Текст книги "Змеиное варенье (СИ)"
Автор книги: Маргарита Дорогожицкая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 34 (всего у книги 36 страниц)
Испрашивать разрешение на скорый брак с воягом, потому что про сиятельную княжну такое говорят, такое говорят!.. Я скрипнул зубами и оборвал повариху, которая уже собралась вылить на меня ушат грязных слухов.
– Где госпожа Хризштайн сейчас?
Снежка недоуменно вытаращила на меня воловьи глаза и пожала плечами:
– Шоколад понесла. Да вы послушайте, что люди сказывают про…
– Кому понесла? – перебил я ее.
– Так жениху ейному, воягу этому. Может, хоть задобрит его, а то сказывают, что он уехать собирается, а жениться и вовсе…
Но я уже не слушал, сорвавшись с места. Пусть только посмеет!..
До покоев вояга я даже не добрался. На входе в Гостевую часть дворца дежурили свирепого вида стражники из свиты Густава, которые преградили мне путь.
– Госпожа Хризштайн у вояга? – холодно спросил я, едва сдерживая бешенство.
– Велено не беспокоить, – отозвался один из здоровяков, в его речи слышался чуть заметный северный акцент.
– Ее срочно требует к себе… великий князь, – не моргнув глазом, соврал я. – Дело государственной важности!
Стражники неуверенно переглянулись, потом покачали головой.
– У нас приказ. Пусть ваш капитан охраны…
– Сбежало отродье змеиной колдуньи. И разгуливает по дворцу. Охотится за госпожой Хризштайн. Если ваш вояг с ней, то ему грозит опасность, – я угрожающе надвинулся на стражника. – У вас достаточно сноровки, чтобы успеть закрыть своего повелителя от змеиного укуса? От богопротивного колдовства? От мучительной смерти? От…
– Ладно, ладно! – испуганно попятился здоровяк, пропуская меня. – Улаф, проводи святого отца.
– А чего сразу я? – возмутился второй, бледнея лицом. – Нечестно же…
Но я уже подтолкнул Улафа в спину.
– Быстрее!
Я постучал в массивные двери внутренних покоев вояга только для вида, почти сразу распахнув их и войдя внутрь.
– Простите, ваша светлость!.. – громко начал я и тут же осекся, подавившись словами.
На застеленном шкурами кресле, словно на троне, восседал вояг, а рядом на полу, у его ног, сидела Лидия с подносом снеди. В простом темном платье она казалась послушной рабыней у ног повелителя, которому подавала еду. Невыносимая белизна ее босых ног и обнаженных щиколоток обожгла мне зрение.
– Как вас сюда пустили? – холодно спросил вояг, обмакивая в шоколад кусочек сыра.
Лидия повернула ко мне бледное напряженное лицо и взглянула с ненавистью, облизнув губы, а я поспешил ответить.
– Послушнице Лидии, – подчеркнул я, мысленно представляя кляп у нее во рту, – грозит опасность…
– В моих покоях ей ничего не угрожает, святой отец, – вояг покровительственно положил руку на ее плечо, и у меня потемнело в глаза.
– Колдовство. Змеиная колдунья. Оставила потомство. Змеиные выродки. Придут за ней. За шоколадом, – я шагнул вперед, ничего не видя перед собой, и толкнул поднос из ее рук, опрокидывая чашу с напитком. – И за вами. У меня приказ. Ордена Пяти. Обеспечить безопасность. Немедленно. Сопроводить послушницу. В монастырь. Святой Милагрос. Пока не поймают. Всех. Змеенышей.
Лидия вскочила на ноги, задыхаясь от злости и силясь нарушить молчание, но я уже перехватил ее запястье.
– Простите, ваша светлость! – и без оглядки потащил безумицу прочь.
Никто не посмел меня остановить. А на выходе я взял ее за шкирку, словно блудливую кошку, и показал стражникам.
– Видите ее? Она заражена. Безумием. Змеиным безумием. Не подпускайте ее к своему повелителю, если не хотите, чтобы и он… сошел с ума!
Я шел так быстро, что Лидия не успевала за мной, спотыкаясь на каждом шагу. Я молча тащил ее подальше от Гостевой части дворца, от похотливых лап вояга и от чужих ушей и глаз, понимая, что стоит мне остановиться, и я просто придушу заразу. От ее платья исходил горький запах шоколада, от которого кипела кровь, и туманилось зрение. Странным образом, но едва сдерживаемая ярость плавилась и порождала порочные фантазии, от которых становилось трудно дышать. И в какой-то момент я остановился, понимая, что еще немного – и задохнусь из-за бешеного бьющегося сердца.
