Текст книги "Косой дождь. Воспоминания"

Автор книги: Людмила Черная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 47 страниц)

На моей памяти журнал перевели из старинного особняка на углу Малой Дмитровки и Пушкинской (Страстной) площади в Путинковский переулок, попросту говоря, на задворки кинотеатра «Россия». Сама «Россия» выросла на месте снесенного Страстного монастыря. Но снесли не все. Два монастырских строения вроде бы уцелели – их-то и осваивали разные учреждения культуры. Помню, когда «Новый мир» вселился в дом на Путинках, говорили, что часть окон там заложена кирпичом, ибо окна упираются в стену кинотеатра. В темных комнатах новомирцы, конечно, не сидели.

Дом был четырехэтажный. Старый, неказистый. Собственно редакция помещалась на первом и втором этажах.

Клочок земли, где находилось новомирское здание на Путинках, всегда казался мне островом, хоть и обитаемым. Скорее островком. И причины на то были веские. Два дома, оставшиеся от монастыря, со всех сторон омывались мощным потоком транспорта (самый центр города). Никаких тротуаров-мостов к домам не было. Чтобы попасть в узкое пространство между зданиями и войти в неприметный подъезд журнала, надо было несколько раз перейти через улицу, через площадь… Остров, да и только. А «Новый мир» – кораблик, причаливший к островку…

(Сейчас очень модно слово «непростое». Говорят: «непростое время», как будто бывает простое время, «непростая жизнь» и т. д., и т. п. Так вот редакция «Нового мира» была отчаянно непростая. Там каждый был личностью, опять же непростой. И размещались эти личности так: на первом этаже экстремалы-демократы, на втором – просто демократы, готовые идти на разумные компромиссы.

Неофициальным центром первого этажа была комната отдела прозы, где сидела Анна Самойловна Берзер, известная всей литературной Москве как А< и Берзер. О ней я уже написала. С Асей в паре выступала Инна Борисова. Броме того, на первом этаже находился влиятельный отдел литературной критики – Калерия (Лера) Озерова и Галя Койранская. Там же помещался и отдел купли цистики (Лидия Ивановна Лернер, позже Буртин). Члены редколлегии по прозе – Виноградов, а до него Герасимов – имели кабинеты тоже на первом ниже.

Неофициальный «центр» и его главу Асю Берзер кое-кто из литературной братии считал «мотором», движущей силой всего журнала. Ася Берзер была человеком столь же самоотверженным и безупречным, сколь и трудным. На» вою беду, она уродилась максималисткой. У нее не было ни мужа, ни детей – вся ее личная жизнь сосредоточилась на работе, ее фанатичная преданность профессии редактора была трогательной. Но, как я понимаю, и редколлегии, и Твардовскому с ней было нелегко. Слово «лояльность» отсутствовало в ее лексиконе.

На втором этаже находился отдел поэзии с великим дипломатом Софой Карагановой и отдел зарубежной литературы с квалифицированной и приятной Ирой Архангельской. Но, главное, на втором этаже были кабинеты верных паладинов Твардовского, членов редколлегии: Кондратовича, Хитрова, Лакшина. 1ам же был и кабинет самого Александра Трифоновича Твардовского и где-то поблизости закуток, где обреталась неизменно преданная помощница Твардовкого, его секретарша Софья Ханановна.

Первый этаж враждовал со вторым. Второй этаж дружил между собой и относился с легким трепетом к первому – все ж таки «фундаменталисты», «фанатики» – неизвестно, что еще выкинут.

Нo при всем при том, раздираемый противоречиями, а иногда и склоками, атакуемый со всех сторон врагами, утлый кораблик под названием «Новый мир» о отрывался от островка в Путинках и отважно плыл по свинцовому штормовому морю. Плыл, не меняя курса, хотя команда и знала в глубине души, что корабль обречен…

Но вернемся к «Преступнику…».

Довольно долго мы с мужем ждали реакции Лакшина, потом я позвонила ему сама. Первый разговор запомнился, хотя за дословность не ручаюсь.

– Да, я прочел, – сказал Лакшин. – Интересно. И вызывает много мыслей.

