Текст книги "Омут (СИ)"

Автор книги: Мария Абдулова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 35 страниц)

98. Алёна

До Мишиного дома добирается с сумерками. Бродит по району, пытаясь вспомнить улицу, и, наконец, найдя нужный дом, замирает у ворот. Нажать на звонок страшно. Но ещё страшнее дать заднюю и предать свои принципы. В очередной раз. Поэтому на кнопку всё же после недолгой борьбы с собой надавливает, а потом ещё и ещё, когда за этим ничего не следует.

может, никого нет?

может, Миша сейчас с…

Трель звонка, наконец, обрывается и в динамике раздаётся слегка раздражённое:

– Кто? – Алёна сглатывает, поворачивает к домофону голову, прижимая руки к груди, и Романов её узнаёт. – Отрадная? Ты?

– Да, я… Можно… Можно мне зайти?

Он молча открывает ей двери и меньше чем через минуту девушка уже стоит на пороге дома не в силах посмотреть Мише в глаза. Страшно, горько и взгляд сам приклеивается к ссадине на внешней стороне его ладони. Той самой, которой он Рому…

– Алён?

Его голос звучит надтреснуто, совсем не как обычно – слегка лукаво и чуть с сарказмом, и это вдобавок бьёт по нервам. Отрадная знает, что Романов с Лилей не чужие друг другу люди. Что их связывает детство, воспоминания и что-то ещё, что видно невооружённым глазом. А ещё знает, что лучший друг Авдеева – очень хороший, чуткий, добрый и отзывчивый парень, готовый ради своих близких на всё, поэтому совсем не удивляется его острой и искренней реакции на произошедшее сегодня. Поступи кто-то также несправедливо к Роме, то она бы тоже не осталась в стороне, пропустила всё через себя, разделила его боль и обиду, сделав её своей, и… Почему “бы”? Алёна ведь уже так сделала однажды и возненавидела золотого мальчика с глазами цвета весны на долгих четыре года.

– Прости, что я… Вот так… Без предупреждения…

– Да ничего. Проходи, не стой в дверях.

– Спасибо, Миш, но, нет… Я ненадолго и…

Перейти к главному не хватает духа. Хочется молча протянуть ему флешку и малодушно сбежать, но такое поведение даже для неё – край.

– И… – судорожно тянет носом воздух, пытаясь сформулировать мысли в слова.

– И может быть ты всё-таки посмотришь на меня? Ты не сделала ничего постыдного и неправильного, чтобы прятать глаза.

Реальность обстоит иначе и постыдного с неправильным в её послужном списке хоть отбавляй, но всё же Миша прав. Разговаривать, смотря в пол, нельзя. Поэтому она с трудом поднимает голову и, встретившись с его взглядом, едва сдерживается, чтобы всё-таки не сбежать. Его красивые, чистые, небесно-голубые глаза, что всегда сверкали, светились, посмеивались, сейчас холодны и почти безжизненны. Такие же колючие, как аномальные заморозки в разгаре лета. Серьёзные. Тяжёлые. Резкие. Неугомонные кудряшки – тусклые. Обычно улыбчивое, приветливое лицо с небольшой долей заносчивости и с большой мальчишеского обаяния – бледное, острое, сумрачное. И весь он тоже будто истончал за несколько часов и одновременно потяжелел, давя теперь на неё своей сложной и неуютной энергетикой. Если раньше возле него хотелось греться и верить в лучшее, то в эту самую минуту желание было одно – посильнее натянуть на мгновенно озябшие ладони рукава демисезонной куртки и смириться с тем, что мир, в котором они жили, катится в никуда.

– Ну, вот… Не страшно же, да? – шутит, наверное, по привычке, только веселье не касается ни глаз, ни губ и у неё болезненно колит в груди. – Так что ты, говоришь, хотела?

Запускает руки в карманы форменных брюк, сутуля плечи, обтянутые белой рубашкой. Девушка отстранённо замечает про себя, что тоже не переоделась после университета.

– Миша, я понимаю, что… – начинает глухо. – Уже поздно. И ничего не изменить.

Он молчит, смотря на неё в упор.

– Если бы я знала заранее, то… Не допустила бы. Отговорила его.

– Алён, при всём уважении, вряд ли бы у тебя это получилось. Он с катушек слетел окончательно, пойми. И… – чуть качает головой. – Мой тебе совет – гони его от себя, пока тебя саму не зацепило.