– Вы!.. – я потряс пальцем перед ее лицом. – Как посмели! Пойти к воягу! Я запретил!
– Вы меня… накажете? – глумливо ухмыльнулась Лидия и провела рукой по лифу платья. На ее пальце сверкнула алая драгоценная капля. – Прямо здесь? Вы же об этом мечтаете? Про мои "сочные нежные губки, которые совершенней лепестков роз и рубинов"?
Лидия ловко забралась рукой мне под мантию и дальше, в штаны, а потом мягко скользнула на колени.
Вспыхнувшая в сознании картинка была столь яркой и осязаемой, что я ужаснулся.
– Прекратите! – я схватил ее за волосы и силой вздернул на ноги. – Вы обалдели?
Она взглянула на меня синими мертвыми глазами и облизнула губы.
– Не подозревала за вами поэтических наклонностей… и других тоже…
Я стиснул в пальцах ее запястье и заставил поднять руку. Тот самый перстень с рубином. Убью рыжую паскуду!
– Дура! Это не я! С меня довольно ваших выходок! Отправитесь в монастырь! Или нет! На отшельничий остров! Чтоб уж наверняка!
Пока я говорил, мне все чудилось прикосновение ее пальцев к сокровенному, и не только пальцев, отчего низ живота сковала мучительная тяжесть. Лидия прильнула ко мне, смущая горько-сладким запахом, и жарко зашептала:
– Вы от меня не избавитесь, – она легко вывернула запястье и направила мою руку себе на грудь, туда, где под платьем горел символ. – Глупец… Я все узнала… Душевная и плотская близость…
Она расхохоталась, чуть запрокидывая голову и обнажая шею, а я тщетно пытался избавиться от блудливого наваждения, как запускаю пальцы в ее волосы… крепко сжимаю… целую припухшие губы… атлас шеи… потом заставляю… опуститься на колени… чтобы…
– Я тоже могу на вас влиять, – ее облик плыл перед глазами, сливаясь с тем, что возникал в голове. – Если не уберетесь с моей дороги, я… я заражу вас своим безумием… Сведу с ума, пробуждая похотливые желания… которые вы не сможете воплотить… Вы же не посмеете ко мне прикоснуться… чистоплюй… святоша… трус… Вы будете задыхаться от ревности… когда я пойду к воягу…
– Замолчите! – не выдержал я, встряхивая головой. – Зачем? Зачем вы творите эту мерзость? Убили… подожгли… выкрали архивы… Да прекратите! Прекратите внушать мне эту гадость!
И снова смешок, сводящий с ума легкой хрипотцой. Я зарычал и схватил ее за голову двумя руками, прижав безумицу к стене и уставившись в глаза.
– Я сильнее вас! – я смел все порочные фантазии, очистив разум и представив Лидию в целомудренном одеянии послушницы. – Моя вера сильнее вашего безумия! Так что заткнитесь!
Она скривилась, силясь что-то сказать и внушить, пыталась ударить меня по руке, но глаза оставались такими же мертвыми. Что с ними не так? Я отвлекся и чуть было не выпустил ее образ.
– Я всего лишь хочу вам помочь. Вы же больны. Когда у вас был последний приступ? Вы знаете, что ваши симптомы напоминают… – я понизил голос и зашептал, – напоминают "заморозку"… Ваш разум разбился… я не смог его собрать… не смог спасти…
Я отпустил образ, освобождая Лидию от молчания, и добавил:
– И к воягу вы пойдете только через мой труп, понятно?
Ее улыбка была торжествующей и чуточку горькой… как шоколад. Лидия покачала головой.
– Пойду. И вы меня не остановите.
– Но почему? Вы же… вы не смотрели на него так… так жадно… как на меня… – я запутался и в отчаянии замолчал.
Ее усмешка стала еще горче.
– Ну вы же сбежали от меня… словно от огня… наградив этой гадостью… – она рванула на себе платье и неожиданно всхлипнула. – А вояг… он хотя бы хочет меня… Меня, а не моего спасения!
Лидия отвернулась, закрыв лицо руками.
– Простите меня… – я неуверенно коснулся ее плеча.
