Текст книги "Ступени в вечность"

Автор книги: Людмила Минич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 38 страниц)

– Всплывало, Аркаис. Не раз всплывало. С тех самых пор… Но все реже и реже. Пока не ушло совсем.

– Знаю, знаю. Вслед за алчностью, страхами… и прочей шелухой. Хорошо знаю. И ты поспешно отпустил его, пока не пришлось задуматься вновь. Так определили твои Бессмертные. Так они отмерили. Так повелели. Послушай, Раванга… Храм Ступеней есть, он существует. Не мне рассказывать тебе, что это не сказка. Ты видел Дверь, ты знаешь, что за ней. Ты читал все надписи над нею и знаешь, что они древнее камней, в которых приютилась Табала. Для чего Бессмертным было оставлять тропу, если закон так уж крепок и нет исхода из этого мира? Для чего?

– Это испытание. Великое.

– Нет, – Ведатель покачал головой, – это всего лишь игра. Да-да, им скучно! – Он усмехнулся, откидываясь на подушках ещё удобнее. – Именно игра, ничего иного. И выигрыш велик, как и все, что дают Бессмертные… пока ещё могут что-то дать. Вот это и есть моя единственная жажда, мой голод, моя мечта. И я намерен выиграть во что бы то ни стало. Тебе не сдержать меня. Помни об этом и отступи, если уж сам не хочешь покинуть мир обречённых. На вечную расплату за каждый шаг по земле.

Закончил он почти задушевно. Но его противника не могла обмануть эта мягкость.

– Запомню. Ты зря роняешь с губ молочный сок, Аркаис. Мне хватит того, что отмерено.

Ведатель покачал головой.

– Не хватит. Но ты честно веришь: это все к твоей выгоде. Только где она?

– Должен же быть хотя бы один, не извлекающий выгоды. Считай это остатками тщеславия, если хочешь.

Противник хмыкнул:

– Пусть так. Ты всю жизнь по крупицам копил своё могущество, словно скряга. Для них, убогих глупцов. А сколько раз отказывал жаждущим, потому что не мог им помочь! – расслабленно рассказывал он. – А они умоляли, глядели со слепой надеждой, целовали край твоего одеяния.:. А потом проклинали. Втайне. Про себя. Из страха перед Ведателем, а потом и перед Великим. Великий может все! Так они думают. А ты не можешь, Раванга. Долгие годы песчинка за песчинкой ты поднимаешься на гору своего могущества. И когда сегодня к тебе приходит такой же проситель, как и тот, кому ты не мог помочь ещё вчера, то нет предела твоему счастью. Потому что сегодня ты можешь. Но приходит следующий, и ты понимаешь, Великий, что вновь бессилен. А они уходят злые. Уходят потерянные. Уходят изверившиеся. Куда им теперь, если сам Великий ничего не сделал с их несчастьем? Но ты копишь свои песчинки, и потерянных становится все меньше. Таких, как Маритха. Ты не можешь ей помочь. Но когда-нибудь не останется даже ей подобных. Ты сделаешься всемогущим, на склоне дней. – Ведатель становился все задумчивее, сам того не замечая. – Да, нам с тобой не угрожает старость, немощь. Болезни. Но конец придёт, Раванга. Наступит день, и даже они, – небрежно ткнул он пальцем в одну из фигурок, – не смогут поддерживать огонь в еле тлеющем жаровнике. Наступит… И знаешь когда? Как только почувствуешь себя почти Бессмертным. Почти. Потому они и обкорнали так наши жизни, создавая этот мир. Они не любят соперничества. Это наш удел, слабых, несовершенных. А сильные ревниво охраняют свою силу. Но им тоже скучно. Как и мне. Ничего не осталось, кроме скуки. Потому я рискую. И не собираюсь возвращаться.

Он смолк, потом добавил, вернув обычную свою насмешку:

– Ты пришёл за этим?

Раванга опустил на миг веки, словно от рези в глазах.

– За этим. Теперь понимаю. Но над аркой также сказано: «Ступающий, будь готов к расплате». И сказано ниже: «Ступающий, ты часть мира, помни! Готов ли он,Ступающий?» Сколько жизней понадобится, чтобы заплатить за твоё бессмертие? Сколько за тебя одного? Сколько можно заплатить за вечность?

– Ты хорошо помнишь Слова для того, кто и думать забыл о Храме, – кольнул Аркаис.