Ей на это нечего сказать. У неё в груди всё обмирает при одной только мысли о жизни без Ромы.

– Хотя тебя уже зацепило. Только посмотри, ты стоишь напротив меня и пытаешься извиниться за урода, который ничем, ну вот ни на капельку, этого не заслужил.

– Миш… Рома, он… Он…

– Он говнюк, какого только поискать. Зависимая, опустившаяся ниже некуда тварина и я, правда, не понимаю, почему ты на это закрываешь глаза.

– Он – моя семья, Миш, – шепчет, но парень её всё же слышит и жёстко усмехается.

– С такой “семьёй”, Алён, лучше быть сиротой.

Отрадная кусает губы, ощущая как нестерпимо печёт глаза.

– Вчера – дурь, сегодня – откровенный буллинг, завтра… А завтра что?

Вопрос риторический и повисает над головой наковальней, как в мультиках, и грозит размазать собой в ничто, но у неё всё же находятся силы, чтобы спросить:

– Миша, а правда, что… Тогда… Рома Алеку…?

Парень хмурится, не понимая, с чего она вдруг об этом вспомнила, когда тема для разговора была совсем иной.

– Наркоту в рюкзак подкинул, чтобы его самого не загребли? Или что ты имеешь ввиду?

– Это и… – почти давится воздухом, почти снова задыхается, почти рушится вслед за привычной картинкой мира. – И что Кира тогда с ними не было и он никого не подставлял.

На этот раз Романов не хмурится, а удивляется, округляет глаза и даже слегка оживает, что уже само по себе ответ.

– Алек вызвал Кира, когда стало понятно, что ни его, ни Королёва за глаза красивые отпускать не собираются, скорее навешать ещё больше и по полной “версию отработать”. Сам Кир в это время был со мной и Деном – моим старшим братом, и сорвался в ментовку как только Алек заикнулся где и по какой причине находится. Я реально думал, что Королёву пиздец пришёл, сама ведь знаешь как Кирюха к своим младшим относится, но он его пожалел ещё и отца своего удержал, чтобы тот его в асфальт не закатал.

Не то что бы искала новые доказательства Ромкиного вранья, просто… Запуталась. Очень сильно. Кто друг, а кто враг. Кто виновен, а кто несправедливо обвинён. Перед кем извиняться и от кого ждать новый удар.

а теперь?

теперь же убедилась, да?

Да, но от этого совсем не легче. Действительность с долгими убеждениями, возникшими под влиянием брата, разрывают в разные стороны и как собраться воедино, остаться целой, идей нет.

– А почему тебя это интере… – видимо у неё на лице всё написано, потому что Миша понимает с полувзгляда. – А-ху-еть, – выдаёт поражённо. – Просто. Блять. Ахуеть! – неверяще качает головой. – Все эти годы… Ты… Кир… Просто потому что Ромка тебе в три короба напиздел?

Запускает ладонь в свои каштановые кудри и шокировано на неё смотрит, пытаясь осознать. У неё же перед глазами пролетают часы, дни, месяца, наполненные одним желанием – чтобы Кир Авдеев, старший сын мэра, бессовестный предатель, пожалел о каждом своём вздохе, за то что отнял у неё самого близкого человека в жизни. И из-за этого глаза печёт совсем невыносимо и Отрадная прижимает к ним ладонь, надавливая ледяными пальцами на закрытые веки.

– Еба-а-ать… – тянет одногруппник и, не справляясь с эмоциями, судя по звуку, проходится туда-сюда по прихожей. – Это же… Впустую. Всё впустую! Вы ведь давно могли уже быть… Нет, Королёву точно пиздец. Прощатьтебяему Кир не будет.

Его интонация намекает на что-то глубокое и важное, что ей незнакомо, а может и знакомо, только обманывать себя проще и слаще. И пока у неё ещё получается это делать, девушка отнимает руку от лица и протягивает Романову флешку в другой.

– Здесь то видео с Лилей… Оно одно. Больше ни у кого его нет. Даю слово, Миш.

Миша останавливается, переводит взгляд на чёрный прямоугольник и ожесточается в миг.

– Тебе о том, что его больше ни у кого нет, Ромка тоже сказал? И ты снова поверила?

