Текст книги "Солдат удачи. Исторические повести"

Автор книги: Лев Вирин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 33 страниц)

Гляди, батя, чудо какое! Привел Господь встретиться! Ну, слава Богу! Как же помочь тебе, племяш? Москва бьёт с носка, да слезам не верит. Ну как осердится Государь да положит опалу на твово господина? Иван Васильевич – грозный царь! Что тогда с Матрёшей станет да с Аннушкой? Племянницу-то в мою честь назвали. Давай, Варла– мушка, думай!

–              Да что думать-то? – ответил поп. – В Москве у нас един человек – мой старший брат Олеша. Ныне отец Анфим, иеромонах Чудова монастыря. Может, и подмогнёт, подскажет выход. Олексей к книжной премудрости с детства был склонен, вот и пошёл в монахи. Собирай, матушка, для него гостинец, а я письмишко напишу брату. Ежели Господь поможет, всё у вас с господином ладно обернётся, тогда передай гостинцы да приветы от нас. А коли что не так, Чудов-то монастырь в Кремле, там все епископы и сам митрополит завсегда бывает. Пригодится.

Москва

В Коломну приехали на Воздвижение. Измаил-бей сдал посольство московским приставам. Через два дня добрались до Москвы.

«Велика Москва, – думал Ондрей, глядя на бесчисленные церкви и церквушки вдоль Ордынки. – Куда больше Кафы. И вся деревянная».

Только за рекою розовели новеньким кирпичом стены Кремля. Часть башен была в лесах, их достраивали.

В Иноземном приказе, по обычаю, привезённые товары первым осматривал бояре, посланные Великим князем. Десятая часть полагалась государю как пошлина, «мыт». За остальное платили. Для оценки чужеземных диковин приглашали известных московских купцов.

В сей раз от государя приехал князь Данила Холмский да приближённый государыни знатный грек Иван Рало. Товары смотрели и отбирали без спешки. К вечеру пришел любимец государев, дьяк Фёдор Курицын, указал определить генуэзца на жительство к воеводе Образцу.

Воевода полгода назад отстроил себе новые каменные палаты. В деревянной Москве – редкость. Потому-то государь и направил к нему на постой знатного иноземца.

Синьор было заговорил с дьяком о своём посольстве, но он отрезал:

– Будет ещё время о делах говорить. Да ты, фрязин, не тревожься. Боярин Шеин о тебе государю уже доложил. А быстро у нас на Москве важные дела не решают. Отдыхай.

Синьору Гвидо отвели горницу во втором жилье ⁷с маленьким слюдяным оконцем и украшенной расписными изразцами печью. За каменными палатами располагалась обширная усадьба. Там в просторных конюшнях Васька Ворон разместил и всех лошадей. Слуги поселились в большой избе, с дворней воеводы.

***

На другой день с утра, взявши с собой Ондрея, синьор отправился осматривать город. По Варварке вышли к Фроловской ⁸башне. Шатровых наверший на башнях ещё не было. Но и без того огромные стены Кремля и мощные башни за недавно выкопанным рвом поразили бывалого итальянца.

– Такую крепость штурмом не возьмёшь! – сказал он уважительно.

Подойдя поближе, прочли новенькую надпись над воротами, на русском и на латыни:

«Иван Васильевич, Божьей милостью Великий князь Владимирский, Московский, Новгородский, Тверской, Псковский, Вятский, Угорский, Пермский, Болгарский и иных земель и всея России государь, повелел построить. А делал Петр Антоний Соларий, медиоланец, в лето 1491-го».

– Вот чудо! – воскликнул синьор Спинола. – Пьетро Солари строит Московский Кремль! Надо его разыскать.

Встречный каменщик сказал Ондрею, что фрязин сейчас в Грановитой палате. Там, на парадном белокаменном крыльце, они и увидели чернобородого итальянца. Яростно жестикулируя, он что-то втолковывал двум русским мастерам.

– Пресвятая Мадонна! Гвидо Спинола в Москве! Думал ли я, уезжая из Милана на край земли, к медведям, что встречу тебя тут? Как ты попал сюда? – спросил Солари.

Друзья расцеловались.

– Послан с поручением от банка св. Георгия.

