Текст книги "Солдат удачи. Исторические повести"

Автор книги: Лев Вирин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 33 страниц)

Украина

Прав был государь. Уж как привечала Москва гетмана Брюховецкого, даже чин боярина ему пожаловали. Гетман величал себя «нижайшей ступенькой трона царского», льстил и кланялся без меры, а сам мечтал стать на Украине полным хозяином.

Не вышло. Царскую милость и чин боярский надо было отрабатывать. Скоро по царскому указу на Левобережье учинили перепись, а там стали и подати собирать на государя. Брюховецкий знал об этом и заранее принялся вымогать с жителей всё, что возможно. Народ роптал. Да и старшина казацкая невзлюбила гетмана. Вот тут его и подманил Дорошенко:

– Встанем вместе на москалей! Ты будешь владеть всей Украиной.

Поверив, Брюховецкий разослал прелестные письма по всей Украине и на Дон:

«Именем Войска Запорожского прошу вас: промыслите над москалями, очищайте от них города наши, ничего не бойтесь!»

Дон не тронулся. Вся голытьба уже ушла на Хвалынское море со Стенькой Разиным. А на Украйне полыхнула новая гиль.

Брюховецкий заявил воеводе Огареву:

–               Убирайтесь из Гадяча, пока живы!

Что делать? Русских ратников всего две сотни, черкас вдесятеро – не устоишь.

– Коли пойдём из города, не вели нас бить!

Гетман, перекрестившись, обещал.

В степи москалей догнали казаки. Семьдесят стрельцов и пятьдесят солдат зарезали, остальных в полон взяли. Воеводу Огарева в голову ранили. Не пощадили и жену его, надругавшись, водили по городу простоволосую, потом, отрезав одну грудь, отдали в богадельню.

И понеслось! Беспечных русских воевод в Прилуках, Батурине, Глухове казаки взяли внезапно. Князь Волконский в Стародубе яростно рубился с полковником Бороною, однако погиб. В Чернигове полковник Самойлович осадил в кремле царского воеводу Андрея Толстого. Шанцы выкопал вокруг города. Прислал попа: дескать, уходи из города!

Толстой сделал вылазку, зажёг большой город, побил много казаков, взял знамя. Не сдался!

Переслав, Нежин, Остер устояли, отбили казаков. Шереметьев в Киеве держался стойко, хоть сил у него было маловато. Поляки обещали помощь, да так обещаниями и отделались.

Москва готовила ответ. В апреле русские воеводы разгромили мятежников. Князь Григорий Ромодановский обложил Котельву и Опошню. Удача от казаков отвернулась.

Опорой гетмана Брюховецкого осталась лишь запорожская голытьба. Запорожцы ни с кем не считались, грабили всех подряд. Полковники Брюховецкого и раньше-то не любили, а уж тут просто возненавидели. Дорошенко прислал Брюховецкому указ:

«Повинись! Привези в Чигирин гетманскую булаву! Себе возьмёшь Гадяч с пригородами по смерть».

Понял гетман, что его обманули, да поздно! Казаки за «боярина и гетмана» воевать не захотели. Толпа вытащила Брюховецкого из шатра и привела к Дорошенко.

— Пошто ты не отдал булаву добровольно? – грозно спросил тот.

Брюховецкий молчал. Дорошенко огладил густую бороду, махнул рукой, и черкасы разорвали своего гетмана в клочья.

Тотчас вернулись на Украину царские полки. Город за городом воеводы возвращали царю Слободскую Украину. Казаки и горожане, хлебнув лиха от татар и от запорожцев, всё больше тянули под руку царя московского. А в города на степной границе выдвигались полки Иноземного строя.

***

Летом 1668 года Гордон перевёл свой драгунский полк в Труб– чевск. От сего и началась его долгая служба на Украине: Трубчевск, Брянск, бои с мятежными казаками под Новым Осколом.

В его полк набирали жителей Комарицкой волости. Вместо всех налогов они обязались служить на границе. Немало трудов приложил Гордон и его офицеры, чтобы из сих степняков сбить регулярный драгунский полк.

Однако дезертиров в полку Патрика было не в пример меньше, чем в других. Солдат звали комарицкие драгуны.

Степным пожаром прошумело по Волге разинское восстание. Мятеж подавили стрелецкие полки. Комарицкие драгуны оставались на Слободской Украине.

