Текст книги "Солдат удачи. Исторические повести"

Автор книги: Лев Вирин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 33 страниц)

Тот виновато пожал плечами:

–              Так провод в Малинках кончился. Тянуть нечего.

– Худо! Вот что, лейтенант! Скачите в Малинки. Свяжитесь с майором Окуневым. Пусть срочно вышлет разведку в район узкоколейки. Как бы не было поздно.

Яков козырнул и вышел.

Фуража в полку уже не осталось. Коней кормили соломой, да и той не хватало. По дороге с передовой Яков заметил стожок сена, обрадовался и захватил, сколько смог. Веста в углу двора с аппетитом хрумкала это лакомство.

–              Бедная старушка! – пожалел её Яшка. – И поужинать не успеешь.

И снова грязная дорога и мелкий дождь. Сугробы исчезали на глазах.

В Малинках Яшке повезло: успел связаться с Окуневым.

–              Какая, на фиг, разведка! – кричал в телефон Николай Иваныч. – Немец прёт от узкоколейки! Не меньше батальона. У них даже пара танков есть! Рябинку удержать не сможем, сил нет. Постараюсь зацепиться за речкой.

Яков изо всех сил гнал Весту обратно: «Полковник как в воду глядел, – крутилось в голове. – Два эскадрона и батарея в окружении. Что с нами будет? Выберемся ли?».

Взволнованный Яшкин доклад полковник выслушал спокойно:

– Прорвёмся! Время ещё не упущено.

Вбежал старшина Горленко.

–              Товарищ полковник! Немец в Малинках! Мы отрезаны!

–              Я уже знаю. Посмотрите, Александр Петрович! – Лазарьянц показал на карте. – За деревней – овражек. Вот тут он близко подходит к узкоколейке.

По нему надо провести полк. Обязательно с пушками. Без артиллерии пропадём. Просмотрите подходы, много ли там немцев, где у них пулемёты. Себя постарайтесь не обнаружить.

– А вы, лейтенант, – обратился полковник к Якову, – срочно приведите сюда первый эскадрон и батарею Соколова. Капитан Юрьев, вы во второй эскадрон. Только что стемнело. У нас вся ночь. Можно успеть. Но времени терять нельзя.

–              Ашот Григорьевич! – осторожно спросил Юрьев. – Вас за отступление без приказа под трибунал не пошлют?

– Может, и пошлют, – улыбнулся полковник. – Очень даже возможно. Да полк спасать всё равно нужно.

***

Когда все собрались, полковник приказал построить людей и вышел на крыльцо.

– Товарищи бойцы! – он говорил громко и уверенно. – Немцы ударом вдоль узкоколейки отрезали нас от основных сил. Но мы прорвём окружение и выйдем к своим!

Предстоит тяжелый марш, а потом бой. Немцы нас не ждут. Подойдём тихонько, ударим внезапно, они и не устоят. – Лазарьянц вздохнул. – Кто отстанет, считай, погиб.

Полковник шёл первым. Лошадей вели в поводу – темень, дождь, пудовая грязь на сапогах. По дну оврага – ледяная вода, где по щиколотку, а где и по пояс.

Три вёрсты показались Якову вечностью. Он промёрз насмерть. Зуб на зуб не попадал. «Сейчас рухну! – думал он. – Не могу больше!»

Но все шли, шел и Яша. Однако вот и конец оврага. Горленко уже ждал их:

– Один пулемёт на насыпи слева, вон там. Второй правей, метрах в ста.

Матерясь шепотом, где волоком, где на руках солдаты подняли наверх пушки.

–              Орудия на прямую наводку!

У пологого склона оврага капитан Козлов строил первый эскадрон к атаке.

–              Сабли наголо!

Яков, с трудом сгибая замёрзшие ноги, влез в седло. Грохнул пушечный выстрел. Второй. Третий.

–              Ура!

Эскадрон поскакал в атаку. Яшка гнал Весту следом, с поднятой шашкой, как в кино стараясь не отстать. Немцы стреляли, но пулемёты было уже не слышно.

Вдруг Веста оступилась в яме и тяжело рухнула набок. Яшка попытался не попасть под упавшую кобылу, но левую ногу зажало. До чего ж он испугался!

– Только бы вылезти! Только не остаться здесь, в поле, одному, – повторял Яша.

Извернулся, цепляясь за прошлогоднюю траву, вытащил ногу из сапога. Встал, шатаясь. Попробовал идти. Нога жутко болела, но вроде не сломана.

Саблю в темноте Яша, конечно, не нашёл. Впереди стреляли. А он хромал по мёрзлой степи в одном сапоге. Шел и молился:

–              Только бы не упасть! Только бы дойти до своих!

Мамин тёплый носок немного грел закоченевшую ногу.

Но вот, наконец, и насыпь. На рельсах стоял Сашка Горленко.

–              Давай живей, братья-славяне! – подгонял он отставших. Заметил Яшку, обрадовался: – Лейтенант! Молодец. Не ранен? Сапог потерял – не беда. В первом бою и не то бывает. Васька! Найди лейтенанту пару сапог с дохлого фрица. Смотри-ка! Вон и твоя Веста бредёт! Умница старушка. Нашла хозяина.

До чего противно и стыдно было обувать изношенные сапоги с убитого немца, да что делать.

Подбежал вестовой:

–              Товарищи командиры! К полковнику!

Отряхивая с шинели грязь и глину, Яков пошёл. Нога вроде уже не болела.

Лазарьянц собрал командиров вокруг карты.

–              Капитан Козлов, потери подсчитали?