–               Вот радость – увидеть здесь старого приятеля! А помнишь, как на балу у герцога ты увел у меня из под носа прекрасную монну Катарину?

–               Ты меня чуть на дуэль не вызвал.

– Обидно стало. Да что ж мы стоим на ветру? Пойдём, встречу надо отметить.

Зодчий приказал мастерам доканчивать работу без него и повёл гостей к себе.

Пьетро Солари занимал две просторные горницы в доме князя Ромодановского. Молоденькая, красивая служанка проворно накрыла на стол, подала пироги, баранину, жареную рыбу. Пьетро достал из сундучка заветную бутылку тосканского вина. Ондрей уселся на лавку в уголке, чтоб не мешать. Служанка принесла и ему деревянную тарель с пирогами да кувшин кваса.

– Что тут делается в Москве? – спросил синьор Гвидо. – Расскажи поподробнее. Мне ж переговоры вести со здешним государем.

– Переговоры-то ты будешь вести с боярами и с дьяком Курицыным. Здешний государь допускает до себя лишь послов императора или литовского короля. Повезёт, даст тебе аудиенцию при отпуске. Да не смущайся! Послы шведского короля два года ждали встречи с Великим князем. Но так и подписали договор, не увидав Иоанна.

Московиты очень горды. Император предложил Иоанну королевский титул. Тот отказался!

Дескать, Великий князь Божьей милостью наследовал Державу Русскую от своих предков и поставление имеет от Бога. А поставления от иной власти никогда не хотел и не хочет!

А ведь ещё его отец платил за ярлык на княжение хану Золотой Орды.

–               Что за человек этот Курицын?

– Фёдор Васильевич в большой чести у государя. Можно сказать, канцлер. Умён, опытен, латынь выучил. Царь ведёт большую политику. И делает её дьяк Курицын. При Иване Васильевиче Московское государство увеличилось почти втрое. Главное, он порушил систему удельных княжеств. После присоединения Новгорода и Твери да победы над Казанью титул «государь всея Руси» стал весомым. Конечно, большая часть Руси пока ещё под властью Литвы. И Великому князю придётся немало потрудиться, чтобы вернуть себе эти земли. Но он создаёт постоянную армию вместо былых княжеских дружин. И дьяк Курицын – его первый помощник.

–               А что за интриги при княжеском дворе?

–               Хватает! Государь немолод. Кто станет наследником? Вот главный вопрос здешней политики. Старший сын, Иван Иванович, в прошлом году помер. По обычаю наследником должен стать внук Дмитрий. За это ратует партия невестки государя, Елены Стефановны, дочери молдавского господаря. Слышал я, что и Курицын поддерживает Дмитрия. Да царица Софья против. Её старшему сыну, Василию, – двенадцать лет. На три года старше Дмитрия. Тоже претендент на царство. Царица хитра и в интригах не новичок. В Риме прошла хорошую школу. Кто возьмёт верх – неясно. Будь осторожен, не ошибись.

–               А кто тут из наших, итальянцев?

– Десятка три будет. Тон задают венецианцы. А признанный глава здешней колонии – Аристотель Фиорованти. Он тут уже давно.

От друга синьор возвращался поздно и заметно навеселе. Онд– рей заботливо поддерживал его под локоть.

– Здешние мёды обманчивы, – говорил Гвидо, покачиваясь. —

Пьёшь и не ждёшь, что так быстро захмелеешь.

***

Начались переговоры в Иноземном приказе. Четверо бояр больше молчали, вёл разговор дьяк Курицын. Договор был нужен обеим сторонам, о главном сговорились быстро. Много препирались о льготах для генуэзских купцов, но за три дня решили и это.

Спорить с Фёдором Васильевичем было не просто. Суть дела он схватывал сходу, в мелочах готов был уступить, но за интересы Державы стоял крепко: сбить или обмануть его не удавалось. Главное, о чём хлопотали московиты, – приезд в Москву добрых тосканских мастеров. Им сулили богатую оплату и наилучшие условия.

Гвидо клятвенно пообещал, что не меньше полудюжины мастеров приедут с первым же купеческим караваном. Курицын сказал, что Великий князь посмотрит черновик договора, а там, как государь решит, так и будет.

– Ну, Ондрей, виктория! – радовался синьор Гвидо. – Подпишем договор – и домой.

