Текст книги "Солдат удачи. Исторические повести"

Автор книги: Лев Вирин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 33 страниц)

Вскоре Патрик простился со своим покровителем Гардиным и нанялся добровольцем в полк графа Делагарди, к ротмистру Джеймсу Дункану.

Только жаль было расставаться с Гансом.

19 октября Чарнецкий сдал Краков на почётных условиях. Гарнизон свободно вышел из города с распущенными знамёнами, с двенадцатью пушками и большим обозом. Казалось – победа! Почти все польские вельможи присягнули на верность шведскому королю. Князь Трансильвании Ракоши и гетман Богдан Хмельницкий клялись ему в вечной преданности. Из Вены прислали богатые дары. Император, по просьбе Яна Казимира, предлагал посредничество.

Но не сдался генералу Миллеру Ясногорский монастырь, где хранилась почитаемая всей Польшей икона Ченстоховской Божьей Матери. Пришлось шведам начать осаду.

К общему удивлению, крохотный монастырь держался!

Пламенем по сухой траве пошла по стране весть: Они не сдаются!

И вставали мужики с косами и дубинками, а за ними и шляхта. Все крупные города Польши были заняты шведскими гарнизонами, но страна им уже не принадлежала.

Полк графа Делагарди стал на зимние квартиры в городе Новый Сонч, владении графа Константина Любомирского, в двенадцати милях от Кракова. Рейтары уже не были желанными гостями в городе и в крае.

Вернувшийся из плена, подполковник Форгель приказал срочно сделать лафеты для найденных в городе чугунных пушек и расставить их в ключевых местах. Окрестные местечки обложил контрибуцией, и пять или шесть недель её платили исправно. Потом стало хуже. Отряд рейтар, посланный собрать недоимки, почти целиком вырезали мужики. По воскресеньям на рынке Сонча было пусто. Мало кто привозил продукты.

Форгель отобрал у горожан всё оружие и заставил их в костёле присягнуть на верность королю Карлу Х. Срочно чинили городские стены. На рыночной площади дежурил дозор, двадцать четыре рейтара. Каждая рота получила для обороны участок городской стены.

Впрочем, первое время жили неплохо. Местные пани не обходили своим вниманием любезного, щеголеватого рейтара. А уж хозяйка, панна Марыся, дебелая сорокалетняя красавица, поглядывала на него многозначительно и за обедом подкладывала Патрику лучшие куски.

– Чего теряешься, парень?! – посмеивались над Гордоном друзья. – Давно бы пошарил у пани под юбками. Она явно не против.

Юный рейтар не умел спешить в делах Венеры. Да и хозяин явно косился. Кто знает, чем бы кончилась сия история, только настали худые времена.

В декабре шляхтич-арианин ²¹сообщил, что окрестные горцы и русины собираются огромными толпами, дабы напасть на город. Подполковник отослал в Краков супругу и большую часть имущества.

Ночью 14 декабря часовые заметили в лесу, к северу от города, множество огней. Посланная туда сотня рейтар привела шестерых пленных. Они рассказали под пыткой, что в отряде братьев Вонсови– чей двести драгун краковского епископа и около трёх тысяч холопов. Братья намерены захватить богатую усадьбу этого арианина, а потом двинуться на Новый Сонч.

Подполковник Форгель на военном совете предложил разогнать эту сволочь. Храбрый, но безрассудный офицер считал, что эскадрон добрых шведских рейтар шутя справится с этой швалью. И почти все офицеры с ним согласились.

Возражал только ротмистр Дункан, но его подняли на смех.

Утром, взяв с собой двести пятьдесят рейтар и почти всех офицеров, Форгель отправился на вылазку. Комендантом Сонча остался ротмистр Донклау. День прошёл тихо. К вечеру половина гарнизона напилась. Гордон заглянул на квартиру своего ротмистра. Тот сидел мрачный за бутылкой горилки.