– Я не забыл потому, что помнишь ты. Стоя рядом с тобой у Двери, я дал слово, что буду охранять этот мир от расплаты за чью-то блажь.

– Ты не знаешь даже, в чем она, эта плата, а берёшься охранять. Мир изменится, и это к лучшему, Раванга, – примирительно сказал Ведатель.

– У здешних людей нет другого, – так же мягко ответил Великий. – Они привыкли к такому. Многие могут не перенести этого «лучшего». Быть может, они просто недостойны, а может, ещё и больны. Мне все равно. Они приходят ко мне, потому что больше не к кому пойти. Я не отдам ни одного из них в уплату за твой выигрыш. И её тоже.

Он в первый раз за долгое время взглянул на девушку, прикорнувшую на мягких шкурах.

– Твоя забота почти довела её до смерти. А до Храмового подземелья ещё далековато.

Раванга вновь сделался суров.

– Помни, с кем говоришь, Аркаис. Ты ловко воспользовался моей отлучкой, очень ловко. Внезапные страхи Тангара, неистовая похоть Такхура, глупая алчность Самаха, небывалый интерес по всей Табале к женщине из пустоши… Мне продолжать?

Ведатель молчал.

– Ты умело дёргаешь чужие Нити, задевая волокна, нужные тебе. Так ты и заключаешь свои договора, что приводят к вечному рабству.

Он опять с сочувствием оглядел словно живые фигурки.

– Ты заставил всех: Тангара, Самаха, Такхура особенно, травить Маритху, пока она сама не взмолилась о помощи, позволяя тебе нарушить договор и переманить её под свою руку. Теперь ты герой, спасший её от смерти. Женщина не знает одного: не будь тебя, она никогда не оказалась бы в опасности.

Ведатель лениво перебирал длинными пальцами бахрому, украшавшую подлокотники.

– Заставил? Громкое слово, Раванга. Ложное. Я использовал только то, что сидело у них внутри. Всего лишь. И потянул слегка, совсем немного, пробуя твоих доверенных… доверчивых хранителей. Остальное они сделали сами. Такой успех не создать умышленно. Только случай, Раванга, только случай способен на это.

– Они всего лишь люди.

– Этим я и пользуюсь. И всегда преуспеваю.

– Я знаю, что не смогу прочесть в её мыслях все, что ты ей наговорил. Ты об этом позаботился. Знаю и то, что цели своей ты не упустишь и будешь дёргать за волокна всех, кто окажется на твоём пути. В этом ты искусен, как никто. Здесь я тебе проигрываю, приходится признать.

Ведатель молчал.

– Ты слишком легко отдаёшь свой Ключ. Значит, в Маритху уже влито достаточно яда, чтобы она сама тянулась к тебе. Но остановить тебя не так уж сложно.

– Неужели?

– Я хорошо помню Слова. И ты тоже, иначе не старался бы её обвести – заставил бы силой. Я помню, что сказано над Дверью: «Ключ повернётся по Слову Открывающего. Не торопись, человек, и Оно придёт, не может не прийти, как только Ключ найдёт свою Дверь. Не торопись, у тебя всего одно Слово. Спроси сердце – оно укажет, если пожелает открыть эту Дверь для человека. Дверь нельзя обмануть, только себя». Я помню. Ты тоже.

– И что же?

– Маритха никогда не сможет открыть для тебя эту Дверь. Даже если ты обманом или принуждением заставишь её туда добраться. В женщине больше не будет нужды. Ты получишь Сломанный Ключ.

– Что ты задумал, Раванга?

– Ты увидишь. И очень скоро.

Великий повернулся к девушке. Та слегка зашевелилась.

– Я говорил с тобой и понял. Сочувствую твоей боли или жажде, но помогать не стану.

– Наш разговор, наконец, закончен? – спросил Ведатель.

– Да. Ещё одно, если позволишь, Саис.

– Покороче.

– Вернуться можно всегда. Даже если нет пути обратно. Всегда можно вернуться.

Маритха вздрогнула и приподнялась, яростно протирая глаза.

– Вижу плохо совсем… Расплывается все, – простонала она, обращаясь к кому-нибудь из них.

– Ничего, – ласково сказал Раванга, – зрение вернётся очень скоро. Подожди немного.

Втроём они молча ожидали, пока ей станет лучше.