– Да. У тебя есть полное право не верить ни ему, ни мне, только возьми его, пожалуйста. Отдай Лиле, от меня она, тем более, после случившегося, его никогда не примет. Или уничтожь его. Что угодно. Без разницы. Главное, чтобы Лиля больше не страдала из-за него.

– Если бы дело было только в нём… – забирая флешку и пряча в кулаке, вдруг говорит он да с таким количеством горечи в голосе и соли в глазах, что у неё внутри всё снова сводит судорогой. – Если бы, Алёнка…

99. Алёна

За этими словами тоже что-то прячется. И оно страшное. Оно вяжет по рукам и ногам как сонный паралич. Оно тёмной массой, подобно нефтяному пятну в море, травит всё на расстоянии нескольких десятков метров.

Алёна невольно передёргивает плечами и не может не спросить:

– Как она?

Он открывает рот, чтобы ответить, как в дверном проёме, ведущем в гостиную, появляется Гордеева и отвечает ей сама:

– Она справится, Отрадная. Снова. Восстанет из пепла как тот чёртов упрямый феникс.

У Лили красные глаза. Это первое, что Отрадная замечает, взглянув на неё. Затем – всё то же бледное острое лицо, синяки под глазами, проглядывающиеся даже через слой косметики, и бесцветные губы, без привычной на них насыщенно-красной помады. Она стоит, прижимаясь плечом к стене, будто самостоятельно, без чьей-либо поддержки на ногах продержаться не сможет. Хрупкая, тонкая, беззащитная.

оказывается, даже такие, как ты, Лиля, могут быть уязвимыми?

Взгляд уже не такой мёртвый, как сразу после Роминой выходки, но и жизни в них немного. Пара капель всего. Остальное – пустота и отголоски пролитых слёз. Не сегодня даже, а давно, очень давно. Вместо них дно высохшего когда-то напрочь моря, покрытое толстым слоем едкой соли.

тебе тоже было больно, да?

Девушка отворачивается, пряча от одногруппницы глаза. Лиля её сочувствие с пониманием не примет. Лиле они после всего случившегося не нужны.

– Ну, что же ты, Отрадная? – Гордеева, судя по голосу, улыбается, но увидеть эту улыбку ещё страшнее, чем посмотреть ей в глаза. – Тебе прятать глаза совершенно необязательно. И можешь расслабиться, тебя я не виню.

– Мне… Очень жаль, Лиля.

– Меня жалеть не стоит, а вотегоуже пора начать.

Понять, кого именно она имеет в виду, труда не составляет. Точно также как и услышать в её словах обещание.

– Он…

– Алёна, – кажется, это чуть ли не первый раз, когда Лиля называет её по имени, а не по фамилии, без жгучей ненависти и своего фирменного яда, что заставляет Отрадную снова на неё посмотреть. – Миша прав. Тебе от него лучше держать подальше. Для своего же блага, – она серьёзна и выглядит так, будто знает больше её. – Рано или поздно он вместо тебя выберет кайф. Это лишь вопрос времени.

Алёна чувствует острое желание не согласиться, возразить, оправдать брата, но давит его, кусая губы. Ромина зависимость для неё давно не секрет. Он подсел на эту гадость ещё несколько лет назад, оказавшись в далеко не самой лучше компании, но… После его возвращения она ни разу не видела, чтобы брат снова взялся за старое. Он сказал, что завязал, что его почти вынудили это сделать в военной академии, и пообещал держаться. И держался. И она из-за этого обещания не могла сейчас промолчать.

– Рома больше не…

– Не употребляет? – одногруппница прозаически хмыкает. – Алён, ты же уже взрослая девочка, чтобы понимать, что бывших наркоманов не бывает.

– Я понимаю, но и не верить в то, что у него получится и дальше оставаться бывшим, не могу.

Гордеева смотрит на неё как на несмышлённого ребёнка. Миша смотрит иначе, но тоже явно с ней не согласен. Отрадная отступает на шаг назад, не в состоянии выдержать их взгляды, и находит за спиной ручку на двери.

– Мне пора. Спасибо, что выслушали.

Нажимает, разворачивается и уже хочет выйти, как Лиля добавляет:

– Алёна, я не шутила тогда. Я его, правда, уничтожу. Обещаю это и тебе тоже.