– Да идите вы в задницу со своими извинениями! – она повернулась, яростно сверкнув глазами, которые вновь стали серыми. Что происходит? – Не прощаю! Я просто хотела вас, а вы удрали… лицемер и трус! Я заберусь в ваши мысли и сны. Вы будете корчиться от ужаса. И от похоти. А я в это время буду кувыркаться с воягом!
Она неубедительно топнула босой ногой и пошла прочь.
– Не сможете, – сказал я ей в спину. – Невозможно удерживать что-то в чужом сознании и заниматься… кувыркаться… А, демон!.. Да подождите.
– У мня плучится! – сквозь зубы выговорила она, явно пытаясь сразу пробовать, потому что перед глазами встала неприличная картинка из той книги во всех подробностях.
Но сосредоточиться, чтобы идти дальше, у нее уже не получалось, и Лидия остановилась. А я содрогнулся от мучительного осознания того, что никуда ее не отпущу, чего бы мне это не стоило… Пусть даже придется…
– Идите за мной, – сказал я и чуть помедлил, – кувыркаться.
– Что? – выдохнула она возмущенно, но я уже не ждал ее.
Просто повернулся и пошел прочь. Она гневно зашипела за спиной.
– Да что вы о себе возомнили?
Лидия продолжала возмущаться, ругаться и грозиться, но послушно шлепала босыми пятками за мной следом, иногда затихая и отставая. И не было нужды оборачиваться, я и так знал, что она все равно идет за мной, влекомая жадной похотью. Эта мысль горчила на языке, как шоколад, и вызывала такой же сладкий постыдный трепет осознанием того, что ее жажда принадлежит мне. Мне, а не воягу…
Но чем ближе я подходил к Кухонному корпусу, тем сильнее меня грызли сомнения, и медленней становился шаг. Это блуд. Самый настоящий и ничем неприкрытый. Я не рискну опять повторить обряд, пока не разберусь, что с Лидией. А без этого… Я застыл на месте, но безумица уже обогнала меня, бросив на ходу, словно почуяв мои колебания:
– Только посмейте увильнуть!
Она подскочила к стражникам возле дверей, отправила их восвояси и обернулась ко мне, жадно сверкнув глазами. Я содрогнулся безумному голоду в них, но не успел ничего сделать. Лидия грубо втолкнула меня в комнату и захлопнула дверь, тут же набросившись и сдирая одежду. Ткань мантии затрещала под ее натиском, а меня словно парализовало.
– Лидия, – попытался я воззвать к ее разуму, – послушайте… Просто послушайте!
– Заткнитесь, – прошипела она, воюя с пуговицами. – Да как она расстегивается?!?
Я перехватил ее за руку.
– Бесконечность на вашей груди… Это не гадость, не проклятие и не наказание. Это благословение.
Самое дорогое, что у меня было…
Оборванные пуговицы полетели на пол вместе с мантией, а с рубашкой Лидия и вовсе не стала церемониться, задрав ее на мне и стаскивая через голову.
– Это источник божьей благодати, понимаете? Он наполнен моей верой, но может стать вашим. Вы сможете черпать из него силу, если…
Она алчно провела руками по моей обнаженной груди, облизываясь и тяжело дыша.
– … если поверите… если обратитесь к Единому… если очистите разум от греховных помыслов…
Лидия запустила пальцы мне в волосы, дернув за хвост и распустив его, а потом прильнула к моей шее, дразня кожу языком:
– Мне нравится ваша роскошная грива… не смейте ее обрезать… – и потянулась к ремню.
Я сгреб ее в охапку и отвернул от себя, удерживая в объятиях.
– Этот символ… – я приложил ее ладонь к пылающей бесконечности и накрыл своей рукой, – исчезнет… если вы будете блудить… грешить… Он просто выцветет и исчезнет, понимаете? Вы потеряете его мощь…
Нельзя!
Лидия поерзала, извиваясь, словно змея, и задевая собой мгновенно откликнувшееся естество. выдавшее мое постыдное желание.
– А я покаюсь, потом, честно… – она вывернулась и впилась мне в губы. Дыхание перехватило. Порочная слабость сломила сопротивление, и Лидия легко направила мою руку себе под юбку. Нежный бархат ее кожи словно сам струился под моей ладонью, а мягкий изгиб бедра был… был… был ничем неприкрыт! Я перехватил распутницу за волосы, прижал к стене и стукнул кулаком по стене:
– Почему на вас нет нижнего белья? Как вы посмели в таком виде пойти к воягу?!?