Важный вопрос о поминках, обязательных подарках государю и его близким, Спинола обсуждал с Пьетро Солари. Не дай Бог обидеть кого-то.

Для государя Гвидо привёз редкостный кубок из яйца страуса в прекрасной серебряной оправе. Для царицы и для вдовы Ивана Младого были приготовлены по штуке прославленного генуэзского шёлка и по браслету с бирюзой. Трудно было выбрать подарки сыну государя Василию и внуку Дмитрию.

Для них остались парадный пояс из двенадцати серебряных медальонов, на которых знаменитый ювелир Дель Марио изваял сцены Троянской войны, а также чеканный миланский панцирь и стальной шлем.

«Кому что? Подарки вроде бы и равноценные, но с намёком: пояс-то подобает государю, а латы можно и просто князю, воеводе», – размышлял синьор.

– Пояс положен наследнику государя, – сказал Ондрей. – А кто станет наследником?

– Лучше бы ты привёз два одинаковых подарка, – заметил Пьетро.

–               Знать бы это в Генуе! Слышал я, что верх у государя берёт партия Елены Стефановны. Говорят, и князь Патрикеев за неё. Пояс – Димитрию, – решил синьор Спинола.

Он передал поминки князю Ряполовскому. Назавтра дьяк Курицын сказал, что поминки государю понравились, и, подумав, государь договор, наверное, одобрит. Однако царь спешить не любил.

***

В воскресенье, после ранней обедни, Ондрей возвращался домой. На улице кто-то хлопнул его по плечу.

–               Загордился, дьякон! Не здороваешься.

– Помилуй, Степан Фёдорыч. Виноват, задумался.

–               Чего тебе думать-то? Почитай, за пару недель всё и решили. Невиданное на Москве дело. Ну, скажи спасибо Фёдору Васильевичу. А с поминками-то твой фрязин похоже ошибся. Государыня шибко обиделась, ходит чернее тучи. Гляди, устроит эта хитрая баба вам какую-нибудь каверзу. Она толста да коварна. Будьте настороже.

Ондрей поспешил рассказать разговор синьору. Тот отмахнулся:

– Дело наше решённое. Не станет государь менять выгодный Державе договор.

В тот же день жившие в Москве итальянцы в складчину устроили пир в честь синьора Спидолы. Приодевшись, синьор Гвидо пошёл туда вместе с Ондреем. Удачливого посла окружили земляки. Венецианец Карло радостно расцеловал его:

– Поздравляю! Блистательный успех. Мессир Дориа будет вами весьма доволен.

Стол был уже накрыт, но ждали Аристотеля Фиорованти. Наконец, приехал и он. Хозяин рассаживал гостей. Ондрея удивило, что на пир пригласили и несколько русских. Князя Палицкого, Ивана Рало, ближнего боярина государыни, и игумена Волоцкого монастыря Иосифа Санина усадили как раз напротив синьора Гвидо.

«Неспроста это!» – подумал Ондрей. Особенно не понравился ему монах, маленький, с яростными глазами. Ондрей шепнул хозяину. Но тот был занят разговором с соседом.

Пьетро Дебосис, прославленный литейщик, рассказывал об отливке величайшей в мире Царь-пушки. Итальянского вина и московских медов хватало. Начались здравицы. Синьор Антонио Венецианец расспрашивал синьора Гвидо о Генуе:

–               Здоров ли кардинал Коралли? Вы знаете его?

– Вполне здоров и весел. Он часто бывает в нашем доме.

– Как подвигаются его труды по унии с Греческой церковью?

– Потихоньку. Впрочем, эти дела далеки от меня.

–               Но ведь объединение христианской церкви под рукой Святого Отца станет величайшей победой над дьяволом! Вы с этим согласны?

– Конечно, объединение всех христиан было бы благом, но добиться этого не просто. Тут ещё так много трудностей.

Ондрей увидел, как Иван Рало что-то шепчет на ухо игумена. Монах покраснел, было заметно, что он в ярости.

«Что говорит этот грек? Похоже, он толмачит слова моего хозяина. Но что он говорит?» – подумал Ондрей и с беспокойством тронул за плечо синьора Гвидо.

Тот только отмахнулся:

– Не мешай!

