Текст книги "Омут (СИ)"
Автор книги: Мария Абдулова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 35 страниц)
3. Алёна
Чувство драмы внутри зашкаливает. За края выходит. От него дрожь по всему телу распространяется и очень сильно мёрзнут ладони. Но Алёна старается не обращать на это внимания и винит во всём прохладное утро с бессонницей. Рисует фигуры на запотевшем стекле машины, иногда отвлекаясь на что-то незначительное, например, на блёстки, которыми щедро усыпаны оба её браслета, обвивающие запястья, и прибавляет громкость музыки, не боясь повредить слух и заглушая то, как настойчиво душа просит вернуть ей лето. Не хочет она сентябрь. Не хочет дождя и тяжёлого влажного воздуха. Потому что и так постоянно задыхается, чувствуя, как нехватка кислорода спицами пронзает лёгкие.
– Олежа... – улавливает девушка мамин голос, когда в наушниках так "вовремя" останавливается музыка.
Отрадную передёргивает. Она пытается быстро разблокировать телефон, чтобы заставить его воспроизвести следующую песню, но вместо этого слышит разговор, который ей слушать совсем необязательно и в то же время нужно для того, чтобы не отрываться от реальности. Поэтому девушка, так и не включив музыку, оставляет смартфон в покое и откидывается на мягкую спинку кожаного сидения. Стискивает ладони, лежащие на ногах, отчего коротко стриженные ногти пронзают кожу на коленях, оставляя за собой красные отметины, но она этого даже не замечает. Прикрывает глаза, считая про себя пульс, бьющийся в висках, и старается дышать… Хотя бы просто дышать.
– Олежик, любимый, я всё помню.
Мама улыбается. Отрадная понимает это по одной интонации, с которой та разговаривает. Она даже может за пару секунд воспроизвести выражение её лица в эту минуту. Голубые глаза, скрытые за стильными солнцезащитными очками, сверкают, излучая радость и удовольствие от возможности слышать голос супруга. Красные губы растягиваются в красивой белоснежной улыбке. Жена счастлива разговаривать со своим мужем. Всё верно. Всё правильно. Всё так, как и должно быть.
– Да, я приеду через сорок минут. Жди, родной.
У Алёны же при разговоре с ним, будто кто-то перекрывает подачу кислорода. Ей приходилось прилагать усилия, чтобы контролировать дыхание, тон и громкость голоса. Потому что одно неосторожное слово может сломать последнее, что у неё осталось.
– Олеженька, ты же знаешь, что я не против.
Знала бы только мама как сильно ему не нравятся то, как употребляют его имя в уменьшительно-ласкательном варианте. Олег не любит, когда к нему обращаются небрежно, без должного уважения. И он ненавидит, если она, Алёнка, начинает проявлять эмоции. Не переносит буквально. Требует контроля и осмотрительности. А она не может оставаться спокойной рядом с ним. Не может. Просто напросто не хватает сил. Ведь прекрасно знает, что она ему не нужна, что вселенной для него не является. Отрадная для него скорее недостаток. Лишнее. Неважное. Для неё это понимание, словно, солью по ранам на запястьях, которые на деле давно зажили, а по ощущениям, казалось, до сих пор кровоточили.
И нет, ей не хочется выть от жизненной несправедливости. Не хочется лезть на стенку от безысходности и обиды. Не хочется рвать на себе волосы, осознавая свою вину. Эти ощущения уже порядком притупились, оставив вместо себя лишь глухое раздражение и смирение, которое, наверное, было страшнее всего вышеперечисленного. Она, как и многие другие люди на планете, просыпается по будильнику, успев поспать не больше пяти часов. Здоровается со своим отражением в зеркале словами«доброе утро, дрянь».Смотрит на ставшие уже привычным явлением тёмные синяки под глазами, искусанные губы, выпирающие худые ключицы и тощие запястья, скрытые за объёмными браслетами. И понимает, что всё это заслужила.
– Алёна! Алёна, ты слышишь меня? – вопрос, прозвучащий излишне громко в тишине салона, заставляет её открыть глаза и медленно, растягивая время, снять наушники.
Мама, удостоверившись, что она её слушает, продолжает:
– Ты помнишь про то, что у нас сегодня ужин в ресторане?
