Текст книги "Солдат удачи. Исторические повести"

Автор книги: Лев Вирин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 33 страниц)

А татары уже близко: рожи смуглые, косые, орут, из луков стреляют. Ну, мы тут выпалили залпом. Пятерых свалили, остальные повернули – и дёру. Только мы их и видели. А побеги кто-нибудь – и всё. Кого не зарубили, того б увели в рабство.

Подъехали ближе, опять нам навстречу конный отряд. Мы – за ружья. Приблизились, смотрю: впереди граф Арко, командир полка кирасиров. Соскочил я с воза, поклонился. А он кричит издали:

–              Чей обоз? Заворачивай!

Я отвечаю:

– Ваше Сиятельство! К Вам и едем.

Он узнал меня.

– Каспар? Овёс везешь? Мои кони от гнилой соломы шатаются. А завтра – в бой.

–              Везу, Ваше Сиятельство. Девять возов.

Так, поверишь, Граф меня расцеловал! Привёл к курфюрсту. Прямо в шатёр. Ну угодил я Его Высочеству! Солдаты голодные уже бунтовать начали. Надел он мне на шею этот медальон и говорит:

– Спасибо, Каспар! Я тебе этого не забуду! Выручил. Сколько я тебе должен за продовольствие и фураж?

Я, конечно, кланяюсь и отвечаю:

–              Как истинный верноподданный Вашего Высочества, счастлив быть полезным моему государю в сей грозный час.

Он так и расплылся в улыбке:

–              Хорошо! Что просишь?

–              Денег мне не надо. Но если Вам будет угодно, освободите меня от налогов.

Курфюрст кивнул секретарю, дескать, заготовь указ. А Карл При– льмайер, его личный секретарь, – мой свояк. Он и подготовил указ о полном иммунитете ⁸на десять лет. Голубой Король подписал. Я за год оправдал все расходы на обоз и с тех пор богатею. Добрый совет – дороже денег!

***

Барон фон Рехберг подарку обрадовался. Накаминные часы были очень большой редкостью, а таких, показывающих ещё и день недели, вовсе никто не видел.

– И завод на четыре дня! Прелесть! – восхищался барон, потягивая свой излюбленный мозельвейн.

–              Ну и как там наш Голубой Король? – спросил герр Каспар.

– Сейчас он в Италии. Опять требует денег. Наш Макс Эмануил неглуп и энергичен. Мог бы стать дельным королём, но всё портят огромные амбиции. Мечтает сравняться с Людовиком XIV. Король– Солнце – его идеал с детства. Да на столь великие планы у нашей маленькой Баварии ни сил, ни возможностей не хватит. Доведёт он страну до банкротства. Даст Бог, я до этого не доживу.

Барон допил вино и молвил хозяину:

– Приезжай в Мюнхен! Голубой Король хочет переодеть свою гвардию в новые мундиры. Сможешь получить подряд на сукно.

Из Мюнхена хозяин вернулся радостный: такой выгодный подряд. Но и озабоченный.

Герр Каспар вызвал Механикуса:

–              Сроки жёсткие. К осени Курфюрст хочет вывести гвардию на парад в новых мундирах. А у нас узкое место – сукновалка. Даже если и откажемся от всех прочих заказов, можем не успеть. Поставить бы ещё один-два сукновальных чана! Да водяное колесо с трудом тянет и эти. Посмотрите, что там можно сделать.

Янко пришел в сукновальню вместе с Механикусом. Ковалю тут было интересно всё: и огромное колесо (в Слободке на мельнице раза в два меньше), и ременный привод, и сукновальные чаны.

– Ну, помощник, что думаешь? – спросил фон Шлор.

– Нельзя ли остановить всё это, хоть ненадолго? – спросил Янко.

Мастер перекрыл заслонку на водяном жёлобе. Янко снял приводные ремни из толстой воловьей кожи и вручную повернул колесо.

– Туго идёт, – заметил он. – Трение большое. Посмотрим подшипники.

Колесо сидело на толстом дубовом валу длиной в три сажени, концы вала крепились в хомутах подшипников.

– Износился вал-то. Подшипники перетянули, вот и идёт туго. Присобачить на концы по стальному стакану да закрепить в бронзовые кольца. Вал и пойдёт куда легче. У вас в часах калёные стальные подшипники для бронзовых осей, чтоб трение уменьшить.