–              А, земляк! – обрадовался Дункан, – Заходи, садись. Меня тоска одолела. – Налил Патрику чарку, подвинул тарелку колбасы. – Представляешь, парень, этот хлыщ, майор Кенигсмарк, посмел усомниться в моей храбрости. Мальчишка! Да я дрался в Померании, когда он ещё под стол пешком ходил! Не будь майор моим командиром.

Самодовольные дурни! Думают, что Польша дрожит при виде шведского мундира. Было, да прошло. Набьют им нынче морду. Да и нам тут надо бы поостеречься. Я сказал ротмистру Донклау, что стоит удвоить караулы. Он послал меня к дьяволу. – Ротмистр жадно выпил ещё чарку. – Дай нам Бог дожить до утра без драки!

Уже стемнело, когда он насторожился:

–              Что за шум? Погляди, парень.

Простоволосая паненка бежала по улице с криком:

–              Поляки ломают ворота!

«Неужто Дункан угадал?! Побегу гляну!» – подумал Патрик.

Встречный рейтар подтвердил:

–              Ломают! И через стены лезут!

Как оказалось, повстанцы выслали к воротам своих лучших стрелков, переодетых простолюдинами, с цешинками ²². Сии ружья весьма метко стреляли пулей размером в большую горошину. И звук от выстрела тихий. Полупьяная стража на них и не смотрела.

По сигналу они перестреляли часовых и принялись вырубать топорами брешь в воротах. А иные притащили длинные лестницы и полезли на стены. Всё это Гордон узнал позднее. А тогда он бросился к ротмистру:

–              Тревога! Враг в городе!

Патрик стремглав побежал к себе, не думая об опасности. Его заботила Блекбёрд, вороная кобылка благородных кровей, доставшаяся ему после ранения. Такой лошади у Патрика в жизни не было! К несчастью, он утром приказал расковать Блекбёрд, дабы подточить подковы.

Ротмистр Донклау скакал к воротам с десятком рейтар:

–              За мной! Быстро!

Медлить было нельзя. Рядом с кобылой стоял под немецким седлом запасной конь, низкорослый чалый мерин. Патрик вскочил на него и поспешил следом. Пушку возле ворот горожане успели испортить, а из широкой бреши уже торчало с десяток мушкетов. Дружный залп ранил двух рейтар и убил лошадь.

– Поздно! – закричал Донклау. – На рыночную площадь! За мной!

Патрик повернул к дому. Хозяин стоял у ворот и щурил хитрые глазки на круглой роже. С виду – простачок.

–              Мою кобылу! – рявкнул Патрик.

Спешиться он боялся. Хозяин медлил.

– Быстро! Пошли слугу, или я раскрою тебе череп, пся крев! – кричал Патрик.

Ах, как не хотелось отдавать лошадь сему шведу! Хозяин уже прикинул, сколько выручит за неё. Но ведь бешеный мальчишка мог и вправду зарубить. Кликнул слугу. Хлопчик вывел кобылу.

Теперь скорей! Надо догнать своих. Но никакая сила не могла заставить старого мерина ускорить шаг.

А сзади уже бежали поляки, стреляли, метали топорики. Стреляли враги плохо, а вот топориков приходилось опасаться.

Испуганная Блекбёрд рванулась вперёд и чуть не выдернула Гордона из седла.

Ночной бой в городе – никто не знает, где свои, где чужие, где спасение, а где гибель! Вокруг полная неразбериха.

Ротмистры собирали рейтар, дабы пробиться к южным воротам. Из переулка выехал грозный майор Боу в каске, с обнажённым палашом в руке.

– Не забыли ли вашу книгу, майор? Похоже, мы нынче все разоримся! – не удержался от шутки Патрик.

Боу всю неделю мучил их рассказами о некой волшебной книге. Дескать, в ней описано, как можно богато прожить в большом городе, имея в запасе всего сотню дукатов.