***

Во вторник сеньора Спинола вызвали в Иноземный приказ. За широким столом под образами сидели князь Данило Холмский, дьяк, Иван Рало и двое бояр, которых Ондрей не знал. Рядом с ними теребил серебряный наперсный крест Волоцкий игумен. У Ондрея от предчувствия беды на голове зашевелились волосы: «Ох, не к добру здесь этот черноризец».

–               Донесли Великому государю, – начал князь Данило, – что приехал ты к нам не с добром и дружбой, как послу положено, а, аки змий аспид, с коварными замыслами супротив Великого государя и Святой Православной церкви. Отвечай истину, как на духу, был ли ты позавчера на пиру у фрязина Алонсо?

Ондрей перевёл.

– Был, – ответил побледневший синьор Гвидо. – Но я приехал сюда как искренний друг московского Государя, и ни словом, ни делом не пытался нанести вред ему и его великой Державе.

– Говорил ли ты, что кардинал Коралли – твой близкий друг?

–               Я знаю кардинала Коралли. Он бывает в доме моего отца, но я не называл его своим другом.

–               А знаешь ли ты, что сей сын сатаны замыслил подчинить Святую Православную церковь еретику папе римскому и погубить дело Христово?

– Но ведь объединение с Греческой церковью принято на Флорентийском Вселенском Соборе. И эти решения подписали патриарх Константинопольский и все греческие иерархи, в том числе и Митрополит Московский Исидор. А я прислан в Москву от банка св. Георгия для заключения торгового договора. До церковных споров мне дела нет.

– Лжёшь, фрязин! – прервал его игумен.

Преподобный Марк, митрополит Эфесский, не подписал тех пагубных решений! И Православная Церковь Русская их не признала! А вор и еретик Исидор, подкупленный латынцами, отрешён от сана и изгнан из Державы Московской!

– Но я никогда не говорил о присоединении русской церкви к Унии!

– Опять лжёшь! Ты сам сказал, что уния с еретической Латинской церковью являяется величайшим благом и что ты мечтаешь дожить до того дня, когда Святая Русь поганому папе подчинится. Я собственными ушами слышал, – яростно потрясал маленьким кулачком игумен Иосиф.

«Вот что толмачил грек Иосифу Санину! – с отчаянием подумал Ондрей. – Попал Синьор в страшную ловушку. Хитра царица! Всё может простить Великий государь, а попытку совратить Русь к Унии не простит».

Князь Данило поднялся со своего места.

– Преподобный отец Иосиф уличил тебя, фрязин, в великом грехе. Государь наш завсегда стоит на страже веры православной. А посему ты, Гвидо Спинола, поиман Господом и Великим государем. Царь повелел заковать тебя в железа и посадить за приставы. Моли Бога, чтобы Великий государь тебя, грешника, помиловал. Взять его!

Гвидо заковали в кандалы и посадили в ту же светёлку в каменном доме воеводы Образца, где он жил до этого. Воевода и стал приставом при иностранце. О слугах государь не вспомнил, и Ондрея оставили на свободе.

***

– Пришла беда, Вася! – говорил Ондрей Ворону. – Права была матушка! Гордыня – мать всех грехов. Ведь предупреждали его! Не послушал. Не уберёгся. А что теперь нам делать?

– Бог знает. И впрямь худо. А мы в Москве сироты: ни родных, ни друзей. И совета да подмоги спросить не у кого.

– Надо искать зацепочки, – задумался Ондрей. – Во-первых, в Чудовом монастыре отец Анфим. Может, что и присоветует. Да и поминки ему я не отдал. Потом надо бы найти Степана Фёдорыча, подьячего. Помнишь, с нами из Крыма ехал?

–               Ясное дело. А где его искать?

– Я его возле Успенской церкви на Лубянке встретил. Должно, где-нибудь близко и живёт.

– Обойду окрестные церкви да поспрошаю. Чать, не иголка, человек известный.

– Ещё и Солари. Первый друг нашего господина. Сидеть да ждать – беды не изживёшь. А будем стараться, так Бог поможет.

Ондрей начал с Солари. Итальянец схватился за голову и забегал по избе, призывая Мадонну и проклиная венецианцев:

– Коварные собаки! Обман и донос для них – первое дело. Еще бы, договор с Генуей им – прямой убыток.

– Что ж делать, синьор? Надо спасать бедного господина.

