Текст книги "Омут (СИ)"
Автор книги: Мария Абдулова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 35 страниц)
81. Алёна
Олег наклоняется и поднимает его на руки, чтобы передать сына жене, которая сразу же оживает, быстро подходит к ним и по всей видимости торопится Егора спрятать, но не успевает, потому что девушка не может допустить, чтобы тот знал старшего брата только по её рассказам, пока никто не слышит, и идёт против Королёва-старшего и матери в открытую.
– Егор, милый, только посмотри, кто к нам вернулся.
Мальчик, услышав её голос, мгновенно просыпается, выворачивается из родительских рук, чтобы оглянуться, и, заметив, стоящего рядом с ней незнакомого ему человека, удивлённо округляет глаза. Его мимика, черты лица, жесты – копия Олега и, соответственно, Ромы, сходство, которых напрямую указывает на их родство, тоже. Только если Королёв-старший – это олицетворение льда, сдержанности, контроля, то его старший сын – это незасыпающий никогда вулкан, буря, скандал. Егор в свою очередь – доброта, тепло, любовь. Счастливый, не нуждающийся ни в чём ребёнок, которого его родители, действительно, любят. Не с оглядкой, как её и Рому, а по-настоящему, всем сердцем, так, как и должны любить мать и отец.
– Помнишь… – Отрадная чувствует, как от злости, волнами исходящей от Инны, першит в горле, но не отступает. Продолжает наперекор с неестественной улыбкой и спокойствием. – Помнишь, я рассказывала тебе про Рому? Про твоего старшего брата? – Егор кивает, продолжая разглядывать Ромку во все глаза. – Вот он. Здесь. С нами. Хочешь с ним познакомиться?
Секунда, вторая, третья и ребёнок, смущённо улыбнувшись, кивает. Тянет к ней руки и она на нетвёрдых ногах, не смотря на как никогда напряжённых маму с Олегом, которые похоже впервые в жизни едины в своих эмоциях и чувствах, подходит ближе, чтобы его забрать. С трудом сглатывает, когда над головой звучит тихо, так, чтобы было слышно лишь ей одной, холодное и сухое:
– Что ты творишь, девочка?
И вроде ни одной эмоции в голосе, но Отрадная чувствует его слишком хорошо, чтобы не понять – он в ярости. Мало того, что старший сын неожиданно объявился, так ещё и она, приученная им беспрекословно подчиняться, вдруг решает взбунтоваться.
– Знакомлю твоих сыновей друг с другом, – произносит, невольно вжимая голову в плечи.
Потом. Ей определённо придётся ответить за свою непокорность и самоуправство перед ним потом, а сейчас – Рома, заслуживающий стать для младшего брата чем-то больше, чем просто героем из рассказов перед сном, воспринимаемых Егором как сказки. Рома, что не отрывает от них каре-зелёных глаз и силится беззаботно улыбнуться, но только ломает губы в горькой, выворачивающей душу усмешке, намертво к нему приклеившейся. Рома, что прячет волнение в руках, пробегаясь пальцами по затылку, взъерошивая светлые волосы. Рома – высокий, большой, широкоплечий, сильный и такой беззащитный в эту секунду, такой уязвимый и честный в своих эмоциях.
Она закрывает его собой, становясь к маме и Олегу спиной. Подставляя под их недовольство и гнев в первую очередь себя, а не братьев. В конце-концов не привыкать быть во всём крайней, виноватой и не оправдывающей надежды. В конце концов, ей эта роль подходит лучше, чем кому-либо ещё. В конце концов, не может иначе, в очередной раз за этот день ставя в приоритет сводного брата.
– Итак, – начинает, удобнее устраивая достаточно тяжёлого Егора на своих руках. – Егор, знакомься. Это твой старший брат – Рома. Он очень весёлый, сильный и храбрый. Рядом с ним ничего не страшно. Рома, а это Егор. Самый умный, добрый и жизнерадостный мальчик на свете. И, что самое важное, самый лучший сын и младший братик во Вселенной.
Егор, по-прежнему смущённо улыбаясь, с интересом изучает нового родственника и совсем по-взрослому тянет парню пухлую ладошку.