Моя ярость ее не смутила. Лидия наморщила нос и сказала:
– Не ревнуйте. Ваша ревность такая жгучая… как перец… – и чихнула.
– Вы!.. Да я вас!.. Немедленно обещайте! Обещайте, что близко не подойдете к воягу!
– Еще чего…
– Обещайте, или выставлю вас отсюда к кошачьей матери!
Лидия поджала губы, зло прищурилась и буркнула:
– Хорошо, обещаю. Обещаю, что не буду… спать с воягом. Но и вы взамен тоже не посмеете мне отказать.
Ни в чем! И чтобы я больше ни слова от вас не слышала! Хватит с меня ваших идиотских проповедей… И только посмейте залезть ко мне в голову! А еще я вас отымею во всех…
Я оборвал безумицу на полуслове, наклонившись к ней и поцеловав. Мне чудилось, что я падаю в бездонный омут греха… Словно пир во время чумы… Когда мир вокруг корчится в адских муках, но до этого нет дела, потому что ты опьянен горькой сладостью поцелуя…
… Я приспускаю лиф ее платья, нежно целую в шею, потом ниже… Меня неумолимо тянет к потерянной бесконечности. Я обвожу пальцем ее контур, но Лидия шипит от возбуждения, ругается непристойностями, почти дерется и норовит опрокинуть меня на кровать. Платье падает к ее ногам.
Тонкий шелк рубашки ничего не скрывает. Несмотря на нетерпеливое желание, я не хочу спешить и прикасаюсь к Лидии бережно, как к хрупкой фарфоровой статуэтке. Подхватываю на руки и несу в кровать…
Словно безумец, я упиваюсь выражением ее лица, когда погружаюсь в нее, упиваюсь той горячей влажной жадностью, с которой она принимает меня, упиваюсь тем, как она выгибается и вздрагивает подо мной, как требует ласки… Ее глаза вспыхивают и темнеют, дыхание учащается вместе с моим, тело прожигает слепящий до белого каления жар похоти, который взрывается мукой наслаждения. Я падаю за грань восприятия, обрушиваюсь на Лидию, перестаю дышать и жить из-за блаженства… И слышу, скорее, ощущаю, тихий звон тысячи мерцающих осколков… ее сознания… ее боли… которая раскаленными иголками впивается мне в кожу… Торопливо перекатываюсь на бок и заглядываю ей в глаза.
– Я сделал вам больно?
Спустя бесконечную секунду ее зрачки становятся нормальных размеров, и она шепчет:
– Больно… Очень больно… И так хорошо… И сделаете еще не раз… – она опять тянется ко мне.
– Нет, подождите, – протестую я и сажусь на кровати. – С вами что-то не так. Сознание… рассыпалось… я слышал…
– Заткнитесь! Вы мой! Весь!
Лидия опрокидывает меня на спину и забирается сверху. Ее трясет от желания, когда она одним жадным требовательным движением поглощает мою плоть своим лоном. Дыхание перехватывает от осознания, какой узкий у нее стан, и как мне тесно в нем…
– Подождите! Если вам… больно из-за того… что я… слишком большой.
У нее вырывается хриплый смешок, она прижимается ладонями к моей груди и заглядывает в глаза:
– Не льстите себе… – она шлепает меня по губам и тут же приникает к ним в долгом бархатном касании языка.
… И это опять происходит. Нарастающее изнутри напряжение похоже на ярость морской стихии, которая бьется в неистовстве об неприступный берег. Один удар сердца превращается в бесконечность, сводящую с ума и пылающую на фоне нежного атласа ее кожи. Рубашка сползает с плеча, приоткрывая родинку и бесстыдно торчащий темно-розовый сосок. Лидия издает низкий горловой стон, смешанный с рыданием, выгибается в сладкой судороге и умоляюще рычит:
– Держи меня! Держи… – она припадает ко мне, но я успеваю заметить гримасу боли на ее лице.
Она содрогается и впивается мне зубами в плечо, словно дикая кошка, а я прижимаю ее к себе так сильно, отчаянно и глубоко, что уже не знаю, где заканчиваюсь я, и начинается она. Горячая волна накрывает нас обоих, и ее сознание разлетается мелкими осколками вместе с моим…
Я удерживаю ее за плечи и отстраняю от себя:
– Так нельзя. Ваша боль… она здесь… – я провожу дрожащим пальцем по ее виску. – Я не хочу… и не буду причинять вам…
– Заткнитесь! – Лидия тяжело дышит, распластавшись на мне, потом ладонью бьет по моей груди. – Я все равно!.. Испью вас до остатка! Ничего не останется!