– Ох, Андрео, тут я бессилен. Русские в каждом иноземце видят лазутчика. Ежели я пойду просить за друга, получится только вред. Попробуй ты. Ты ведь для них свой.

«Трусит Пьетро, – понял дьякон. – А что сделаешь? Свою шкуру бережёт».

В Чудовом Ондрею указали на старую избу возле палат архимандрита.

– Ищи там, у переписчиков.

На большом дубовом столе в медных шандалах горели свечи. Четверо писцов работали усердно, не поднимая головы.

–               Тебе здесь что надо, дьякон? – строго спросил немолодой полный монах в чёрной скуфейке на лысоватой голове.

– Отца Анфима разыскиваю.

–               Я – Анфим. Почто нужен?

– Письмо тебе привёз и поминки из Белоомута.

Монах вдруг широко улыбнулся. Строгое лицо подобрело.

– От братика послание! Вот радость-то! Пошли ко мне, побеседуем! – сказал Анфим.

Он встал, и обернувшись к сгорбленному седому монаху, молвил:

–               Отец Евфросин! Побудь тут за старшего. Ежели кто спросит, я в своей келье.

В маленькой келье отец Анфим засветил свечку, усадил Ондрея на чурбачок у столика и первым делом достал письмо на берёсте.

– Велика милость Господа! Жива Матрёнушка с детьми. А Анна уж давно похоронила её. Так ты племяш, значит, Анны Ивановны? Добро! Мёд липовый, земляника сушёная. Грибочки солёные. Мастерица-попадья знает, чем угодить старому чревоугоднику. Ну, а твои дела ладно ли, дьякон? – спросил монах, не торопясь вынимая из ивовой корзины поминки и раскладывая их на столе.

–               Беда, отец Анфим. Попал мой хозяин в железа. А ведь матушка и сестра в Кафе заложниками. Беда, а что сделать, не знаю.

– Да уж... Попал твой фрязин как кур в ощип. Слышал я. А сам виноват, нешто можно столь разные поминки подносить двум царевичам, каждый из коих может завтра стать Великим государем. Разгневал государыню, вот она и показала фрязину, почём фунт лиха.

– Объясни, отец Анфим, с чего Волоцкий игумен столь яро ввязался в сие дело?

Монах, прищурясь, посмотрел на Ондрея:

–               То дело не простое. Государь ладит в Державе постоянное войско устроить.

– Слышал. Городовых казаков назначает.

–               Верно. А ещё нужно конное войско, а воев кормить, одевать и обувать надо.

–               А игумен-то причём? В ум не возьму.

– Назначает государь воинам поместья за службу верную, дабы помещики всегда были к рати готовы, конно и оружно. А где взять поместья для них? Почитай треть земли Русской монастырям принадлежит. Недавно Великий государь уже вопрошал высших архиреев Русской Церкви: подобает ли мнихам столь великие богатства собирать? Упёрлись архиепископы, не хотят богатства отдавать.

Средь нас, монахов, тоже рознь пошла. Преподобный Нил Сор– ский и другие старцы заволжские пишут, что монах, Господу нашему Иисусу подражающий, не должен земных богатств стяжать – токмо небесные. А отец Иосиф Волоцкий стеной стоит за владения монастырские. Дескать, из чего же монастыри будут нищих и убогих кормить и привечать, ежели их деревеньки на государя отпишут.

–               А что же государь?

–               Великий князь осторожен, с церковью ссориться не хочет. Да он свое возьмёт, не мытьём так катаньем.

– Тогда зачем игумен Иосиф на моего хозяина обрушился? Он ведь к сему спору не причастен.

– При дворе государя тож раскол. Дьяк Курицын да княгиня Елена Стефановна нестяжателей поддерживают. А царица держит сторону Иосифа. К сему случаю, она его и вспомнила. Ежели Волоцкий игумен разъярится, его не остановишь. Он и государя не боится.

–               Так ведь попусту он на моего-то обрушился! Тому до церковных споров и дела нет. Купец он купец и есть. А слова насчёт унии не мой– то говорил, а венецианец Антоний. Да Иван Рало толмачил да врал, я сам слышал.

–               Затем он и врал, чтоб твово господина под гнев государев подвести. Да что ж теперь-то... Кулаками махать после драки поздно...