Георг фон Шлор покрутил вал, посмотрел подшипники, подумал.

– Пожалуй, и дело говоришь. Ещё один чан, а то и два можно выиграть. У тебя Янко голова работает. Начинай стаканы. А я займусь подшипниками.

***

Инга, сестра Михеля, поселила друзей в маленькой комнате, рядом с кухней. Тесно, не слишком удобно, зато тепло. Четыре года назад она овдовела, и, чтобы прокормить трёх сыновей (старшему – только десять), стирала бельё и сдавала комнаты. Второй этаж дома занимала семья Питера, голландца-сукнодела: тощая, высокая жена – фру Хильда – и три девочки.

Полная, шумливая, рыжая Инга весь день крутилась по дому: убирала, стирала, стряпала. С утра до вечера шестеро ребятишек с визгом и криком гоняли по дому (во дворе холодно), играли в стражники-разбойники.

Вечером, когда детей отправляли спать, можно было спокойно посидеть, поговорить за кухонным столом. Питер, невысокий, основательный мужик, курил кривую пенковую трубку и вспоминал свой любимый Роттердам.

– Что ж вы оттуда уехали, коли там так хорошо? – спросила

Инга.

– Дом сгорел, – ответил Питер. – Здесь хозяин хорошо платит, и жизнь дешевле. Отработаю ещё шесть с половиной лет, соберу на дом, тогда и вернёмся.

Гриша в первый же день попросил у Питера его Евангелие.

–              Зачем тебе? – удивился он.

–              Ты же кальвинист. И Евангелие на голландском. Хочу голландский язык выучить.

–              Голландский – самый лучший язык. Бери.

Григорий старался говорить с соседями по-голландски, осваивал произношение.

***

Янко отковал стаканы для дубового вала. Вот где пригодился навык работы с листами толстого железа, полученный у Седого Гонзы. А потом заколодело!

Тяжеленные стаканы перекашивало в бабке токарного станка. Два дня бились, пробовали и так, и этак. На третий день Янко придумал: забил в стакан деревянную пробку и вколотил в её середину железный штырь. Под штырь – подставка, чурбачок. Канавку смазал бараньим салом – и дело пошло!

Фон Шлор вечером записал в дневнике: «Необразованный парень, а до чего светлая голова. Будет время, прикажу изготовить дополнительную заднюю бабку с вращающимся центром. Тогда можно будет обтачивать на станке и очень тяжёлые детали».

Бронзовые кольца для подшипников точил и полировал сам Ме– ханикус.

За две недели управились. Стальные стаканы на дубовый вал одевались с трудом. Мастера помогали. Но за день поставили, закрепили и запустили вал в новых подшипниках.

– Смотри, как легко идёт! – обрадовался Питер. – Теперь и вправду можно бы добавить пару чанов!

Пришёл хозяин. Похвалил.

– Прекрасно, герр Механикус. Надо заказать в Роттердаме два чана. Успеть бы привезти по зимней дороге.

– Прощения просим, – вступил в разговор Янко. – Зачем же их заказывать? Найдётся хороший плотник, так и сами сделаем.

– Ого! Я вижу, подручный у тебя не даром хлеб ест, – обрадовался герр Каспар.

–              Янко – настоящий мастер. И эти подшипники он придумал, – ответил Механикус. – Хорошо бы его как-то наградить.

–              Подумаю, – ответил хозяин.

Янко стал получать на треть больше.

Инга и фру Хильда всё время фыркали друг на друга. За глаза, конечно. Уж очень они были разные.

– Голландская селёдка! Ханжа кальвинистская! Чистюля! – чертыхалась Инга, стоило только жене Питера выйти из кухни.

– Рыжая грязнуля! Распустеха! – ворчала фру Хильда вполголоса.

Но внешне дамы соблюдали подчёркнутую вежливость и политес.

В воскресенье после обеда фру Хильда угостила Григория жареными пирожками с печёнкой (для своих она готовила отдельно). Пока Гриша ел и нахваливал горячие пирожки, фру, усевшись рядышком, расспрашивала его о доме, о родных.

Стиравшая в углу кухни Инга кипела от злости:

«Бесстыжая сука! У самой муж прилёг вздремнуть после обеда, так она к молодому парню подвалила! – шептала она потихоньку. – Доска белобрысая!»

