сообщить о нарушении
Текущая страница: 32 (всего у книги 49 страниц)
На берегу Ла-Манша было тихо. Майкл смёл снег с рассохшейся скамейки, воткнул в сугроб бутылку шампанского. Влажный ветер взъерошил волосы, отросшие пряди защекотали уши.
— Никогда не встречал Новый год так, — сказал Джеймс и поежился. — Немного жутковато, тебе не кажется?..
Майкл сел лицом к морю, Джеймс, помедлив, устроился рядом.
— Слушай, — Майкл взял его за руку тёплой ладонью.
Джеймс подождал немного, потом спросил:
— Что?
— Что — «что»?
— Ты сказал « «слушай». Я слушаю. Говори.
— Да не меня, — Майкл ласково хмыкнул. — Вокруг. Слышишь волны?..
— Да.
— Закрой глаза.
Джеймс закрыл, откинулся на спинку скамейки. Стиснул пальцы, будто просил не уходить, будто Майкл мог бросить его тут в одиночестве. Майкл придвинулся ближе, сунулся к самому уху.
— Море дышит. Слышишь плеск?.. Волна бьётся в камни. Они чёрные, отсюда не видно. Накатывает, перехлёстывает. Булькает вниз. Шорох — это прибой. Ползает по берегу, туда-сюда. Тихо-тихо. Ветер гудит. Почти не слышно. Там, дальше, есть скалы. Там всё грохочет. Но ты слышишь только шепот. Грохот не долетает. Испаряется над водой. Слушай дальше. Мимо ходят паромы из Плимута в Портсмут. Гудят. Долго-долго. А это поезд. Или электричка из Дорчестера. Стучит на стыках, тудум-тудум. Тудум-тудум. Как сердце. Ветер тёплый. Сильный. Можно даже потрогать. Пахнет снегом. Водой. Солью из океана. Атлантика совсем близко. Иногда кажется, что пахнет ледником. Они на севере, далеко. Там ломаются целые глыбы. Сползают в воду, плывут по течению. Огромные. Медленные. Лёд старый-старый. Ему тысячи лет. Миллионы. Нас ещё не было, а он уже был. Никого не было, а он уже был. Никого не будет, а он останется.
Джеймс судорожно вздохнул, комкая взмокшими пальцами его руку.
— Никого нет, а мы — есть, — прошептал Майкл ему в ухо.
Джеймс длинно выдохнул, открыл глаза. Тёмные, как ночное небо.
— Понимаешь теперь?.. — спросил Майкл. — Никого нет. Кроме тебя. Я не знаю, как ещё сказать. Незачем ревновать.
Джеймс вместо ответа перебрался к нему на колени.
Губы у него были специальные, созданные для поцелуев — мягкие, влажные, идеальные губы. От них дыхание застревало в горле. Сердце стучало куда-то мимо груди, прямиком в живот.
— Полночь пропустим, — прошептал Майкл.
— Нет, — Джеймс положил ладонь ему на затылок, взъерошил пальцами. — Полночь наступит, когда мы захотим.
Глаза у него блестели, хотя луна была укутана облаками — наверное, это горело что-то внутри. Мягкое, сияющее. Как огоньки фейри. Такие манят за собой в холмы, ты идёшь за ними, сбиваешься с дороги — оставляешь за спиной всю прошлую жизнь. Что бы там ни было, никогда не вернёшься назад. Даже если очень захочешь.
— Ты никогда, никогда меня не забудешь, — прошептал Джеймс и провёл прохладными пальцами по его лицу. — Больше никого не полюбишь. Ты теперь мой.
Майкл проехался виском по губам Джеймса, опустил лоб ему на плечо. На щеках что-то пылало — может, от ветра, может, от какой-то нелепой ерунды, которая вилась между ребрами, слепо тыкалась в грудь в поисках выхода.
— Ты же на мне расписался, — тихо сказал Майкл, отчаянно краснея. — Давно твой, придурок.