– Пока мы не ушли отсюда, Маритха, я хочу тебе кое-что показать. И рассказать. О Нитях. Ты ведь хотела знать?

Девушка неуверенно кивнула.

– Вот оно что, – холодно лёг поверх её неуверенности голос Ведателя. – То знание о Нитях, что ты желаешь открыть ей, запретное. Доступное лишь Ведателю. И после Третьего Посвящения, не раньше.

– Я знаю.

Мягкая улыбка, что заставляла у Маритхи сиять все внутри, снова вернулась к Великому.

– Ты не расплатишься за это. Никогда.

Маритха встревожилась. Происходило что-то неправильное, опасное для Раванги. И стократ опаснее для Ведателя.

– Я готов дать эту цену за их жизни.

– А о ней ты подумал? – ещё холоднее бросил Ведатель. – По плечу ли ей запретное знание? Ей придётся платить вместе с тобой. А знание, оно не уходит. Забывается, никому не нужное откладывается в сторону, но, полученное однажды, оно остаётся навечно. Его не отбросишь по ненадобности. Или от страха.

Маритха и вовсе притихла, переводя взгляд с одного на другого.

– И правда… – тоненько проскрипела она, – может, и не надо мне…

Хватит с неё знаний всяких. И по незнанию чуть не укокошили, а по знанию – страшно подумать, что с ней могут сотворить.

– Ей тоже придётся заплатить. У неё нет выхода.

– Это ты так решил. Не она, – заметил Ведатель. – Она не хочет.

Ей показалось, что голос его замёрз, как и вся Табала. Он уже не рассиживал перед Равангой, вновь стоял, скрестивши руки на груди.

– Она боится. Но она боится не того. Потому что не знает, с кем на самом деле хотела связать себя договором.

Девушка сглотнула и поперхнулась. Пока она кашляла, в комнате опять поднялся ветер.

– Посмотри вокруг, – медленно, словно через силу, обратился к ней Раванга, и Маритха огляделась, стараясь не заметить ничего лишнего. – Что ты видишь?

– Ну, что… Дом как дом, – осторожно ответила она, – красивый, тёплый…

– Тебя что-то… удивляет?.. Пугает?.. – все чаще прерывался Великий, словно беседовал с Маритхой между делом, а на самом деле… неизвестно где пропадал, неизвестно что делал. – Смущает?.. Что?

– Да ничего, – отговаривалась Маритха. – Фигурки только… эти. То безлицые, то безрукие. Непривычно.

Она зябко дёрнула плечами. Да, зябко от них, нехорошо.

– Они были… людьми… Маритха. Такими… как я… и ты.

Ветер, погасивший более половины свечей, сразу стих.

– Что ж, – сказал Ведатель. – Когда-нибудь ты пожалеешь, что я не смог тебя остановить.

– Подумаешь, – Маритха опять передёрнула плечами. – У нас из глины тоже человечков часто лепят. У отца знакомый был…

– Ты не понимаешь, женщина, – прервал Раванга. – Не хочешь понять. Их не только вырезали, слепили по образу живых людей. Они были людьми.

– А-а… – протянула девушка, ничего не понимая.

– Если выдернуть твою Нить, Маритха, ты умрёшь. Это то, что держит тебя, питает, направляет. Но сама Нить будет жить. Как эта свеча.

Он схватил одну из непонятных пузатых мисок с огоньком внутри и вынул обыкновенную свечу, маленькую. Огонёк сначала дрожал, но в его руках разгорелся ровно, ярко.

– Этот сосуд – человек. Представь! А свеча – это Нить. Я возьму другой сосуд, непрозрачный.

Он поискал глазами, но ничего подходящего не нашёл и кинул свечку в кувшин с молочным соком, которым вчера лакомилась Маритха.

– Её не видно. Свечи не видно, – растолковывал он оторопевшей девушке. – Никто больше не видит её. Но она там. И будет там, пока я её не выну. Пока я не захочу.Вернее, пока он не захочет. Потому что это его свеча. Как и все здесь. Все фигурки.

Он посмотрел на Ведателя. Тот держал удар, никак не меняясь в лице, замерев со скрещенными руками.

– А… как?.. – задыхалась Маритха, не понимая, почему слезы текут по щекам. – Почему?..