Не нужно оборачиваться, чтобы видеть её решимость. Она чувствуется даже на расстоянии. Упрашивать остановиться и не отвечать местью на месть смысла тоже нет. Бесполезно. Ни брат, ни Гордеева не остановятся и это очень большая проблема, которую нужно каким-то образом попробовать решить, но…

ты сама себе-то помочь не можешь

ты слабая

ты всё рушишь

Но и наблюдать со стороны за происходящим – невыносимо. Только сейчас, пока остались силы, ей нужно быть в другом месте и принести ещё одни извинения. Поэтому Отрадная лишь кивает и, также не оборачиваясь, прежде чем выйти за дверь, произносит:

– Знаю, Лиля.

На улице совсем темно и водитель такси, перепутав адреса, останавливается у другого дома, а потом, добравшись до центра города, встаёт в пробке и, оглянувшись на неё, спрашивает:

– Надеюсь, вы не торопитесь? Стоять нам, кажется, долго.

Она, уткнувшись бездумным взглядом в свои ладони, не сразу понимает, что вопрос обращён к ней и отвечает несколько запоздало:

– Ниче…

Замолкает, краем глаза зацепившись за знакомые места за окном. Центральные улицы города всегда освещены прекрасно и эта улица не исключение, но её в воспоминания утягивает не фонари, а вид на реку. Точной такой же, как и тогда, когда она…

“....вечерами в первый осенний месяц все ещё тепло и многолюдно, но она всё равно узнаёт его среди толпы в шумной компании парней и девчонок, на вид старше её на год, может быть на два-три, собравшихся, как и множество других таких компаний, на набережной города. Узнаёт, даже несмотря на то, что видела его всего один раз до этого и то мельком, когда Рома ещё был рядом.

Отрадная резко останавливается посреди тротуара. В груди от последней мысли колит, тянет, а перед глазами он – тот самый предатель. Высокий, уверенный, симпатичный. Явный лидер. Вокруг него шум, гам, смех, а он только смотрит на всех свысока и чуть усмехается всеобщему веселью, которое мгновенно встаёт у неё поперёк горла.

Из-за тебя Рома исчез, сын мэра.

Из-за тебя я снова одна.

А тебе, значит, смешно и весело, да?

Прохожие, обходя её стороной, смотрят с недовольством и касаются кто плечами, кто локтями, а Алёне абсолютно плевать. На данный момент её волнует только один человек. Человек, которого её Рома считал своим другом и который его так бессовестно предал.

Он мог мне помочь, Лёнка.

Мог, но не стал, представляешь?

Слова брата, одни из последних, что она от него слышала перед его исчезновением, звучат в ушах набатом, болезненно пульсируя в висках.

мог

но не стал

мог…

Грудь сдавливает и воздух застревает в ней, подобно машинам в пробке, что стоят совсем рядом, на проезжей части. Но она, в отличие от них, в передвижении не ограничена и, сама не до конца осознавая, что делает идёт прямо к компании, что на её появление реагирует по-разному – недоумением, удивлением, безразличием и только парень напротив, из-за роста которого приходится сильно запрокинуть голову, чтобы установить с ним зрительный контакт, смотрит на неё с пониманием, неприязнью и отражением эмоций, что без остановки кипят в венах вот уже несколько дней. От реки за его спиной тянет свежестью и плечи мгновенно покрываются мурашками, но девушка опять же не придаёт этому никакого значения.

– Я не знаю, где он, – отвечает на один из её неозвученных вопросов он. – И не хочу знать, так что можешь идти дальше.

– Из-за тебя, – голос звучит глухо и ломко, но парень слышит и понимает каждое её слово. – Всё из-за тебя!

Его губы ломаются в усмешке, а глаза тяжелеют и придавливают к земле .

– У вас это семейное, да? Сбрасывать вину на других?

– А у тебя? У тебя предательство тоже в крови?

– Да что ты, блять, городишь? – морщится. – Бредишь что ли? Или тоже, как он, сидишь на…?

Алёна делает шаг к нему и, задрав голову ещё сильнее, обещает во всеуслышание:

– Однажды, Авдеев, ты тоже узнаешь каково это – потерять близкого. Однажды тебе тоже будет больно!”

В следующую их встречу после того случая на набережной она уже прятала за длинными рукавами шрамы, а Кир ненавидел её в открытую. Сильно, остро, всей душой. А теперь оказывается, что те страшные слова и другие, но подобные им, брошенные в такой же ненависти позже, он не заслуживал. Ни одного из них. Ни буквы. Ни звука. И, самое главное, ненависти тоже.