– Пливет! Я Егол Олегович Кололёв, – мило картавит, важно вскинув подбородок, отчего ещё больше становится похожим на отца. – Лёна мне пло тебя лассказывала. Ты – холосый. Она по тебе очень скучала.
Рома смотрит на него, не моргая, будто боится, что брат исчезнет, если он на мгновение прикроет веки, и осторожно, с трепетом, едва касаясь сжимает его маленькую ручку в своей большой широкой ладони.
– Привет, Егор. Я тоже Олегович и тоже Королёв, – его голос явно дрожит, из-за чего у неё щиплет глаза и хочется шмыгнуть носом. – Мне Лёна про тебя ещё не успела рассказать как следует, но я помню тебя совсем крохой. Даже не верится, что ты так вымахал, пока меня не было. И я скучал, знаешь. Очень-очень. Каждый день. По вам обоим.
Отрадная часто-часто моргает и кусает внутреннюю сторону щеки, чтобы не дать своим эмоциям им помешать.
– А где ты так долго был?
Главный вопрос, который мучал её все эти годы. Который она столько раз задавала и отчиму, и маме, что со счёту сбилась. На который в ответ всегда получала лишь молчание.
– Я… – парень бросает короткий тяжёлый взгляд, посвящённый отцу, поверх её головы и снова смотрит на брата. Смотрит мягко, тепло, ласково. – Ты любишь играть в солдатиков?
Егор согласно кивает и, не понимая, куда он клонит, беспокойно ворочается у неё на руках, желая как можно скорее услышать главное.
– Я тоже очень любил в них играть, а потом сам своего рода стал солдатиком, в которого играют.
Девушка замирает, пытаясь осознать услышанное.
82. Алёна
Рома неожиданно исчез в последних числах августа пять лет назад. Ей тогда было всего пятнадцать лет, он – на год старше. Исчез так, словно его кто-то стёр из жизни их “семьи” и дома. Ни разговоров о нём, ни вещей, ни его самого, будто старший сын Олега ей приснился. Только вчера он вроде бы был рядом, улыбался ей, шутил и беспрестанно повторял, что всё будет хорошо, а потом Отрадная осталась одна. Единственное, что она знала по скупому объяснению сводного брата перед исчезновением это то, что он в компании своего лучшего на тот момент друга, Кира Авдеева, вляпался в некрасивую историю с полицией и запрещёнными веществами, которые служители порядка очень “удачно” в одну прекрасную летнюю ночь у них обнаружили. Вот только этот самый лучший друг, благодаря отцу, занимающему пост мэра города, привода в участок и дальнейших разборок с законом избежал, выйдя из ситуации чистеньким, а всю вину повешали на Рому. И в ту же самую минуту она впервые в жизни почувствовала ненависть. Едкую, колкую, нестерпимую. Ненависть к золотому мальчику, мэрскому сынку, поспособствовавшему тому, что у неё отняли единственного человека в мире, понимающего её, единственного, кому было на неё не плевать, единственной поддержки и защиты. Ненависть, что жила в ней все эти годы, а теперь из-за его весенних глаз затихла, уступив место совершенно другим эмоциям и чувствам. Наверное, знай Отрадная тогда, что через каких-то несколько лет будет звать его другом, защищать перед тем же Ромой, думать о нём часто и как-то абсолютно не по-дружески, то скорее всего не поверила бы. Слишком сильны были тоска, обида и пожирающее изнутри одиночество, чтобы думать головой и, самое главное, видеть грани допустимого. Те самые, за которые переступать нельзя, а они вдвоём сметали их не глядя, не щадя ни себя, ни друг друга, забываясь, оправдываясь каждый своей правдой и раз за разом сталкиваясь лбами, принципами и характерами. Мир в тот период делился исключительно на чёрное и белое, без полумер, отчего многое ускользало от внимания и глушилось эмоциями, выходящими за края.
Теперь положение дел обстояло совершенно иным образом. Они повзрослели, произошло много плохого и хорошего, а юношеский максимализм притупился об осознание отсутствия в этом мире какой-либо справедливости. Угол обзора словно расширился и, наконец, пришло понимание очевидного – Рома не мог исчезнуть сам. Да, пусть его предал Кир, но золотой мальчик его из дома не выгонял, её вопросы о сводном брате не игнорировал и не жил спокойно все эти годы, пока тот был неизвестно где.