– Они задолжали Аркаису. Настолько, что в уплату пришлось лишиться Нити. Некоторые упустили по глупости, выпрашивая несбыточное. Попросту… он обманул их. Договор за договором, чем дальше – тем больше, тем легче. Желания, что легко сбываются, становятся непомерными, и Аркаис затягивает и затягивает алчущих в свою сеть, пока цена не оказывается слишком велика. Но платить все же надо, никто не отменял законов. И если последняя, самая большая плата за всё их пугает… Если они, сохраняя остатки разума, все же вздумают отказаться, жизнь их делается похожей на кошмар. Все вокруг рушится… или снедают страшные недуги… или один за одним умирают родные… Словом, человек на все готов, лишь бы выбраться из этого ужаса. И тут он заключает последний договор, обязуясь отдать свою Нить Аркаису. После смерти. Не зная, что это значит.

– Но это же… это просто договор! – завизжала Маритха. – Это слова! Как можно это… отдать то, чего не чувствуешь? Не видишь даже?

– А ты забыла? – вдруг вступил сам Ведатель. – Только вчера я долго объяснял тебе, что эти «слова» в незримом мире гораздо вещественнее шкур, на которых ты сидишь.

Девушка и не поняла, как оказалась на полу. Но она сидела.

– Можешь быть уверена, – продолжал этот мучитель, – что Главное Волокно попадёт куда надо. Ко мне. Это все равно что держать его в руках. Клубок никогда не смотается вновь, чтобы размотаться в другом месте и в другое время. Потому что я держу его за кончик.

– Ты… Ты… Зачем? – плакала она.

Ну почему он?.. Тонкие пальцы у свечи. Поднятые в усмешке брови. Боль, уходящая из раненой руки… «Когда придётся совсем тяжело – зови»… Мощь, от которой захватывает дух… Нет, только не это. Почему он?.. За что?

Аркаис молчал.

– Топливо, – сказал Раванга. – Они питают его силу. Как питает твоя Нить твоё тело. Нити, лишённые тел, стократ сильнее.

– Почему… тебя Бессмертные не карают?! – выкрикнула девушка.

Ведатель усмехнулся:

– Меня? Я не нарушил ни одного закона. Это они, – презрительно обратился он к фигуркам, – увязли в своей алчности и ещё… кое в чем. В алчности больше.

Маритха отводила взгляд, но ей отовсюду бросались в глаза фигурки. У некоторых даже не было лица! Бессмертные! Ни одного закона! Не нарушил!..

– Ты…

Стало дурно. Она лишилась чувств.

– Тангар! – позвал Великий.

Хранитель отворил дверь.

– Возьмите женщину. Вынесите отсюда. И вниз. Осторожно! Берегите её!

Двое хранителей вынесли Маритху, Тангар подобрал её арчах. Шаги раздавались все глуше. Остался только широко распахнутый зев двери.

Раванга обернулся к своему противнику:

– Теперь она не сможет найти для тебя Слово, Аркаис. Даже если от этого будет зависеть её собственная Нить. «Спроси сердце – оно укажет, если пожелает открыть эту Дверь для человека». Тебе – уже никогда. Её сердце для тебя закрыто.

– Сломанный Ключ, – Ведатель невесело усмехнулся, – вот что ты имел в виду. Умно. И жестоко. Что она будет делать с этим знанием?

– Она справится. Я помогу.

– Только что ты отравил ей сердце. Навсегда. Будет только больнее. Я знаю. От подобных ударов судьбы люди тоже частенько заключают последний договор. Не сразу. Потом. Все что угодно, лишь бы забыть, говорят они. Все, что угодно. Нить? А зачем она нам потом? Бери, только помоги! Только бы забыть! Я помогаю. Они не знают, что их ждёт, до самого конца. Они даже умирают в неведении.

– Зато знают они. – Раванга от входа обличительно указал на одну из фигурок, танцовщицу, что понравилась Маритхе.

Ведатель усмехнулся:

– Только что ты мог спасти их всех. И отказался. Вместо того ты отравил девушку ненужным знанием, за которое платить и платить. Хорошо, если только покоем своим, – качнулся он взад-вперёд. – Думаю, тебе сейчас непросто.

– Непросто, – согласился Раванга. – Непросто. Но ты не оставил мне лучшего выбора.

– И каково тебе в моей шкуре?

– Нелегко.