«Пробьёмся! – подумал Гордон. – Однако на старом мерине далеко не ускачешь!».

Рискнул, пересел на Блекбёрд, хоть она и без подков, а дороги скользкие.

Ротмистры вновь повели взвод на рыночную площадь. Поляки рассыпались, но кто-то крикнул, что они бегут по боковым улицам, дабы отрезать шведов от ворот.

Повернули обратно. Пока Дункан очищал улицу от врагов, кобыла упала, и Патрик с трудом успел поставить её на ноги и поправить седло.

В третий раз ротмистр Дункан повёл рейтар в атаку на площадь. Тут погиб их знаменосец, и никто не смог помочь ему. Площадь была забита поляками. Патрику показалось, что их там тысячи две. Всё время он боялся, что седло вот-вот перевернётся. В спешке плохо затянул подпругу.

Атака успеха не имела. Дункан с большим риском пробился назад, чтобы обеспечить отход. Несколько пехотинцев палили из мушкетов вдоль улицы по своим и чужим.

«Ловушка! Где же выход?» – подумал Патрик. И опять Блекбёрд упала на скользкой дороге. Срезав седло (поправить нет времени!) Гордон вскочил на неё. Тут его саданули по голове чем-то тяжёлым. Усидел, не свалился. Блекбёрд вынесла.

Очнулся он перед воротами. Но их уже заняли поляки и рубили шведов, пытавшихся вырваться из города.

«Тут-то я и погибну. Один остался.– подумал Гордон. – Может, попытаться? Матерь Божья, помоги!».

Прикрыв голову палашом, дал шпоры! Кобыла не подвела. Сшибая стоявших на пути, они пролетели через ворота.

Подход к воротам защищал форт – земляной вал с палисадом. В нём также было двое ворот. Пошире, справа, там стояли трое драгун краковского епископа. Поуже, слева, – кучка простолюдинов.

«Авось прорвусь! – Патрик помолился и повернул кобылу влево. – Выручай, милая!».

Бородатый мужик целил в него из мушкета. Гордон пригнулся к самой шее коня – пуля прошла мимо. Так трудно держаться без седла на скачущей лошади! Тут другой мужик рубанул его по голове косой, насаженной на длинное древко. Кабы не добрая бердская шапка из толстой воловьей кожи, был бы конец. Спас Господь милосердный!

С залитым кровью лицом, оглушённый Патрик всё же добрался до своих.

– Гордон! Жив? – удивился ротмистр Дункан. – Повезло тебе.

Они хотели захватить усадьбу того арианина, но встреченный слуга сказал, что там уже поляки, – опоздали.

Оставалось идти на Краков.

Вдалеке, в утреннем тумане, двигался большой отряд кавалерии. Ротмистр решил переправиться через Дунаец. Всем конным приказал перевозить пеших, бежавших из города. На берегу уже собралась толпа цыганок в пёстрых лохмотьях. Удивительно, сколько сброда следовало за полком графа Делагарди!

Сзади Гордона взгромоздился толстый, красномордый шотландец – главный обозный полка. Ледяная вода доходила до брюха лошадей, пришлось поджимать ноги. Патрик перевёз его благополучно. Вторым рейсом к Патрику посадили двух цыганок. Одну – спереди, другую, худую дылду, – сзади. Девки визжали, дёргались.

«Того и гляди, опрокинут кобылу». Гордон обругал их нехорошими словами. Чтобы не упасть, пришлось опустить ноги в воду. Ботинки промокли. Скоро Патрик промёрз до костей.

Тем временем подъехал конный отряд. Оказались свои, рейтары из эскадрона, ушедшего с Форгелем. Они тоже попали в засаду, и ушли живыми далеко не все.

Со стен города начали палить из пушек. Но, должно быть, кто– то по неопытности поднёс огонь к бочонку с порохом. Там прогремел взрыв.