Тогда же Патрик получил известие от отца. Охлухис, родовое имение Гордонов, было заложено и могло перейти в чужие руки. Отец просил Патрика приехать.

На сей раз государь дал ему отпуск. Поверил в надёжность и верность полковника.

Патрик прибыл в Эдинбург осенью. Прожил зиму дома, с родителями, уплатил горячие долги по имению. Отец, подумав, передал свою часть Охлухиса Патрику и его жене, Катерине. Оставив официальную доверенность на все дела дяде Джеймсу и кузену Томасу Гордону, стряпчему, Патрик вернулся в Россию.

Через несколько лет, собрав денег, Гордон выслал дяде пять с половиной тысяч марок и выкупил заложенную половину Охлухиса. Хотел, чтобы Джон, его старший, мог жить спокойно, как лэрд, и не служить.

В 1671 году полк перевели в Севск. Похоже, надолго. Гордон вызвал из Москвы подросшую семью: в 1668-м Кэт родила второго сына, Джеймса. На жалование полковника, 45 рублей в месяц, в Севске можно было жить широко. Патрик отстроил усадьбу: добротный дом, чёрную избу для слуг, поварню, мыльню, ледник, сад с огородом. А главное – две просторные конюшни на полсотни лошадей! Для должного воспитания сыновей Патрик привёз из Москвы учёного немца, фон Берге. Чем не жизнь?

По праздникам в горнице с нарядной печью, выложенной зелёными голландскими изразцами, собирались все офицеры полка. Гордон славился своим гостеприимством. А уж старые друзья, шотландцы, приходили часто. Почти каждый вечер сидел у него Алекс Ландельс. Толковали, играли в шахматы, прихлёбывали вино из чарок. До полуночи горели свечи в серебряных шандалах за дорогими, стеклянными оконницами. Как-то за бутылкой мальвазии Гордон молвил задумчиво:

– Мальчишкой, ещё солдатом, видел я сражение короля Карла Х Густава. Великий был полководец! Тогда и выбрал себе дорогу. Мечтал сравняться хотя бы с фельдмаршалом Дугласом.

Ландельс глянул на Гордона с удивлением. За много лет дружбы сдержанный Патрик ни разу не говорил с ним столь откровенно.

– У меня не было знатных покровителей, да и Фортуна не баловала. Всего добивался сам трудом, упорством, кровью. Ты-то знаешь, сколь тяжкий путь я прошёл. Нынче мне за сорок. Полковник. Свой дом, добрая жена, дети. Чего ещё? А иногда грызёт: так и не стал полководцем, не выиграл ни одной битвы.

Алекс поднял бокал:

– За твои победы, Патрик! Всё впереди. Ты ещё станешь фельдмаршалом!

Великим постом, вечером к Гордону постучался сержант Хомяк:

– Дозвольте молвить, господин полковник! На майдане нынче один черкас гуторил, дескать, едет воевода Ромодановский. Вчерась ночевал в Локте, завтра к нам будет.

– Григорий Григорьич? Да правда ли? Может, лжа?

– Правду един Господь ведает. Однако, полагаю, не врал.

– Пора готовиться, – сказал Гордон, выдал сержанту пять копеек да вызвал офицеров. Надо было срочно созвать из окрестных деревень всех драгун, кого только возможно. Многие разъехались на зиму по домам. Набрали больше трёх сотен.

С утра чистили застоявшихся лошадей, приводили в порядок амуницию. Патрик наказал жене устроить подобающий обед. Пост – мяса не подашь. Благо, в леднике лежали запасённые с осени осетры.

Воевода появился ближе к вечеру. За ним следовал стрелецкий полк. Ромодановский благосклонно оглядел выстроенных драгун. Гордон отсалютовал палашом.

– Вижу, полк у тебя в порядке, – кивнул воевода. – Зови к столу, Пётр Иваныч. Проголодался.

Кэт постаралась. Стол был богатый, серебряная посуда сверкала. После третьей перемены разговор пошёл добрый.

–               Что в Москве нового, Григорий Григорьич? – спросил Патрик.

– Вновь с поляками договориться не могут, – ответил воевода. – Киев требуют. Дескать, срок по Андрусовскому перемирию вышел. Да Афанасий Лаврентьевич костьми ляжет, а Киев не отдаст. Нет! – Ромодановский стукнул по столу тяжёлым кулаком. – Мы все подохнем, а панам Киева не вернём! Благо, в Варшаве опять нестроение. Ян Казимир отрёкся, надо выбирать нового короля. Им нынче не до Киева. Худо, что Нащёкина с государем стараются поссорить. Характер у Афанасия тяжкий, врагов много. Второго такого в Москве не сыщешь.