Ближе к вечеру Инга, принарядившись и расчесав свои роскошные волосы, зашла в комнатку к парням и предложила:

– Сестра нынче дочь выдаёт замуж. Пошли, парни! Угощение будет знатное, да и потанцевать можно.

Янко застеснялся:

–              Я ж никого не знаю.

К тому ж он сидел за латынью и не хотел отрываться. А Гриша пошёл. Вернулся под утро. Янко оторвал голову от подушки:

– На тебя, Гриша, бабы летят, как мухи на мёд. В Праге – Хе– ленка, здесь – Инга. А ведь монахом был!

–              Ну что ты, Янко! С Хеленкой совсем другое дело было. Хеленку я любил. А Инга – ещё совсем молодая бабка, вдова. Скучно ей без мужа. Зачем же её обижать?

–              Смотри, кума, тебе жить.

***

Перед Пасхой Янко с Бернардом-плотником закончили по чертежам Механикуса два новых чана для сукновалки.

Герр Каспар собрался в Лейпциг на ярмарку, взял с собою и Гришу. Обоз с товарами под наблюдением старшего приказчика отослал на три дня раньше.

– Надо успеть на «бочковую неделю» – это оптовая ярмарка. Потом неделя пасхальной, основной ярмарки.

А уж потом – расчётная неделя, – рассказывал герр Каспар Григорию. – Взял кредит у Соломона Френкеля, – продолжил он, – теперь в Лейпциге можно и развернуться. В Баварии многие боятся евреев. А мы сами попросили курфюрста разрешить для них жительство в Фюрте. И город на этом много выиграл. Дешёвый кредит в торговле – первое дело.

Переговоры с краковскими купцами заняли весь день. Энергия и упорство старого Вайскопфа поражали.

Григорий устал переводить, а герр Каспар не останавливался, пока не дожал клиентов. Заключил крупный контракт. Поляки расплатились векселями.

Два дня шли переговоры с венецианцами, затем с флорентийскими суконщиками. Потом хозяин дал Грише передышку:

–              С саксонцами я и сам разберусь. Гуляй.

Григорий пошёл по ярмарке. Смотрел книги. Правда, Спинозы не нашёл. Зато купил первый том «Эссе» Монтеня.

Хозяин был доволен поездкой, и на радостях дал Григорию гульден. Добавив немного, юноша приобрёл небольшой, ладный сундучок с хитрым бронзовым замком – для хороших книг, чтоб были целы.

Янко сундучок одобрил:

–              Год назад ты бы такого не купил. Тяжеловат, на своём горбу не потащишь. Нынче мы уже не шваль придорожная, можем и возчику заплатить.

***

По приказу хозяина Гриша каждый день занимался с Вальтером языком час после обеда. Мальчик старался. Вальтер очень хотел говорить по-французски, и у него недурно получалось. Значительно хуже было с грамматикой, писал он с грубыми ошибками, рассуждая:

–              Плевать! Кому нужно, поймёт.

Его двоюродный брат, Франц Прильмайер, почти год прожил в Париже. И теперь Париж стал заветной мечтой Вальтера Вайскопфа. Он знал наизусть все модные парижские кафе, театры, все сплетни о Короле-Солнце, маркизе Помпадур и других версальских знаменитостях.

– В Париже я запросто смогу получить дворянство, – говорил Вальтер. – Это у нас, в Баварии, для купеческого сына дорога закрыта. А в Париже, были бы деньги, можно купить и титул.

Юноше отчаянно хотелось фехтовать, ездить верхом, танцевать.

–              Торговать, как это делал отец? Фу, стыдно! – говорил Вальтер.

«И где этот мальчик набрался дворянской спеси?», – удивлялся Гриша.

***

Хозяин вызвал Механикуса, и заказал ему ещё одни часы, поза– тейливее.

–              Карл Прильмайер пишет, что положение барона Рехберга пошатнулось. Председателем Тайного Совета, вероятно, станет граф Фуг– гер. Надо заблаговременно позаботиться об его благосклонности.

– Можно сделать часы с боем, чтобы они вызванивали каждый час, – сказал, подумав, фон Шлор.

–              Прекрасно! Это как раз то, что требуется. Приступайте.

И мастера принялись за часы снова. Механикус мечтал усовершенствовать балансир Гюйгенса и повысить точность хода часов. На этот раз Янко участвовал в работе с самого начала и старался разобраться и запомнить все тонкости.

Перед Троицей к герру Георгу приехала на лето его дочь. Меха– никус овдовел больше десяти лет назад и, насколько заметил Янко, второй раз жениться не собирался. Мастер весь был поглощён своей работой, своими идеями.

Барбара фон Шлор воспитывалась в Ингольштадском монастыре кармелиток, к отцу приезжала только на каникулы. Высокая, стройная, с длинными, пепельными косами и походкой королевы, она была ослепительно красива.

Янко старался даже не смотреть в сторону девушки, когда та заходила к отцу в мастерскую. Но Барбара как-то сама подошла к Янко и встала за его спиной. Он чуть не потерял крошечный подшипник, который начал полировать.

–              Почини мне застёжку, Ян, – сказала Барбара.

Застёжку Янко починил в тот же день, но у девушки оказалось немало вещей, требующих починки. Понемногу парень перестал бояться дочери Механикуса. Барбара часто усаживалась в мастерской между ним и отцом, расспрашивала о тонкостях его работы, об их с Гришей путешествии.

– Подумать только! Вы с другом прошли Польшу, Силезию, Богемию. А я нигде, кроме дома и монастыря, не бывала.

– Скоро я возьму тебя в Мюнхен, – говорил Барбаре отец, – к тётке. Баронесса фон Деринг давно тебя приглашала.

–              Ты, папа, уже три года мне это обещаешь.

После завтрака фрейлейн Барбара села за письмо своей любимой подруге, Габи фон Горн. Писала девушка быстро, часто подчёркивала слова, иногда останавливалась на минутку, покусывая гусиное перо, а затем продолжала.

Дорогая и любимая Габи!

Каждый день я обещаю себе сесть и написать тебе письмо (тем более, писать есть о чём), но какие-нибудь неотложные дела, а больше всего, моя лень , тебе хорошо известная, сбивали меня с пути истинного . Но сегодня я сказала себе: хватит И, как видишь, пишу.

Наш дом в Фюрте значительно больше и удобнее того, что был в Лейпциге. У меня чудная светлая комната с двумя окнами, прелестные голубые обои. Тебе бы она понравилась. Мебель, конечно, старая; и даже картинки на стенах те же (Берта постаралась).

Отец купил мне отрез замечательного лионского шёлка, малинового с переливами. Получится потрясающее бальное платье! Берта говорит, что здесь есть модная портниха, француженка. Сейчас она занята, шьёт подвенечное дочери бургомистра. Но как только она освободится, я закажу себе роскошное платье.

Отец приготовил для меня два куска тонкого индийского муслина: один в пёстрых птичках, второй с цветами и листьями. Сделаю себе летнее платье и что-нибудь ещё (не придумала).

Новым местом отец весьма доволен. Хозяин щедрый и к нему относится хорошо. А, главное, у него появился замечательный помощник. В первый же вечер отец мне все уши прожужжал: «Ах, Янко то, Янко сё, руки у него золотые, да и голова не хуже. Он так хочет учиться, даже начал учить латынь». Брр!!! Какая гадость !И добровольно???

Наутро я спустилась в мастерскую, посмотреть на этого Янко. И, представляешь себе, – красивый парень! Выше меня ростом (что очень приятно), с ярко-голубыми глазами и прелестной русой бородкой. Ужасно застенчив и на меня боится смотреть. Прелесть !!! Но я уже начала его приручать. И не безуспешно. От стрелы Амура ему не скрыться. Вот в понедельник отец уедет в Цюрих недели на две, тогда я развернусь!!!

Янко уже починил мне замок на золотой цепочке, который сломала Труди под Рождество. Конечно, он мужик и варвар. Право, если бы он был дворянином, я бы влюбилась в него без памяти . Но для летнего, каникулярного романа объект вполне подходящий. Будет, что рассказать девочкам осенью.

Он русский, схизматик, но потрясающе симпатичный и даже похож на Геркулеса в гостиной твоей матушки. Конечно, дикарь и варвар , но для Барбары сойдёт.

Предмет куда лучше, чем тот лакей-француз, которым хвасталась

Труди.

В Мюнхен этим летом я опять не попаду. Отец очень занят – мастерит какие-то необыкновенные часы для графа фон Фуггера. И мой Янко ему помогает.

Да, милая моя Габи, жизнь на каникулах куда приятнее нашего скучного существования за толстыми монастырскими стенами, где месяцами не видишь ни одного мужчины (постный патер Франциск, конечно, не в счёт).

А как твои дела? Ты, наверное, веселишься, флиртуешь и амурничаешь вовсю. Завидую. Жду твоего письма с нетерпением.

Нежно целую. Твоя Барбара.

***

Георг фон Шлор вернулся из Цюриха на пять дней раньше. В мастерской, стоя у окна, целовались Барбара и Янко. Они так увлеклись, что не слышали скрипа двери.

–              Дочка! – воскликнул герр Механикус.

Барбара взвизгнула, закрыла лицо руками и вихрем убежала наверх, в свою комнату. Янко стоял, как пень, опустив руки и глядя в пол. Герр фон Шлор устало сел в своё кресло, снял берет.

– Что стоишь? Садись! Эх, ты, дурак. Не устоял перед глупой девчонкой, – продолжил мастер. – Заморочила Барбара тебе голову. Не ты первый. Это она умеет. Что ж теперь делать? Будь ты дворянином, лучшего зятя я бы не хотел. Но ты мужик. Делать нечего. Завтра ты должен уйти из Фюрта. Причину придумай. Не дай Бог, если кто узнает о тебе и Барбаре. Ну, это ты и сам понимаешь. Через неделю я отвезу дочку в Мюнхен. Баронесса фон Деринг за ней присмотрит лучше, чем я. Зайди ко мне перед отъездом с твоим дружком. Я слышал, что он каллиграф. Напишу тебе рекомендации. Ох, худо. Такого доброго подручного у меня уже не будет. Ступай.

Каспар Вайскопф очень удивился, когда Григорий и Янко пришли к нему и попросили расчёт.

–              Что вы парни? Чем-нибудь недовольны? Я могу прибавить.

– Премного благодарны, хозяин, – ответил Гриша. – Но я получил известие из дома. Надо ехать. Обидно бросать такую работу, да приходится.

Получив расчёт, подмастерья зашли к Механикусу. Тот вынул из стола листок бумаги, протянул Григорию:

–              Перепиши красиво.

Гриша взял приготовленный лист толстой голландской бумаги, сел и начал писать на латыни:

ДИПЛОМ

Настоящий диплом выдан мастеру Иоганну Ковалю из Московии в том, что он действительно овладел мастерством и может работать Меха– никусом. Иоганн способен изготовить и улучшить механизмы любой сложности, что за время работы у меня показал неоднократно. Иоганн Коваль владеет кузнечным, токарным, слесарным мастерством в полной мере, может читать чертежи, составленные по методу Декарта, изготовлять часы особой сложности.

Что я, Георг фон Шлор, Механикус, магистр искусств Лейпцингского университета, ученик прославленного Дени Папена, и удостоверяю.

Механикус внимательно прочёл диплом и подписал его.

– Прощай, Янко. А я то мечтал, что мы с тобой изготовим паровую машину, и она начнёт работать раньше, чем у Папена. Я заезжал к нему.

***

До Франкфурта-на-Майне друзья доехали с обозом Вайскопфа. Самый удобный путь в Голландию по рекам: Майну и Рейну. Путешественники пошли по пивным у набережной, и в третьей, как и ожидали, услышали голландскую речь.

Шкипер согласился взять их до Амстердама.

– Если будете помогать матросам и питаться с командой, то по сорок крейцеров с носа. Тащите вещи на барк «Анна Катарина». Через два часа отплываем.

Вечером друзья сидели на носу баржи, смотрели на плывущие по берегам виноградники, ладные кирпичные домики, чистые городки.

–  Чудно, Гриша, – задумчиво протянул Янко, – всего-то год с небольшим прошёл. А, кажется, жизнь пролетела. Помнишь корчму под Краковом? Сколько мы с тобой повидали за этот год!

– И верно. Нынче ты уже Механикус с дипломом. Да и я не тот. Вот приедем в Голландию, что там будет?

–            А что? Работу найдём добрую. Научимся ещё кое-чему.

–  Работу-то найдём. А только славного Спинозы уже нет в живых. У кого учиться? Какую дорогу выбирать? Прошёл я полмира, а зачем? Смутно у меня на душе, Янко.

Коваль покопался в своём мешке, вытащил бутылку шнапса, полкруга колбасы:

– Брось, друже! Не журись. Давай лучше выпьем, глядишь, полегчает.

Долго ещё друзья сидели рядом, толковали.

– Ты ж сам говорил, идём за мастерством и мудростью, – утешал опечаленного Гришу Янко. – Разве мы малому научились? А сколько людей видели. Брось ты свои заумные мысли. Жить надо проще.

Голландия

Вот и конец пути! Амстердам поразил друзей: домики шириной в три окна под крутой черепичной крышей, крохотные садики, клумбы ярких тюльпанов. Мостовые из чёрного камня. Город разрезан на сотню островов каналами – грахтами и рукавами тихого Амстеля. А чистота! Парадиз, а не город!

Старшину кузнечного братства разыскали довольно скоро. Тот с уважением взял в руки диплом Янко:

– Механикус! Редкая птица. Пойдём, провожу.

В окне небольшой лавочки были выставлены странные, сложные изделия из полированной латуни. Янко спросил:

– Что это?

–              Мореходные инструменты. Вон то астролябия. Это квадрант. Без них капитан не найдёт верной дороги в океане.

Провожатый поздоровался с хозяином:

–              Мингер ван Схуде, вы искали хорошего мастера. Кажись, нашёлся такой. Покажи свою грамоту, парень.

Хозяин неспеша прочёл.

–              Я слышал о Георге фон Шлоре. Хороший механик. С такой рекомендацией вас возьмут где угодно. Марта!

Вошла полногрудая девушка в белоснежном переднике, сделала книксен.

–              Это Ян. Он будет у нас жить и работать. Покажи ему его комнату.

– Ну вот, Янко, ты и нашёл себе работу, – сказал Григорий.

Грише повезло не сразу. Лишь на третий день он наткнулся на

маленькую друкарню Брандта, где печатались лоции. Хозяин положил вполне приличную плату. Да и комнату порекомендовал неподалёку.

Работа Грише понравилась. К тому же он хотел научиться гравировать карты.

В первый же день он купил «Посмертные сочинения» Спинозы. Начал, конечно, с «Этики». Прочёл первую страницу – и ничего не понял: все слова знакомые, а смысл ускользает. Прочёл ещё раз:

«Под субстанцией я разумею то, что существует само в себе и представляется само через себя, т.е. то, представление чего не нуждается в представлении другой вещи, из которой оно должно было бы образоваться...».

Хоть голову сломай, ничего понять невозможно! А дальше теоремы, леммы, схолии.

Упрямый Григорий две недели бился вечерами, но мало продвинулся в понимании трудного философа.

«Неужто я так туп, что страницу разобрать не могу! – в отчаянии думал Гриша. – Ведь и Паскаля, и Монтеня понимал сразу. Где бы найти знающего человека, философа, чтоб помог».

Выручил случай. Как-то в дождливый день Гриша гравировал на медной доске карту Датского королевства.

–              Хозяин идёт! – шепнул Франц, немолодой гравёр, работавший за соседним столом.

Вместе с мингером Брандтом в друкарню вошёл высокий господин в чёрном плаще дорогого, тонкого сукна и модном кафтане с серебряными позументами. Поддерживая гостя под локоток, Брандт провёл его в свой кабинет.

–              Что за франт? – спросил Гриша. – Клиент?

–              Ты что! Сие мингер Якоп Дельгадо, наш лучший картограф! В прошлом году мы выпустили его лоцию Балтийского моря, так за два месяца всё раскупили, пришлось дополнительный тираж тиснуть.

Скоро хозяин вышел из кабинета и подвёл гостя к Гришиному столу.

–              Грегор – наш новый наборщик, – сказал Брандт. – Знает множество языков, в том числе и турецкий.

Дельгадо внимательно разглядывал юношу тёмно-карими, большими глазами, тронул рукой подвитые усы, достал из сумки пожелтевший листок древнего пергамена:

– Сможешь прочесть?

Гриша вгляделся в расплывшиеся строчки.

– Буквы арабские. А писано по-турецки.

«После мыса Гвадар, если Аллах пошлёт попутный ветер, до устья великой реки Инд пять дней пути», – медленно прочёл он.

– Великолепно! – взмахнул руками Дельгадо. – Замечательно! Любезный мингер Брандт, буду Вам вечно благодарен, ежели Вы отпустите ко мне сего юношу на недельку. Я по случаю купил старинный портулан ⁸и не могу разобраться в легенде ⁸. Естественно, я ему щедро заплачу.

***

Небольшой, уютный дом Дельгадо рядом с портом. В кабинете мингера все стены уставлены шкафами тёмного дерева, а в них плотными рядами стоят большие тома «ин фолио» ⁸, переплетённые в бурую кожу.

«Лоции и атласы», – догадался Гриша. На полочке над рабочим столом он вдруг увидел старых друзей – томики «Эссе» Монтеня, Декарта, Паскаля и даже Спинозу. До чего ж загорелось спросить Дельгадо об этих книгах! Но сдержался. Ещё на смех подымет скромного наборщика.

Часа три мингер Якоп сидел с Гришей рядом и помогал разбирать старинную рукопись. Арабский Дельгадо не знал совсем, зато прекрасно знал язык карт и лоций и часто подсказывал Грише нужное слово.

За вкусным обедом хозяин расспрашивал Гришу о Салониках: много ли кораблей приходят в гавань, чем торгуют. Разговаривал как с равным, не строил из себя важную шишку. Гриша расхрабрился и спросил о Спинозе.

– В юности я имел честь дважды видеть великого философа, – улыбнулся хозяин. – Мой отец был с ним дружен. Поразительный человек. Умел привлекать сердца.

–              Бога ради, расскажите о нём! – жадно попросил Гриша.

Мингер Якоп набил табаком глиняную трубку, посмотрел в молящие глаза юноши.

–              Дед Спинозы приехал сюда из Португалии, спасаясь от инквизиции. Они были мараны, крещёные евреи, втайне сохранившие свою веру. Отец философа, Михаэль д'Эспиноза, заработал торговлей большое состояние. К концу жизни он стал одним из богатейших людей Амстердама.

Уже в хедере Барух отличался исключительными способностями. Все считали, что он станет знаменитым раввином, светочем еврейской учености.

Мальчик обратил внимание на множество разногласий и несообразностей, коих в Святой книге хватает.

Он принялся жадно читать древних мудрецов, и в книге Ибн Эзры нашёл подтверждение своих мыслей. Не решаясь написать открыто, тот спрятал свои сомнения в хитрых иносказаниях, в тайнописи. Но юный Барух сумел расшифровать эти загадки.

В пятнадцать лет отец стал приучать его к торговле. Юноша оказался дельным помощником, но его тянуло к науке. Надо было освоить латынь. Тогда Барух поступил в школу ван ден Эндена, лучшую в Голландии. Сей иезуит был поклонником вольнодумца Ванини, сожжённого на костре за атеизм, и втайне проповедовал его учение самым талантливым из своих воспитанников.

Латынь преподавала дочь директора Клара Мария. Говорят, она влюбилась в гениального юношу, но тот искал не любовь, а мудрость. Клара перевела на латынь имя Барух ⁸и назвала его Бенедиктусом. Придумала отбросить первую букву фамилии, ибо Спиноза – колючая роза, символ мудрости.

В то время он вошёл в кружок коллегиантов. Сия секта не признаёт ни попов, ни пасторов. Коллегианты считают, что каждый может толковать Священное Писание, и воюют с ханжеской тиранией кальвинистской церкви. В кружок входили люди просвещённые, известные врачи, издатели, поэты. Барух был самым молодым из них, но вскоре все признали его учителем мудрости. Один из друзей предложил ему ежегодную пенсию, дабы Спиноза смог спокойно заниматься наукой. Тот отказался. Каждый должен кормиться своим трудом. Юноша пошёл учиться к оптику Сомару и стал одним из лучших шлифовальщиков линз в Голландии.

Барух написал «Краткий трактат о Боге, человеке и блаженстве».

Трактат, к сожалению, ныне утерян, но тогда он произвёл огромное впечатление. Его прочли не только друзья философа. В синагогу пошли доносы: «Он вольнодумец! Еретик! Не верует в откровение!».

До чего не хотели парнасы ⁸общины открыто осуждать сына почтенного рэб Михаэля! Баруха долго убеждали признать свои заблуждения. Хотя бы для виду покаяться в самой мягкой форме.

Спиноза отказался. Он не лгал и не отступал от своих убеждений. И тогда его прокляли. Большой херем – это страшно.

Человек проклят«днём и ночью, при входе и при выходе, когда он ложится и когда встаёт... Никто не смеет говорить с ним ни устно, ни письменно, жить с ним под одной кровлей и даже приближаться ближе, чем на четыре локтя. Читать что-либо им написанное... Да сотрёт Господь имя его под небом!».

Спиноза не испугался. «Ваша истина – вера, а моя вера – истина». Он ушёл от иудаизма, но не пришёл и к христианству.

– Как же так, совсем без Бога? – удивился Гриша.

–              У философа свой собственный бог.

В те годы в Оттоманской империи один шарлатан, по имени Саб– батай Цеви, объявил себя Мессией. Евреи верят, что после страшных мук и страданий придёт Машиах, Мессия, Спаситель, и на земле настанет Золотой век. Тысячи людей поверили сему обманщику. В Амстердаме почтенный рэб Менаше бен Израиль на всех углах кричал о приходе Избавителя.

Главным врагом Спинозы всегда были суеверия. Один из немногих, он сразу распознал обман и высмеивал мессианские бредни. Некто Рефаэль, безумный фанатик, бросился на него с ножом. К счастью, неудачно

–              На Спинозу! – ахнул Гриша. – Я видел саббатианцев в Салониках! Бешеные псы. Расскажите дальше!

–              По требованию общины ему запретили жить в Амстердаме. Пришлось переехать в Рейнсбург, в общину коллегиантов. Слава о мыслителе уже пошла по всей Европе. В глухую деревушку к нему приехал учёный секретарь Лондонского королевского общества ⁸Ольденбург. Они стали друзьями и много лет переписывались. Днём философ шлифовал линзы, а ночами писал книги. Спал он четыре часа в сутки. Барух начал «Трактат об усовершенствовании разума» и свой главный труд – «Этику».

В том же доме жил юный студент Кизеарум. Он упросил Спинозу прочесть ему курс лекций. Просмотрев толстый том аккуратных записей, кто-то из друзей ахнул: «Да это готовый трактат! Надо напечатать!». «Принципы философии Декарта» – единственная книга Спинозы, изданная при его жизни под его именем.

К философу тянулись люди. Самые разные: прославленный астроном Христиан Гюйгенс, математик Гуддл, фельдмаршал Шарль де Времон. К скромному шлифовальщику приезжал, и не раз, даже Великий пенсионарий Ян де Витт, правивший в те годы Голландией.

Настали тяжёлые времена. Англия дважды разгромила до того непобедимый голландский флот. Положения мудрого и осторожного Яна де Витта и его брата Корнелия пошатнулось. На них яростно нападали сторонники отстранённого от власти принца Оранского и церковники всех мастей. И тогда Ян де Витт попросил Спинозу помочь ему, дать бой клерикалам. Философ отложил в сторону всё, даже работу над «Этикой».

В 1670 году анонимно вышел в свет «Богословско-политический трактат». Автора угадали сразу. Так написать мог только Спиноза. На него обрушился жуткий шторм ненависти и негодования. Объединились все христианские церкви и секты, да и евреи тоже. Даже часть его друзей, коллегиантов, отшатнулась. Ещё бы!

Спокойно, неопровержимо, с текстами в руках Спиноза утверждал, что Библия вовсе не божественное откровение, а собрание древних летописей, написанное в течение нескольких веков десятками разных людей, что чудеса – обман или заблуждение.

А через два года войска Людовика XIV захватили Утрехт – жемчужину Голландии. Разъярённая толпа растерзала братьев де Витт на площади. Спиноза был вне себя от гнева и горя. Впервые в жизни он утратил философское спокойствие и невозмутимость. Барух даже написал прокламацию: «О злейшие из варваров!» и сам расклеивал её на улицах Гааги.

Власть взял принц Вильгельм Оранский и сразу запретил «Бого– словско-политический трактат» и «Левиафан» Гоббса. Однако слава философа была столь велика, что его упросили поехать в Утрехт, выяснить у принца Конде возможные условия мира.