Олег… Ведь был ещё Олег.
Девушка судорожно вздыхает, ощущая нехватку воздуха. Затылок жжёт от тяжёлого ледяного взгляда отчима, который будто чувствует в каком направлении двигаются её мысли и, конечно же, не может позволить им добраться до закономерного вывода.
Какая же ты, Отрадная, дура! Слепая идиотка!
Почему? Ну почему она не осознала этого раньше?! Почему была такой глупой и не видела очевидного?! Винила во всех бедах Авдеева, считала его единственным ответственным за Ромкину пропажу, тогда как другой виновник всё это время ни разу при ней о своём старшем сыне не вспомнил.
– Как это? – не отстаёт Егор. – Я не понимаю.
Сводный брат проводит по его голове ладонью, взъерошивая и без этого лежащие в беспорядке волосы, и деланно спокойно кивает в сторону их родителей.
– А ты об этом у нашего папы спроси. Он тебе подробнее и во всех красках расскажет.
– Папа! – братик принимается ворочаться на её руках с пущей активностью. – Ласкажи! Я тоже хочу стать солдатом, как Лома!
– Нет, малыш. Поверь мне на слово, оно тебе не надо, – Рома вроде улыбается, а ей от этой улыбки, покорёженной и беспомощной, плакать хочется. – Лучше стань, как папа, важным дядей в костюме, считающим, что весь мир пляшет под его дудку. А ещё лучше врачом или космонавтом.
– У меня есть космонавт! И лакета! Настоящие!
– Правда? Не обманываешь?
Егор просится на пол и, только оказавшись на своих двоих, уверенно хватает старшего брата за руку и нетерпеливо тянет к себе в комнату, на ходу болтая об игрушках. Мама, побледнев от злости, но не имея возможности её выразить и изменить происходящее, скрывается в спальне, хлопнув дверью, и в прихожей остаются всего два человека.
Она, Алёна, оглушённая запоздалым осознанием, и отчим, не вызывающий в ней сейчас ничего, кроме горечи, глухого гнева и обиды. Не за себя. За Рому. За шестнадцатилетнего подростка, которого собственный отец во избежание угрозы репутации и своему идеальному образу решил вычеркнуть из жизни, лишив выбора, свободы и, самое главное, какой-никакой, но семьи.
– За что ты так с ним? – выдыхает вполголоса, точно зная, что услышит.
– Я всегда поступаю так, как считаю нужным.
Девушка оборачивается, встречаясь с ним взглядом. Ещё совсем недавно она едва вырвалась из-под его влияния, едва могла дышать, стоя на расстоянии пары шагов от него, едва себя помнила, смотря ему в глаза, а теперь… Словно оборвалось что-то. И дыхания стало не хватать совершенно по-другому поводу.
– Ты… Ты себя слышишь, Олег? Ты от своего родного сына избавился, просто потому что так посчитал нужным?
– Не тебе упрекать меня в недостойном поведении, Алёна.
Её дёргает как от удара, а мужчина, будто и не считая, что сказал что-то ужасное, подходит ближе. Чертит глазами пытливо по распущенным волосам, бледному лицу, телу так, словно имеет на неё, от макушки до пальчиков ног, полное право.
– Он же тогда ребёнком был… Всего лишь ребёнком, совершившим ошибку, Олег.
И я… Я тоже ребёнком была, когда ты…
Королёв жёстко улыбается и, подняв руку, будто случайно касается её шеи. Замирает у ключицы, где любит оставлять следы своих поцелуев, иногда грубых и болезненных, иногда нежных и ласковых, иногда собственнических и властных. А потом решительно и по-хозяйски запускает пальцы в волосы, обхватывая большой ладонью затылок.
– Девочка… – понижает голос и тянет на себя, не замечая её сопротивления. – Моя, – в очередной раз нарекает приговором, как к пожизненному заключению. – Ты же ничего не знаешь, но зачем-то лезешь. Упрямая.
– Олег, прекрати! Что ты…
Девушка упирается в его грудь в попытке остановить, но силы явно неравны. Пытается отступить на шаг и снова провал. Пытается отвернуться да только пальцы другой руки уже держат за подбородок, вынуждая смотреть в ореховые глаза.
