Текст книги "Омут (СИ)"

Автор книги: Мария Абдулова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 35 страниц)

35. Алёна

Когда Алёна выходит из такси, то её встречает запах сырой земли, крик воронов над головой и Марго, укутанная в едва заметное облако сигаретного дыма, и скрывающая глаза за тёмными солнцезащитными очками, даже несмотря на то, что уже который день небо было затянуто серыми тучами.

– Привет, малыш.

Маргарита тянет губы в улыбке и спешно тушит сигарету, словно не прикурит следующую через минуту, когда они дойдут до нужной им могилы.

– Здравствуй, Рита.

Отрадная подходит к женщине и прижимается к ней, обнимая, собирая пальцами дорогую ткань пиджака на спине. От тёти помимо сигарет пахнет её любимыми духами и мятной жвачкой, которую она торопливо закидывает в рот, крепко обнимая племянницу в ответ.

– Как ты?

Алёнка молчит, подсчитывая оставшиеся секунды про себя, зная, что тётя не обидится, если не услышит от неё ответа. Гордеева и так прекрасно видела своими глазами опущенные плечи, бледную кожу лица и подрагивающие губы, которые говорили сами за себя.

Никак, Марго.

Я в свои девятнадцать лет уже не в первый раз приезжаю на могилу любимого отца. Как мне ещё быть?

– Алён, ты скоро просвечивать будешь. Тебя мать не кормит, что ли совсем? – хмуро спрашивает женщина и проводит ладонью по длинным, вьющимся от моросящего дождя волосам племянницы.

У Риты такие же, только в отличие от Алёны не такие длинные и всегда уложенные в деловую и стильную причёску.

– Может, мы уже пойдём? – отстраняется Отрадная, снова оставляя вопрос тёти без ответа, когда понимает, что дальше тянуть время смысла уже не осталось.

– Пойдём, малыш.

До могилы отца ровно сто восемьдесят восемь шагов по прямой и направо. Алёна шагает быстро, постепенно замедляясь, выравнивая дыхание и закусывая губы, чтобы сдержать крик внутри себя, который звучит на где-то на задворках сознания уже пятый год подряд и отзывается дрожью по всему телу. Чтобы его не было слышно хоть какое-то время, приходится предавать маму и вязнуть в омуте отвращения к себе и ненормальной тяги к человеку, к которому влечь в принципе не должно.

Она открывает калитку, краем глаза замечая, как вспыхивает огонёк зажигалки и шелестит пачка сигарет. Маргарита останавливается возле оградки, не проходя дальше, и проводит по щеке тыльной стороной ладони, не желая, чтобы кто-либо увидел её слабость.

Алёнка же так не могла. Она научилась прятать глаза от мамы и скрывать засосы на коже косметикой и одеждой, но только плакать в этот день открыто, не заглушая всхлипы подушкой и не закрывая дверь своей комнаты на ключ, было её привилегией. То, что позволяло ей протянуть окоченевшие пальцы и дотронуться до холодного гранита, вспоминая, какими у папы были тёплыми и нежными ладони, которыми он заплетал её косы или завязывал шнурки на кроссовках.

– Привет, пап.

Девушка проводит рукой по фотографии, смахивая с неё капли дождя, и криво улыбается.

Папа бы забеспокоился, не увидев её улыбку. Он бы осмотрел её внимательным взглядом с головы до ног и сначала предоставил бы Алёне самой возможность рассказать то, что её беспокоит, а если бы она промолчала, то докопался бы до правды сам. Перевернул бы весь мир лишь из-за одной мелочи, которая мешает его дочери спокойно себя чувствовать. Иначе и быть не могло. Потому что она его маленькая копия. Папина дочка во всём, начиная с внешности и заканчивая характером, привычками и повадками, которые так раздражали маму. Например, невероятное упрямство, которому ей почти никогда не удавалось противостоять или манера смотреть исподлобья с недоверием и сомнением, что выводило родительницу из себя ещё сильнее. Алёнка часто слышала, как мама упрекала отца в том, что он отодвигает её на второй план, настраивает дочь против неё и забирает всё внимание себе. Папа же спорить на эту тему не желал, лишь бросал едкое:“Может, вместо того, чтобы выносить мне мозги круглыми сутками, ты начнёшь вести себя как нормальная мать?” и уходил, громко хлопнув дверью.

– Мама приходила, да? – негромко спрашивает Отрадная, заметив небольшую кучу вырванной травы в стороне.

Алёна, представив, как мама с идеальным маникюром выдергивает пожелтевшую, сырую от дождя траву, прижимает ладонь ко рту и громко всхлипывает.