– Ты уже платишь. А теперь ты понимаешь, почему мне так хочется уйти к Бессмертным?

Раванга молчал, но медлил исчезнуть.

– Ключ тянется к Двери. Иначе ему не обрести смысл, не исполнить своё предназначение. Ей будет непросто, очень непросто, – холодно заметил Ведатель. – Может, такова её плата. А я найду новый Ключ, Раванга.

– Не стану желать тебе удачи. Прощай, Саис.

Он повернулся.

– Раванга!

Великому пришлось обернуться ещё раз.

– Вернуться можно всегда. Даже если нет пути обратно. Всегда можно вернуться.

Аркаис, никогда не бывший Ведателем, едко смеялся противнику вслед.

Глава 5
Незримое убежище

Девушка не помнила, как она тут очутилась. Великий говорил, что тем самым утром её принесли люди Тангара, без чувств, почти без дыхания. А потом… Маритха провалялась в горячке, в полубреду почти до самого конца здешней вечной ночи. Да, не выдержали на этот раз её плечи, сломались.

Куда же больше горестей простому человеку? Ну куда? А, Бессмертные? Сколько можно Нитью её играться? Как тепло было в комнате с горьковатым запахом дерева, как уютно на мягких шкурах. Разомлела… Поверила, что будет у неё и счастье, и покровитель богатый, и совсем другая жизнь. Уже прикидывала, как от Раванги побыстрее скрыться.

Кому поверила, Маритха? Кого слушала? С кем в сговор вступить захотела?

Страшно. Она чуть не стала ещё одной… на резной подставочке.

Вот тут её разум и не выдержал. Как можно бедной несчастной Маритхе все это вынести? Что она Бессмертным сделала? Чем прогневила, раз на неё без конца удары сыплются, один другого сильнее да горше?

Пугая сиделок, присланных Великим, девушка хохотала в горячке, задыхаясь и всхрипывая. Нет, она ничего не сделала… такого ужасного. Не могла она столько натворить, чтобы так припечатывать. Измываются над Маритхой эти Бессмертные. Ничем не лучше людей. И тут же она пугалась своих злостных мыслей, принималась прощения молить. Странное и страшное зрелище являла она собой, когда упиралась взглядом в лица, склонившиеся над ней, но никого не узнавала или не видела. Или не хотела видеть больше никого и никогда. Даже Великого. Только слезы постоянно катились из незрячих глаз.

Маритха и правда их не видела. Ей чудилось другое. Виделась серая пустошь и она сама, замёрзшая так близко от цели, не дойдя до Табалы всего одного дневного перехода. И Самах, ведший её какими-то темными бесконечными улочками, и Такхур, выламывавший руки, тыкавший ножом в лицо. И ещё много чего. Но чаще всего чьи-то руки выдёргивали что-то сияющее, тонкое и длинное прямо из груди. И тянули, тянули… А потом её бросали в огромный прозрачный кувшин, и она стучала, не в силах выбраться, разбить проклятую стенку. А где-то там, за стеною, была другая Маритха, похожая на неё, как песчинка на песчинку, но эта другая ходила и делала иное. Совсем не то она делала. Никогда б Маритха такого не совершила. И говорила не то. И думала тоже. И нельзя было до неё достучаться. А где-то ещё прыгали и бились в стены такие же, как она, только пленённые не в кувшине, а в мерзких фигурках. Они тоже кричали сквозь преграды и не могли докричаться. А кроме проклятых фигурок без обличья, ей постоянно мерещилась тень Ведателя в длинном, почти до самых пят, одеянии, скрестившая руки на груди.

Тонкие пальцы. Холодные глаза. Мощь, что властно тянет к себе до сих пор. «Когда придётся совсем тяжело – зови». Да что же он за человек такой?

Не человек это уже, давно не человек. Но кто бы ни был, Нить её он не получит никогда!

Временами горячка спадала, и Маритха чувствовала, как вокруг неё суетятся. Там ходили, говорили, и обрывки разговоров врывались в её смятенный разум. Прошло не так много времени, и она легко начала узнавать и людей, и голоса, но так, будто все они оставались далеко, за пределами мира, отведённого ей. И уходили все дальше, из-за её стенок не доцарапаться. Да и нужно ли? Пускай Бессмертные кого-нибудь другого себе поищут, а она лучше тут… за толстыми стенками.