– Какой ужин? – немного хрипло от долгого молчания переспрашивает девушка, чувствуя, как напряжение сковывает внутренности. – Мы уже не можем дома поужинать? Зачем это всё?
– Во-первых, измени тон и вспомни с кем ты разговариваешь, – Инна бросает на дочь предупреждающий взгляд в зеркало заднего вида. – Во-вторых, тебе не обязательно знать все подробности предстоящего мероприятия. В-третьих, этот ужин важен для Олега.
– Подожди, на этом ужине мы одни будем или...
– Или, Алёна. Или, – женщина ловко сворачивает на парковку одного из самых элитных университетов города. – Ужинать мы будем с приятелем Олега и его семьёй.
– Тогда для чего мы вам там с Егоркой? Какой от нас толк?
– Егор остаётся дома с няней. Ты едешь с нами.
– Но зачем?
Алёнка искренне не понимает для чего тратить вечер на бессмысленный ужин, на котором она будет совершенно не к месту.
– Алёна, твоя обязанность просто соответствовать случаю и не опозориться перед уважаемыми людьми! Поэтому, прошу тебя, веди себя как подобает девушке твоего возраста. Твои вопросы и недовольство не уместны. От тебя требуется только твоё присутствие, ясно?
Отрадная как будто наяву слышит, как трещит по швам мнимое спокойствие, заставляя её крепко, до побелевших пальцев, сжать ручку сумки. Горькая ухмылка появляется на губах прежде, чем она успевает её подавить. Всё-таки нужно было ехать в университет на метро, избавив себя и маму от становящихся всё более частыми выяснениями отношений и непонимания, достигнувшего максимума.
– Ясно.
Уходит, не прощаясь, сцепив пальцы до хруста. Пытается сосредоточиться на шуме. На сотнях чужих голосов, пока идёт от парковки до здания университета. Считает ступени на крыльце. Машинально здоровается с охраной и поднимается на второй этаж, в аудиторию, в которой уже собралась почти половина группы в ожидании начала занятий. Кивает в знак приветствия, не замечая, ответили ей тем же или просто проигнорировали. Бросает сумку на парту, за которой сидит одна, и тут же уходит. Ей нужна минута. Одна лишь грёбаная минута, чтобы прийти в себя и не обращать внимания на разъедающую душу обиду.
Когда, наконец, остаётся в одиночестве, выдыхает. Садится на холодные ступени служебной лестницы и закрывает лицо руками. В этот момент ей становится ещё холоднее, чем обычно и ещё сильнее не хочется этого ужина вечером и строить из себя послушную умницу-дочку. Потому что она не такая. Алёнка последняя дрянь и сволочь. Она спит с мужем своей матери и не может заставить себя это прекратить. Она уже не видит грань между плохим и хорошим. Она из комнаты боится выходить в собственном доме, потому что становится страшно от того, что не сможет спокойно пройти мимо, встретив его в одном из тёмных коридоров. Ей практически физически становится плохо, когда, смотря на него и маму за обеденным столом, приходится стискивать зубы и пялиться себе в тарелку, слушая их семейные разговоры. Нет, это не ревность. Ей просто хочется выйти на балкон, чтобы вдохнуть свежего воздуха, а не пропитавшегося ложью смога, который висит над ними всеми уже не один год. Но даже несмотря на это, Алена не может заставить себя поставить точку. По крайней мере сейчас. Пусть больно. Пусть кровоточит. Но с Олегом не так пусто внутри. С ним не хочется думать о том, что бы было, измени она своё решение три года назад. С ним она пытается оставаться на плаву, не теряя равновесия. Если здраво рассудить, то это не так уж и мало. Тем более в её ситуации.
4. Алёна
Девушка вздрагивает, когда телефон вибрирует в кармане пиджака. Ей не нужно смотреть на экран, чтобы понять, кто звонит. Алёнке требуется несколько секунд, чтобы вздохнуть полной грудью, проверить есть ли слёзы, и прочистить горло, прежде чем ответить.
– Почему так долго не отвечаешь? – спрашивает Олег без приветствия, хотя они даже утром дома не виделись.
– Искала место, где можно поговорить, – говорит спокойно, чувствуя, как участившийся пульс колотится в висках.
– Ясно.
Молчание в несколько секунд. Тихое, размеренное дыхание по другую сторону телефонной связи. До боли закушенная нижняя губа.