–               Помоги за ради Бога, отец Анфим! Невинный человек в железа попал. Да и в Кафе вся моя семья в беде. Посоветуй, как сию беду избыть?

Монах задумался, поглаживая русую бородку:

–               Не просто. Повторить-то точно, что на том пиру было сказано, можешь? Слово в слово!

Ондрей повторил весь разговор.

– Ни слова не солгал? Клянись на Евангелии! – спросил старец.

Ондрей положил руку на Евангелие:

–               Клянусь Богом и душой своей: ни слова не изменил, ни убавил, ни прибавил.

– Верю. Теперь как сделать, чтоб государь поверил? Он гневен нынче, лучше выждать. Вот ежели на Рождество наш игумен попеча– луется, да хорошо бы епископа Прохора уговорить.

–               А ведь преосвященный Прохор – наш епископ, Сарайско-По– донский! У меня к нему и прошение есть от кафинского Русского братства.

–               У вас там и своё братство есть? Может, и церква своя?

– Церква-то чужая. Пока жив был отец Иларион, он у греков служил в Константино-Еленинской. Да вот беда, помер. Приход без попа остался. Мне и поручили: поклониться епископу Прохору, вымолить у него священника для Кафы. Мы хучь и под басурманами живём, а веры православной не бросили.

– Добро. Такая просьба Преосвященному по душе придётся. Тогда и уговорить его будет полегче. Государь-то грозен. Печаловаться перед ним за кого страшненько. Может и разгневаться на печальника– то. Вот Митрополит Зосима попросил намедни за князя Андрея, а царь разгневался, и ответил грозно: «Молчи, святой отец! Сие дело государственное. Ты в него не вступай». Так тот от страха аж побелел весь.

–               А у меня и поминки есть для преосвященного Прохора. Покойный отец Иларион оставил книги греческие, труды святых отцов Василия Великого и Исаака Сирина. Может быть, ему они и глянутся?

–               Удачлив ты, дьякон. Как раз сейчас и Митрополит, и епископ Прохор зело озабочены скудостью добрых книг богословских на Руси. В наших-то слишком много ошибок от невежественных переписчиков и дурных толмачей. Твоим книгам сейчас цены нет. Добро! Ежели за твого фрязина заступятся наш игумен, епископ Прохор, да, может, и Митрополит словечко замолвит, государь, даст Бог, и сменит гнев на милость. Да ты где живёшь сейчас и чем занят?

–               У воеводы Образца в доме.

– Негоже сие. Нынче о тебе не вспомнили, а завтра кто и донесёт. Попадёшь и ты в железа. Писать-то научен?

– Отец Иларион научил.

Иеромонах достал листок неровной бумаги, поставил на стол медную чернильницу с вороньим пером.

– Ну-ка, напиши что-нибудь.

Ондрей написал: «Во имя Отца и Сына и Святаго Духа».

– Смотри-ка! Да ты писец отличнейший! Зело красно пишешь. И языки знаешь?

– Фряжский. Татарский, конешно. Греческий. Немного армянский.

–               Дело. Сиди да жди. А я пойду к отцу игумену. Что он скажет.

Скоро отец Анфим вернулся, радостный:

– Пошли! Отец Митрофаний хочет тебя видеть. Ты поклонись ему пониже да отвечай, не таясь, всё как на духу.

***

Архимандрит сидел в келье возле побелённой печки. Ондрей поклонился земным поклоном, встал у двери.

– Садись, дьякон, – сказал отец Митрофаний, указав на скамью возле стола. – Ты из Кафы? Анфим сказал, что там у вас Русское братство есть. Расскажи.

Ондрей рассказал об их житье в Кафе и о братстве, что собрал отец Иларион.

– Откуда он взялся? Иеромонах Печерский? Эвона! Святой да вельми учёный человек был у вас попом. Слава об отце Иларионе из Печерского монастыря далеко идёт. Да мы-то думали, погиб он в татарский набег с другими иноками. Добрый учитель был у тебя, дьякон. Говоришь, книги от него остались? Где они? У тебя? Так что ж ты сидишь как пень, тащи их сюда поскорее!

Когда Ондрей вернулся с книгами, в келье, рядом с архимандритом, сидел седобородый монах в камилавке. На груди его тускло блеснула панагия.