прости, золотой мальчик

пожалуйста

Она повторяет это про себя без остановки всю дорогу до его дома. Пока звонит в домофон и, не дождавшись ответа, забегает в подъезд зайцем, когда выходит кто-то из соседей. Пока едет в лифте, параллельно считая этажи. Пока жмёт на звонок и с надеждой смотрит на дверь.

будь дома

открой

и прости

прошу тебя

прошу!

Дверь, наконец, открывается. На пороге – он, высокий, в одних спортивных брюках и с мокрыми волосами, с которых капает вода на голые широкие плечи. В его глазах – весна, родная, знакомая, очень для неё важная, и удивление.

прости

пожалуйста

Всё пульсирует в висках, как тогда, несколько лет назад. И во рту пересыхает. И снова плакать хочется от перевернувшего сегодня мир осознания сколько же они друг другу причинили боли абсолютно ни за что.

простишь?

сможешь?

Алёна убирает палец со звонка, облизывает нервно губы и… И зачем-то произносит совершенно другие слова.

– Я всё знаю, Кир.

100. Кир

Для Кира её прямой, открытый, пылающий эмоциями взгляд громче, чем пожарная сирена, что слышится откуда-то с улицы через открытые окна.

– Я всё знаю, Кир, – нарушает молчание она и шагает вперёд.

У него же сердце срывается вниз, с двадцатого этажа, пересчитывая собой ступеньки и посылая сигнал тревоги. Может, это для него кто-то, зная заранее, службу спасения вызвал?

– Я всё знаю, – повторяет Алёнка, не отводя глаз, и делает ещё один шаг.

Теперь расстояние между ними не больше метра и это слишком мало для того, чтобы не хотеть воспользоваться возможностью – прижать к себе и пропасть с концами.

знаешь?

Хорошо

Так даже лучше.

Но Авдеев всё же запускает ладони в карманы брюк, сжимает их в кулаки, стопоря себя, и не своим голосом спрашивает:

– И? Что дальше, Алён?

Ищет в её лице ответ на вопрос и ответ на то, другое, о чём оназнает. Что он заебался вывозить эти чувства в одиночку и мечтает, хочет, нестерпимо хочет взаимности. Его даже не волнует каким образом девушка это знание получила. Сказал кто-то? Королёв? Или сама догадалась? Плевать. Главное, не получить отказ.

– Почему ты молчал? Столько времени… Почему?!

Потому что сначала боролся сам с собой. Потом принял, сдался. Сейчас же перманентно мучился ревностью и никак не мог понять – есть у него шанс или снова сам себя обманывает.

– Кир, мне так жаль… – она от волнения проглатывает гласные и, кажется, находится в шаге от паники. – Мне очень жаль! Я… Не знала! Я думала, что… – судорожно вздыхает и нервно проводит ладонями по волосам, отводя их от своего бледного лица. – Если бы я знала, то никогда, Кир… Никогда не поступила так!

Жаль… Никогда… Не поступила… Что?

Парень хмурится, ощущая какой-то подвох. Вглядывается в неё, не моргая, и видит… Не то. Не то, что сам чувствует. Даже близко не то. Сожаление, да, видит. Грусть. Тоску. Стыд и… Вину? А она-то откуда? Зачем? Из-за чего?

– Прости меня, – вдруг выдаёт Алёна и у него чуть земля из-под ног от неожиданности не уходит. – Прости! Пожалуйста… Если сможешь.

– Отрадная… – выдыхает, цепко глядя в любимые карие омуты, что и шанса ему не оставляют на спокойствие и умоляют её не прогонять. – Ты… О чём, вообще? Какое “прости”? За что?

– Ну, как же?! За то, что я все эти годы тебя винила ни за что! Я только сегодня узнала правду. Ромка проговорился о том случае с Алеком, полицией и как он… Боже, как же мне жаль, Кир!