Это было сказано в несколько вопросительной форме. Дескать, вы-то сами знаете, что нам подсунули?

Я ответила в том духе, что, дескать, знаю. Не такая уж дурочка. Разговор закончился.

Далее мучительно долгая пауза. Никакой информации. А если кто-то и заговаривал о «Преступнике…», то так уклончиво, что нельзя было понять – кто читал рукопись, собирается ли журнал печатать книгу или не собирается. Впрочем, почему я говорю «книгу»? В наших планах такой дерзости не было. Мы мечтали напечатать куски из книги. Всего лишь куски… Отрывки.

И вдруг узнаем вердикт. Никаких кусков, отрывков. «Новый мир» намерен печатать всю книгу, сокращенный вариант, в пятом и шестом номерах журнала за 1968 год. И не мы будем ее сокращать, а заведующий отделом библиографии А. Марьямов²²⁸.

В «Новомирском дневнике» Алексея Кондратовича о Марьямове упоминаний не так уж много. К «ближнему кругу» Твардовского он, видимо, не принадлежал. Хотя все высоко ценили его профессионализм и вкус. Глядя из сегодняшнего дня на нашего новомирского редактора, могу сказать следующее: Александр Моисеевич Марьямов, или Саша Марьямов, как его в Москве все звали, относился к умеренному крылу сотрудников «Нового мира», не был фанатом журнала и сам никаких особо крамольных статей, очерков, книг не писал. Да и диссидентских «писем» не подписывал.

Узнав, что меня к «Преступнику…» больше не подпускают, я сперва даже немного обиделась. Почему Марьямов, а не я?.. Но, увидев конечный продукт марьямовской правки, поразилась и обрадовалась. Александр Моисеевич, сократив «Преступника…» вдвое (из двадцати с лишним листов получилось листов десять), не выбросил ни одного нужного слова. Все осталось как есть минус наши прикрытия, «фиговые листочки» от цитат из «классиков марксизма» до бесконечных поношений по адресу империализма вообще и германского империализма в частности.

Да, я поняла тогда, что нам с мужем и не снилась та степень внутренней свободы, которая была у Марьямова. Не думаю, что эта внутренняя свобода появилась у него как следствие работы в «Новом мире». Скорее, наоборот, «Новый мир» притягивал к себе людей внутренне свободных.

А ведь Марьямов был лет на десять старше нас с мужем. Стало быть, его и пугали больше, чем нас.

() г приятельницы семьи Марьямовых услышала, что разгром «Нового мира» иисрг Александра Моисеевича в отчаяние. Человек он был суперквалифициро-папный, и знакомых у него числилось пол-Москвы, мог бы материально продержаться, пописывая в газеты и журналы, занимаясь переводами и т. д. Нет, не moi. Или не хотел. Умер очень скоро после разгрома «Нового мира» и кончины Твардовского в возрасте 62 лет.

11о вернусь к «Преступнику номер 1»…

Десять марьямовских печатных листов в разы увеличили «убойную силу» книги. Намеки, параллели стали ясны самому неискушенному читателю.

При том, что демагог-говорун Гитлер был разительно не похож на демагога молчуна Сталина, режимы настолько совпадали по сути своей, что много похожего просто никак не объяснишь. Мистика!

Ну почему и Фюрер и Вождь с такой ненавистью относились к искусству авангарда начала XX века? К абстрактному искусству? И почему вообще эти всемогущие, но малограмотные тираны желали управлять искусством? На кой черт Гитлеру было рассуждать о музыке Вагнера, а Сталину определять, какой роман достоин премии его имени, а какой не достоин? Зачем Сталину надо было и уничтожать Шостаковича, Зощенко, Ахматову?

А ночные бдения? Фюрер спал до обеда (добропорядочные немцы обедают в час дня), а по ночам устраивал застолья. И десятки его приближенных из ночи в ночь, борясь с дремотой, выслушивали «застольные беседы», на самом деле нескончаемые гитлеровские монологи. В сталинские времена по ночам не спало все начальство огромной страны – секретари ЦК, обкомов, крайкомов, райкомов во in сх республиках; наркомы и их замы, начальники главков и отделов; директора заводов и институтов; маршалы и генералы; большая и малая номенклатура. Десятки тысяч людей сидели у телефонных аппаратов, преодолевая дремоту.