Бобби вынырнул из темноты, обежал вокруг скамейки, пристроил голову Джеймсу под руку. Сырой ветер пробирался за воротник, щекотал там, утекал ниже, под рубашку, мимо пальцев Джеймса, лежащих на шее.
— Давай загадаем что-нибудь, — предложил Майкл, неловко почесав о плечо горячую щёку. — Целый год впереди. Чего ты хочешь?..
— Чтобы родители определились, разводятся они или нет, — вздохнул Джеймс. — Прости, это совсем не романтично. Я просто… так устал от них.
Он машинально чесал Бобби за ушами, и пёс сопел, будто сочувствовал.
— Они меня перетягивают, как канат. То мама рассказывает, что она этого не заслужила, то отец жалуется, как она его сводит с ума. Я туда возвращаюсь, как на войну. Если всё так плохо, разошлись бы уже наконец!..
— Может, ещё помирятся?..
— А толку-то. Они всегда сначала мирятся, потом скандалят. Опять мирятся, опять скандалят. Всю чертову жизнь. Я свихнусь однажды.
Джеймс сжался, поднял плечи. Сидел сердитый и беспомощный, стиснув губы.
— Мы с тобой тоже ругаемся, — осторожно сказал Майкл. — Думаешь, это плохо?..
— Не знаю, — сказал Джеймс. — Я зря сказал. Мне уже все равно, разведутся они или нет. Я их люблю, но… Может, некоторым просто не стоит жить вместе. Чтобы ничего не портить.
— Может, и хорошо, что мы тут без шансов, — сказал Майкл, чтобы подбодрить. — А то вдруг у нас такая же несовместимость.
Джеймс посмотрел на него так, будто открыл книгу, а там — раздавленный таракан. Лежит такой, дохлый, лапы в разные стороны. Усы обломались, отдельно валяются.
— Ну вот представь, сидишь ты с приятелями, обсуждаешь что-нибудь… ренессансное, — Майкл неопределённо повёл рукой. — Чай пьешь с конфетами. А я возвращаюсь грязный, потный, голодный и хлопаю холодильником, чтобы пожрать сделать.
— Я умею готовить, — с достоинством напомнил Джеймс. — И не потерплю в своём холодильнике полуфабрикаты. И вообще, где ты пропадал без меня грязный и потный?..
— Ну так у меня же работа, — пояснил Майкл. — Я был на съёмках. Иногда возвращаюсь поздно, это ж не офис с восьми до пяти.
— Мои приятели в курсе, что если ты возвращаешься со съёмок уставший, им пора прощаться, — сказал Джеймс.
— А чего сразу прощаться! Сидите себе, мне не жалко. Что я, безрукий, не могу сосиску сварить?..
— Мы не виделись целый день, — внятно сказал Джеймс. — Я соскучился. Я хочу тебя расспросить, чем ты занимался. Посидеть с тобой, пока ты ужинаешь. Выпить с тобой чаю.
— Не, сначала я в душ, — сказал Майкл. — И переодеться. А то ты такой чистенький и красивый, что хочется трахнуть прям с порога.
— И кто же тебе мешает?.. — спросил Джеймс, приподняв бровь.
— Так ты с приятелями сидишь.
— А они уже ушли. Ты ведь мне звонишь, когда едешь домой.
— Ты аккуратнее, я ж правда могу прям у стены выебать. Я о тебе весь день думал — как войду в дверь, возьму за ворот и зажму в угол. У меня крыша едет, когда от тебя так пахнет. Когда ты такой ровненький, гладкий, причёсанный.
— А ты лохматый, и от тебя разит бензином и потом.
— А у тебя ещё свежие засосы не сошли. Из-под ворота выглядывают.
— Тебе тоже шею гримировать придётся, не волнуйся.
— Да кому моя шея нужна, у меня крупных планов нет.
— А вот и есть! Твой фильм — биография Майкла Хейлвуда, и ты в главной роли.
Майкл вздрогнул всем телом. По спине пробежала дрожь, лицо Джеймса расплылось на мгновение. Даже волоски на руках встали дыбом.