–               А нас-то скоро в дело двинут? – спросил Мензис.

– Не ведаю. На Украйне опять свара за гетманскую булаву. Царь наказал в казацкие дрязги не влезать. Пущай сами разбираются. Дорошенко тронешь, за него турок вступится.

***

Судьба подарила Патрику несколько относительно спокойных лет. Впрочем, забот все равно хватало. На левобережной Украине гетманы подолгу не засиживались: один изменит, другого по ложному доносу в Сибирь сошлют. Наконец, выкрикнули гетманом Ивана Самойловича. Молод, грамотен, ко всем ласков. А что попович родом–   не беда.

Тем же летом обрушилась на польскую Украину новая страшная беда – турецкий султан. трёхсоттысячное войско перешло Дунай. Пред ними стоял Каменец-Подольский – одна из лучших польских крепостей, неприступная. Но шляхта и магнаты опять выбирали нового короля. Кто за Михайлу Вишневецкого, кто против. Об охране рубежей никто и не думал.

Турки обложили Каменец всерьёз. И пушек у них хватало, и минных мастеров в достатке. Сотни людей днём и ночью рыли подкопы под стены. Всем было ясно: долго не продержаться. Паны выкинули белый флаг.

Махмуд IV торжественно въехал в покорённый город. В главной мечети (вчера ещё костёле) пред очами владыки обрезали восьмилетнего христианского мальчика. Дорого заплатила Польша за раздоры и беспечность: отдала туркам всю Подолию и обязалась платить каждый год дань. А правобережную Украину султан оставил Дорошенку.

Великий государь был вельми озабочен: коль грозный враг у рубежей наших. На степной границе крепостцы малые, дубовым тыном заграждённые, не чета Каменцу!

Бог миловал: султан ушёл с Украины. А через год Ян Собесский разгромил турок под Хотином. Стало полегче.

Чтобы удержать власть, Дорошенко позвал турок. И они пришли на Подолию. Церкви стали мечетями, а хлопчиков нудили переходить в басурманскую веру. Татары жгли и грабили, усмиряли правобережную Украину. Худое время!

Селяне кляли Дорошенко и его татар, поднимались целыми деревнями, уходили за Днепр. На левобережье стало тесно, а беженцы всё шли и шли на Харьковщину, под Воронеж. Казацкая старшина понемногу закабаляла вольных хлопцев: мол, хочешь жить на моей земле– отработай!

Всё лето по ночам, хоронясь от татар и от дорошенковских черкас, тянулись к бродам через Днепр обозы беженцев. Скрипели телеги, плакали дитыны. Обезлюдела правобережная Украина. То горькое время в народе прозвали «Згон».

В январе 1676 года на сорок седьмом году жизни скончался царь Алексей Михайлович. Государем всея Руси стал пятнадцатилетний болезненный отрок Феодор Алексеевич.

Летом князь Ромодановский с гетманом Самойловичем вновь перешли Днепр. Комарицкие драгуны Гордона шли в авангарде. Однако войны не случилось. Дорошенко понял, что его игра кончена. Надеяться было не на кого.

Заручившись обещанием царской милости, он сам выехал навстречу московской рати и сложил гетманские клейноды к ногам московского воеводы. Его с почётом отправили в Москву. Года через три даже назначили воеводой в Вятку. Но на Украину Дорошенко больше не вернулся. Старика боялись.

В Чигирине поставили московский гарнизон под началом генерал-майора Трауернихта.

***

Ибрагим-паша с турецкой армией и с казаками Юрки Хмельницкого подошёл к Чигирину в августе 1677 года. Началась осада. Генерал устроил ночью удачную вылазку, взял одиннадцать пленных. Турки вели подкоп под верхний замок, да наткнулись на каменную скалу. Пришлось бросить. Князь Ромодановский послал в Чигирин подкрепление. За стенами города российские солдаты, казаки и стрельцы дрались упорно. Ибрагим-паша несколько раз штурмовал крепость, да только положил множество янычар.

Но тут князь Ромодановский с гетманом перешли Днепр. Татары не выдержали мощного натиска русских и бежали. Вслед за ордой отступила от полуразрушенного Чигирина и турецкая армия.