– Мы так скучаем, пап.

Она садится на лавку, не обращая внимания на то, как от железа веет холодом, и не отрывая глаз от черно-белого фото. Сидит, не двигаясь, не замечая, как усиливается ветер и как тётя достаёт четвёртую по счёту за время пребывания здесь сигарету. До боли в лопатках неестественно выпрямляет спину и до хруста в костяшках сжимает в замок пальцы.

– Мне есть, что рассказать тебе, папа, – беззвучно, одними губами. – Но… Я… Я не могу. Прости.

Не могу, потому что боюсь.

Не могу, потому что страшно.

Не могу, потому что на этот раз вместо лезвия в руках может оказаться горсть белых таблеток и…

Алёнка громко сглатывает и облизывает пересохшие губы.

Папа бы не простил ей такие мысли. Мама не простила её до сих пор, и он, наверное, впервые в жизни был бы с ней полностью согласен. Он бы не смог принять эту слабость в ней.

Отрадная раньше, и сама бы не поняла, не приняла и не простила бы, а сейчас в любое время года носит закрытую одежду, скрывая под ней исполосованные запястья, плечи и бёдра, и спит по пять часов в сутки, большую часть времени укутавшись в одеяло с головой и безуспешно пытаясь уснуть.

Инна считает, что дочь строит из себя жертву и хочет, чтобы на неё обратили внимание. Олег уверен, что без его всепоглощающего контроля, что оборачивался для них обоих вязкой трясиной, из которой выхода уже не осталось, она не сможет справиться самостоятельно. Алёнке же хочется просто сидеть вот так рядом с могилой отца бессчётное количество времени и перестать чувствовать, как каждый раз в ней с треском что-то ломается.

Этот треск слышит только она. Заглушает его громко включённой музыкой, сериалами и ссорами с мамой, что происходят против её воли и желания. Прячет, отводя взгляд и закрывая дверь своей комнаты на ключ. Ждёт, когда внутри уже больше нечему будет рушиться, подставляя шею под горячие поцелуи Королёва. А потом холодными ладонями остужает горящие щёки и не может смотреть на собственное отражение в зеркале.

– Давай, малыш, вставай, – Марго кладёт ей руку на плечо и несильно сжимает, напоминая о себе. – Замёрзла вся. Пора ехать домой.

Аленка прикрывает глаза на мгновение и поднимается на ноги. Протянув ладонь, снова касается кончиками пальцев фотографии и тянет уголки губ вверх, прощаясь.

– До встречи, пап.

И уходит, не оборачиваясь, давая возможность тёте остаться с ним наедине. Когда Рита садится в машину, бросая на неё осторожный взгляд, то Отрадная уже готова ко всем вопросам, которые всегда следуют после посещения кладбища.

«Как дела в университете?"

"Как себя чувствуешь?"

"Как мама? Достаёт тебя? Хочешь, чтобы я с ней поговорила?»

Но женщина молча заводит машину и, остановившись возле Алёнкиного подъезда, на прощание крепко обнимает, проговорив ей на ухо:

– Малыш, береги себя, хорошо?

Беречь больше нечего, тётя.

От Алёны Отрадной осталось только имя и способность предавать всех вокруг себя.

– Хорошо, Рита, – Алёна целует Марго в щёку и успокаивающе гладит её по спине. – Только и ты тоже береги себя, ладно?

– Конечно, золотая моя. Звони, если что-то случится, и просто так звони. И в гости приезжай, договорились?

Отрадная согласно кивает и выходит из машины, чувствуя на себе внимательный взгляд до тех пор, пока за ней не закрывается дверь подъезда. Ей осталось пережить подъём в тринадцать этажей и встречу с Олегом, братом, возможно с мамой, которая обычно в эти дни пряталась от семьи, боясь показать не только им, но и самой себе, что уход из жизни первого мужа для неё слишком много значит. Ей нужно пересилить желание не заходить домой совсем и поселиться выше тридцать второго этажа, на чердаке, где почти не ловит сеть и под ногами разворачивается целый город, что гудит, шумит,живётв отличие от неё самой. Вместо этого у Алёнки лишь продолжает время от времени греметь внутри и першить от невыплаканных, кажется, бесконечных слёз в горле.

Ключ с щелчком проворачивается в дверном замке и через пару секунд оказывается на тумбочке, что стоит рядом с входной дверью. Отрадная, не поднимая глаз с носков обуви, торопится пройти в свою комнату, но Олег с Егором на руках, остановившийся напротив, заставляет остановиться и машинально задержать дыхание.