– Хватит… – я пытаюсь приподняться.
– Не хватит! Отымею во всех позах! И прекратите думать! Проверим, как вы… изучили… "Искусство любви"!
Она опрокидывает меня обратно на постель, а я лихорадочно пытаюсь вспомнить количество глав в той книге. Их около двухсот, точнее сто девяносто шесть…
– Вы с ума сошли!
В алчных жгучих поцелуях, больше похожих на укусы, она спускается все ниже и ниже, и я застываю от сладкого ужаса. Только не это…
Это было нестерпимо больше, чем возможно выдержать, и я содрогнулся в мучительном экстазе наслаждения и опустошения. Мир на мгновение перестал существовать, сузившись до бесконечности.
Пытаясь усмирить дыхание, я торопливо отпустил Лидию, а потом подтянул за спутанную гриву волос выше и испуганно заглянул в лицо. Она жадно хватала воздух, а на полуопущенных ресницах блестели слезинки. Жгучий стыд охватил меня, вырываясь наружу бесполезными словами извинений, но тут Лидия открыла сияющие торжеством глаза и прошептала:
– Какой вы вкусный… – и облизнула истерзанные губы.
И от этих сочащихся блудом и похотью слов мое сознание вдруг сломалось в непомерности ощущений, изумилось и восхитилось осмыслением простых вещей. Моя. Я люблю ее. Мое наказание и мое благословение. Полнота помыслов. Возлюбленная. Слияние плотского и духовного. Одно невозможно без другого. Я кивнул и сам вытер жемчужную каплю с уголка ее рта, содрогаясь пульсирующей силе бесконечности. Никакой это не блуд.
– Я люблю вас… – я запустил пальцы в волосы, запрокидывая ее голову назад, и поцеловал.
Необычайная полнота чувств и ошеломительная ясность отзывались жаром в бесконечности. Почему я был так слеп? Теперь все получится. Я очищу ее разум и наполню своим, как наполняю каждую клеточку ее тела. И пахнуть она будет всегда только мной, как сейчас. Тонкий шелк рубашки казался слишком грубым. Между нами ничего не должно быть. Я потянул за край рубашки, но Лидия неожиданно оттолкнула мою руку.
– Нет!
– Почему? Я хочу вас… видеть… всю…
– Перебьетесь, – Лидия закашлялась и выпуталась из моих объятий, совершенно неуместно натянув рубашку чуть ли не до пяток. – Хватит.
– Нет, не хватит, – я словил ее и подмял под себя. – Теперь у меня получится, понимаете? Я люблю вас! И смогу заглянуть в ваш разум и наполнить его светом. Не бойтесь… Я спасу вас…
– Идите в задницу! – она пыталась скинуть меня, отчаянно брыкаясь. – Отпустите! А то наполнялка износится и отвалится!
И ее пошловатую циничность я тоже принял и не поморщился, как приму и все остальное, чтобы мне не пришлось узнать. Я прильнул губами к символу божественной бесконечности, чувствуя, что разум Лидии открывается навстречу так же жадно, как принимает меня ее разгоряченное хрупкое тело. Она так крепко обнимала меня за шею, что не хватало дыхания, а потом перед глазами пошли круги. Я начал бесконечное падение во тьму…
Глава 20. Хризокола
Я убрала пальцы с сонной артерии, задыхаясь от рухнувшей на меня горячей тяжести тела. Отчаянно забилась, пытаясь сбросить Кысея, и только потом поняла, что сама не могу разомкнуть ног, сцепленных в судороге на его заднице. Козел! Придурок! Почему он вечно все портит? Наконец мне удалось столкнуть его с себя, и я села на постели, поджав колени и обхватив их руками. Меня трясло. Любит он меня, идиот блаженный! Кто его просил, фанатик недоделанный! Я всхлипнула от цепенящего ужаса и всепожирающей пустоты внутри себя. Мне казалось, что если я как следует его отымею, то смогу утолить эту нестерпимую жажду, но нет! Красавчика было так мало… и так много… словно опиума… Его эмоции на пике блаженства соития отзывались во мне столь сильно, что мгновенно заглушали мою собственную боль… И от этого было невозможно отказаться, невозможно было упиться и пресытиться, чтобы выбросить Кысея из головы! Матушка Ген как-то сказала, что моя боль не физическая, а внушенная… и что однажды я смогу от нее избавиться…
Но от одного лишь воспоминания глупых слов любви сердце уходило в пятки. Еще чуть-чуть, и он бы задрал рубашку и увидел исполосованный шрамами живот и другие художества колдуна… А если бы этому влюбленному фанатику и вправду удалось бы заглянуть в мой разум, то… Он бы сошел с ума от ужаса или умер бы от отвращения? Иногда мне казалось, что все демоны уничтоженных мною колдунов никуда не исчезли, а просто спрятались в той зловонной бездне, которую собой представляла моя душа…
Светом он ее собрался наполнять, придурок патлатый! Боль в груди сделалась нестерпимой. Дурацкий символ, казалось, пылал клеймом. Почему? Кысей же сказал, что если я буду блудить, то эта гадость исчезнет… Правда, не уточнил, сколько точно раз надо согрешить… Не доверяя собственным глазам, я сползла с кровати и сделала шаг в сторону зеркала. Ноги подкосились, и я чуть не упала, вовремя найдя опору в стене. Совсем отвыкла от бурных любовных утех, так и сноровку потерять недолго…
Зеркало отразило всклокоченную копну волос, круги под глазами, распухшие губы и… налившийся темным огнем символ, который просвечивал даже сквозь рубашку и не собирался выцветать. Невесомые пальчики легли мне на плечи и ласково их сжали.