Оборона Чигирина

В Москве

Где на Руси могут сойтись и в одночасье подружиться два незнакомых человека? Ясное дело, в кабаке.

Государево кружало на Маросейке. Кабак как кабак. Грязно. Целовальник с жидкой бородкой за стойкой. Сквозь маленькие слюдяные окошки с трудом пробивается солнечный январский денёк.

За длинным столом шумит компания стрельцов в малиновых кафтанах, в дальнем углу – одинокий казак за кувшином пива. Стукнула дверь, в облаке морозного пара вошёл невысокий посадский. Никто на него и не глянул. Он постоял, осмотрелся и направился в дальний угол, где потише.

–              Садись, друг! Пива хошь? Угощаю! – поднял казак хмельную голову. – Я Лёха, а ты кто?

– Иван.

– О? А я думал, татарин...

–              Я крещёный.

– Ну, тогда другое дело! Пей!

–              Во здравие, Лёха! – Иван, выпил, заел калачом. – Ты что смурной такой?

Длинный, худой парень в сильно поношенном, но когда-то знатном кафтане Ивану понравился сразу.

Лёха обрадовался. Доброго человека встретил, есть с кем поговорить, о своих бедах рассказать. В большой-то Москве у Лёхи ни родни, ни друзей – тоска.

– Родом я из смоленских дворян, младший сын. Служил в полку сердюков ⁴у гетмана Самойловича урядником. В прошлом году, когда турки Шайтан-паши осадили Чигирин, наш полк пробился в осаждённую крепость. Хлебнули горя под турецкими ядрами да бомбами.

В последний штурм усатый янычар ранил меня в плечо. Янычара-то зарубил, да рана воспалилась. Чуть не подох. С полгода провалялся у матушки в Духовщине. Выходила матушка, слава Богу.

Возвращаться к гетману не хочу – платит плохо. Хорошо, коли раз в год, а там — живи, как знаешь. Пришли мы к гетману жаловаться, а он грит: «Казака война кормит. Добывайте хабар сами. Вон, на Карпенко кафтан золотом шит, с убитого турецкого паши снял. Небось, рублей пятьдесят стоит».

А я брезгую мертвых обирать. Грех. Не по-хрестьянски. Хучь и турок, – вздохнул Лёха. – Приехал в Москву, думал, в стрельцы податься.

В Приказе подьячий молвил: «Поедешь в Тобольск? Поверстаю. А в Москве и не мечтай. Тут в стрельцы только своих берут, стрелецких сынов».

Я ему: «Великий государь Феодор Алексеич пожаловал чигиринских сидельцев, а раненых особо».

А он, тварь щербатая, ржёт как лошадь: «Ты ж у гетмана в сердюках служил! Вот у Самойловича и проси награду».

Обидно! Хотел ему в посул лису дать, не берёт. Дескать, шкура порченная, да и выделка ни к чёрту. Кабы бобра. А где ему бобра взять? Придётся домой ни с чем ехать.

«Хорош парень. Прямой да надёжный, – подумал Иван. – Только уж очень прост. На таких воду возят».

– Ничо, паря, авось обойдётся. Я вить тоже в Москву приехал места искать. В Иноземном приказе дядька моей жёнки – подьячим. Мужик он, правду сказать, скупой да недобрый. А всё ж родич. Может, и помогнёт? Пошли вместе.

В Приказе Семён Никитич едва кивнул на поясной поклон родича. Правда, бочонок липового мёду взял с удовольствием. Огладил бороду:

– Здорово, Ванька. Почто пожаловал? Али набедокурил в Казани?

–              Государь прислал нам воеводу, князя Оболенского. Новый дьяк в приказе всем старым сказал: «Пошли вон! Не надобны. У меня свои есть».

– Эвона! Знать, место искать приехал. То ныне нелегко будет, – подьячий пожевал губами, подумал. – А хошь в Севск? Полковник Гордон приехал, ему как раз грамотей надобен. В драгунский полк. Кафтан добрый да коня дадут. И платят исправно. Гордон, хучь и немец, а мужик справедливый. Зря не забижает.

Иван прикинул: «В иноземных полках платят лучше, чем стрельцам. Но и служить тяжелее. Стрельцы-то две недели в карауле, две недели в лавке. И что за человек этот Гордон?»

–              А ты погодь, племяш. Гордон как раз у боярина. Спросим.

Скоро из белой половины вышел иноземец в драгунском мундире.

«Он! – сообразил Иван. – Высок, тощ, лицо суровое».

–              Господин полковник! – окликнул его Семён Никитич. – Вы давеча сказать изволили, дескать, грамотный писарь нужен. Вот и оказия, племяш мой, Ванька из Казани. Зело грамотен. Может, сгодится?

Гордон глянул пронзительно:

– Крещёный татарин? Добро. Татары – служаки хорошие. А за– воруешь, три шкуры спущу. Рука у меня тяжёлая.

Иван низко поклонился иноземцу:

–              Тут ещё дружок мой. Возьмите и его.

Лёха, робея, вышел из тёмного угла.

–              Кто таков? – спросил Гордон.

– Лёха Куницин, дворянский сын, служил в сердюцком полку урядником. Ныне места ищу.

–              В Чигирине был? Сердюки там славно дрались.

–              Был. Воевал достойно, два раза на вылазки ходил. Там и ранен.

– Годишься. Поедешь в Севск, посмотрю. Коли службу знаешь, возьму поручиком. Пошли.

На улице Гордон сел в ладные санки, запряжённые гнедой кобылкой, указал друзьям встать на запятки и покатил в Немецкую слободу.

***

Дом у Гордона большой, в два жилья, во дворе конюшни, службы, сараи. Лёху с Иваном полковник отправил в людскую: покормят и устроят.

Жена, Кэтти, встретила его на крыльце, поднявшись на цыпочки, поцеловала:

–              К приезду гостя всё готово, с обедом я постаралась.

Ждали старого друга и покровителя, Тома Кроуфорда. Тот приехал с юным Францем Лефортом, и обрадованный Гордон пригласил гостей к столу.

Красавец и балагур Франц недавно стал его свойственником: женился на прелестной Элизе Сугэ, двоюродной сестре Кэт, и успел совершенно очаровать полковника.

А не так давно Лефорт появился здесь без гроша в кармане, не зная ни одного человека. Архангельский воевода семь месяцев не пускал его в Москву, не давал пропуска.

Да только Лефорта так не остановишь! За это время он в совершенстве выучил русский. Узнал, что живёт в Москве швейцарский негоциант Балуа. Написал незнакомому человеку: «Я, Франц Лефорт, из Женевы.».

Лефортов знали. Балуа исхлопотал Францу пропуск и прислал денег на дорогу. Судьба переменчива! Через неделю он подружился с голландским посланником, а после его отъезда стал лучшим другом английского посла Гебдона. Нынче Франц запросто вхож в дом ближнего боярина, князя Василия Васильевича Голицина, и, хоть до сих пор не получил ни чина, ни места, в его быстрой карьере Гордон не сомневался.

Удивительный человек. Потолкуешь с ним полчаса – и, кажется, с детства дружил.

После обильного и вкусного обеда мужчины, по английскому обычаю, остались за графином доброго вина. Лефорт поднял бокал:

– Ваше здоровье, Патрик! Как вы добыли здесь такое прекрасное вино?

Гордон рассмеялся, долил гостю мальвазии:

–              Прошлый год выпросил у царя разрешение на беспошлинный ввоз вина для домашних надобностей. Три бочки ренского, бочку мальвазии да и водки. Есть чем угостить друзей.

– Шарман! Признаться, не ждал я встретить в Москве такое общество. Вы, шотландский аристократ из лучшей фамилии, и вдруг на службе у московитов! Каким ветром вас занесло к здешним медведям?

– Тем же, что и вас, Франц. Вы ведь тоже из младших сыновей? К тому же, некоторый авантюризм в характере, детские мечты о великой судьбе.

Гордон покрутил вино в бокале, подумал: «И впрямь, нелёгкая судьба занесла меня к Московскому государю. Да не рассказывать же сему щёголю о былых неудачах!».

– Говорят, ты, Патрик, получил новое назначение? – спросил Кроуфорд.

– Написал прошение об отставке. Пора бы и домой вернуться. Приехал в Москву, а Милославский говорит: «Царь жалует тебя к руке. В Чигирине зело надобен инженер, крепость подновить. В прошлом году султан город взять не смог, нынче снова большую рать собирает. Там будет жарко». Отказаться нельзя, поруха чести. Под мою руку ещё полк стрельцов отдали.

–              Но хоть жалованье прибавят?

– Не любят московиты точных слов, говорят: «Служи усердно и будь уверен в царской милости». Да ведь я шотландец! От меня пустыми обещаниями не отделаешься. Добавили сто рублей в год, мало того, жалование всем офицерам за год получу. Другое заботит: берут инженером, а ведь я ни одного форта не выстроил. Да в Польше современных крепостей негусто. Придётся по книгам. У меня подполковник Ландельс – человек просвещённый, надеюсь, поможет.

Лефорт поведал кремлёвские новости: Государь Феодор Алек– сеич всё так же мается цингой, ни учёные лекари, ни знахари не помогают. Ходит с трудом, ноги распухли. У него нынче в любимцах князь Василь Васильевич Голицин: носит царю польские книжки и парсуны, читают вместе. Наверху польский язык в моде. Много споров о войне на Украине. Лефорт отхлебнул мальвазию и спросил:

–              Из-за чего там вся эта смута? Я в России не первый год. Но понять, почему мы нынче воюем с султаном, не могу. Объясните, полковник.

Кроуфорд ответил не сразу: – Не так просто разобраться в сием змеином клубке. Главное, конечно, земля. Лучшие земли в Европе лежали пусты, пока всё Дикое поле было за крымским ханом. Московские государи давно начали прибирать к рукам земли на правобережной Украине. Да и Литва времени не теряла: паны сто лет строят на левом берегу крепость за крепостью, защищают землю от татарских разбоев.

На украинских землях выросли несметные богатства князей Вишневецких, Чарторижских, Острожских. Большой кус отхватили, да удержать не смогли. Принялись паны силком загонять хлопов в унию. Поменять веру не просто. Страшное дело: довести смердов до отчаяния.

Тут и подвернулся Богдан Хмельницкий. За ним пошли. Богдан долго метался между ханом, шведами и Варшавой. А когда и татары, и поляки озверели от его измен и предательств, да загнали в угол, пошёл на поклон Московскому царю. А не хотелось.

Осторожен был Алексей Михайлович, зело войны не любил, да ведь отказаться от Малороссии никак невозможно! Вот и влез в этот змеиный котёл.

–              На Украине редко, когда меньше трёх гетманов, – добавил Гордон. – На левобережной Украине – свой, на правом берегу – второй, а в Запорожской сечи – третий. И каждый норовит другим глотку перегрызть да стать полным владыкой. Говорят, где два хохла, там три гетмана.

–              Но султану-то, что за дело до Украйны? У него земель хватает.

–              Сие есть большой европейский политик! – Кроуфорд поднял палец. – Султан нынче собрался воевать с императором. А прежде чем пойти на Вену, надо обеспечить спокойный тыл. Поляков он недавно разгромил, теперь очередь Москвы.

–              Круто завязан клубок, – кивнул Лефорт.

– Не нами заварено, да нам хлебать. Ладно. За Карла Второго, короля Англии! Виват!

Гордон поднял бокал. Офицеры дружно выпили за короля.

На поварне тем временем тоже собралась добрая компания: Лёха, Иван и Стас, старый, ещё с польских времён, денщик Гордона. Подливая Стасу брагу из жбана, Ванька спрашивал, обсасывая сушёную воблу:

–              А каков он есть, твой полковник? Строг?

–              Ни. Добрый пан. Но горяч. Ежели что, схватит дубинку. Но без дела не тронет. Справедливый.

С утра начали объезжать московские приказы. Часть из обещанного жалованья полку выдали серебром, часть – соболями. Остальное посулили в Севске. Труднее вышло со снаряжением. Гордон долго лаялся с подьячим в Казанском приказе. Ничего не добился, плюнул.

Иван бурчал:

–              Разве так чего получишь? Отправьте меня: глядишь, и уговорю.

Гордон посмотрел на парня с сомнением, но отпустил. После обеда Ваня привёз обещанные полку барабаны. Он не ругался, разговаривал тихо, уважительно, но его почему-то слушали.

Полковник обрадовался, приказал выдать Ваньке с Лёхой синие драгунские кафтаны, железные шишаки и отправил по приказам вдвоём, на добычу.

– Справишься, будешь обер-капрал! – сказал он Ваньке. – Как это у тебя получается?

Иван только плечами пожал. Был него талант: люди парню верили. Поговорит с незнакомым мужиком всего ничего, а тот ему все свои тайны поведает.

Проверив списки полученного, Гордон наградил Ваньку рублём из своего кармана. Назавтра на рассвете выехали в Севск в пяти санях.