– Я хочу, чтобы ты появилась на ужине, – пауза, сказавшая ей больше, чем слова, прозвучавшие вслух. – Алёна, мне не нужны сейчас проблемы.
– Да. Я всё понимаю.
Лично она, Алёнка, в проблемах уже с головой утонула. Только никого это не волнует и, наверное, сейчас, в эту минуту, её саму в том числе.
– Тебе не обязательно присутствовать на нём до конца. Не хочу оставлять Егора в позднее время с няней, поэтому ты сможешь уехать раньше нас. Успеешь собраться к шести часам?
– Да, успею.
Снова молчание. Снова крепко стиснутые пальцы. Отрадная зачем-то продолжает держать телефон у уха, когда Олег уже сбросил вызов. Откидывает волосы назад и понимает, что, кажется, в очередной раз подписала себе приговор, если не на смертную казнь, то на болезненные пытки уж точно. И ничего не остаётся, кроме, как подняться на ноги, переброситься с такими уже привычными за несколько лет «любезностями» с Авдеевым и Лилей. Пройти мимо, тут же забыв и об одногруппниках, и о том, что возможно Кир смог услышать её разговор. Зайти в аудиторию, извинившись перед преподавателем за опоздание, и провести весь день, смотря в окно. А затем, после занятий, сцепив зубы, ехать домой, где её уже ждали младший брат, как всегда недовольная её действиями мама и подготовка к ужину.
Когда в квартире появляется Олег, мимолётом скользнув по ней, Алёнке, взглядом, и натянуто улыбается Инне, девушка заставляет себя шепнуть одними губами:«Привет»и отвернуться. Её состояние выдают лишь подрагивающие пальцы, сжимающие маленькую сумочку, и неестественно прямая спина.
– Алёна, поторопись, – бросает мама, взяв мужа за руку и потянув его к выходу.
– Проходи вперёд, – освобождает он ладонь и отступает на шаг назад, становясь практически вплотную к Отрадной.
Она задерживает дыхание и считает про себя удары сердца, которое своим грохотом заглушает стук шпилек Инны, когда та выходит за дверь и они с Олегом остаются вдвоём. Алёна пытается заставить себя сделать шаг вперёд, чтобы увеличить между ними расстояние, которого и так почти не осталось, но безвольно прирастает к месту, стоит только ему, протянув руку, прикоснуться горячими пальцами к её коже у основания шеи.
– Синяк сошёл? – спрашивает мужчина, наклонившись так близко, что Отрадная чувствует на своей щеке его горячее дыхание.
– Да, – хрипит она в ответ, смотря прямо перед собой и не видя ничего конкретного.
– Мои засосы на тебе – самое лучшее, что я видел в жизни.
Из подъезда слышится звук открывшихся дверей лифта и Королёв спешит к жене, мгновенно вернувшись в роль верного супруга, а Алёна прикрывает глаза и прижимает холодную ладонь к шее. Туда, где его губы в последнюю встречу оставили багровый след, который она несколько дней очень старательно прятала под водолазками и плотными рубашками. Где под кожей лихорадочно пульсировала жилка и висела невидимая петля из желания, вины и отвращения к самой себе.
За что ты мне, Олег? За что?
– Алёна, ну, где ты там? – раздражённо окликает её мама.
Девушка вздрагивает, облизывает сухие губы, и выдавливает глухое:
– Я спущусь по лестнице.
Ей нужно всего две секунды, чтобы вздохнуть, собраться с силами и отстраниться от только что произошедшего. Но получается откровенно плохо. Она с трудом передвигает ногами и, когда доходит до машины, то Инна не упускает возможности упрекнуть дочь в том, что из-за её медлительности они уже опаздывают на ужин. А в салоне всё пахнет им и в зеркале заднего вида прищуренные, ореховые, пытливые глаза, от которых нет спасения.
Я знаю, о чём ты думаешь, Алёна.
Она отворачивается к окну и сосредотачивается на каплях дождя, моросящего снаружи и оставляющего после себя разводы.
Я знаю, чего ты хочешь.