– Что и всегда. Что считаю нужным.
– Рома твой сын! – шепчет беспомощно. – Не проблема, которую нужно устранить и выкинуть из головы. Не котёнок, которого можно бросить в лесу и уехать. Не чужой человек, а сын! Сын, Олег!
– Я прекрасно об этом осведомлён, иначе бы…
83. Олег
– Иначе что? – не отступает она, даже загнанная в угол и полностью в его власти – как отдельный вид искусства.
Иначе бы решил вопрос кардинально. Крутись рядом с ней такой невыносимый, взбалмошный и не поддающийся контролю щенок, обиженный на весь мир за то, что с ним не цацкались до совершеннолетия как с сопливой трёхлеткой, и не являющийся при этом всём его сыном, то Олег бы действовал наверняка и сегодняшнее представление не случилось бы никогда. Рома же носит его отчество и фамилию и этот факт меняет, может и не всё, но достаточно, чтобы позволить ему больше, чем другим. Чтобы в первую же секунду после возвращения не отправить его туда, где ему самое место – на цепь системы. Жестоко? Нет, Олег просто не обманывается ни насчет себя, ни насчет родного сына. Чем дальше Роман находится от него, Алёны и остальной семьи, тем лучше. Для всех лучше. Во избежание проблем, которые Рома профессионально создаёт на каждом своём шагу. Во избежание истерик и недовольства жены, для которой его старший сын как бельмо на глазу. Во избежание близких взаимоотношений с Алёнкой, грозящих перерасти из детской привязанности в то, что Королёву совершенно не по нраву. И, учитывая всё это, мужчина не понимает, почему Отрадная считает по-другому, смотря на него с таким шоком и осуждением, будто он говорит и делает что-то невероятно ужасное.
Как же ты ещё молода, девочка.
Как вкусно наивна…
Кажется, ещё совсем недавно она точно также стояла напротив него, упрямо требуя объяснений о Роминой пропаже и сведения о его местонахождении. Ему тогда было совершенно не до неё, совсем юной и абсолютно не вписывающейся в его систему ценностей и приоритетов. Во главе всего на тот момент стоял вопрос с семейкой Авдеевых, требующий быстрого решения и недопущения развития его в полномасштабный конфликт из-за подложенной Ромкой свиньи. С кем-с кем, а воевать с мэром четыре года назад Королёв желанием не горел, особенно после того как узнал о всех делишках сына в подробностях. И не потому что было стыдно за свой родительский недосмотр, а потому что прекрасно отдавал себе отчёт, что с такими картами на руках о том, чтобы выйти из воды сухим, не стоит и мечтать. Будь на месте Авдеевых кто-то другой, не зацепи сын именно их, думай он головой, то ещё можно было бы пободаться, а так… Бессмысленно. Рома перешёл черту, после которой дорога по сути одна – по малолетке в места не столь отдалённые. Не знай Олег на своей шкуре каково это, сгорать заживо по ту сторону бетонной стены и железных прутьев, то может быть и не рвал жилы, пряча старшего отпрыска с глаз долой, пока Авдеевы, опомнившись, не взяли за жабры их обоих, в элитное военное училище, негласно имеющего статус исправительного учреждения для проблемных детишек богачей. Но он знал и до сих пор помнил каждую секунду, проведённую там не по своей воле и даже не по своей вине, поэтому, как бы зол на сына не был, а допустить, чтобы Рома прошёл через то же самое да ещё и в таком возрасте не мог. Условия в элитной клетке, зовущейся училищем, конечно, были далеко не сахар и по сути мало чем от зоны отличались, но всё же, на его взгляд, муштра с дедовщиной гораздо лучше, чем рычащие псы конвоя, окружение из отбросов общества и впаянная гадкая статья ярлыком на всю жизнь. И разница между пятью годами, проведённых там, и даже с годом в колонии для несовершеннолетних зарвавшихся сопляков без будущего была очевидна, но почему-то только ему, Олегу, одному.
Я не злодей, Алёна.
Я просто взрослый человек, принимающий реальность такой, какая она есть.