И только при первом крике петуха, часов в шесть утра, «люди с портфелями» выпинали заспанных шоферов своих персональных машин и со вздохом облегчения ехали домой, а за ними плелась и их обслуга: секретарши, буфетчицы, уборщицы…

Непостижимо, но факт – оба диктатора не спали по ночам.

А съезды? Они ведь и назывались иногда одинаково: например, Съезд поведи гелей. В Германии Съезд победителей был в 1935 году, а в СССР XVIII съезд партии, который вошел в историю как Съезд победителей, состоялся в январе IV Ч го. Гитлеровцам было у кого учиться!

А анекдоты? Я так и не знаю, чей анекдот – наш или их – про человека, который никак не мог купить своему младенцу коляску и решил унести детали с фабрики, где работал, а дома собрать. Работал он на фабрике детских колясок. Ну и что же? Уносил, собирал, но каждый раз получался… пулемет.

Этот анекдот был популярен и в Советском Союзе, и в гитлеровской Германии. Такой вот нацистско-советский фольклор…

Спустя сорок лет после описываемых событий хочется пофантазировать… Представить себе, что книга «Преступник номер 1» в сокращенном варианте вышла бы в пятом (майском) и шестом (июньском) номерах «Нового мира» за 1968 год.

Вот что тогда прочли бы читатели:

И вот что, возможно, вспомнили бы…

Детство и отрочество их фюрера

Детство и отрочество нашего вождя

Мутная какая-то история. Мать вроде бы добрая, но забитая. Отец таможенник (жестокий). Потом отец выбился в люди. Но вот и неувязочка. Фюрер позже провозгласил немцев венцом творения, а отец был австриец. Австрия входила в Габсбургскую монархию. Все расы там смешались. И с фамилией полная чепуха. Отец до сорока лет Шикльгрубер, а потом Гитлер. И с образованием совсем плохо. Аттестата зрелости не получил, в академию (вуз) два раза проваливался. Всю жизнь писал с ошибками и говорил с акцентом.

И тут – темная история. Родился не в России, а в Грузии. Отец сапожник (жестокий). И мать нелюбимая. Фамилия, правда, была одна. Но почему-то масса кличек (псевдонимов): Давид, Намерадзе, Чижиков, Иванович, Бе-сошвили, Като, Коба. С образованием хуже некуда. Окончил только духовное училище (что-то вроде семилетки). Из семинарии исключили. Пишут: из-за участия в подпольных кружках. А на самом деле? Говорил всю жизнь с акцентом. И в «Кратком курсе», там, где он правил, – полно нелепостей.

Первые шаги(у них – 20-е годы XX века). Их фюрер

Первые шаги(у нас – начало XX века). Наш вождь

Сразу после войны 1914–1919 годов – бомж. И агент-осведомитель, то есть стукач. Ничего себе занятие для будущего фюрера. Характер уже

После войны в 1945 году буквально все зарубежные радиостанции передавали, что вождь был связан с царской охранкой. Якобы найдены документы.

сформировался. Кошмарный. Угрюмый тип. Невоздержанный. Никого не слушает, требует, чтобы слушали его. Дикий, нецивилизованный субъект. И ни одного друга.

Да и побеги из ссылок можно только так объяснить. Хочешь верь, хочешь не верь. Одно известно доподлинно: российское революционное движение было прошито осведомителями и провокаторами – Гапон, Азеф, Малиновский. Характер – ужасный. Грубиян. Мрачный субъект.

И

ни одного друга.

Внешность их фюрера

Внешность нашего вождя

Неприятная. Даже карикатурная. Усики как у Чарли Чаплина. Перхоть. Узкие плечи. Широкие бедра. Странная привычка складывать кисти рук ниже живота. А главное – совсем не похож на арийца: светловолосого, сероглазого, рослого, с отличной выправкой и осанкой. Не внешность, а насмешка над «расовой теорией». Одет всегда в Räuberzivil – в буквальном переводе – «в бандитское штатское», в нормальном переводе – «не по-людски, нарочито дурно». Носит не пиджак, а почему-то китель и вместо ботинок-туфель – сапоги.