– Не бойся, дочка… – шепнула Матушка Ген. – Он твой.
Прохладный шелк ее ладони накрыл символ, остужая невыносимое жжение. Это было словно предательский удар под дых. Засранец уже и до моих мар добрался своими проповедями?
– И его сила тоже твоя, по праву, – мара очертила контуры бесконечности и улыбнулась мне в зеркале. – Только пожелай.
– Не хочу! – процедила я и задохнулась от окутавшего меня теплого нежного аромата Матушки Ген.
Никогда раньше мне не удавалась его учуять и даже вспомнить, а вот сейчас… Это ирис!
Я схватила ее за руку и удержала:
– Не уходи, пожалуйста… – но моя ладонь накрыла лишь пустоту и символ на груди, а мара растворилась в небытии. – Почему?!? Почему вы все уходите? Ненавижу! Ненавижу! Сдохните все!
Пальцы прочертили бессильные царапины на груди, и мое отражение лопнуло, осыпав меня осколками.
Словно кто-то невидимый исцарапал зеркало, ровными полосками рухнувшее к ногам. Реальность?
Видение? Я подняла один из осколков и сжала его в руке. Выступившие капли крови ничего не значили, как и боль. Я могла их вообразить. Нет, надо избавиться от этой мерзости. Убью. Я повернулась к кровати, где во всем голом великолепии развалилась эта паскуда. Если после блуда символ не исчез, то после убийства… да еще и верного пса Единого… он обязательно померкнет. Острый зеркальный край коснулся шеи. Одно движение – и… Но рука предательски дрогнула, и осколок полетел на пол. Как можно уничтожить такую красоту? Против воли я уже скользила руками по этой широкой груди, повторяя контуры свежих царапин, добралась до беззащитной шеи с жестоким укусом, очертила подбородок и чувственные губы, впилась пальцами в темную гриву… Его разгоряченная кожа все еще хранила пряный запах любовных утех, и на одно кратчайшее мгновение мне вдруг захотелось просто спрятаться в нем, обернуться его телом, как одеялом, поверить в то, что он может что-то изменить… Это наваждение! Какое-то страшное, невыносимое, мерзкое, опасное наваждение!
Я отпрянула от Кысея и влупила кулаком ему по груди. Хватит. Это даже хуже опиумного дурмана. Но я сильнее. От красавчика надо срочно избавляться. Та часть меня, которая не теряла разума в самых страшных переделках, хладнокровно твердила, что лучше всего убить. Безумие бесновалось и требовало изуродовать, искромсать, переломать кости и растерзать на куски. И только нежный голос Матушки Ген советовал просто убрать Кысея… подальше…
Все было готово, вещи погружены в экипаж, распоряжения отданы, прощальная записка воягу составлена и отправлена. Я с опаской поглядывала на крыльцо Кухонного корпуса, словно и впрямь ожидая, что оттуда выскочит Кысей и потащит меня… спасать. Глупость полная. Он не посмеет заставить. Но стоило об этом просто подумать, как меня заполнила горячая волна вожделения. Я вдруг поймала себя на мысли, что ему не понадобится никакое принуждение, достаточно будет просто поманить пальцем и…
– Да пошевеливайся! – прикрикнула я на извозчика, который медлил с упряжкой.