В ней, в этой самой реальности, жёсткой и циничной, правил нет. “Хорошо” и “плохо” особого значения не имеют, а вот сила в любом своём проявлении будь то деньги, власть или связи наоборот решает всё. На тот момент, четыре года назад, она была на стороне Авдеевых, сейчас положение дел обстоит кардинально другим образом, но в то же время не настолько, чтобы ослабить контроль и позволить сыну всё испортить снова. А в том, что Рома вернулся на полтора года раньше окончания обучения да ещё в обход него именно ради этого, сомневаться не приходится. Каким образом у него это получилось Королёву ещё предстоит узнать, а затем, ради его же блага, вернуть в изоляцию от остальной семьи обратно. Не важно в училище, рехаб или куда-нибудь ещё. Главное, подальше. Главное, чтобы дочь жены впредь никогда так на него не смотрела, не делала выбор в чужую, не его, Олега, пользу и не проявляла столько воли, им, казалось ещё вчера, под корень вытравленной. Ни к чему она ей. И Рома, деструктивный, способный привязать к себе и повлиять на неё в негативном ключе, тоже ни к чему. И взгляда, полного укора, с несвойственным ранее блеском, словно у влюблённой девчонки, у неё быть не должно.
Ты же моя, девочка.
Неужели забыла?
Наклоняется к ней ниже, тянет носом воздух в сантиметре от нежной кожи и, не желая отвечать на её вопрос, говорит о том, что его действительно волнует.
– Я соскучился по тебе, Алёна, – давит ладонью на её поясницу, вынуждая прогнуться и соприкоснуться с ним нижней частью тела, отчего во рту пересыхает в то же мгновение. – Соскучился…
Девушка на мгновение замирает, как оленёнок в свете фар, а потом упирается руками ему в грудь, стараясь отстраниться, и панически мотает головой.
– Нет-нет-нет, Олег. Нет!
И так это звучит… Не как раньше. Не от страха, что их застукают домашние. Точнее не только от него одного. Будто ещё что-то, что её от него дистанцирует, есть. Что-то очень глубокое и тщательно от него спрятанное там, куда ему входа нет. Она не пускает. Его там не хочет. Бережёт что-то очень для себя важное и дорогое. Защищает. Он замечает это уже какой раз подряд, но конкретно определить для себя в чём причина и понять сходу, как раньше, чем заняты её мысли, не может.
Что у тебя внутри, Алёна?
Или кто ?
Рома? Может быть, но сын вернулся только сегодня. Хотя… Этот момент ещё предстоит проверить.
– Уверена?
Ведёт носом, по нежной девичьей щеке к виску и выше, зарываясь в распущенные волосы. Чуть сильнее сжимает пальцы на затылке, контролируя её движения и заставляя стоять на месте неподвижно.
Вот так.
Так правильно.
Опускает руку с поясницы ниже, к ягодицам, прикрытым лёгкой тканью юбки. Оглаживает по-хозяйски соблазнительные, знакомые ему от и до изгибы и ведёт ладонь ещё ниже, под эту самую ткань, чтобы кожа к коже и… Вдруг слышит затравленное:
– Я буду кричать, Олег, – давит ему на грудь изо всех сил. – Пусти!
Королёв останавливается, но руки не разжимает, продолжая стискивать своё, а она от макушки до пальчиков ног была, чёрт побери, его, и прикрывает веки, сдерживая желание сломить её сопротивление в несколько быстрых и выверенных движениях. Ладонь на пухлые губы, развернуть спиной к себе и грудью вплотную к стене, задрать юбку, а после в одно целое, до упора, до искр и жара в венах. Прямо здесь, в грёбанной прихожей, в нескольких метрах от жены и сыновей. Так, что даже на крик сил не останется. С оттяжкой, грубее, чем обычно, но, как всегда, сладко до одури.
– Олег… – хнычет, не оставляя надежды на то, чтобы освободиться от его хватки, продолжая упрямиться и тем самым разжигая эмоции в нём ещё сильнее. – Да что с тобой сегодня?
– С мной? Ты, Алёна. И сегодня, и вчера, и месяц назад, – голос слегка проседает и звучит жёстче. Жёстче становятся и касания, которые мужчина не желает прерывать, несмотря на то, что происходящее уже вышло за привычные рамки и не отвечает здравому смыслу. – Ты.