Хуже некуда. Маленького роста. Рябой. Сухорукий. Усы – рыжие. Низкий лоб. Насмешка над «русской идеей». Одет в какую-то специальную «диктаторскую» униформу. Военный китель и высокие черные сапоги. Сапоги тирана. Про сапоги – целая литература, будто их целовал бывший соратник Зиновьев, вымаливая себе жизнь, и будто ходил в них вождь неслышно.

Партия у них

Партия у нас

Называлась НСДАП. Национал-социалистическая германская рабочая партия.

И

социалистическая, и рабочая! Была карликовая, никому не известная группка маргиналов. Фюрер выгнал ее основателей и превратил в своего рода орден, где жестоко преследовались любая «ересь», непослуша-

Называлась по-разному: с 1898 по 1917 год РСДРП, Российская социал-демократическая рабочая партия, с 1917-го по 1918-й – РСДРП(б), прибавились скобки и буква «6» (большевиков), с 1918-го по 1925-й – РКП(б), Российская коммунистическая партия (6), с 1925-го по 1952-й – ВКП(б),

ние, свободомыслие. И создал в помощь партии вооруженные формирования, преторианскую гвардию: штурмовые отряды (СА), потом охранные отряды (СС). Но и сама НСДАП походила больше на военизированное соединение, нежели на обычную партию. Для этой партии сочинили и свою историю, и свою символику, и свой гимн, и своих героев-мучеников типа темного субъекта Хорста Весселя. Кульминационным пунктом истории НСДАП стал неудавшийся путч 1923 года («пивной путч»), когда жидкая цепь полицейских обратила в бегство вооруженные колонны нацистов. Бежал и фюрер, оставив на поле боя раненых товарищей. Но главное – не как было на самом деле, а какой миф сумели сочинить. Миф сочинили грандиозный: «пивной путч» – героическая генеральная репетиция Великой Национальной Революции 1933 года. Из никому не известного главы мелкой партии фюрер превратился в политика общенационального масштаба, заговорил, заорал, завизжал на всю Германию. Сел в тюрьму никем, вышел из нее досрочно победителем… Партия фюрера после прихода к власти нацистов в Германии стала главным его орудием и в годы мира, и в годы войны.

Всесоюзная коммунистическая партия (6), а с 1952 года – КПСС, Коммунистическая партия Советского Союза. Сплошной змеиный свист. Партия большевиков была самой экстремистской и радикальной частью социал-демократического движения в России. До 1917 года представляла собой кучку фанатиков-полумаргиналов, связанных жесточайшей дисциплиной и круговой порукой. После октября 1917 года, захватив власть, превратилась в мощнейшее орудие построения тоталитарного государства… Октябрьский переворот, Гражданская война, голод, ЧК, массовые казни. Вождь при этом присутствовал. По усам текло, в рот не попало. Только через 5 лет, в конце 1922 года, он приблизился к вершинам власти, стал генеральным секретарем. Это тогда считалось чем-то вроде завхоза или управляющего делами при основоположнике – Ильиче. В действительности Коба стал вождем, преемником и продолжателем… А больной основоположник, вызвав этого джинна из бутылки, уже не смог загнать его обратно. Даже завещание толком не сумел написать.

Идеология-теория у них

Идеология-теория у нас

Нацистская Германия вошла в историю как идеологическое государство. А фюрер – как главный теоретик-идео-

Пресловутая теория марксизма-ленинизма была таким же лоскутным одеялом, как и теория нацизма. Кто