Объединившись, пошли на Краков. В оставленной хозяевами шляхетской усадьбе рейтары бросились в комнаты – грабить.

А Гордон – в конюшню. И не ошибся, нашёл седло и с полведра овса. Из рук Патрик накормил свою вороную красавицу. Ведь столько раз спасала его этой ночью. Потом пошёл в дом. Всё ценное уже разобрали. Но и Патрику повезло. Ему досталось хозяйское бельё. Гордон тут же надел его поверх своего. Разрезал пополам шерстяной платок, обмотал ноги. Стало теплее.

Горькая дорога отступления! Снег, ледяной ветер и страшная усталость. Конным полегче, а пешим совсем худо. Шагай без остановки. Кто упал, тот уже не встанет. Останется мёрзлой куклой на обочине.

Столько трупов по сторонам, на них уже и не смотрели! Однако, увидав брошенных у дороги замёрзших младенцев, Патрик содрогнулся.

Впервые мелькнуло в душе сомнение: «Правильно ли я выбрал военную стезю? Не божеское дело эта война! И так трудно остаться здесь христианином».

Гордон совсем не чувствовал окоченевшие ноги.

«Не дай Бог заснуть! – думал он. – Упадёшь – не встанешь».

Подъехал Дункан:

– Живой ещё? Держись! – заметил Ротмистр. – Скоро привал.

Только когда стемнело, отряд добрался до жилья. Дункан провёл раненого в тёплую комнату корчмы, где собрались офицеры, усадил возле печки. Лекарь перевязал Патрику рану на голове, но зашить большой кусок кожи, свисавший на затылок, было нечем. Тут, у очага, Патрик согрелся.

Пару дней солдаты прожили в жалких, чёрных сушилках. Потом приехал подполковник Форгель. Он с частью рейтар добирался до Кракова дальней дорогой. Остатки полка перевели в Казимеж, предместье Кракова. Перед этим приказано было устроить смотр.

С утра рейтаров вывели на широкий луг. Орали капралы, равняя строй, матерились рейтары. Ротмистра Дункана услали в Варшаву с донесением, поэтому роту строил лейтенант Барнс, сухопарый англичанин. Рядом строился эскадрон ротмистра Хальберштата. Его лейтенант, Клаус, подъехал к Барнсу и рявкнул:

–              А ну-ка, отодвинь своих болванов саженей на пять!

–              Какого чёрта ты здесь командуешь? – удивился Барнс. – Да ещё так нагло!

Джек Барнс в полку – новичок. Откуда ему знать, что Клауса давно кличут Бешеный пёс. Из-за любого пустяка лезет в драку и каждый месяц дерётся на дуэли с кем-либо из офицеров.

Вот и сейчас Клаус взорвался, выхватил шпагу и ударил ею плашмя Барнса по спине. При этом так теснил англичанина конём, что тот и шпагу вытащить не мог.

–              Во имя Господа! – возмутился Гордон. – Неужели мы стерпим это?

–              Тише, Патрик! Не лезь ты в их ссору.. – попытался остановить его сосед.

Но Гордон пришпорил Блекбёрд и выскочил из ряда с обнажённым палашом:

–              Защищайтесь, лейтенант!

Бог знает, чем бы это кончилось, но подъехавший ротмистр приставил к его груди взведённый пистолет:

–              Рейтар! На место марш!!!

Патрик оглянулся. Лейтенант Барнс уже отъехал на пару сажен и стоял с обнажённой шпагой. И два офицера вклинились между ним и Клаусом, препятствуя столкновению.

–              Сюда, Патрик! Скорее!! – орали друзья.

Медленно, стараясь сохранить достоинство, Гордон стал в строй.

После смотра Барнс подъехал к нему, пожал руку:

– Спасибо, дружище. Сей наглец чуть не выставил меня посмешищем перед всем полком. Поруха чести. Ты меня выручил, и я этого не забуду.