Ждёт, что Отрадная примет его ответ по обыкновению робко, смиренно и молча, но сильно ошибается, потому что она, на удивление, припечатывает его чётким, тихим, но в тоже время оглушающим, исступленно искренним:
– Выпусти пар с кем-нибудь другим, не со мной. Я… Я тебя сейчас не хочу.
В любой другой день Олег бы ей не поверил. Списал бы эти слова на свойственную ей эмоциональность и склонность драматизировать. Позволил бы поиграться в неприступного маленького зверька, поверившего в свою волю, а потом, как обычно, напомнил бы о том, кем для неё является, и в очередной раз, как всегда поступал ранее, взял бы себе причитающееся да с процентами. Но в эту минуту его кроет. Как в молодости. Когда эмоции и проявление их были не роскошью, а вполне себе обычным явлением, и во главе всего стоял далеко не разум с просчётом каждого своего действия во избежание нежелательных последствий. Да так неожиданно, что он не успевает отследить и пропускает вперёд того, кого, думал, уже давно жизнь растоптала в пыль. Юнца, которому впервые не дала девчонка и который теперь не может с этим смириться.
– Вот как? – усмехается остро, отклонившись назад, чтобы взглянуть дочке жены в глаза. – А кого хочешь? Того, кто на твой телефон ночью отвечает? Или Ромку? Хочешь успеть урвать своё, пока он ещё здесь?
Она мгновенно меняется в лице. Бледнеет. Мечется взглядом по нему, будто хочет, чтобы произнесённые им слова были всего лишь шуткой, но знает его достаточно, чтобы так глупо и слепо обманываться.
– Что значит “пока”? Ты… Ты же не… Олег, прошу…
– Что, девочка?
– Не отправляй Рому обратно. Пожалуйста.
Олег, не в силах успокоить задетое эго и вновь думать головой, а не вздыбленной от её близости ширинкой, резко убирает руки и отходит назад, хотя нереально хочется сделать всё с точностью да наоборот.
Пока я тут, с тобой… О сыне моём думаешь?
Им бредишь?!
Отрадная, потеряв равновесие, шатается и хватается за стену позади себя, не спуская с него взгляда. Ожидая вердикта. Не отдавая, дурочка, себе отчёт о том, что в нём будит.
– А ты, Алёна, закричи и быть может я подумаю об этом.
Не дожидаясь от неё ответа, подхватывает с вешалки пиджак, машинально проверяет наличие в карманах брюк телефона с брелоком от машины и выходит за дверь.
В чём-в чём, а в том, что пар выпустить стоит, Алёнка всё же права.
Только на полпути до первого вспомнившегося бара на красный свет ему чуть ли не на капот вдруг откуда не возьмись прыгает девчонка примерно одного возраста с падчерицей. Но юность не одно, что их связывает. Ещё есть длинные, почти такого же оттенка тёмные волосы, карие испуганные глаза, вполне себе приличное личико с веснушками, пухлые губки бантиком и, самое главное, юбка, открывающая вид на округлые коленки. Форменная. В цветах университета, в котором училась Отрадная. Той же длины, фасона и ткани.
Олег отстёгивает ремень безопасности, не спуская с девицы глаз, и толкает дверь, выходя наружу.
– Жить расхотела? – рычит, надвигаясь вплотную.
Эмоции продолжают бить ключом. Выходят из берегов. Слепят. Изводят. А она ниже его больше, чем на голову, и смотрит так пришибленно, загнанно, жалко. Хватает его руку холодными подрагивающими пальцами и просит, едва шевеля искусанными губами:
– Пожалуйста! Мне… Мне нужна помощь!
Он наклоняет голову к плечу, окидывая её ещё одним взглядом. На этот раз оценивающим, а не изучающим. И то, что видит, ему нравится. Не Отрадная, конечно. Далеко не она. И стены прихожей нет. Но распущенные волосы, аппетитный рот, юбка… Подойдёт, плевать.
– Как тебя зовут?
– Настя… Меня зовут Настя! Помогите мне! Умоляю! Пожалуйста!
– Запрыгивай в машину, Настя.