лог. И что же это была за теория-идеология? Стояла она, как водится, на трех китах. Три кита – расовая теория, идея мирового господства и социалистическая идея. Для вида в предшественниках нацистской идеологии числились и Ницше, и Шпенглер, и Шопенгауэр, и даже Гегель с Дарвином. Сюда же надо приплюсовать еще дюжину менее звучных имен – от Гобино (расовая теория) до Бернгарди (оголтелый милитаризм), от Гаусгофера (геополитическая теория) до Трейчке (культ силы и войны). Но и эти господа имели только косвенное отношение к политике фюрера. На самом деле никакой осмысленной и тем более научной философии-идеологии у нацистов не было, а был набор лозунгов-заклинаний. «Народ без пространства» (нужны чужие территории), «Тысячелетний рейх», «Фюрер приказал, мы исполняем», «Один народ, один фюрер, один рейх», «Домой в рейх» (после оккупации Австрии), «Жид, сдохни», «Кровь и почва», «Натиск на Восток» (прямой призыв к войне против Советского Союза), «Сила через радость». Издевательские надписи на воротах концлагерей: «Каждому свое» и «Через труд к свободе». Библией в Германии стала книга фюрера «Майн кампф» – набор дилетантских суждений о расах, евреях, французах и немцах, об искусстве и церкви, о театре, кино и литературе, о сифилисе и воспитании детей. Такой вот кладезь науки всех

только не числился в предшественниках. И Гегель, и Фейербах, и утописты XIX века Сен-Симон, Фурье, Оуэн. Ну а далее шли Маркс и Энгельс, опять же имевшие мало общего с практикой Октября. Фактически теория состояла из многочисленных слоганов-лозунгов, которые вбивали в головы граждан с детства до старости. Слоганы были «вечные» и временные. Вечные – «Пролетарии всех стран, соединяйтесь», «Вся власть Советам», «Кто был ничем, тот станет всем», «Мир хижинам, война дворцам», «Если враг не сдается, его уничтожают», «Коммунизм – это советская власть плюс электрификация всей страны», «Вперед, к победе коммунизма», «Догнать и перегнать» (считается, что этот лозунг выдумал Хрущев, но он его просто вспомнил), «Кто не с нами, тот против нас», «Народ и партия едины», «Сталин – это Ленин сегодня» (до 1953 года). И временные – «Родина-мать», «Граница на замке», «Люди, будьте бдительны», «Враг народа», «Безродный космополит» (у фюрера круче: «Жид, сдохни»), «Убийцы в белых халатах». Вождь занялся теорией поздно. Сперва надо было дискредитировать, а потом и убить всех живущих «теоретиков» и только после этого взяться за перо. В 1926 году вышли «Вопросы ленинизма», в 1938 году – «История Всесоюзной коммунистической партии (большевиков). Краткий курс» – история борьбы большевиков со всевозможными уклонами, оппозицией,

наук, цель которого – внушить, что даже немец-люмпен уже по составу крови выше любого не немца, будь он хоть Эйнштейном, хоть Достоевским.

платформами внутри партии и вне ее. Уже здесь просматривается принцип ГУЛАГа: шаг влево, шаг вправо – стреляем без предупреждения…

Тоталитарное государство у них

Тоталитарное государство у нас

Презрев все революционные каноны, фюрер сперва пришел к власти (был назначен канцлером) и только потом совершил переворот-провокацию: поджог Рейхстага

Т1

февраля 1933 года. И тут пошло-поехало. Фактически двенадцать с половиной лет нацистского господства в Германии действовало чрезвычайное положение. Меньше чем за год нацисты демонтировали все демократические институты. Были запрещены все партии, кроме НСДАП, все профсоюзы, кроме гитлеровского Трудового фронта. Закрыты все газеты, кроме нацистских. Запрещены митинги, собрания, стачки. Иначе говоря, у немцев отняты все свободы – свобода слова, печати, совести, а вскоре и свобода передвижения. За границу простых граждан пускали только на пароходах «Сила через радость» под надзором гидов-стукачей. Лишены были всех прав и «земли» (губернии). Все было унифицировано и идеологизировано: школы, профучилища, университеты, где уже в мае 1933 года запылали костры из книг. Отныне жизнь гражданина Германии была расписана от пеленок до гробовой доски – пимпф (детсадовец), член гитлерюгенда, Союза немецких де-