Вечером была дуэль Барнса с Клаусом. Впрочем, большой чести лейтенант Барнс не снискал.

Через неделю солдаты перешли из Казимежа на квартиры в замке. И Барнс уговорил Патрика разместиться с ним вместе.

Настало Рождество. У лейтенанта Барнса собрались друзья: квартирьер полка Фридрих Альтсдорф и корнет Ян Рудачек. Джек любил посидеть за бутылкой в доброй компании, а тут такой день! Хозяйка приготовила знатный ужин: жаренный каплун ²³, карп под белым соусом и бигос ²⁴. Патрик помогал ей накрыть на стол.

Рождество для каждого – святой день. И хотя рождественские гимны Патрик и Ян пели на латыни, Джек – по-английски, а Фридрих тянул хриплым баритоном «Штиле нахт, хейлиге нахт» ²⁵, это никому не мешало. Впрочем, скоро перешли к обычным заботам. Рудачек, лихой парень, авантюрист, поддразнивал Альтсдорфа:

– Мы намедни усадьбу очистили, так моя доля: золота на шесть дукатов да кафтан знатный, бархатный. Ты, небось, и за три месяца столько не заработаешь, тыловая крыса.

Фридрих только улыбнулся в густые усы:

– Что ты понимаешь, щенок? В полку, после Форгеля, я самый главный. Воюем полгода. А в бою сколько? Неделю? Остальное время на квартирах. Вот и гляди: приходим в местечко, я к старосте или к войту, ежели городок частный, какого магната: «Дзень добрый, пан, мы с постоем». А для него постой – хуже чумы! Меня в горницу, кормят, поят и тихонько спрашивают: «Может, вы в соседней деревне Голый– пуп станете? А мы вам двадцать талеров». Поторгуемся. Полк станет в деревне, а я, кроме тридцати талеров, ещё и от жидов получу богатый подарок. Да за эту кумпанию я на полдома скопил. Наберу ещё столько, уйду в отставку и женюсь.

–              А много ли вы потеряли в Новом Сонче, господин квартирмейстер? – спросил весьма заинтересованный Патрик.

– Нисколько. Все своё добро я отослал в Краков вместе с супругой господина подполковника. Думать надо! – Фридрих, налил чару мёда и выпил её. – Коварная штука, их мёд! Пьёшь, как воду, а потом с места не встанешь. Но вообще-то, ты прав, парень. Война как-то не туда повернула.

– Верно, – кивнул Барнс. – Осенью казалось: всё, победа наша. Ян Казимир после разгрома бежал в Силезию. Его все со счетов сбросили. А нынче возвращается да не один! С ним этот изменник, маршал Любомирский, со своим войском, да и другие магнаты туда же. Слышали? Крымский хан шлёт ему сто тысяч татар.

Ян Рудачек закрутил длинный ус:

–              Ерунда всё это! Они до первой битвы храбрые. Придёт наш король и разнесёт их вдребезги.

– Может, и разнесёт. Да толку что? – Фридрих снял парик и почесал лысую голову. – Города – у нас, а вокруг – разбойничьи шайки. Армию кормить надо? Они будут резать фуражиров, пока мы сами не уйдём. Надо думать. Похоже, промашку я дал. Не туда нанялся. Как теперь от сей службы уйти, чтоб без порухи для чести?.

Гордон запомнил этот разговор надолго.

В отдаленные края Краковского воеводства часто отправляли разъезды для сбора невыплаченной контрибуции, и Ян Рудачек обычно вызывался добровольцем.

Вернувшись, он заходил к Барнсу, хвастался добычей. Того это заметно коробило. Джек вырос в почтенной семье, и подобные вылазки казались ему прямым разбоем.

–              Ну ты как ребёнок! – смеялся Ян. – Врагов надо жечь и разорять. Слышал, польские банды половину нашей Лифляндии выжгли. Года не прошло, как поляки присягали нашему королю, значит, они изменники и клятвопреступники. Чего их жалеть.