— Да ладно, — сипло сказал Майкл. — Гонишь.
Ещё секунда — и увидел бы светлый просторный дом, и вешалку у порога, и каменную плитку на полу, и в зеркале на стене они отразились бы оба — выросшие, взрослые, вместе. Только у него в зеркале почему-то костюм, а не привычная экипировка, а Джеймс в простой футболке и светлых джинсах, и волосы короче, и щетина, и складка у рта…
— Ты же этого хочешь, — прошептал Джеймс.
— Хочу… — хрипло сказал Майкл. Кашлянул, шмыгнул носом. — Хочу, чтобы ты был рядом. Хочу, чтобы… — он вдохнул через рот, закрыл глаза, отгоняя подступившую панику. Та привычно лезла прямо сквозь рёбра, завязывалась внутри холодным тяжёлым комом. Он схватил Джеймса за пояс, чтобы услышать его дыхание, притянуть к себе и осознать, что он не выдумка.
— Хочу видеть тебя каждое утро, — сбивчиво пробормотал Майкл. — Чтобы просыпаться, а ты всё ещё здесь. Слышать, как ты умываешься, зубы чистишь. Чтобы в моих футболках спал. Или целый шкаф с твоими пижамами. Кучу твоих книжек везде. Забрали бы Бобби. Я умею кофе варить. Я бы… Я же от тебя не отстану, — Майкл поднял голову, всмотрелся в лицо.
Джеймс глядел на него серьёзно и радостно.
— Нет, ты понимаешь?.. — спросил Майкл. — Тебе хана. Я тебя заберу и у мамы с папой, и у чёрта лысого. И плевать на всё. Не пущу. Увезу… хоть в Америку.
— По рукам, — легко сказал Джеймс. — Я поеду.
Далеко на горизонте сверкнула вспышка — одна, другая. Облака подсветились красным золотом.
— А вот теперь полночь, — сказал Джеймс, оглянувшись на фейерверк.
Майкл подхватил из сугроба бутылку, содрал фольгу и большим пальцем отжал пробку. Джеймс подставил пластиковые стаканчики.
— Давай, кудряшка, — Майкл разлил шампанское. — Чтоб мы через десять лет опять встречали Новый год вместе.
— И чтобы ты стал знаменитостью, — добавил Джеймс.
— И чтоб твои предки угомонились. И чтоб тебя дальше пёрло от твоей истории.
— И чтобы ты всю жизнь любил меня одного.
Майкл усмехнулся и хрустнул стаканчиком, смяв пластиковый бок.
— Согласен, — сказал он.
========== 28 ==========
Джеймс сонно вздохнул и перекинул руку Майклу через живот, уткнулся носом в отросшие лохмы на затылке. Майкл лежал на боку, пальцем катал по полу остывший уголёк из камина, глядя, как на крашеных досках остаются чёрные следы. Он проснулся без мыслей и ожиданий, с головой пустой и гулкой, как чайник, из которого вылакали всю воду. Под тяжёлым одеялом было жарко, он пошевелился, высунул наружу голое колено.
Джеймс хрипло пробормотал — «Майкл», цепко прижал поперёк живота. Тот бездумно подался спиной назад, к горячему сонному телу. Джеймс ткнулся утренним стояком в поясницу, вздохнул. Выдох скользнул от шеи вниз по позвоночнику тёплыми мурашками, как пальцами, пересчитав все позвонки под футболкой и растворившись где-то под копчиком. Джеймс шевельнулся, сунулся твёрдым лбом под затылок, с глухим стоном притёрся бёдрами. Резинка его пижамных штанов сползла ниже, Майкл спиной почувствовал, как чуть влажная головка горячо и упруго прижалась к коже, там, где футболка задралась наверх.
Это что за намёки?..
Майкл раздавил уголёк в пальцах, прислушался. Джеймс тихо дышал ему прямо в затылок, прижимался к спине и не двигался. Не проснулся ещё. Просто вынырнул из дремоты ненадолго.