Она не смотрит выше его подбородка, только на брата, протягивающего ей свой рисунок и весело рассказывающего о соседской собаке, которую он видел во время прогулки. Она не смотрит, но чувствует, как Королёв прожигает в ней недовольным взглядом только ему понятные символы. От мужчины волнами исходит раздражение, что оседает на её коже колючими мурашками и заставляет свести лопатки друг к другу, выпрямляя спину. Сегодня он молчит, но Отрадная уверена, что через пару дней Олег выскажет ей всё, о чём он думает по поводу ночёвок вне дома, и неотвеченных звонков и сообщений. Вот только сил терпеть даже его молчание практически не остаётся, поэтому она быстро целует брата в пухлую щёчку и проскальзывает мимо мужчины к себе в комнату, где, закрывшись на замок, прислоняется лбом к двери.

Руки обессиленно опускаются вдоль тела и по щеке стекает слеза, но внезапно в голове всплывают, произнесённые Авдеевым несколько часов назад слова, и Алёнка шумно выдыхает, сжимая пальцы в кулак.

Держись, Отрадная.

просто д е р ж и с ь.

36. Кир

Лондон вопреки ожиданиям Кира встречает его ясной погодой и ярким солнцем, которое заставляет щуриться, прятать глаза и жалеть об оставленных дома тёмных очках. Вокруг суматоха и шум, а у него в голове напротив пусто и тихо.

Парень поводит плечами, разминая затёкшие мышцы, и поправляет лямку сумки, одновременно читая смс-сообщения от Лили, на которую, кажется, их последний разговор не возымел никакого эффекта.

«Кир, пожалуйста, мы можем снова поговорить? Я прошу тебя… »

"Не молчи, Кир. Ты же знаешь как я тебя…"

Нет, он не знал. Ни разу не видел в её серо-зеленых глазах хоть что-то наподобие того, что Кир каждый день наблюдает в своих. В них лишь всё та же боль, опустошение и уязвимость двухлетней давности, которые она всеми правдами и неправдами скрывает за напускной уверенностью, недоступностью и силой.

«Кир, я без тебя не смогу. Не оставляй меня…»

В то жаркое душное лето перед первым курсом университета Гордеева отталкивала его руки и, захлёбываясь слезами, кричала обратное: «Отпусти меня! Отпусти! Не прикасайся!». А он прижимал её к своей груди и удерживал подальше от оживлённой дороги с машинами, под колёса которых Лиля хотела кинуться. Тогда они хоть и были знакомы, но толком друг друга не знали. Поэтому, чтобы добиться от неё хоть двух слов о том, что случилось, ему пришлось попотеть. Причиной её истерики и желания свести счёты с жизнью оказался Влад Пахомов, которого Кир в тот же вечер избил, не жалея, и сам же вызвал тому скорую. И, наверное, Авдееву ещё тогда стоило задуматься о странном, решительном взгляде девушки, когда он вручил ей флешку с видеозаписью, но в тот момент его больше волновала собственная жизнь, летевшая в тартарары.

«Я просто хочу быть с тобой рядом. Позволь мне, пожалуйста, иначе я просто сойду с ума!»

– Не успел с самолёта сойти, как уже поклонницы смс строчат? – раздаётся за спиной.

Кир оборачивается и сразу же попадает в крепкие, почти отцовские объятия. Иван Авдеев ерошит ему волосы на затылке и проходящая мимо женщина ненароком засматривается, замечая, как сильно похожи, стоящие в метре от неё, молодой парень и взрослый мужчина.

– Хочешь сказать, в твоём телефоне не найдётся ни одного смс от молоденьких барышень? – усмехается Авдеев, обнимая дядю в ответ. – Или ты сразу избавляешься от улик?

– Конечно. Я женатый человек. Эмма мне сам знаешь, что оторвёт, если увидит.

– Скажи спасибо, что она русский не знает, иначе сомневаюсь, что ты бы так легко отделался.

Мужчина смеётся и, отпустив племянника, поворачивается к терпеливо ждущей жене, которая сразу же занимает его место и, приподнявшись на носочки, целует Кира в щёку, оставляя красный след от помады.

– Мой дорогой, наконец-то ты к нам вырвался. Мы так по тебе скучали, Кир!

– Эмма, я тоже, – Авдеев переходит на английский и улыбается, когда женщина принимается заботливо стирать следы косметики. – Кстати, ты замечательно выглядишь. Молодеешь с каждым днём?