В январе Барнс, наконец, согласился поехать на вылазку. Выехали на рассвете: Барнс, Гордон, ещё два офицера-волонтёра и пятеро слуг.

Командование принял Рудачек, как самый опытный, хоть по чину он был самым младшим из господ офицеров. Ехали рысью, не останавливаясь. Часа через два на перекрёстке лесных дорог путников встретил цыган самого разбойничьего вида, весь заросший чёрными курчавыми волосами. Мужик коротко пошептался с Яном и поехал показывать дорогу

Наконец, лес кончился. На пригорке солдаты увидели небогатую шляхетскую усадьбу, а за ней небольшую деревушку. Рудачек приказал выстроиться в ряд, слуги во второй шеренге.

– Главное – напугать их, – сказал Ян. – Хозяин воюет, в доме – одни бабы. Побольше шуму, они и убегут.

Дали залп из пистолетов и с криком, размахивая палашами, погнали коней. Глянуть издали – грозная сила. Ян не ошибся: когда солдаты прискакали, в доме уже никого не было.

Патрик начал с конюшни. Он сразу заметил рослого, длинноногого трёхлетку с густой, лохматой гривой. Поляки называли таких «бахмат». Не так хорош, как Блекбёрд, но добыча славная! Такой стоит талеров тридцать. Оседлав, привязал его рядом с кобылой.

В доме все ценности уже выложили на обеденный стол. Ян, отложив десять талеров цыгану, вдумчиво делил добычу на пять равных кучек. Потом Барнсу приказали отвернуться, и он, не видя, назначал, какую долю кому. Одежду и прочее свернули в три больших узла, перевязали и нагрузили на запасных лошадей.

–              Жиды в Кракове дадут за них неплохие денежки, – сказал Рудачек. – А сейчас поторапливайтесь! Не дай Бог, поляки очухаются да вернутся.

В Кракове Рудачек знал, к кому пойти. За лошадей из шляхетской конюшни и добытое барахло заплатили весьма прилично.

–              Сегодня Фортуна нам улыбнулась! Надо отметить! – сказал Ян и пригласил всех к себе.

Ну, была пьянка! Гордон мог выпить весьма много. Но в сей вечер чествовали Бахуса чересчур усердно. Назавтра Патрик с трудом вспомнил, как под утро они ворвались в весёлый дом с криком:

–              Девочек!

Воистину, сию ночь он провёл в занятиях, не подобающих христианину. Проснулся поздно, во рту сущий ад, рядом в постели грязная, толстая девка.

Брр... Хорошо хоть от срамной болезни Господь спас.

Не торопясь, опохмелились, вернулись к себе и тут узнали, что на рассвете их полк ушёл, – проспали. Не думал, не гадал Гордон, как дорого придётся ему платить за это опоздание.

В шведской армии маршрут и пункт назначения знает только высшее начальство. Остальным – не положено. Догонять полк поехали вшестером: два офицера-волонтёра, Барнс, Гордон и двое слуг.

Вечером перед Лиманувым встречные мужики сказали, что здесь прошла сотня рейтар. Вроде собирались вернуться ночевать. Сотня – большой разъезд. Значит, полк ушёл влево. Но лошади выбились из сил. Надо было подкормить животных, да и самим отдохнуть.

–              Здесь и заночуем! – решил Барнс. – У тебя, Патрик, запасной конь ещё неплох. Скачи вперёд, займи квартиру. Ты ведь бывал в Ли– мануве. А мы поедем неспешно.

Патрик пересел на бахмата, оставив Блекбёрд другу, и поскакал. Здешнего войта, пана Ежи, он знал как человека порядочного. Тот встретил его приветливо, сказал, что рейтары уехали с час назад, небось, вернутся на постой.