– Госпожа!
Я застыла на месте. Дылда. Только его не хватало. Как он посмел сюда явиться?
– Простите, – он отвел меня в сторону. – Антон сбежал, простите…
– Как! Когда? Где ты был?!? – напустилась я на него.
– Дык в борделе же… Ночью… Вы же сами… Он так загорелся, девочек сам выбрал… двоих сразу… и я… ну и… а после…
– Что ты мямлишь! Ты должен был глаз с него не спускать!
– Так я и… Ну дык дело-то молодое, че ж я им мешать буду… я и тоже…
– И ты тоже отправился по шлюхам?!? – на мой возмущенный окрик с любопытством обернулся извозчик и развесил уши, и я перешла на злой шепот. – Пшел вон отсюда. Без Антона не возвращайся. Идти этому придурку некуда. Либо в "Пьяном пирате", либо у Мясника, либо в норе циркачей. Давай, шуруй отсюда. Я буду в монастыре. Как найдешь сопляка, в поместье его, в подвал, под замок.
Козлы! Почему вокруг меня одни козлы и идиоты? Один вбил себе в голову, что влюблен в княжну и спасет ее от вояга, а второй… Ну ладно, Антону еще простительно, дурак молодой, а инквизитор!.. Всего пару раз ублажила, и сразу: люблю – не могу, жить не хочу – спасу!.. Тьфу!
– Трогай уже! – велела я извозчику, откидываясь на сиденье и прикрывая глаза. Надо будет заехать к кардиналу. Кажется, только ему я не сулила рецепт "Поцелуя". Наверстаем упущенное. Пусть взамен отправит инквизитора подальше, под предлогом, что тот неровно дышит к сиятельной княжне, может помешать ее свадьбе с воягом, а я ревную и беспокоюсь. Слухи ведь гуляют… И да, грязи в них надо добавить. Из-за ревнивого фанатика теперь к воягу подобраться получится только на свадьбе. А может, это и к лучшему. Эту свадьбу в столице долго не забудут.
Матушка-настоятельница вопросительно смотрела на меня, ожидая ответа с легкой насмешкой.
– Нет, – я отодвинула от себя записку. – Я не хочу его видеть.
– Господин инквизитор был так… настойчив, – задумчиво протянула Селестина.
– Я не желаю смущать свой покой плотскими соблазнами, – резко осадила я ее, тем более, что это было абсолютной правдой.
– И вы говорите это после того, как провели столько ночей в его опочивальне?
Матушка была неплохо осведомлена о происходящем во дворце и решила утереть мне нос. Но я в ответ лишь горестно вздохнула и начала расстегивать пуговицы платья.
– Да, провела. Смотрите, как, – я дернула ворот платья и показала оторопевшей настоятельнице свое позорное клеймо. – Господин инквизитор решил… уберечь меня от греха… кардинальным способом.
Селестина, как зачарованная, встала из-за стола и подошла ко мне, ее рука сама тянулась к символу.
Фанатики клятые, что ж их всех так манит к этой гадости? Она коснулась моей кожи и охнула.
– Настоящий… И такой полный… Как же так?.. Вы же не сестра! У вас нет права его носить!
Я вздохнула еще тяжелей.
– Скажите это господину инквизитору. Это он так решил. А мне теперь даже думать о плотском не позволено…
Матушка-настоятельница подошла к окну, отвернувшись от меня. Ее голос звучал глухо.
– Когда я только приняла постриг и священную бесконечность, то мечтала о том, как наполню ее святостью, как смогу творить чудеса, нести свет и исцеление людям… Молилась, ночи проводила в покаянии, ухаживала за прокаженными, работала, не покладая рук… Но все было мало. Даже реликвия…
Даже ее света не хватало, чтобы просто избавить несчастных от боли… не говоря уже об излечении. А вы… – она резко обернулась ко мне, – вы должны его хранить! И преумножать! Вы понимаете, что он наполнен так, что вы можете стать святой! Чудотворницей! Вы должны принять постриг!
Я похолодела от фанатичного блеска в глазах церковницы. Чем же меня этот гаденыш наградил?
– Конечно, матушка, – я склонила голову.
– Я дарую вам честь… молиться у реликвии заступницы, – она подошла ко мне и опять приложила ладонь к символу, прикрыв глаза. Бесконечность пылала.