– Спасибо, милый, – Эмма, кокетливо поправив причёску, подхватывает племянника под локоть и ведёт к выходу из аэропорта. – С твоим дядей по-другому нельзя. Ты видел его секретаршу? Эта девушка явно не отличает пояс от юбки.

– Зато ты отличаешь один оттенок помады от тысячи, на мой взгляд, идентичных и это самое меньшее, за что он от тебя без ума.

– Слышал, Ваня? – женщина оборачивается к мужу с мягкой улыбкой на губах. – Кир объясняется лучше тебя.

– Ну, конечно, куда уж нам глупым до вас таких умных? – шутливо обижается Иван и забирает у парня сумку. – Сильно устал? Всю ночь не спал всё-таки.

Кир отмахивается и разминает шею пальцами. Прячет за этими движениями усталость и напряжение в мышцах.

Ему уже не привыкать проводить ночи без сна. Не привыкать пялиться в тёмный потолок, запрещая себе включать ту самую фотографию в телефоне, что скрыта под паролем, который всплывает в сознании в каком бы состоянии Авдеев не находится. Фотографию той, кто, наверное, никогда не напишет ему по собственной воле.

Он тянет губы в улыбке, когда тётя, будто почувствовав смену настроения, гладит его по плечу и обеспокоенно заглядывает в глаза.

– Ты точно в порядке?

– Конечно. Лучше не бывает.

Женщина вздыхает, принимая ответ, но не верит. Он сам бы не стал этого делать, но всё же надеялся, что это не так очевидно внешне.

– Чего вы там шепчетесь? – спрашивает Иван, осматривая парковку в поисках своего водителя.

– О тебе сплетничаем, конечно же, – не сдержавшись, ехидничает Эмма и игриво подмигивает мужу.

Мужчина фыркает и закатывает глаза. Кир видит в этих действиях своего отца, когда у того ещё не было седины на висках и хронической усталости в глазах. Когда он мог спокойно встречать взгляды своих детей и не жил лишь работой. Кажется, это было так давно, будто и вовсе не случалось.

– Ты к нам надолго, милый?

Эмма садится на переднее пассажирское сидение, потому что на заднем её укачивает, и теперь оборачивается к нему всем корпусом.

– На пару дней. Потом нужно будет возвращаться обратно. Учёбу никто не отменял.

Женщина кивает и отворачивается, явно недовольная ответом, но возразить не смеет. Знает, что через несколько недель он вернётся вновь и не один, как сегодня, а с братом и родителями.

– Эмма, пристегнись, – просит Иван, заглядывая жене за плечо и наблюдая за тем, как она послушно щёлкает ремнём безопасности. Только после этого кивает водителю и откидывается на спинку сидения.

37. Кир

Мужчина отворачивается от племянника, но Кир всё равно знает, о чём тот думает, какое воспоминание постоянно прокручивает в голове и отчего искренняя улыбка становится натянутой. Ненастоящей. А потом и вовсе исчезает, потому что иногда случаются ситуации, в которых ремень и многочисленные подушки безопасности бесполезны. Потому что иногда начинаешь до постыдной дрожи в коленях бояться обыкновенных вещей, которые раньше принимал как должное. Которых не замечал и уж точно не думал, что когда-то будешь пересиливать себя раз за разом, садясь в автомобиль. Или просыпаться в поту из-за кошмаров и тихо выть в подушку, боясь разбудить резко постаревшую на несколько лет за одну ночь маму. Потому что иногда успеваешь спасти родного брата от непоправимого в самый последний момент, когда тот не выдерживает груза потери и решает шагнуть вниз с десятого этажа.

Конечно, можно было во всём случившемся винить осень. За дождь, за ночные заморозки, за корку льда на дороге. Водителя такси, который увидел мчащуюся навстречу машину слишком поздно, чтобы избежать столкновения. Или даже Алека за то, что отказал сестре сесть на заднее сидение с пассажирской стороны, а не с водительской, когда она его об этом просила и сел туда сам, благодаря чему и выжил.

Кир безуспешно искал виновных на протяжении всех этих четырёх лет в надежде, что, может, отыскав их, станет легче. Если не ему, то хотя бы брату, который первое время после аварии пытался объяснить ему каково это. Когда открываешь утром глаза и знаешь, что больше не услышишь привычное «просыпайся, соня!" или "съем последнюю конфету и тебе не достанется!». Когда сидишь за столом, а по правую руку – пусто, словно там Алисы и не было никогда. Когда окружающие, привыкнув к тому, что вас всегда двое, машинально спрашивают про твою копию, а потом испуганно замолкают и сочувствующе поджимают губы, потому что вспоминают, что теперь ты, Алек Авдеев, остался один. Или, когда вдруг внезапно осознаешь, что твоя сестра-близнец похоронена на кладбище в чужой стране, которую когда-то очень любила и считала своим вторым домом.