Вождь пришел на готовенькое. Уже предшественник запретил все партии и профсоюзы. Отнял у российских граждан данную им Февральской революцией свободу слова, печати, совести, свободу стачек и демонстраций. И пошел куда дальше – отобрал у собственников законно нажитую собственность, у заводчиков и фабрикантов – заводы и фабрики, у домовладельцев – дома, у помещиков – землю! Страна оказалась без хозяев, отчего получились разор, нищета и хаос. Крохи оставшихся от нэпа куцых «свобод» – частные издательства, небольшие частные предприятия, частная практика врачей, юристов и т. д., возможность ездить за границу – все это с большим рвением отнимали верные ученики и соратники предшественника. Вождь даже рук из-за таких мелочей марать не стал. Зато он здорово потрудился над тем, чтобы отнять собственность у миллионов крестьян, разрушить на десятилетия сельское хозяйство в СССР и лишить армию здорового пополнения из деревни. На диво усовершенствовал он и карательную систему, созданную пламенными революционерами сразу после захвата власти. Названия ее ме-

вушек, солдат, штурмовик или эсэсовец, член НСДАП – вот удел среднего немца. Всю сознательную жизнь он должен был ходить в строю, воевать и учить, как «Отче наш», нацистские присяги, правила, клятвы. А чтобы все это функционировало, фюрер создал невиданно мощный карательный аппарат. Не правоохранительный, а правоотбиратель-ный, империю Гиммлера с судебными и внесудебными органами. Дополняла эту систему сеть концлагерей в самой Германии и на захваченных территориях, аналог архипелага ГУЛАГ. Самым крупным достижением фюрера стал Холокост, уничтожение 6 миллионов евреев. 6 миллионов замученных по «нашим» масштабам – немного. Но немцев было не 200 миллионов, а всего 70.

нялись: ЧК, ВЧК, ГПУ, ОГПУ, НКВД, МВД, КГБ, но не менялся немыслимый страх, который внушали «органы» населению. И предшественник, и вождь оказались выдающимися психологами. Внесудебные органы, не подчинявшиеся ни законам, ни конституции (ВЧК, ГПУ НКВД), возбуждали чувство ужаса своей непредсказуемостью. К тому же и их «работа» – ночные допросы, особые тюрьмы, подземелья, тайные казни и секретные захоронения – способствовала прямо-таки мистическому восприятию карательной системы. Ее венцом стал архипелаг ГУЛАГ. И если при предшественнике счет шел на тысячи, на сотни тысяч, то при вожде на десятки миллионов. Новация вождя заключалась в превентивном уничтожении целых слоев общества. Впрочем, почему новация – при предшественнике уничтожали «буржуев», офицеров, священников. Но это были относительно небольшие группы людей, а вождь хотел уничтожить всех работящих крестьян, всех солдат, побывавших в Европе, депортировал малые народы, столетиями проживавшие на своих территориях.

Эти сравнения на тему «У них – у нас…» можно продолжать до бесконечности. Сходства в режимах было выше крыши. Но следить за перипетиями прохождения рукописи мне кажется тоже небезынтересным.

Ведь тут как раз против «Нового мира» и против нас действовала партийно-бюрократическая система, которую создавал «предшественник» – и многократно усилил Сталин. В систему были встроены тысячи и тысячи людей – кто подобрее, кто позлее, кто догматик, а кто уже давно все понял… Но система на

то и система, что она работает как единый механизм («…нас тьмы и тьмы, попробуйте, сразитесь с нами»)…

Итак, Марьямов сократил рукопись, и этот вариант послали в набор. Набрали. Мы прочли корректуру. И параллельно ее должны были отправить цензорам, то есть в Главлит.

Все это мы скорее предполагали, нежели знали. Хотя теребили всех знакомых новомирцев. Основания для волнений у нас, безусловно, были.

Ради публикации в «Новом мире» мы придерживали уже давно набранную рукопись в Политиздате… А вдруг «Новый мир» не захочет рисковать? Что лучше: синица в небе (журнал) или журавль в руке (Политиздат)?

Помню, что однажды на мой вопрос «Что нового с “Преступником…”?» Лакшин по телефону меня здорово отчитал. Я страшно обиделась. Со мной так никогда не разговаривали.

Но вот однажды нам позвонили и сказали, что «Преступник…» уже послан в Главлит. Скоро пришла еще более ошеломляющая новость: «Преступник номер 1» прошел цензуру, залитован.