«Икона на груди – знак епископа. Преосвященный Прохор!» – догадался Ондрей.

– Ну что ж, отрок, принёс книги? – спросил Преосвященный строго.

– Принёс, – Ондрей развернул тряпицу и выложил на стол два больших фолианта в кожаных переплётах.

Епископ бережно взял верхний, пододвинул поближе свечку, раскрыл книгу.

– «Послания преподобного отца нашего Василия Великого», – медленно прочёл Преосвященный, переводя заголовок на русский. – Так. А в этой что?, – епископ раскрыл вторую книгу: «Слово и правило монашеской жизни» преподобного Исаака Сирина. Слышал я, что отец Иларион принёс с Афона сии святые книги, да в руках не держал, а ныне сподобился. Слава Иисусу и Пресвятой Богородице. Ты, дьякон, говорят, греческие книги читать можешь? Ну-ка, прочти!

Он развернул том Исаака Сирина на середине и протянул Онд рею.

– Да я, преподобный отче, худый да младый, за святую книгу и взяться робею.

– Ничо! Попробуй! Мы посмотрим.

Ондрей перевёл первые фразы: «А иноку поперед всего подобает смирение перед Господом и людьми. И труды инока – пост и молитва».

– Гляди-ка, отец Митрофаний, – сказал епископ, – Господь в премудрости своей ко времени послал нам сего отрока и книги святых отцов! Пущай он с завтрашнего дня и садится толмачить, не отлагая! А жить тебе, дьякон, здесь, в монастыре, под надзором архимандрита и отца Анфима. Может, постричь его в монахи? Благое дело.

– Никак нельзя, ваше Преосвященство. Женат он. А жена его в Кафе осталась заложницей за жизнь и здоровье того глупого фрязина, на коего государь давеча опалу положил, – сказал архимандрит.

–               Слышал я. Чего дурачина в церковные дела полез? Не смыслит ведь ни аза.

– Да не лез он, Ваше Преосвященство! Подставили его и оболгали.

– Ты, дьякон, отца Иосифа Волоцкого осмелился во лжи обвинить? – сурово спросил епископ.

–               Избави Боже! Это венецианец Антоний разговор завёл об унии церковной, а грек, боярин Рало, перевёл игумену совсем не то, что говорил мой хозяин. Вот и подвели невинного человека под гнев государя.

– Так ли дело было? Расскажи толком, да не лги!

Ондрей рассказал. Епископ долго молчал. Думал.

– Похоже, не врёт отрок. Зачем сему фрязину в церковные споры соваться? А венецианцам тот договор, что нож вострый. Да и государыня на него разгневалась.

Не учуял западни гордый фрязин и попался. Да дело уже сделано. Поменять трудно. И государь Волоцкому игумену верит. Ладно. Подумаем, может, и удастся замолвить словечко за твово хозяина. Как зовут-то его? Гвидо Спинола? И чего это у фрязинов такие имена басурманские. Живи у отца Митрофания, да трудись усердно. Работа во имя Божье тебе зачтётся.

– Пресвятой Отче! Как же я сии премудрые книги толмачить буду? А вдруг ошибусь, не так разберу? Сие ж грех великий – святую книгу исказить.

Епископ улыбнулся:

– Смирен ты, гордыней не заносишься, добро. Не робей! Преподобный старец Нил Сорский обещал под Рождество к нам приехать. Он на Афоне долго прожил. Попрошу его посмотреть труд твой. Уж он-то не ошибётся.

–               Ох, отец Митрофаний, – обратился епископ к архимандриту, – до чего ж нужны добрые толмачи! Многие из трудов отцов Церкви не дошли до нас, отсюда и всякое нестроение. Говорил я Великому князю: надо пригласить с Афона грамотеев, славянский язык знающих. Есть ведь такие! Да не едут, больно дорога тяжёлая да страшная.

С утра отец Анфим отвёл Ондрею место за столом писцов, дал медную чернильницу, линейку, свинцовый карандаш, пук перьев и, самое ценное, стопу толстой голландской бумаги:

– С Богом!

Ондрей принялся за работу.

***

В обед дьякон побежал отыскивать Ваську Ворона. Тот уже узнал, где живёт подьячий Степан Фёдорыч. Изба на Солянке была большая, в два жилья, с дворовыми постройками. Хозяина дома не было.