Её слова на его реальность не укладываются. Не сходятся. В одно целое не сливаются. Не потому что не верит, а потому что слишком много в памяти моментов, доказывающих обратное. И это всё вкупе вызывает вопросы. Просто дохрена вопросов. И с какого начать он понятия не имеет, так как ещё минуту назад был уверен, что Отрадная в курсе про его чувства и именно с этого паничку ловит, а теперь…

– Алён… Я не понял, в смысле только сегодня? Ты же…

Он не договаривает, так как не хочет произносить вслух то, отчего столько времени медленно, но верно слетал с катушек. От её презрения с ненавистью. От её веры в Королёва и постоянных обвинений в его исчезновении. От всех их стычек, в которых убеждённость во враждебности друг другу крепла из раза в раз. В конце концов, от своих собственных, травящих похлеще угарного газа “ненавижу” в связке с “никого кроме не вижу”.

– Я была уверена в том, что ты был с Ромой. Что ты тоже…

– Что, Алёна? Что я “тоже”?

Девушка в отчаянии кусает губы, стыдится чего-то, явно свои мысли не хочет озвучивать, но всё же отвечает:

– Что ты тоже с ним баловался наркотиками, а когда вас арестовали, то ты всю вину скинул на него, а сам остался как будто не причём.

Мгновение на осмысление. Ещё одно на то, чтобы, прикрыв глаза, шумно выдохнуть и сдержать рвущийся с языка мат. И себя. Только с последним проблема, потому что кроет. Нехорошо так… Без шансов. А учитывая, что в последнее время нервная система с самоконтролем и без того на честном слове держатся, то и надеяться на здравый смысл тоже не приходится.

– Почему ты была в этом уверена? – спрашивает порывисто, мысленно уговаривая себя не орать и не давить на неё, но сталь в голосе, несмотря на это, проскальзывает отчётливо. – С чего ты сделала такие выводы?

Она молчит, продолжая смотреть на него этим своим взглядом, который, будь Кир вооружён до зубов и в танке, всё равно обезвреживает влёт и играючи проникает так глубоко, что дёргайся он, не дёргайся, а уже всё, поздно. Долго молчит, намеренно. О ком именно труда понять не составляет. Труднее остаться стоять на месте, а не отправиться на поиски бывшего лучшего друга, похоже всей душой жаждущего его, Авдеева, стараниями отправиться на тот свет. И Кир совсем не против это желание исполнить. Наоборот – всеми руками и ногами “за”, потому что её, Алёну Отрадную – самое прекрасное противоречие в его жизни, он ему никогда не простит. Не те дни и ночи с мыслями о ней и осознанием, что никогда, никогда, блять, она на него не посмотрит, как он на неё! Не ту искреннюю ненависть в карих глазах, в которой он тонул, захлёбывался и вопреки логике кайфовал от каждой секунды, уверенный в том, что большее ему никогда не светит! Не всё то время на расстоянии от неё! Не все те часы, минуты и мгновения без возможности не то что обнимать, брать за руку, целовать, а просто быть рядом и давать то, что уже молча отдал без особых сожалений и торгов – себя.

я тебя закопаю, Королёв

я.тебя.сотру.нахуй.в.пыль.

Видимо его мысли отражаются в глазах и на лице, потому что Алёна, бледнея ещё сильнее, напрягается и окончательно сокращает между ними расстояние, остановившись в каких-то жалких десяти сантиметрах.

– Кир… Не нужно. Пожалуйста, – просит тихо. – Рома… Совершил ошибку. Он…

– Ошибку?! – хмыкает с глухой яростью. – Алён, из-за него моего брата, которому на тот момент было всего четырнадцать лет, морально прессовали менты, как взрослого, наплевав на то, что он несовершеннолетний! – нависает над ней, едва себя контролируя. – Из-за него мы с тобой эти годы друг друга терпеть не могли! Из-за него упущено дохуя, просто дохуя времени в никуда!

Сглотнув, она неосознанно отступает, а Кир наоборот надвигается и наклоняется ниже, пока, в конце концов, её спина не сталкивается со стеной и Отрадная, прижавшись к ней, не останавливается, смотря на него во все глаза. Он же своего положения не меняет, лишь опирается ладонями о стену и дышит так, словно не из душа только вышел, а, как минимум, марафон пробежал.

– Из-за него я на стены лез, блять, потому что одна только мысль о тебе в повёрнутого, одержимого психа превращала, который не мог сам с собой договориться, посмотреть правде в глаза и признать, что…

Её дрожащая ладошка накрывает его губы, заставляя замолчать. Карие глаза взволнованно мечутся по лицу. Щёки розовеют и это настолько невероятное зрелище, что парень, чувствуя губами её нежные пальцы, напрочь забывает как дышать.