Отрадная сводит колени и прислоняет голову к стеклу, жалея, что не додумалась взять с собой наушники. Будто не знала, что её ждёт. Будто надеялась, что в этот-то раз точно сможет сдержаться. Противостоять. Вовремя одуматься. Будто их с Олегом впервые тянет в этот пошлый, глупый жанр трагедии, замиксованного с драмой. В нём она прячется от матери в своей комнате за просмотром сериалов на ноутбуке, а он – в офисе, командировках и деловых встречах. Между ними ночи полные бессонницы и сквозняка, которым тянет с открытого окна, и один на двоих грязный секрет, способный разрушить жизни.
Никто не должен знать, Алёна.
Н и к т о, слышишь?
– Поменяй, пожалуйста, выражение своего лица на более приветливое, – просит Инна, повернувшись к ней, когда машина останавливается на парковке ресторана.
Отрадная отворачивается от окна и отвечает перекошенной улыбкой.
– Так лучше, мама?
Женщина морщит лоб и недовольно качает головой.
– Ты могла хотя бы постараться быть не такой угрюмой.
– Могла, – кивает девушка. – Но не хочу.
Инна ещё хочет что-то сказать, но встречается глазами с мужем и передумывает. Только лишь бросает на дочь раздражённый взгляд и выходит из машины, хлопнув дверью. Алёна выбирается из салона следом и идёт позади, наблюдая за тем как Олег, наверняка наказывая её за несдержанность, обнимает маму за талию, прижимая к себе, и что-то шепчет на ухо.
Сегодня он выбрал не тебя.
Выдохни.
Но дышать не получается, потому что воздух застревает в глотке, когда они доходят до указанного официантом столика и девушка замечает тех, кто поднимается на ноги, приветствуя их. Один из этих людей – её дневной кошмар и причина, по которой она мечтает сменить университет.
Давно не виделись, Кир, не правда ли?
Авдеев смотрит на неё с высоты своего роста из-под нахмуренных бровей и, кажется, продумывает варианты того, как в следующий раз спросит с неё за эту встречу. За то, что ему приходится стоять напротив и молчать, хотя, наверняка, у него есть тысяча обидных, неприятных, едких слов в её честь, которыми он бы с удовольствием с ней поделился будь они наедине.
Я тоже очень “рада” видеть тебя, Кир. Ведь только твоей ненависти мне сегодня для полного счастья и не хватало.
5. Кир
Галстук неприятно давит на шею и, кажется, что через несколько мгновений он из аксессуара превратится в лишающую жизни удавку. Хочется сдёрнуть его, расстегнуть верхние пуговицы на рубашке и сказать, что ему абсолютно наплевать на то, что она сидит напротив. И что он на неё, бл*ть, совсем не смотрит. Кир лишь пялится себе в тарелку, в сторону и на циферблат наручных часов, секунды на котором почему-то тянутся слишком медленно, чтобы спокойно улыбаться и говорить себе, что ещё немного и всё пройдёт.
Ведь всё в порядке, Кир. Нет никаких причин, чтобы с такой силой стискивать челюсть в застывшей улыбке. Какого хрена ты так морозишься?
Парень проводит рукой по волосам и игнорирует обращённый к нему взгляд матери, которая, конечно же, не осознаёт, на что его обрекла, уговорив присутствовать на этом ужине. И ведь он чувствовал, что ничего хорошего этот вечер ему не принесёт, но всё равно, сука, пошёл.
Какой же ты, Авдеев, идиот.
В самую пору было завыть, как той больной псине, которой какой-то придурок переехал задние лапы, и она чудом доползла до дома Авдеевых несколько лет назад в надежде получить помощь. Но даже несмотря на то, что отец привёз для неё ветеринара, она всё равно умерла через несколько дней. Киру тогда ничего не оставалось кроме как проглотить противную горечь, ставшую комом в горле, развернуться и идти успокаивать сестру, которая уже успела привязаться к собаке.
Сейчас ситуация почти повторяется. Только нет собаки и плачущей сестры. Но есть комок в горле и желание убраться отсюда как можно дальше. Туда, где нет этих карих глаз в обрамлении длинных ресниц, красного платья и туфель на каблуках.
Бл*ть. Отрадная, ты специально что ли так вырядилась?
– Кир? Алёна? – его мать старательно улыбается, смотря на них. – Вы же учитесь вместе, в одном университете насколько я помню?
– Да, вы правы, – девушка спокойно растягивает губы в улыбке, мимолётно скользнув по нему взглядом. – Мы учимся в одной группе.