«Сегодня ничего не ела», – докладывал Раванге женский голос, и Великий что-то отвечал. Наставлял кого-то. Иногда Маритхе казалось, что вокруг толчется уйма народу. Незнакомые голоса, незнакомые люди. Вроде её снова охраняли. Точно охраняли, иначе зачем тут Тангар. Его голос она ловила много раз. Хранитель наведывался часто. «Моя вина, – говорил он Великому. – Моя. Дважды моя». Она только смеялась. Какой глупый. Это все Бессмертные. Кто против них устоит?

Иногда девушка разбирала обрывки побольше. Тангар приходил часто, говорил с кем-то в отдалении. Должно быть, со своими людьми. Раванга и того чаще наведывался. Сидел подле. Недолго, но Маритхе легчало. Яснее становились мысли, тоньше стенка, отгородившая её от мира. Тоньше, только и всего. Никуда не исчезала.

– Почему ты ей не поможешь? – как-то услыхала она знакомый голос.

Тангар.

И голос Раванги ответил:

– Пока не могу.

Маритха непомерным усилием удержалась, не унеслась опять далеко, вслушалась, ловя обрывки.

– Я видел тех, кому помог Великий Раванга… Исцелял безнадёжных, и я тому пример… Она же только спит! Уже не горит, не кричит, не мечется. Многое сделано. Осталась малость. Прошу тебя!

С чего бы он так раззаботился?

– Я знаю, ты винишь себя, Тангар… Многого не знаешь. Твоя вина не так… – Исчез вдалеке голос Великого, но тут же вернулся: – Моя гораздо больше. Многого не знаешь, – повторил он. – Думаешь, осталась малость в её исцелении? Нет! Малость сделана… Она сейчас далеко, очень…

– Великий Раванга столько сделал, – зачем-то упрашивал хранитель, – неужто нельзя докончить начатое?

– Я могу вернуть её своею силой, но… – Маритха отчаянно устремилась за голосом и снова его поймала: – Жду, что она вернётся сама. Не сокрушайся, Тангар, я не отпущу её…

– Но почему сама? Почему не сейчас?..

– Потому что невозможно, – не дал договорить ему Великий. – Нужно, чтобы она сама порвала связь с незримым, тогда… Иначе незримое будет преследовать вечно… и хорошо, если только в снах. Насильно вмешаться… забудет многое…

Маритхе легко было вновь расслышать голоса вдалеке, потому что Тангар воскликнул:

– Пускай забывает!

– Нет, – строго ответил Раванга. – Ей нельзя себя забывать. Потому и жду. Потому и стараюсь найти к ней путь.

– Как это?

– Не хочет она, Тангар. Сама не хочет возвращаться… Против воли…

– Да как это, не хочет? – продолжал пытать Тангар. – Как может не хотеть?..

Тут Маритха опять провалилась, не слышала окончания. Но стучала она в свои стены с тех пор не так рьяно, не рвалась больше на волю так отчаянно. Потом и вовсе села перед стенкою, задумалась. Неправда, что она не хочет. Она хочет, потому и стучится. Вот только… зачем ей туда, для чего? До скончания жизни в каменном мешке сидеть? И трястись от страха за свою Нить? Это сейчас они бегают, суетятся подле неё, потому что есть человек… может, и не человек вовсе, но есть… у которого в ней нужда большая. От которого прячут её. А исчезни он – и снова, как в прежние времена, Маритха никому не нужной окажется. Никто и не вспомнит. Кроме одного…

Опять Ведатель! Даже тут её отыскал! Всегда он. Выходит, без него… нечего ей в целом мире делать. Никому не нужна. Даже рады будут, если она подальше уберётся. Но к нему она тоже не вернётся. Это уж нет. Ни за что! Разве что силой потянет. Что какая-то Маритха против его силы? Это раньше он уговаривал…

Только на Великого Равангу вся надежда. Пока он Ведателю враг, то Маритхе – самый сердечный друг. Пока досадить врагу хочет, то не оставит своими заботами. Зато ей каменная клетка тогда полагается, и хорошо, если не до скончания жизни. Девушка дёргалась в забытьи, когда в памяти всплывало «храмовое подземелье», где её Нить оборваться может. А вот как осилит Великий своего недруга, так сразу и отправит Маритху… обратно в Ашанкар, где её никто не ждёт. По-любому выходит ей одно мучение, так зачем возвращаться?