Кир старался понять. Вслушивался в каждое слово, в каждый судорожный всхлип и рваные выдохи. Но улавливал лишь жалкие отголоски того, что брат чувствует. Злился из-за этого и, как в детстве, не хотел засыпать, потому что во снах всё та же дорога в сумерках, уставшие после позднего киносеанса на заднем сидении брат с сестрой и яркая вспышка откуда-то справа,а после – резкий удар, от которого он обычно сразу же просыпался. Открывал глаза, всматривался в тёмный потолок до цветных всполохов перед глазами и ждал наступления утра, чтобы хотя бы на несколько часов перестать раз за разом воспроизводить по минутам тот переломный вечер.

Получалось так себе. Потому что оказалось, что он не так силён духом, как думал раньше. И даже сейчас ему не хватает дыхания, когда они проезжают мимо знакомого поворота, ведущего к старому дому дяди, до которого они тогда так и не сумели доехать четыре года назад. И он просто отворачивается от окна и смотрит на свои пальцы, игнорируя взгляд Ивана, сидящего справа.

Да, дядя. Твой любимый племянник слаб настолько, что один лишь вид дороги в этой местности лишает его кислорода.

– Милый, как дела в университете? – Эмма шлёт тёплую улыбку через зеркало заднего вида.

Кир в ответ криво усмехается и трёт глаза, собираясь с мыслями, потому что в них сразу же возникают карие глаза с длинными ресницами, тёмные волосы и хрупкие запястья, которые он ещё вчера сжимал своими пальцами.

В универе Отрадная, тётя. И в голове. И во снах.

Даже здесь, в Лондоне, снова она, понимаешь?

– Всё хорошо, Эмма.

– Очень этому рада. Заканчивай быстрее с учёбой и переезжай уже к нам. Мы тебя очень ждём, милый. Даже квартиру тебе присмотрели поближе к университету, а то от нас сам знаешь, как далеко добираться до… – женщина обрывает себя на полуслове и хмурится, не заметив воодушевления на лице племянника. – Ты же не передумал?

Авдеев вздыхает. Раньше переезд в Лондон казался спасением. Возможностью. Шансом перестать любить Алёну Отрадную. Забыть и просто жить дальше, списав это выворачивающее на изнанку помешательство на пошатнувшуюся после аварии психику. Сейчас же хотелось смеяться и достать сигарету из пачки, лежащую в заднем кармане джинсов, потому что в последние две недели жизнь ему чётко дала понять, что ему от своей любви убежать не получится.

– Не передумал, Эмма. Просто ещё не факт, что получится поступить. Не хочу загадывать заранее.

– Не смеши меня, милый. Ты же знаешь, что у тебя всё получится.

Парень кивает, соглашаясь, лишь бы больше не обсуждать тему переезда, и бросает взгляд на окно, щурясь от солнечного света. Впереди показалась знакомая улица, на которой ему пришлось побывать лишь однажды, помогая Денису с поиском квартиры.

– А можно я здесь выйду? – спрашивает Кир, поворачиваясь к дяде. – Не обидитесь, если приеду домой позже? Через пару часов.

– Можно, конечно, но зачем тебе? – хмурится Николай, давая отмашку водителю.

– Здесь Денис Романов живёт. Хотел к нему заскочить.

– Раз так, то иди, но мы ждём тебя дома через два часа, милый, хорошо? – Эмма, обернувшись и протянув руку, ласково мажет ладонью по его щеке. – Не приедешь в назначенное время – обижусь, разозлюсь и…

– Я всё понял, – Кир улыбается и поднимает ладони вверх, признавая поражение. – Можешь дальше не продолжать.

Солнечный свет ослепляет, а шум города на миг оглушает, когда он выходит на улицу. До нужного дома доходит быстро, только стоит какое-то время перед дверью, нажимая на звонок, а когда та открывается, не может удержаться от раздражённого вздоха.

Дениса явно разбудил его приход. Он щурит глаза спросонок и трёт шею, чуть сгорбившись, отчего Кир смотрит на друга сверху вниз. Чувствуется запах алкоголя, сигарет и кое-чего запрещённого, что заставляет Авдеева морщиться и раздражаться с удвоенной силой.

– Что вы… – начинает Романов на английском и, узнав в неожиданном госте друга, резко переходит на русский, округлив глаза от удивления: – Кирюха?! А ты здесь как…?