Виза Главлита! Широкий прямоугольник и, кажется, внутри подпись цензора! Предел мечтаний и желаний каждого автора «Нового мира».

Радость наша не была омрачена даже тем, что мужу, видимо, предстояло распроститься с партийным билетом.

По-моему, не только мы, но и Политиздат закусил удила. Они там явно возликовали. Теперь наша задача была торопить издательство, чтобы между выходом в свет журнала и книги был как можно меньший промежуток. И мы торопили… Как вдруг…

Да, чудес не бывает! Не помню, каким образом, но мы узнали, что уже завизированную цензурой (залитованную) книгу запретили. Запретил замзавотделом культуры ЦК Альберт Беляев²²⁹.

В старых справочниках Союза писателей за 1970 и 1986 годы нашла этого Альберта. Там написано: «Беляев Альберт Андреевич, прозаик, литературовед». Стало быть, старый член Союза писателей. «Прекрасен наш союз, он как душа неразделим и вечен»…

Помню, у нас в доме, да и повсюду в Москве, какие-то дурацкие разговоры о разных отделах ЦК. Скорее, о разных подъездах… Агитпроп – отдел пропаганды – помещался, очевидно, в первом подъезде гигантского здания ЦК на Старой площади, а международный отдел – в четвертом подъезде. Может, и наоборот. Считалось, что «четвертый» подъезд более прогрессивный, нежели «первый».

Мысль о том, чтобы попытаться апеллировать к международному отделу, бродила и у нас, и у наших друзей. Но, как выяснилось потом, с «Новым миром» Твардовского и с нами лично дружно боролись два цековских отдела: отдел культуры и отдел пропаганды. Отдел культуры представляли и замзав-отдел а Беляев, и сам заведующий отделом Шауро. От агитпропа действовали Кириченко и его начальник Степаков. Над ними был «сам» Демичев, секретарь ЦК, а за спиной Демичева маячила зловещая тень первого идеолога партии (Суслова, пережившего и Сталина и Хрущева. Засуетился и Союз писателей во главе с Марковым и Воронковым. Эти, видимо, боялись, что с них взыщут за непокорного Твардовского…

Но все это я, конечно, узнала много лет спустя из «Новомирского дневника» Алексея Кондратовича… Мы же тогда просто поняли, что книге каюк… Запрещай в журнале, а стало быть, и Политиздат рассыплет набор.

Из дневника Кондратовича видна наша история, так сказать, изнутри, как один из эпизодов изнурительной, мучительной, отчаянной борьбы «Нового мира» Твардовского с гигантским партийным и государственным аппаратом.

Мне кажется, Кондратовича можно пересказывать и цитировать без всяких комментариев.

Вот записи от 14 июня 1968 года. Обратим внимание: речь идет о майском номере, а на дворе уже июнь.

Кондратович рассказывает Александру Трифоновичу, приехавшему из Италии с заседания КОМЕС – международной культурной организации, членом которой был А.Т., о том, что пятый номер журнала застрял в ЦК.

Сперва запретили статью о Лаврове. Якобы противник Маркса Вырубов и к»(»ражен бледнее, нежели сторонник Маркса Лавров. А в статье о Великой французской революции показана эта революция не так, как хочется цековским работникам.

«Дальше – больше. Мельников и Черная. Работа о Гитлере, – пишет Кондратович. – Беляев: “Написано так, что возникает много аналогий с нашей пар-I ней”. Я хотел сказать, но сдержался, и, наверное, зря, надо было сказать: в каком мо ну возникают такие аналогии (хотя, конечно, аналогии есть, и сколько угодно). 11о демагогам полезно высказывать такие прямые и пугающие мысли: так что же, вы видите сравнение и аналогию между фашистской и нашей партией?

Ноя не сказал, а он начал показывать, какие это места. Уйма. Всюду анало-I ни. И он, видимо, сам не понимает, что все это значит».

Дальше запись от того же числа.