Кир ухмыляется. Ошибаешься, Отрадная. Кто-то учится, а кто-то с катушек слетает. И он бы предпочёл учиться, а не думать о том, что в который раз читает в её глазах усталость и пугающую его обречённость.
Дави в себе то, с чем не можешь справиться, Авдеев. Так будет безопасней и правильней.
Она продолжает как ни в чём не бывало улыбаться всем подряд и отвечать на бессмысленные вопросы родителей. А он сам в это время молча слушает её голос и чувствует как скребёт что-то под ребрами и заставляет контролировать каждый вдох и выдох.
Ему абсолютно точно следует отсюда уйти да поскорей, чтобы не чувствовать потребность смотреть на нее, не отрываясь, вопреки собственной воле и благоразумию, не отсчитывать каждые пять секунд и делать вид, что он смотрит куда-то поверх её головы, а не на то, как девушка прикрывает глаза, когда о чем-то задумывается. Как касается пальцами своих браслетов, наверное, сама того не замечая. Как хмурится и поджимает губы, услышав слова своей матери о её образовании.
– Я считаю, что юридическое образование очень престижно и значимо, тем более в нашем сегодняшнем мире, когда неизвестно, что будет завтра, – Инна Королева говорит уверенно, не обращая внимания на то, как отворачивается в сторону дочь, пребывая явно не в восторге от её слов. – Именно я настояла на этом ВУЗе, когда Алёна поступала.
– У нас же Кир сам решал, куда будет поступать, – его мать (и как только отец умудрился вытащить её из дома да и относительно в нормальном состоянии?) снова улыбается и кладёт ладонь на плечо сына. – Мы с Лёшей думаем, что дети сами должны принимать такие важные решения, правда?
Авдеев-старший с готовностью поддакивает, бросив на него и жену осторожный взгляд, и переводит разговор на другую тему, не касающуюся ни самого Кира, ни Алёны, которая похоже принимает решение слиться с окружающей обстановкой и сжимается на стуле, смотря вниз на свои колени. Вот только её замысел не увенчивается успехом. Потому что нельзя стать невидимкой в красном платье, при этом прикусив нижнюю губу и притупив взгляд.
Как же ты красива, Отрадная.
Как же ты, чёрт возьми, красива!
От её ссутуленной позы и понимания того, что, скорее всего, мысли у неё в голове после разговора родителей не радужные, у Кира ломит затылок. Потому что изменить это он не сможет. Ведь он же для неё, бл*ть, ничего не значит. Ведь Отрадная лишний раз на него посмотреть не может нормально, без неприязни. Ведь они же друг друга вроде как не дух не переносят. Только этот факт не отменяет того, что Кир знает, что эта юриспруденция ей нахер не сдалась. Что ей не хочется сталкиваться с преступлениями и людьми, которые их совершают, а уж защищать таких – тем более. И университет она посещает только потому что так надо и так хотят родители.
А чего хочешь ты, Алёнка? О чём мечтаешь?
Кир сжимает вилку в пальцах и кусает себя за щеку изнутри.
Ему самому сейчас очень хочется курить. А ещё обхватить девичье лицо ладонями, заставить посмотреть на себя, заглянуть в глаза и, наконец, понять, что происходит в её голове.
Ну, давай, Отрадная, улыбнись. Не рви душу своим кислым видом. И так херово.
И так сложно не смотреть. Сложно дышать нормально. Будто цепями сковало и теперь ни на шаг не сдвинуться. Будто завяз по уши и нет ничего, за что можно ухватиться, чтобы выбраться. Потому что на этот раз Отрадная подобралась слишком близко. Протяни руку, сделай два шага вперёд и вот она. Кажется, везде теперь только она. Словно внутривенно закачали. Под кожу. И не вырвать теперь ничем, не вывести. Даже при наличии строгого и изначально казавшегося идеальным плана, которого Авдеев тщательно придерживался, решив справиться со всем этим дерьмом на букву "л" сам. Без чьей-либо помощи и не прибегая к радикальным мерам. В нём насчитывалось всего три кратких и на первых порах представляющихся очень лёгкими для выполнения пункта.
Не обращать на неё внимания.
Не думать.
Заглушать чем-нибудь мысли и не важно, что это будет или кто.