Гордон выехал за околицу и долго ждал своих друзей. Их всё не было. Патрику стало муторно. Он поехал навстречу. Но даже на том месте, где солдаты расстались, никого не было. «Что с ними? Может, они поехали другой дорогой? – думал юноша, отгоняя прочь тревожные мысли: – Обойдётся.»

Вернулся в город. Пан Ежи отвёл его в сторону и тихонько сказал, что трёх офицеров, по слухам, захватили шляхтичи недалеко от Лиманува. Тут Патрику стало совсем тоскливо! Вокруг мятеж, одному не отбиться. Уже стемнело. Гордон попытался найти проводника до Висьнича, сулил любые деньги. Никто не согласился. Патрик выехал один. У ближней деревни встретил парня и попытался уговорить его пойти проводником. Даже грозил ему пистолетом! Но хлопец резво сиганул через плетень и засвистел, вызывая подмогу. Из калитки вскочили мужики с дубьём и с топорами.

Патрик пустил коня карьером по тёмной дороге. Не дай Бог, споткнётся. Сия чернь не ведает ни учтивости, ни милосердия. Забьют.

Гордон вернулся в Лиманув, тихонько вошел в дом войта. В комнате, за боковым столом, семеро мужиков пили пиво. На Патрика никто и не глянул. Он попросил воды и корма для коня, да и себе поесть: с утра маковой росинки во рту не было. Скоро служанка принесла ужин: горячую кашу с кровяной колбасой и пиво. После еды усталость и сон сморили Патрика – головы не поднять.

– Ложись, пан Гордон, – кивнул ему хозяин. – Здесь тебя никто не тронет.

Уснул мгновенно. Сон был тревожным. Приснилось, что за ним гонится огромная стая волков, с человечьими лицами. А конь едва бежит! Волки настигли его, сдёрнули с седла. Сейчас разорвут.

Гордон проснулся. В углу комнаты сидел знакомый шляхтич, не раз служивший проводником в их полку. Патрик обрадовался: – Пан Статкевич, поехали в Висьнич! Я готов коня отдать, только бы до своих добраться.

– Ни, пан Гордон! Того не можно. Ночь уже. Устал я, как собака. Да и страшно. Зарежут! – ответил шляхтич.

Кто-то громко застучал в наружную дверь и потребовал пива.

– Кто там, пан Ежи? – спросил Гордон.

– Худо, пан. Мятежная шляхта про тебя проведала. Ежели чёрный ход не занят, может, вы и успеете, – ответил хозяин.

Гордон вскочил в седло, но Статкевич от страха никак не мог взнуздать свою лошадь – руки дрожали. Патрику пришлось помогать ему. Хозяин вышел отпереть ворота и тут же вернулся.

–  Поздно. Вокруг дома дюжина конных да пеших вдвое. Не прорваться!

Гордон бросился назад, в комнату, чтобы, по крайней мере, сдаться на хороших условиях. Рванув, придвинул к двери тяжёлый стол, взвёл пистолеты и приказал пану Статкевичу смотреть за окнами. В дверь загремел топор.

– Ломайте! – крикнул Патрик. – Двух первых я уложу, как Бог свят.

Шляхта притихла.

– Панове, – услышал Патрик голос пана Ежи, – за ради Господа, пощадите сего юношу. Он так молод.

– Уговорите его сдаться, – ответил кто-то. – Мы ему вреда не причиним.

Кто-то крикнул на ломаном немецком:

– Сдавайся на милость.

–              Готов сдаться на хороших условиях, – ответил Патрик.

Шляхтичи поклялись, скрестив пальцы. Тогда Гордон отодвинул стол от двери, положил на него пистолеты и сел на лавку. Статкевич отпер дверь. Тотчас ворвались четверо и приставили карабины к его груди. «Могут и пристрелить, – подумал Патрик, – что им клятва». Но командир отряда, пан Стоцкий, взял юношу под свою защиту и отвёз к себе в усадьбу, что в миле от города.