Майкл растёр угольную пыль, слизнул с кончиков пальцев — солёная. Ну, а если даже и намёки?.. Он ведь тоже пацан, чего тут неясного. И не какой-то левый пацан, а собственный, Майкловский. Купидончик, кудряшка, хорошенький, как девчонка с пин-ап картинки. Только не девчонка, определённо. Вон доказательство — тычется в спину, тихонько елозит по пояснице. Мальчишка. У него лицо подростка, стройные ноги, блядский талант целоваться, а в глазах вечный полдень, бесстыжее небо, в котором все до одури пахнет лилиями.
Майкл улыбнулся. Удивился самому себе. Чё, серьёзно, что ли?.. И сам ответил — не, ну а чё?.. Любопытно же. Попробовать-то можно. Ага, попробовал уже вот так на премьере. Ну и попробовал — хорошо получилось. Чего хорошего-то? Да заткнись ты уже, — сказал себе Майкл.
В общем, даже посомневаться толком не вышло — ну чё тут сомневаться, выбирать между «да» и «нет». Это же Джеймс.
Улыбаясь себе в локоть, Майкл подался лопатками назад, прижался к твёрдой груди. Джеймс горячо и хрипло выдохнул, царапнул ногтями живот сквозь футболку, качнул бёдрами, так и не выпутавшись из полусна. Понятно, этот точно согласен. Майкл поймал его движение, толкнулся навстречу. Джеймс вздохнул громче, дёрнул рукой по телу — бесцельно, порывисто, скомкал влажными пальцами футболку.
Майкл не торопил. Это было и легко, и спокойно — как две волны с одной амплитудой, качались друг за другом, сомкнувшись бёдрами. Член тёрся между телами, слепо тыкался горячей головкой в поясницу, твердел. Джеймс влажно дышал в затылок, будто приклеился к нему, облизывал губы. Наверняка проснулся уже, стервец, но стесняется — делает вид, что ничего не понимает. Ну-ну.
Майкл сунул руку под матрас, вытянул шуршащую ленту презервативов. Джеймс вздрогнул от шороха фольги, сжался, будто его ударили.
— Извини... Я... Я не нарочно... — забормотал он, отполз в сторону, даже руки убрал.
Майкл ничего не сказал — отцепил от ленты один серебристый квадратик, протянул через плечо, зажав между средним и указательным.
Джеймс за спиной замолк. И замер, вроде даже дышать перестал. Майкл развернулся к нему лицом, поймал испуганный взгляд. Через секунду ресницы захлопнулись, по щекам от крыльев носа пополз душный яркий румянец. Джеймс спрятал лицо в подушку.
— Ну и чего?.. — спросил Майкл. — Не знаешь, как резинку надеть?
— Всё я знаю, — голос из подушки звучал глухо, уши горели так, что можно было прикуривать. Майкл ждал, снисходительно глядя на ворох спутанных волос. Дождался — голубой глаз мигнул оттуда сквозь кудри. Джеймс облизнул губы и хрипло спросил: — Ты... ты уверен?..
Майкл бросил упаковку на подушку, подцепил его пижамные штаны, стянул до колен. Член мягко шлёпнулся о живот, Майкл не удержался, обхватил пальцами, погладил — тонкая кожа сухая, горячая. Джеймс с всхлипом втянул воздух сквозь зубы, толкнулся в руку. На ладони остался чуть влажный след. Интересно — давно об этом думал, кудряшка?.. Или только сейчас захотел?..
— Нет, ты... в самом деле... серьёзно?.. — Джеймс высунулся из подушки, нервно закусил губу.
— Серьёзно, серьёзно, — сказал Майкл. И добавил, будто это все объясняло: — Это же ты. Тебе можно.
Приподнялся над матрасом, чтобы скинуть боксеры, снова лёг на бок, спиной к Джеймсу. Тот выполз из штанов, неуверенно положил руку ему на бедро, потянул к себе. Ткнулся губами и носом в шею. Возбуждённый, робкий, доверчивый. Майкл завёл руку за спину, ласково похлопал по круглой ягодице:
— Не стремайся, я тебе не школьница.