У меня возникло странное чувство, что это не я безумна, а мир вокруг сошел с ума, причем давно и безнадежно.
Я вышла от настоятельницы в полном смятении. Получается, что церковники и впрямь чувствуют этот символ и его наполненность. Вот только наполненность чем? Может, вовсе не праведностью, а… безумием? Потому что только этого добра у меня в избытке…
Проходя мимо окна, я бросила мимолетный взгляд на заснеженный дворик и споткнулась. Темную высокую фигуру инквизитора было невозможно не узнать. Он бурно объяснялся с монашкой и что-то требовал. Я вцепилась в подоконник, пожирая глазами знакомый разворот плеч, блестящие на солнце черные волосы, гордый профиль… Кардинал обещал отправить красавчика в Керекеш, куда сбежал адмирал Мирчев вместе со змеиным выродком. Инквизитор уедет туда, не будет путаться под ногами и смущать меня плотскими соблазнами… Тьфу! Я уже точно сошла с ума. Какое, к демону, воздержание? Я хочу его. Хотя бы еще раз. В конце концов, для обряда нужен прямой взгляд в глаза, так что можно просто не смотреть ему в лицо. Точно! Столько поз… пусть возьмет меня сзади! Я очень живо представила, как выскакиваю во двор, хватаю его за руку, тащу вон в ту теплую пристройку, задираю на нем мантию, сгибаюсь под его горячей тяжестью, задыхаюсь от боли и блаженства, упиваюсь его душевной мукой и плотским запретным наслаждением, а потом еще раз… и еще один разочек… Зрение помутилось, но я увидела, как инквизитор запнулся на полуслове, поежился, обернулся к той самой постройке, а потом принялся лихорадочно оглядываться по сторонам в поисках. Его взгляд безошибочно нашел меня в окне и встретился с моим… Я отпрянула, цепенея от ужаса. Кысей почуял мои мысли даже отсюда. Дура!
Идиотка! Я так сильно заколотила себя по лбу, что голова начала гудеть, а потом помчалась к себе в келью и забралась в кровать. Не выйду отсюда, даже если монастырь будет гореть в адском огне!
Мои пальцы коснулись полированных клавиш клавесина, и тишину пустого поместья нарушил кристально чистый звук. Я задумчиво перебирала звуки, один за другим, а рядом сидел Виль. Он грыз кончик пера, потом сплевывал, записывал возникающие мелодии в нотную тетрадь, обращал ко мне горящий взор и требовательно кивал. И я играла… У мальчишки был очень сильный Дар, и он не хотел исчезать вместе с ним. Я понимала, что пока не испишу всю тетрадь, мара Виля не оставит меня в покое. Впрочем, это было к лучшему. Отвлекало от глупых мыслей об инквизиторе и держало в узде Лешуа. Дерек был готов на все ради этих песен, которые собирался издать и подарить Кераимской опере в память о сыне. А еще он сделал предложение руки и сердца Тени. И это было плохо. Но я не выдала своего недовольства, милостиво согласившись на брак своей служанки, но только после свадьбы княжны. Пусть надеются и послушно играют предписанные им роли. До знаменательного события оставалась неделя.
Я недовольно шикнула на мару и захлопнула крышку клавесина. На часах было почти семь. Где же Дылда? Он уже должен был вернуться. Вместе с Антоном. Мой влюбленный братик оказался на редкость упрямым. Он попытался проникнуть во дворец, чтобы встретиться с княжной, но, к счастью, его не восприняли всерьез и просто вышвырнули. Я поддерживала дружбу с Юлей, которая зачастила ко мне в монастырь, а потом и в поместье. Я даже сделала ей одолжение и повесила портрет Антона у себя в спальне, чтобы эта дурочка могла поплакаться на моем плече. Княжна воображала во мне поддержку и понимание, поэтому и сообщила про письмо от Антона. Она прилетела в поместье, задыхаясь от радости, возбужденно испрашивая совета и требуя помощи. В условленное время она должна была избавиться от охраны, выскользнуть из дворца и отправиться в Гостевой квартал, к палатке шептуна, где бы ее ждал Анжи… Мне едва удалось скрыть досаду. Про Яшлика я не подумала. Мой братик все полтора месяца, пока я сходила с ума от тревоги из-за него, прятался у шептуна. А тот паразит даже словом не обмолвился, обиду затаил, паскудник, насмехался и веселился! Ничего, ничего… Скоро всем будет смешно. До кровавых слез обхохочетесь.