Да, Раванга верно увидал: Маритха не хотела возвращаться обратно к людям, к Бессмертным, Ведателям, хранителям. И пока она не хочет, никто её не тронет.

Мало-помалу Маритха свыклась с этим и начала больше слышать из-за стены. Словно мир сам возвращался к ней, коль скоро она колеблется. Однажды девушка увидала протянутую руку и удивилась: как раньше-то не замечала, ведь она всегда была тут, среди глупых снов, что уже надоели до смерти. Маритха поглядывала на неё и все яснее слышала голос, зовущий за собой. «Ты устала, – говорил он. – Ты отдохнёшь, но не здесь. Сейчас не время. Тут нет покоя. Возвращайся, Маритха, и я обещаю тебе покой». Теперь он стал так силен, что перекрыл назойливый шёпот внутри: не верь… не верь никому. Ей очень хотелось покоя, и она, наконец, ухватилась за руку.

Маритха очнулась в первый раз после достопамятной ночи.

Была ночь. Тишина. Только одинокая свеча потрескивала из-за изголовья да сопел кто-то в дальнем углу. Наверно, сиделка. Лень было шевелиться.

Ах да, теперь за ставнями вечная ночь, до самого Первого Солнца. Маритха оперлась взглядом в слабо освещённую каменную стену. Тут всегда стоит ночь. Опять какая-то пещера. И непонятно, что там наверху, день или ночь. Непонятно, что делается, охотятся за ней ещё или нет. Непонятно, кто вокруг, друзья или враги.

Не хотелось сразу же себя выдавать, и девушка затаилась, опасаясь разбудить невидимых сторожей. Наверняка их тут полно. Ещё немного, а потом… опять начнётся. Не скоро ей обещанный покой подарят.

– Истинный покой – это смерть, Маритха.

У девушки холодок по спине пробежал.

Великий Раванга… Он словно из темноты соткался. Дверь даже и не скрипнула. Великий не дал ей времени, о котором девушка мечтала, явился сразу же. Ещё бы, ведь это он её вытащил… Нет, с ним или без него, а Маритхе все равно не видать покоя. Как бы ей ни обещали. Кто бы ни обещал.

Ночной пришелец присел на пол рядом с тюфяком Маритхи, легонько погладил по голове, почти не касаясь, но дрожь, до сих пор сотрясавшая изнутри, улеглась.

– Не видать мне тут покоя… Зря понадеялась, зря вернулась.

– Истинный покой – это смерть, – повторил Великий свои слова. – Если ты и правда так его хочешь, то зачем просила о помощи?

– Тогда… зачем ты обещал?..

– Я? – мягко удивился он. – Что обещал?

– Ну, как же, – растерялась девушка. – Ты говорил: отдохнёшь. Только не тут, тут нет покоя, и… что-то такое ещё… не время вроде теперь. Я обещаю тебе покой, говорил, только возвращайся. И руку протянул. Я и ухватилась… за неё…

Она умолкла. Даже слезы, уже готовые брызнуть, так и не заструились по щекам. Что-то было не так. Совсем не так. Не лучший день она нашла, чтобы выйти из-за своей стены.

– Я звал тебя, Маритха, это правда. Каждый день, что ты провела в забытьи. Но ты не слышала, не хотела слышать. Все дальше и дальше уходила в мир незримого. Ещё день, может, два, и я намеревался своею властью извлечь тебя оттуда. Пребывать там далее стало для тебя небезопасно.

– Так это я… видела невидимый мир? Про который Ведатель…

Она подавилась словами. Лучше его вовсе не поминать. А то сразу же делается жутко и муторно внутри, стоит только вспомнить. «Когда придётся совсем тяжело – зови…» Маритха застонала.

– Не стоит лишний раз говорить о нем, – согласился Раванга. – Тем более что он не Ведатель. Нет, Маритха, ты не видела незримого мира – не в твоих силах видеть то, что скрыто. Все это твои образы, твои мысли, твои сны. Однако незримое само нашло бы к тебе дорогу, до того уже недолго оставалось. А с ним тебе не справиться – затянет, не отпустит. Есть чем затянуть, много там такого, манящего… или запугать – для обычного человека там жуткого хватает. Не стоит туда стремиться – убежать потом нелегко.

Девушка хлопала глазами.

– Само… нашло… – повторяла она. – Оно что… живое?