«В кабинете А.Т. (Твардовского. – Л.Ч.) собрались все. Зашла речь об аналогиях. “Ах, они аналогий испугались. – Усмехнулся: – Еще бы, эти аналогии, конечно, есть”. После ухода А.Т. мы долго еще размышляли. Момент острейшего кризиса – это ясно всем. Но Володя (Лакшин. – Л.Ч.) точно заметил, что перемену направления они выбрали все же неумно: снимают работу… против Гитлера, антифашистскую по своей сущности. Это плацдарм, на котором можно воевать…»

И далее у Кондратовича уже другим шрифтом позднейшие размышления: «Это начало истории уникального номера журнала, который вышел с гигантским опозданием – в три с лишним месяца и имел вместо 18 печ. листов – 13. На пять листов меньше. Не знаю, был ли второй такой случай в истории советской печати».

17 июня 1968 года. Доведенная до отчаяния, редакция составляет письма Брежневу, в ЦК, в секретариат Союза писателей.

«Где-то между перепечатками (писем. – Л.Ч.), – я в них уже запутался, – было решено позвонить Беляеву и сообщить о нашем решении. Это был любопытный разговор. А.Т. спросил его: “Не переменили ли вы решение относительно снятых материалов?” Тот ответил “нет”. Тогда А.Т. начал ему говорить в соответствии с уже написанным письмом и развивая его, что он не понимает, как может возникнуть сравнение между фашистской историей и нашей действительностью. Он этого просто не понимает, это никак не укладывается в его сознании.

Беляев начал что-то говорить о том, что книга о Гитлере редактируется в Политиздате, а у нас другой вариант, и что Кондратович, видимо, его не понял… “Кондратович сидит здесь, и он может корректировать наш разговор, – сказал А.Т. – Я не могу понять причин снятия материалов и сегодня же вынужден буду обратиться в ЦК”. – “Это ваше право”».

25 июня 1968 года. «Ничего. Молчание. Верстаем шестой номер с работой о Гитлере (продолжением. – Л.Ч.). Кстати, в пятницу в “Книжном обозрении” появилась статья о том, что Госполитиздат выпускает исследование Мельникова и Черной о Гитлере. Исследование называется марксистским. Муж Эмилии (цензора «Нового мира». – Л.Ч.) – зам. главного редактора этого издания – не мог не знать о том, что у нас эта работа идет под нож…»

Если память мне не изменяет, мой муж и соавтор очень старался организовать эту рецензию. Наверное, ее писал «хороший» цековец из «хорошего подъезда».

И вот «красный день календаря…». Брежнев позвонил Твардовскому.

3 июля 1968 года. «…И тотчас же я услышал. А.Т.: “Леонид Ильич? Здравствуйте!” Говорил Брежнев. Вначале ясно было, что он ссылался на занятость… Брежнев говорил, почти жалуясь или кокетничая: “Судьба наградила меня должностью генерального, знаете, сколько забот”. А.Т. на это сказал: “Я понимаю и*к, но, может быть, найдется все-таки щелочка, речь идет и о моей литературной судьбе, и о гораздо большем”. Тот что-то говорил. А.Т.: “Я понимаю, хорошо, хорошо…” И несколько неожиданно и едва ли уместно, о чем я ему потом сказал: "Но, может быть, вы разрешите вопрос с пятым номером, в котором против ума н логики снимают ряд материалов”. Тот ответил правильно: “Я об этом ничего не знаю, ничего не могу сказать”. А.Т., несколько преувеличивая, когда тот сказал, что обязательно примет, обязательно хочет поговорить и т. п., начал: “Я очень признателен вам, вот Демичев меня обещал две недели принять, а потом уехал н нс принял”. Тот ответил: “Ну всякое же бывает”. А.Т. тотчас же поправился: “Да, конечно, мало ли что, заволочет жизнь”. Но и о Демичеве не стоило говорить.

Однако это мелочи. Главное – беседа была (курсив мой. – Л.Ч.)».

Как ужасно грустно читать запись этой беседы почти полвека спустя. Большой поэт, крупный общественный деятель, редактор самого известного в СССР журнала от смущения не знает, что сказать жалкому человечишке, который непонятно за какие заслуги оказался повелителем великой, несчастной страны.