Ведь он по началу считал, что это ненадолго, до первой понравившейся юбки. Или что эта зацикленность одно из последствий аварии, которое нужно всего лишь перетерпеть, пережить.
Ведь это смешно. Не может Алёна Отрадная цеплять его глазами своими карими, бездонными, голосом не для него нежным, хрупкостью фигуры и ненавистью к нему. Не может.
Ведь что с того, что от каждого взгляда на неё его оглушает так, что ноги слабеют и приходится считать про себя участившийся пульс? Она же всего лишьчужаядевчонка. Всего лишь не самый приятный “привет” из прошлого, из-за которого гормоны сходят с ума и выводят его, в силу характера и социального положения не переваривающего подобное, на эмоции. Диктуют ему вести себя как отъявленный му*ак, что в попытках заглушить в себе непрошенные эмоции даёт молчаливое согласие на издёвки, направленные специально на неё. Сам и пальцем не шевелит, но смотрит, как другим весело, когда она стоит униженная после очередной подставы, пронзает его взглядом, точно зная, кто отдал такой приказ, из-за которого ей приходится терпеть насмешки и измывательства. Застилают глаза и не позволяют остановиться, даже тогда, когда становится предельно ясно, что всё зашло слишком далеко.
Ведь он же, в конце концов, Кир Авдеев. У него и без этой е*алистики к Отрадной всё есть – и плохое, и хорошее. Зачем ему ко всему прочему ещё и непонятные чувства к девчонке, которая Авдееву не нужна и после всей истории их взаимоотношений должна вызывать, как минимум, желание никогда её больше не встречать? У него же и без неё в душе такой раздрай, что никакие нитки не помогали. Все рвались, открывая незажившие раны и причиняя боль. И единственный, благодаря кому он до сих пор держится и не позволяет себе дать слабину, был брат, который в нём нуждается, даже сам того не осознавая. Не может же ещё и Кир его бросить. Алек не справится в одиночку со всем тем, что на него свалилось.
Поэтому ему хотелось и хочется до сих пор избавиться от этого наряду с желанием искренне, от всей души сказать, что ему абсолютно параллельно на то, что в каждом её взгляде, направленных на него, нет ни грамма положительных эмоций. Что ему наплевать на неё саму и, вообще, всю ситуацию в целом. Что он не чувствует, как пульс стучит в голове отбойным молотком. Прокричать об этом на весь мир, чтобы каждая собака знала, что Алёны Отрадной нет в его мыслях. Он о ней не думает. А следом заставить всех в это поверить любыми способами, если вдруг у кого-нибудь возникнут сомнения. Чтобы каждое живое существо на свете знало, что он не способен любить кого-то вот так сильно, на разрыв, без продыху. Кира Авдеева волнуют только он сам, родители с братом и друг Миха. Для остальных путь к его сердцу заказан. Нет там места. Нет, и не будет никогда. Уж он об этом позаботится. Уж эти чувства ему тюрьмой не станут. Костьми ляжет, но свою жизнь от омута девичьих бездонных глаз избавит.
Вот только впоследствии выяснилось, что и его план, и пункты, и все его желания перед Алёной Отрадной бессильны. Что, кажется, иного выхода, кроме очевидного и яро им непринимаемого, нет. Что вся жизнь в один момент пошла по одному месту и…
…и сваливай пока ещё есть силы, дурак.
Кир бросает взгляд на часы, не слушая, о чём говорят за столом. Ему это не интересно и не нужно. Он свою новую дозу яда с кайфом получил. Хватит с него на сегодня. Действительно, пора сматывать.
– Какая прекрасная игра.
Спокойный, так давно им не слышимый голос матери отвлекает его от мыслей, и парень поднимает взгляд, чтобы увидеть, как та оглядывается на музыкантов, которые расположились неподалёку. Заметив пары, танцующие посреди зала, женщина кладёт салфетку на стол и спрашивает у мужа:
– Ты же не откажешь мне в танце?
Отец, молча кивнув в ответ, поднимается на ноги и протягивает ей руку. За ними поднимаются Королёвы, и в следующую секунду Кир слышит то, что заставляет его сжать до хруста пальцы.
– Кир, Алёна, не сидите просто так, присоединяйтесь к нам, – Виктория проводит ладонью по напряжённым плечам сына, проходя мимо. – Такая чудесная музыка. Алисе бы понравилось…
