно почву из-под ног выбивало и выводило из равновесия.
Помолчи, золотой мальчик, пожалуйста.
п о м о л ч и.
– Ты у Михи сегодня останешься?
Кир её немой просьбы не слышит, и она устало трёт переносицу, чувствуя, как головная боль начинает пульсировать в висках.
– Нет, мне нужно сначала уехать к тёте, а затем вместе с ней на… – голос срывается совсем некстати. – На кладбище.
– Понял.
Алёнка каким-то шестым чувством осознаёт, что за этим простым "понял" скрывается гораздо больше, чем кажется на первый взгляд. Она вспоминает его вчерашнее "моя младшая сестра погибла в автокатастрофе" и немного расслабляется. Потому что он действительнопонимает, что сейчас с ней происходит и смысла строить из себя сильного человека уже не остаётся. По крайней мере, не сегодня и не перед ним.
– Тогда держись, Отрадная, и… – парень внезапно замолкает, заставляя её недоумённо нахмуриться в ожидании продолжения своей фразы.
– Что?
– Просто держись, Алёнка, хорошо? Этого пока достаточно.
– Для чего?
– Для всего, – и практически без перехода, не давая ей возможности задать очередной вопрос, поспешно спрашивает. – Передашь Михе телефон?
Девушка молча протягивает смартфон одногруппнику и отворачивается, чувствуя на себе его внимательный взгляд. Тянется за кружкой и отпивает почти остывший приторно сладкий чай, слушая, как Романов разговаривает с другом.
– Да, хорошо всё. Да, Кирюх, я понял. Понял я, говорю. Слушай, ты меня за идиота держишь что ли? Хорошо всё у нас! Я тебе уже десятый раз это говорю! Кто орёт? Я ору? Кирюх, братишка, а не пойти ли тебе в… – Миша недовольно фыркает и закатывает глаза. – Да, именно туда я тебя и посылаю, как ты догадался? Так, всё, прекращай мне мозг выносить! Ещё спроси, не болит ли у меня горло и тепло ли я одет! Лучше скажи, сам ты как? Нормально долетел? Дядя встретил тебя? Ден...
У Миши внезапно меняется тон голоса, и Алёнка украдкой замечает, как он устало трёт глаза и вздыхает, будто вся тяжесть мира в эту секунду обрушилась на его плечи.
– И за какие грехи мне это наказание? Нет, мне звонить не надо. Пусть лучше позвонит родителям и хватит на этом. Я всё сказал, Кирюх. Да, хорошо, до связи.
Романов кладёт телефон на стол и одним глотком допивает остатки чая. Морщится и с громким стуком ставит чашку обратно.
– Остыл. Алён, давай, ещё по кружечке?
– Мне пора уже, Миш. Тётя ждёт, – Отрадная поднимается на ноги и натягивает курточку на плечи. – В следующий раз, хорошо?
– Хорошо, но смотри мне, в следующий раз не отделаешься.
Парень встаёт следом за ней и тепло улыбается, будто разговора, расстроившего его, не было вовсе. Отрадная растягивает уголки губ в слабой, но искренней улыбке в ответ и согласно кивает, почему-то не против того, чтобы этот самый следующий раз когда-нибудь случился. Пусть Романов, словно насквозь её видел, и говорил не совсем понятные ей фразы, но с ним Алёне было не так сложно, как с остальными. Будто дышалось свободнее. Так она ощущала себя только рядом с Ромкой, когда плечи не сковывало напряжением и мышцы лица не болели от натянутой улыбки.
– Алён, – внезапно зовёт её Миша у ворот дома, когда она уже почти закрыла за собой дверь такси. – Ты это… Заходи, если что, ладно? Я почти всегда дома и… Не знаю, – парень пожимает плечами, щурясь из-за сильного порыва ветра. – Если тебе некуда будет идти, то приходи сюда. У меня ещё горячий шоколад есть и зефирки от Кира спрятанные. Знаешь, он от них без ума ещё с детства, может килограммами есть, поэтому приходится убирать с глаз периодически. Мне, конечно, не жалко, но не в таком же количестве…
Отрадная, не выдержав, смеётся, машинально представив Авдеева, поглощающего зефир и время от времени прячущего от него сладости Романова. Становится тепло и горько одновременно. Тепло, потому что ей действительно хочется выпить с Мишей горячего шоколада и съесть зефир. Горько, потому что это тепло уйдёт из её жизни сразу же, как только она захлопнет за собой дверь машины и поедет к тёте, которая ждёт её возле ворот кладбища. От этой мысли слёзы подступают к глазам и сдавливает под горлом.
– Хорошо, Миш, – голос срывается. – Договорились.
Дверь закрывается, и машина трогается с места. Романов остаётся позади, как и её ненадолго обретённое «неодиночество». Впереди мокрая от дождя дорога и встреча с отцом, после которой она ещё несколько дней будет приходить в себя.