–               В субботу вернётся, – сказал дворовый мужик. – В Рязань уехал.

В воскресенье, после заутрени, дьякон отправился в Успенскую

церковь. Как он и ожидал, подьячий с женой пришёл к ранней обедне и стал на видном месте, возле алтаря.

«Знать, Степан Фёдорыч в своей церкви не последний человек» , – подумал Ондрей. Дождавшись конца службы, дьякон подошёл, поклонился низко:

–               Доброго здоровья, Степан Фёдорыч!

– Здравствуй! Маруся, се дьякон Ондрей, с коим я из Крыма ехал. Я тебе говорил.

Маруся улыбнулась:

–               Пошли к нам. Угощу, чем Бог послал.

В доме хозяйка подала на стол котелок вчерашних щей, пироги с вязигой, кувшин медового квасу. Ондрей, покрестившись на иконы, сел скромно, с краю.

–               Предупреждал я тебя, брат! – сказал Степан, запустив пальцы в бородку. – Что ж твой-то не уберёгся? Глуп?

–               Гордыня одолела. Да вот и платит. А и я с ним попал в беду.

–               Что делать думаешь?

– Пока пристроился переписчиком в Чудовом монастыре. Игумен, отец Митрофаний, обещал попросить государя при случае. Да и епископ Прохор тоже готов замолвить словечко. Я привез из Кафы книги греческие, от отца Илариона остались. Ударил ему челом, так он тем книгам зело обрадовался. Правда, меня же и посадил толмачить.

–               Добро. Это ты хорошо удумал. А дальше что будешь делать?

–               Мыслю я, злодеи эти не только моего господина погубили, но и супротив дьяка Курицына пакость учинили. Договор он составлял. Он и государю его докладывал. А вместо дела-то, шиш. Может, ты, Степан Фёдорыч, с Курицыным потолкуешь?

– Ближний государев дьяк Фёдор Васильевич Курицын – большой человек. Я супротив его – козявка, мне его просить невместно.

Маруся, наклонив голову на руку, поглядывала на мужа.

–               А ежели попросить Волка, брата Фёдор Васильевича? Ты ведь выручал его, было дело, – сказала она раздумчиво.

–               Через Волка просить можно. Умница ты у меня, Марьюшка! — оживился Степан. – Завтра я его и увижу. Приходи завтра вечером.

***

Скоро Ондрей встретился с Фёдором Васильевичем. Тот смотрел невесело.

Дьякон начал говорить ему о коварстве и лжи венецианцев и боярина Рало, но Фёдор Васильевич остановил его:

– Всё сие мне ведомо. Да не в том суть. Государь латынцев ненавидит пуще басурман. И правильно. К басурманам-то мы привыкли, при случае и сговориться можем. А папистская Литва да Польша нам нынче – злейший враг. Ты пойми, дьякон, ведь уния сегодня – подчинение Литве завтра!

–               Да ведь мой-то хозяин про унию и слова-то не сказал!

–               И это знаю. Государь Волоцкому игумену верит. Да и упрям он. Принятого решения менять не любит.

Брат говорил, что у тебя в том деле свой интерес. Что ты не хо– зяина-латынца, а родных защищаешь. Так ли?

–               Так, – ответил Ондрей, и в который раз поведал о своей беде.

– Сурьёзно тебя повязали. Аки медведя, кольцом в носу, – задумался дьяк. – Не дурак твой хозяин. Знает, своих не бросишь, совесть не позволит. Ну и что ты надумал?

—Архимандрит Митрофаний и епископ Прохор пообещали бить челом государю за невинно осуждённого.

Курицын глянул на Ондрея с уважением.

– Ты молод, да умён. Верно придумал. Я могу сказать, только ежели государь спросит. А они по чину должны печаловаться о каждом невинно осужденном, хоть он и латинский еретик. Так Господь заповедал и Никола Угодник. А государь к архипастырям прислушивается. Говорил я давеча с князем Патрикеевым. Государю близкий человек. Да осторожен князь. Не хочет лезть в эту склоку. Зайди завтра в Успенский собор. Протопоп Алексей Иосифу Волоц– кому – первый враг. Я ему скажу, при случае и он замолвит словечко.