Раванга усмехнулся.

– Я бы сказал – да, живое. Живые, так вернее.

– И что, оно, они… – она запнулась, – ещё за мной явиться могут?

– Уже нет. Твой разум опять вместе с телом. Обычному человеку не войти в тот мир так просто. Беспамятство – единственный вход. Когда забываешь тело, встаёшь между мирами. Тогда Нить выдернуть легко, и незримые сами к тебе устремляются.

«Зачем?» – не спросила, просто двинула губами Маритха, и он ответил:

– Им нужно тело. И чем слабее ты, тем легче им завладеть.

– А им-то что я сделала? – тонким голоском пропищала девушка, сдерживая слезы.

Великий поглядел на неё, и её понемногу перестало колотить от дрожи.

– Ты ничего не сделала, Маритха, – успокаивал он девушку. – Ни им, ни Бессмертным, которых ты винишь во всех своих бедах лишь от отчаяния. – Он, было, задумался, но тут же продолжил: – Ты слишком близко оказалась к тем, кто сильнее тебя. Так легла Нить твоей судьбы, и в этом нет твоей вины. Их вины – тоже нет.

– Это песня такая… – выскочило у Маритхи.

Он вопросительно поднял глаза.

– Ну, этотговорил… – язык не поворачивался опять помянуть Ведателя. – С которым ты меня встретил… Что песня есть такая, про меня… и про все-все. Где-то там, – Маритха неопределённо подняла глаза к своду, потерявшемуся во тьме, – какая-то Великая Нить или что-то ещё… И как в ней поётся, так моя Нить и делает. Говорил… – голос снова предательски дрогнул, – говорил… что если в песне поётся… что Маритха исчезнет… то и вправду не жить…

– Саис – сын песенника, и если он хоть к чему-то ещё привязан в этом мире, так это к своим муштарам. Из него мог получиться великий песенник, но Ведатель в нем сказался куда сильнее. В дрожании Нити он слышит песню, такую же, как в звуке струн его муштара. Он очень тонко слышит… потому так искусно играет на Нитях.

– Он ещё говорил, – прошептала Маритха, – есть какая-то Великая Нить, Великая Песня, и моя Нить – словечко в той песне, только и всего…

Раванга опустил глаза, странно шевельнул пальцами, точно пропуская сквозь них невидимое нечто, ответил после недолгого молчания:

– Можно и так сказать… да, можно. Можно иначе. Истина боится слов, потому что они её искажают. Истина боится глаз, потому что у каждого они свои. Запомни, Маритха, и не ищи того, чего не сможешь узнать никогда. Истина приходит сама, это дар Бессмертных.

– И за него тоже нужно платить, – подхватила Маритха язвительно, ломая торжественность его речи.

– Ещё как.

Рядом с ним нельзя было сердиться, но все-таки девушку кольнуло неудовольствие. К чему все эти странные слова, эта истина непонятная… разговоры ни про что? Не нужна ей эта истина, пускай совсем сгорит. А Великий, вместо того чтобы горькие мысли развеять, как будто за что-то её укорял. За что?

– Я не про то, – сбивчиво пробормотала девушка. – Не собираюсь я ничего искать, клянусь своей Нитью! Даже и не думала! Я вот к чему… если есть такая Песня, где про меня все уже сказано… что мне теперь-то делать? Ни влево, ни вправо с дороги не свернуть, так получается? Вот ты меня из незримого вытащил… выходит, не могла я там сгинуть? А своей беды мне не минуть, как ни бейся головой о стенку, как ни беги от напасти? Никак? Где ж тогда справедливость Бессмертных?

Великий вновь поднял глаза, и Маритхе захотелось свернуться в комочек подальше от этого всепонимающего взгляда. И чем она его так удручила? Бессмертных помянула не к делу?

– Хорошо, пусть будет Великая Песня, – наконец ответил Раванга. – Пусть так. Но она ещё не спета. Её слова не высечены в камне, не нацарапаны на коже, не запечатлены в чьей-то памяти. Она поётся сейчас. Каждый миг. Не только Бессмертными, всеми. И тобою тоже. И потому путь твой измерен… во многом, но не до конца. Потому и предсказывают Ведатели судьбу. Потому и ошибаются иногда, ошибаются все, даже великие. Великие из великих.

Девушка горько усмехнулась: