Текст книги "Солдат удачи. Исторические повести"

Автор книги: Лев Вирин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 33 страниц)

Вечером Гордон пришел проверить – так и есть, чёртовы лентяи почти ничего не сделали! Он привёл к прорыву командиров двух свежих полков и настрого приказал за ночь вырыть контрэскарп для защиты разрушенной позиции. Сам показал, где копать, и трижды втолковал, что нужно сделать.

***

На заманчивый запах кулеша с салом сходились завтракать драгуны, усаживались в кружок возле котла, доставали ложки.

– Месяц осады нынче, – вздохнул Лёха, – а кажется, Бог весть, как долго.

– То так, – кивнул лохматой башкой Сёмка. – В роте, почитай, половина осталась, да и подранков скильки. У капитана руку раздуло, уже смердет.

– Казак, надысь, гуторил, – заметил худой, обросший седой щетиной драгун, – дескать, предали нас воевода с гетманом. Продали Чигирин Султану за тридцать тыщ золотых.

–              А ты не слухай брехню, – оборвал его Сёмка. – Гля, хлопцы, начальство!

На ближнем пригорке остановилась группа верховых. Рядом с Гордоном выпятил толстое брюхо помощник наместника, стольник Игнатьев, а справа красовался щеголеватый, молодой есаул.

– Пан гетман не розумие, штось тут робитси, – говорил есаул громким, наглым голосом. – Вин отдав вам свои найкращие полки! Таки добры казаки, таки орлы! А перемоги нема! Пан гетман указав мени своими очами побачиты, чего ж треба для крепости.

«Во гад, щенок поганый! – подумал Лёха. – Вырядился, сука, блестит, как новый пятак. Пороху не нюхал, а туда же, нашего полковника учить вздумал!»

У Гордона даже лицо не дрогнуло:

– Писал я, просил: срочно брёвна прислать. До сих пор нет. Палисады чинить нечем. Изволите видеть, господин есаул, басурманы вплотную подошли апрошами к нашим укреплениям. За стены и носа не высунешь. Мины под валами ежедень рвут. А ведь хорошего удара с тыла турок не выдержит. Побегут!

–              Ну, пан пулковник! – возмутился есаул. – То дело нестаточное.

Гордон молча тронул свою кобылку и поехал дальше, к разрушенному накануне участку пониженного вала.

За ночь контрэскарп отрыли едва наполовину. Но какая ни на есть, а позиция.

– Взгляните, господин есаул! Вчера турки взорвали здесь мощную мину. Самое слабое место в обороне крепости. Не сегодня-завтра они взорвут тут ещё участок вала и попытаются ворваться.

Грохнула турецкая пушка. Ядро взрыло землю саженях в пяти. Есаул побледнел и оглянулся. Гордон подозвал казацкого полковника, державшегося чуть сзади:

–              Господин Нетреба! Нужно срочно возвести ретраншемент, вот до этого угла.

Тот тряхнул длинным чубом:

–              Ни! Мы сюды турок бить прийшлы, не землю копать. До и заступов нема.

–              Что скажете, господин есаул?

Но тот уже погнал своего жеребца к выезду из города.

–              Доложу гетману!

Гордон надеялся отдохнуть хоть полчаса, не получилось. От воеводы прибыл стрелецкий полковник Семён Грибоедов с вопросами. Этого немолодого и умного полковника Гордон помнил по Москве.

Снова пришлось вести поверяющего вокруг крепости и показывать слабые места. Грибоедова заметно удивила откровенность коменданта.

– Воевода вполне понимает, насколько трудно вам здесь приходится. И всё-таки нельзя же просто сидеть и ждать штурма! Нужна хорошая вылазка! Дать туркам по морде, чтоб помнили.

– Славно бы, – сказал Гордон и устало пожал плечами, – да не получится. Гарнизон смертельно устал, а новички робеют. Впрочем, давай, попробуем. Я сам отберу лучших солдат. Посмотришь, что выйдет.

За время осады в драгунском полку Гордона потери были столь велики, что на вылазку он хотел взять только Фишера да пять-шесть гренадиров.

Однако у Ганса раздуло руку, и гнилой запах чувствовался за несколько шагов. Пришлось менять решение.

– Что ж ты так запустил рану! – попенял он. – Так и до Антонова огня ⁵недалеко. Слушай приказ, капитан! Немедля собери всех раненых, кто идти может, кроме совсем лёгких, построй в колонну и веди в лагерь. Там, у воеводы, зело добрые лекари. Худо. Кого на роте оставишь?

Фишер покачал головой:

– Шлехт ⁵! А деться некуда. Куницин – неплохой офицер, да чересчур добр к драгунам. Пусть будет Опанасенко.

– Быть по сему! – решил полковник. – Бери роту, Семён Гаври– лыч! А ты, Куницин, отбери пятёрку гренадир, получше. Пойдёшь на вылазку.

– Гренад почти не осталось, – заметил Лёха.

– Возьмёшь у Бекбулатова. Скажи, я приказал.

Солдатам перед вылазкой выдали по кружке водки. Гордон сам проверил оружие и проводил до калитки в палисаде. Полковник пустил своих первыми:

– Вперёд! С Богом!

Лёха, согнувшись, прыгнул в открытую калитку, как в ледяную Иордань на крещенье. Который раз, а всё равно, так страшно выйти на открытое место. Вот она, траншея, совсем близко. Нет и десяти сажен. Турки всполошились, залопотали что-то по-своему. – Грена– диры! Пли!

В траншею полетели гренады. Грохот, клубы черного дыма.

– За мной!

Пятеро драгун прыгнули следом. Тут теперь куда безопаснее, чем наверху.

–               Живы? А остальные где? – спросил Лёха. Бегут следом драгуны из полка Юнгмана. Молодцы ребята! Из калитки высыпали стрельцы, вперёд не пошли, столпились у палисада.

«Во дурни! Вас же перестреляют, как курчат. Турки молчат, растерялись, – думал Лёха. – Мать, перемать! Надо что-то делать. Фишера нет, никто не скомандует».

Он выглянул. До следующей траншеи – шагов пятнадцать, а из лагеря уже спешит на помощь врагу знамя янычар. «Ща, они нам врежут». Лёха скомандовал:

– Гренадиры, готовьсь! – Дрожащими руками поджог фитиль, досчитал до пяти. – Пли!

Перекинул. Гренада Лёхи рванула за траншеей.

А ребята попали. Траншею заволокло дымом. Главное: не дать туркам опомниться!

Чёрт побери! Стрельцы не шли вперёд. Двое сотников матерились, пытаясь сдвинуть их с места. Турки начали стрелять. Хорошо, что издали, – не достанут. Но из траншеи справа в толпу полетели булыжники, а потом и гренады.

Стрелец в синем кафтане бросил пищаль и рванулся в калитку, обратно. За ним и остальные. Гордон встал на проходе, пытаясь задержать бегущих. Здоровенный казак просто отбросил его в сторону, а какой-то стрелец ткнул в ногу короткой пикой.

–              Суки поганые! Сорвали вылазку. Пора уходить и нам.

Лёха увёл драгун за палисад.

***

Грибоедов уехал к воеводе. Лекарь ещё не успел перевязать полковнику рану на голени, когда под валом нижней крепости грохнула мощная мина. И опять, в который раз, казаки и стрельцы бежали, бросив позицию, а Гордон скакал наперерез, останавливал их и поворачивал обратно.

Пролом – восемь саженей. Но позиция прикрыта сбоку пониженным валом, и турки в пролом не сунулись. Гордон поставил резервный полк, чтобы исправить разрушения и занять прежнюю позицию.

В этот день погиб поручик и двенадцать солдат. В город попали 281 ядро и 175 бомб.

Ночью Патрик никак не мог уснуть, болела рана. Раза три он вставал и шёл посмотреть, как исправляют разрушенные укрепления. Уснул под утро, но поспать не удалось.

–              Пан полковник! Перебежчик от самого визиря! Наш, поляк, – теребил Стас.

Гордон с трудом заставил себя проснуться.

–              Дай умыться!

В горницу вошёл худощавый мальчик: юношеский пушок над губой, шёлковая рубаха измазана грязью и навозом.

–              Ты кто? – спросил Гордон.

Вацлав попал к туркам ещё мальчишкой. Ему сделали обрезание, стал он мусульманином и слугой в доме Кара-Мустафы.

–              Вечером в шатре собрался военный совет, – рассказал Вацлав. – Паши толкуют, что пора снять осаду, потери слишком велики, они погубят здесь цвет гвардии султана.

Пан визирь мовчов, мовчав, да як заорет: «Трусы, пёсьи дети! Султан мени приказав взять Чигирин, и я его возьму!». Двух пашей указав казнить. Ещё троих в яму посадил. Взорвут мины – и штурм! Однако самые дорогие вещи отправил в тыл. Боится Кара-Мустафа удара в тыл, от Черного леса.

Гордон отослал перебежчика к Ромодановскому, а сам лёг досыпать.

***

В этот день турки обрушили главный удар на средний больверк. Уже утром янычары стремительной атакой вышибли стрельцов с пониженного вала. Не дожидаясь резерва, Гордон повёл в контратаку сотника с десятком солдат. Но наши-то шли с пиками, а у янычар только сабли. После короткой схватки турки отступили. У нас – трое раненых, да полковнику почти отсекли два пальца на левой руке.

Солдаты обнаружили ещё подкоп и забросали гренадами. Хорошо, ясное дело, да, небось, ещё десяток не нашли.

Скоро турки там же снова пошли в атаку и ручными гренадами прогнали стрельцов.

Опять контратака. На этот раз Гордон вёл сотню казаков резерва. Он шёл впереди, не оглядываясь, и, подойдя почти вплотную, выпалил из двух пистолетов – враг бежал.

Пару часов было тихо. Потом слева от больверка рванула мина. В траншеях было видно много солдат и значков, но на штурм решились не сразу. Гордон успел подготовиться. Зарядили картечью малые пушки на флангах, в бойницах палисада ждали стрелки. Взорвав мину справа, янычары дружно ринулись в пролом. Но встретили их хорошо. Турки откатились, унося много убитых. Полковник велел исправить проломы.

Вечером Гордон диктовал Ваньке донесение воеводе:

– Несмотря на все старания, за 9-е августа враг не продвинулся ни на шаг. Однако наши потери велики. Да и новые казаки куда трусливее старых. Турки день ото дня выигрывают, закрепляясь на захваченных кусках вала. Очень нужны брёвна и туры для починки ретраншементов. А главное, молю Вашу Милость поспешить с подкреплениями.

Скоро пришёл ответ: воевода указал калмыкам от Чёрного леса, а донским черкасам от реки нападать на вражеские ариергарды. В город Григорий Григорьевич направил генерал-майора Вульфа с пятнадцатью тысячами солдат, дабы провёл сильную вылазку.

Также послал брёвна для починки укреплений.

Гордон и сам готовил вылазку: 1200 отборных солдат с лучшими офицерами. Надеялся вернуть захваченные турками позиции.

Ночью Вульф прислал гонца: дескать, прибыл, утром пойду на вылазку. Куда прибыл – непонятно. Искали Вульфа всю ночь и лишь с рассветом увидели у Крымских ворот. Гордон удивился – для вылазки это самое неудобное место. Спросил:

–              Неужто боярин Ромодановский указал наступать отсюда?

Генерал повернулся в седле, посмотрел свысока:

–              Именно здесь!

Всё было уже готово. Но турки сожгли мост через Тясмин. Отряду Вульфа пришлось идти в обход, через мельничную плотину, на глазах у врага.

Турки встретили атакующих плотным ружейным огнём и градом ручных гренад. Необстрелянные стрельцы робели, дружного удара не получилось. Скоро янычары пошли из траншей в контратаку, и наши в беспорядке отступили. Их отогнали к валу, а конницу загнали в болото. Четыре сотни казаков со стороны реки так и не двинулись с места.

Приехавший от воеводы полковник Грибоедов заметил:

–              От таких вылазок один вред. Столько потерь, и ради чего?

Гордон печально кивнул:

–              Я-то это давно знаю. В гарнизоне уныние, а турок радуется. Напрасно силы тратим. Нужно срочно перестроить здешний ретраншемент в горнверк! Брёвен маловато, прикажу разобрать пустой магазин в верхней крепости. Попросите бояр срочно прислать ещё брёвен и плотников.

Вульф холодно сказал, что ему приказано вернуться в лагерь. Насилу Гордон упросил его подождать до темноты, чтоб турки не видели отхода.

Ночью из города вывезли гроб с телом наместника Ртищева и его имущество.

Дом Гордона в верхней крепости чуть светился в сумерках тёплой желтизной новых брёвен. Денщик ждал хозяина, подал любимую Патриком баранину, тушёную с чесноком.

Кусок не лез в горло. Выпил несколько чарок водки. Легче не стало. И хмель его нынче не брал. В голове звенела страшная мысль: «Завтрашнего штурма мы не выдержим! Турки из траншей уже заглядывают во двор верхней крепости».

Всё, что мог, Патрик уже сделал. Наверх перетащили шланги, зарядили картечью. Ретраншемент посреди крепости срочно перестраивали. Да что толку. Его солдаты потеряли кураж. Слишком много дурацких, бессмысленных вылазок.

А главное, Гордон не мог объяснить бойцам, почему мощная русская армия стоит в трёх милях от города и даже не пытается ударить в тыл визирю. Гордон и сам не знал этого. Солдаты были уверены, что их предали.

«Зачем я поддался на уговоры царя, поехал в Чигирин?! – переживал Гордон. – Ведь знал, что так будет. Догадывался! И вот теперь поражение. Позор!»

Денщик осторожно приоткрыл дверь:

–              К вам полковник из армии.

В горницу ввалился совершенно пьяный голландский полковник:

–              Комендант! Дай мне полсотни солдат, я вышибу турок с захваченного вала! Тотчас! Честью клянусь.

Ох, как хотелось Патрику въехать в морду этой наглой скотине. От души! Но сдержался и со всей учтивостью посоветовал гостю подождать до рассвета.

Долго уговаривать полковника не пришлось. Он по-хозяйски уселся за стол, сожрал всю баранину, допил водку и рухнул в углу. А за окном занимался рассвет 11 августа, последнего дня обороны Чигирина.

Последний штурм

День начался как обычно. Турки подтянули мортиры и с утра яростно обстреливали ретраншемент во дворе верхней крепости. Из армии прибыл драгунский полк Симона Вестхофа.

Голландский полковник, опохмелившись, прихватил известного сумасброда, капитана фон Шлице, полсотни солдат, и устремился на подвиги.

Перелезая через пустой тур, полковник сорвался и рухнул внутрь. Турки подцепили его крюком и со смехом потащили к себе. К счастью, полковник успел отцепиться. Фон Шлице гренадами отогнал турок и спас дурака.

Штурм начался после полудня. Устроив жаркую канонаду, турки взорвали мощную мину под городским валом – получился пролом, саженей в десять, вполне удобный для атаки. Вторую мину взорвали рядом, чуть погодя.

Необстрелянные казаки из свежего полка бросили позицию и побежали. Турки двинули в пролом три знамени янычар и, увидев, что казаки бегут, толпой ринулись в город и к нижней крепости.

Гордон направил навстречу туркам свой резерв: два стрелецких и два казачьих полка. У базарной площади завязалась схватка. Янычары зажгли город и побежали к пролому. Стрельцы, однако, не спешили их преследовать, а казаки бросились грабить горящие дома. Турки толпами валили в город. Эскадрон полка Вестхофа окружили и изрубили в капусту. Погибли четыре офицера и шестьсот солдат.

Началось самое страшное, что может случиться в бою, – паника!

У моста страшная давка. Все бегут, и первыми черкасы. Казацкие полковники, Давыдов и Криницкий, попытались задержать толпу. Их растоптали в момент, а ведь то были лучшие из лучших!

Гордон понимал, что всё пропало. Другой бросил бы всё и ушёл, пока не поздно, пока не пристрелил пьяный мародёр или не поймал на аркан татарин.

Но он не мог. Уйти – потеря чести. А потом, кто знает? Колесо Фортуны может повернуться. Бывает.

И Гордон упрямо делал всё, что возможно. Оставив в крепости вместо себя полковника фон Бокхофена, он поспешил в город, приказал закрыть Мельничные ворота и именем царя не выпускать никого.

Чигирин горел, и янычары, не спеша, занимали брошенные бастионы и больверки. Турки увлеклись грабежом и не ждали удара. Скоро к ним подошёл свежий полк, и враг бросился в атаку. Тут и Гордон привёл своих стрельцов и драгун. На площади завертелась злая рукопашная. Часа полтора шла резня: то брали верх турки, то наши.

Тем временем, янычары пытались захватить пониженный и главный вал верхней крепости. Их прогнали драгуны фон Бокхофена. Отступая, турки подожгли деревянные стены крепости: навалили хворост в трёх местах, да добавили бочки со смолой. Дубовые брёвна горели с треском, пламя поднималось выше башен – не погасишь.

Из лагеря на помощь шли три полка, но они были слишком далеко. Гордон велел поднять знамёна над воротами и над нашей частью вала. И вовремя. Полки остановились, но, увидев русские знамёна, медленно двинулись вперёд. Тут их атаковала турецкая кавалерия, и армия снова встала. Похоже, в горящий город они не торопились.

Гордон метался по крепости, пытаясь заткнуть дыры. Он уже отправил к воеводе трёх гонцов. Четвёртым послал подполковника Лиму.

–              Скажи князю, если срочно прислать пять-шесть тысяч свежего войска с добрыми офицерами, город ещё можно отбить! – просил Гордон.

Ответа не было. В городе, под холмом, турки начали строить ретраншемент напротив старой крепости. Городской вал почти весь сгорел.

Вызвав из нижней крепости тысячу рабочих, Гордон указал спешно возвести ретраншемент в старой крепости. Каменная церковь Петра и Павла удачно вписалась в новое укрепление.

К вечеру пришли, наконец, три стрелецких полка. Офицеры решили отобрать новые укрепления турок у холма. Однако те встретили стрельцов дружным огнём. После нескольких залпов полки повернули.

Как обычно, при отходе самые большие потери. Начинало темнеть. Увидев, что здесь толку не будет, Гордон пошёл в верхнюю крепость. Слуги спешно укладывали на возы лучшие вещи господ полковников!

–              Сучьи дети! – взорвался Гордон. От гнева у него даже усы встопорщились. – Иван! Господ полковников ко мне! Всех! Тотчас!

Бекбулатов побежал. Офицеры собрались быстро. Гордон указал на возы с пожитками:

– Позор, господа! Присягали государю живота не щадить, а сами? Пожитки спасаете? Думаете, солдат – дурак, не видит? Как же после этого вы их в бой пошлёте! Чигирин в мыслях уже туркам отдали. Торопиться изволите.

Полковники молчали. Красный, как свёкла, Корсаков глядел в землю, упёрши лопату бороды в грудь. Кашлянув, полковник Вестхоф, сделал шаг вперёд:

– Господин комендант! Игра проиграна. Неужто вы не видите? У турок такое превосходство сил, что в лучшем случае, ценой собственных жизней, мы задержим капитуляцию на день, на два.

Гордон криво усмехнулся:

–              Вижу. Не слепой. Но Кара-Мустафа уже бросил против нас все свои резервы. Ежели князь Ромодановский завтра ударит ему в тыл, турки побегут! Ни один из вас без приказа отсюда не уйдёт. Паника кончилась. Трусы уже сбежали. Остальные будут драться! Барахло разгрузить. Все по местам! И навести железный порядок! Ступайте.

К ужину полковник Гордон велел выставить на стол свой серебряный сервиз и распахнул дверь, чтоб видели солдаты.

Солдатская почта работает быстро. Но поужинать не успел: прибежал Вестхоф:

– Бояре прислали адъютанта! Приказано уходить!

Патрик вспылил:

–              Неужто я с пустых слов сдам крепость? А если он врёт или напутал? Без письменного приказа я и шага не сделаю! Мы подохнем, но не отступим.

Ужинать после этого Гордон не смог. Он понимал, что Чигирина уже не удержать, но одна мысль не давала покоя: «Год назад генерал майор Трауэрнихт выдержал турецкую осаду и не сдал город! Хам и проходимец, старый враг Патрика, писавший на него доносы, не сдал! Конечно, как полководец, Кара-Мустафа куда выше, чем Ибрагим– паша. И войска у него больше. Особенно пушек. Визирь знает, что, вернись он в Стамбул, не взяв Чигирин, султан тут же пришлёт к нему палача. Всё так. Но Трауэрнихт всё же удержал город! Тогда всё решил мощный удар русских из-за Днепра. Ромодановский не ждал и не медлил. А ведь для меня Чигирин – первая серьёзная кумпа– ния. Я командую! И какой позор – сдаться! Нет, без письменного приказа я отсюда не уйду».

Патрик снова пошёл в обход. В нижней крепости загорелся склад амуниции. Полковник вызвал резерв и приказал тушить. А в голове вертелась поганая мыслишка:

«Прикажут уходить – придётся поджечь снова».

И действительно, в третьем часу ночи полковник Карандеев привёз письменный приказ князя Ромодановского: «Крепость оставить, лёгкие пушки увезти, тяжёлые закопать, амуницию и порох сжечь».

***

Десяток янычар, оглядываясь, с опаской входили через пролом в нижнюю крепость. Ванька понял, что пора уматывать.

Но где же Лёха? Бросать друга он не хотел. Да и выбраться вдвоём легче.

Прапорщик побежал в нижний город, где в последние дни держали оборону драгуны Гордона. На месте никого не было. Только валялись брошенные фузеи и копья.

«Ушли, – подумал Иван с обидой. – Придётся одному выбираться».

– Вань, а Вань... – позвал его кто-то из темноты.

–              Лёха!!! – бросился на голос Иван.

Куницин сидел в какой-то яме, склонившись над Сёмкой.

– Живой. Оглушило его. Дышит. Как рванёт мина, его бревном по черепушке. Шишак спас. Может, дотащим? Вдвоём-то?

Ванька поглядел с сомнением:

– Такую-то тушу? Через турок? Навряд ли.

Остапенко тихо застонал.

– Гля, ожил! Может, полежит, оклемается?

Иван задумался:

– Пропадём мы с ним. Тут и здоровому не выбраться.

– Как хошь. Ты иди, Ваня. А я Сёмку не брошу.

Татарин гнал по улице пятерых пленных казаков, привязанных к длинному ремню. Встречный верховой окликнул его:

–               Хорош ясырь! Разбогатеешь!

– Кабы девки, разбогател бы. За этих много не дадут, – ответил пеший.

– Кабы мне бы достать татарский халат, я бы вывел ребят из города, – заметил Ванька, – заместо пленных. Надо найти убитого татарина.

– Ну, голова! – ахнул Лёха. – И чем ты не татарин? Никто и не подумает. А халат я тебе ща сделаю. Погодь!

Он взял фузею, подсыпал на полку пороху, запалил фитиль и приладился на бугорке. Пожар не утихал,и на улице было светло. Ждать пришлось довольно долго. Прошла кучка янычар, потом проехали четверо конных татар.

Наконец, показался одинокий татарин с ясырем. Он гнал добычу: зарёванную, простоволосую дивчину с синяком под глазом и полную, круглолицую жинку в чёрном вдовьем платке. Жинка несла младенца, а за ней семенил хлопчик лет пяти.

Лёха подпустил их совсем близко. Выстрел не привлёк внимания: в городе палили со всех сторон. Татарин молча ткнулся лицом в пыль. Бабы так и застыли, не поняв, что случилось.

Друзья быстро оттащили татарина в тень.

– Не робей, бабоньки! Авось вместе выберемся! – ободрил их Ванька, торопливо напяливая халат и грязный треух и привязывая Лёху к сыромятному ремню.

Сёмка поднялся сам, с большим трудом сделал несколько шагов.

– Что с ним? Ранен? – встревожено спросила вдова. – Дуня, подержи-ка девочку. – Она ловко просунула плечо под правую руку Остапенко: – Держись, милок!

Лёха встал слева. Сёмка осторожно повернул голову и спросил:

–               Як тоби кличуть, красавица?

–              Натальей.

–              Спаси тя Господь, добрая душа.

Так и пошли: впереди Дуня с младенцем и хлопчиком, за нею поддерживаемый с двух сторон Остапенко. Понемногу Семён разошёлся. Иван важно держал толстый сыромятный ремень и плёткой подгонял ясырь.

Бекбулатов пошёл дальней дорогой, через турецкий лагерь. Так спокойнее. И действительно, в неразберихе на них никто не обратил внимания. Раза три окликали встречные, но Ванька спокойно отвечал по-татарски, шутил и шёл дальше.

Выйдя за город, беглецы свернули к Чёрному лесу. Тут было темно и пустынно, но Иван долго не развязывал своих, а уж татарский халат и малахай скинул, только увидев возы русской армии.

Дошли. Живые!

***

Патрик Гордон всякого повидал. Но эту ночь вспоминал, как страшный сон.

Он снова собрал полковников, распределил пушки: что вывезти, что зарыть. Офицеры слушали молча, только Вестхоф рыкнул:

–              Кто зарывать будет? Солдаты уже разбежались.

Гордон собрал солдат с пониженных валов, с контрэскарпов. В городе стрельба и дикие крики. Солдаты без оружия бежали в старую крепость.

«Знамёна!» – вспомнил Патрик и вернулся свой дом. Двенадцать знамен полковник поручил прапорщику Орлову с двумя драгунами ⁵.

Четверть века он знал закон: приказ должен быть выполнен. Но здесь, в эту ночь, привычный порядок перестал действовать.

Гордон спустился в новую крепость. Ворота заперты и пусты. В мушкетных бойницах тлелют брошенные фитили. Остановил двух стрельцов и приказал поджечь башню.

В верхней крепости пьяные солдаты грабили обоз. Полковому писарю поручил запереть ворота и поджечь изнутри деревянный бастион.

Московские ворота не заперты! Гордон послал солдат их запереть, но те разбежались. Полковник вернулся в нижнюю крепость, к своим солдатам. Ворота также были пусты, вокруг валялись головни. Что делать? На приказы плюют! Значит, сам!

Зажёг магазин с припасами. Убедившись, что горит хорошо, пошёл к складу с амуницией. К сожалению, его потушили. Гордон сорвал печати, набросал досок и соломы, зажёг. На площади верхнего замка повозки с его имуществом уже пустые. Их разграбили. И слуги разбежались.

– К дьяволу! – Патрик спустился в пороховой погреб. В темноте с трудом нашёл зажигательный шнур и наугад отрезал кусок. – Бог знает, сколько будет гореть. – заправил шнур в ближнюю бочку, поджёг конец, и ощупью выбрался наружу.

Поручик Волков доложил, что полк, поставленный для охраны Московских ворот до выхода гарнизона, бросил всё и ушел. Турки уже заняли пустые ворота. Гордон спешно собрал полсотни солдат и поспешил туда.

Но не все защитники крепости бежали, бросив оружие. Полковник Корсаков с остатками своего полка стремительным ударом вышиб янычар. Из бойницы Гордон видел, как плотная колонна стрельцов, разгоняя мелкие отряды турок, двинулась к мосту. Там началась стрельба и свалка, но защитники крепости пробились!

«Ай да увалень! – подумал Патрик. – Жаль, что не успел к ним присоединиться».

Времени не было. Турки вновь шли к Московским воротам, и Гордон повёл своё небольшое войско навстречу. Видя решимость драгун, турки начали отступать. Гордон шел в сорока шагах, надеясь пробиться, – не повезло. На помощь врагу спешил большой отряд янычар.

Надо было искать другой путь! По склону холма полковник спустился к каменной церкви, а оттуда к задней стене крепости. Впереди шла группа солдат.

«Мародёры, – подумал Патрик. – Они, небось, знают проходы».

Но мародеры пустились вплавь, через реку. Патрик плавать не умел. Он пошёл к мельничной плотине между рекой и валом.

На освещённом факелами пятачке перед плотиной расхаживали несколько турок с обнажёнными саблями. Хвастались отрубленными головами выловленных из реки московитов. Одну из голов Гордон узнал – Корнелий фон Бокхофен!

Помолившись, полковник взял в правую руку саблю, в левую пистолет и решительно вышел из темноты. Турки оторопело смотрели на Гордона. Он выстрелил в ближнего и, отмахиваясь от остальных, побежал на плотину. Там было уже темно. Гордона или не видели, или не догнали.

За плотиной он споткнулся о мёртвого, упал, снова поднялся, добрался до рва. Несколько полуголых солдат помогали друг другу выбраться по скользкой глине на русскую сторону. Помогли и полковнику. Мокрый и грязный Гордон, наконец, вылез на твёрдый берег.

Вдруг небо вспыхнуло. Раздался оглушительный грохот. Над старой крепостью поднялся высокий столб огня и дыма – взорвался пороховой погреб.