Джеймс прижался теснее, провел рукой поверх футболки по животу, по груди и обратно. Майкл расслабленно подался назад. Хочется щупать — пусть щупает, не жалко же. Майкл отлично его понимал, сам тащился, когда можно было выгладить ладонями ноги Джеймса от острой щиколотки до самой задницы, и между бёдер, там, где самая нежная кожа, и по гибкой пояснице, и по вздрагивающим лопаткам, и по груди с тёмными сосками.
Он поудобнее пристроил голову на локте, прикрыл глаза. Так отвечать на ласку, как Джеймс, он не умел. Его заводило, когда сам — смотрел, трогал, целовал, прикусывая кожу зубами. Сейчас по-другому. Пусть кудряшка сам решает, чего ему хочется.
Джеймс прижимался смелее, покусывал сзади за плечо, щекотными пальцами гладил по ребрам под футболкой, тёрся горячим животом о ягодицы. От его вздохов Майкл и сам дышал чаще, ловил себя на том, что так и тянет не подстраиваться, а перехватить, повести за собой. Сдерживался. Терпеливо ждал, не мешая, позволял изучать себя, короткими вздохами давал понять: все в порядке, не бойся. Продолжай.
Узкая цепкая ладонь скользнула по бедру, погладила ягодицу. Майкл согнул ногу в колене, предугадывая движение пальцев — всё-таки чуть-чуть вздрогнул, когда они коснулись промежности.
— Ты не против?.. — голос у Джеймса был придушенным от волнения, пальцы касались аккуратно, почти вежливо.
Против Майкл не был, но затормозил на секунду. Вдруг вскинулась запоздалая опаска, что-то из старой жизни, из безусловного свода неписаных уличных правил, что-то про бить в зубы и отрывать руки с корнем, если тебя даже в шутку хлопают пониже спины.
Джеймс как будто услышал. Отдернул руку, съёжился.
— Майкл, ты не обязан... если не хочешь... я не настаиваю, правда...
Майкл выругался сквозь зубы, рывком повернулся к Джеймсу. Тот моргал, но глаз не отводил. Такой красный, что веснушек не видно.
— Ты меня членом не напугаешь, — сказал Майкл. — У меня свой такой же.
Джеймс нервно хихикнул.
— Такой же... Конечно. У меня — человеческий.
— Ну, значит, мне повезло, — Майкл пожал плечами. — Насквозь не продырявишь.
— Я всё понимаю, — храбро сказал Джеймс. — Не надо... Давай, как всегда...
Он дёрнулся подняться, но Майкл пятернёй припечатал его обратно к матрасу.
— Лежи давай, дурень, — ласково сказал он. Подобрал с подушки резинку, дёрнул зубчатый край упаковки. Джеймс выглядел так, будто хотел с головой уползти под одеяло, чтоб только глаза виднелись, огромные и тревожные. Майкл сдёрнул одеяло в сторону, оседлал его колени, одной рукой раскатал тонкий латекс по члену. Стоял у него красиво, залюбуешься. Джеймс сдержанно выдохнул, потянулся за голову, к флакончику со смазкой под подушкой.
— Дай сюда, — Майкл перехватил руку, щедро выдавил, размазал по члену. Презерватив уже был со смазкой, но это такая вещь — мало не бывает.
— Ты... сразу хочешь?.. — Джеймс даже краснеть бросил от удивления. — А как же... Лучше сначала... Больно ведь...
— Разберусь, — Майкл наклонился, коротко поцеловал его в губы. — Лежи давай.
Может, это было и опрометчиво, но тянуть он не собирался. Был уверен, что может обойтись без всей этой предвариловки с пальцами — во-первых, потому что чё там может болеть, а во-вторых, потому что член у Джеймса, действительно, человеческого размера — не конский шланг, как у некоторых.