–              В эскадроне пятеро раненых. Двое тяжело.

–              Ясно. Горленко, пулемёты на флангах выставил? Поторопите отставших. Надо нам добраться до леса, пока не рассвело, пока немец не очухался.

Лазарьянц повернулся к Якову:

–              Мы пойдём через лес вот по этой дороге. Езжайте вперёд, лейтенант, предупредите своих, чтоб нас по ошибке не перестреляли. И постарайтесь связаться с Николаем Иванычем.

***

К весне наше контрнаступление выдохлось. Кончались резервы. Катастрофически не хватало мин и снарядов. Как наступать, имея по десятку выстрелов на орудие? Но Сталин требовал:

«Не давать врагу передышки! Вперёд! Любой ценой!»

Кавполк Лазарьянца отправили в рейд по немецким тылам подо Ржевом. Фронт за ними сомкнулся, и полк остался без снабжения. Генерал Потапов обещал регулярно присылать боеприпасы по воздуху. Но, то ли забыл, то ли самолётов под рукой не оказалось. Снаряды скоро кончились.

А по пятам кавалеристов уже шла полицейская дивизия СС, отрезая полку все пути на восток, к фронту. Пришлось уходить на запад. Выручали партизаны. Дважды они выводили полк из окружения болотными тропами.

Один раз повезло: наткнулись в лесу на артиллерийский склад, брошенный при осеннем отступлении, – восемнадцать ящиков снарядов, тех самых, трёхдюймовых. Правда, мин почти не осталось, их партизаны разобрали раньше.

Ожили наши пушки! После жестокого боя Лазарьянц в третий раз вырвался из немецкого кольца и увёл полк на север, в густые тверские леса. В этом бою оторвало ногу лихому разведчику Горленко. Теперь его везли в обозе с другими ранеными. Голодные кони едва шли. Фураж тоже кончился, а молодой травки всё ещё не было.

После тяжёлого ночного марша Лазарьянц вызвал Яшу к себе. Полковник, как всегда, сидел над картой.

–              Посмотрите, Яков Израилевич. Если сможем пройти вот этим маршрутом, то выйдем к Волге. А за Волгой – наши! Думаю, немцев в этих лесах нет. Но пройдём ли мы болото? Возьмите ребят из взвода Горленко и попытайтесь найти подходящую тропку. Помните, нужно вывезти и раненых, и пушки. К вечеру жду вас с добрыми вестями.

Целый день Яков с тремя разведчиками колесил по лесу. Как назло, тропы либо исчезали в густой чаще, либо упирались в болото.

Наконец, повезло. По старой просеке разведчики дошли до очередного болота. Решили проверить. Метров сто шли по пояс в ледяной воде, но дальше неплохая лесная дорога вывела к Волге – и грунт не илистый: телеги с ранеными, да и пушки вполне пройдут. Впереди, на обрыве высокого берега, тянулась линия немецких окопов.

Разведчики тщательно отметили проходы вешками из молодых ёлок, чтобы ночью не сбиться с пути.

Полковник внимательно выслушал доклад Яши.

–              Отличная работа, лейтенант! Благодарю за службу! – Лазарь– янц устало махнул рукой: – Сидите, Яков Израилевич! Можно не вскакивать по стойке смирно. Я понимаю, что вы смертельно устали.

Но есть ещё одно дело, которое, кроме вас, некому поручить. Надо добраться до своих и предупредить о нашем прорыве. Без помощи с той стороны будет неизмеримо труднее! И раненых не вывезем. Вы плавать умеете?

–              Умею. Но не очень.

–              Ваша Веста очень плоха. Возьмите моего Верного. Держитесь за луку седла, конь вас переправит. Поспите часа два и отправляйтесь.

Когда Яша проснулся, полк готовился к выходу. Полковник Ла– зарьянц подозвал лейтенанта:

– Собрались? Попробуйте пройти к Волге по руслу лесной речки. Вечером над водой обычно туман. Надеюсь, он вас укроет. Завтра утром, в 8.00, пусть дадут три ракеты: две красных и зелёную, я буду знать, что вы дошли. Полк спрячем вот здесь, в километре от берега. Да, возьмите фляжку со спиртом. Вода ещё очень холодная. Согреетесь. Ну, с Богом! Постарайтесь доплыть живым! На вас вся надежда!

Полковник обнял Яшу.

В сумерках, стараясь ступать как можно тише, Яша шел по руслу речки. Верного он вёл в поводу.

Справа, на высоком берегу, заиграла губная гармошка, слышались голоса немцев.

«Совсем близко! Неужто заметят?» – подумал Яков, стараясь дышать потише, потом вошёл в воду.

Над рекой действительно стоял густой туман. Яше было холодно и мучительно страшно. Верный плыл ровно, спокойно выгребая к дальнему берегу. Яше осталось только покрепче держаться за луку.

События этой ночи он потом вспоминал какими-то клочками, обрывками. Помнил: очень боялся, что подстрелят наши, изо всех сил кричал:

–              Свой! Свой! Не стреляйте!

В блиндаже командира батальона Яше дали стакан водки (про фляжку спирта лейтенант совсем забыл) и переодели в сухое. Потом повезли к генералу Антонову.

Разговор в штабе дивизии Яша уже помнил хорошо.

Генерал, огромный, под два метра, с бритой головой, удивился:

– Офицер связи от Лазарьянца! Жив Ашот Григорьевич? Мы ж ваш полк давно похоронили. Потери большие?

–              23 убитых и полсотни раненых.

–              И Ашот их не бросил?

–              Никак нет. Везём в обозе. Для того и лодки нужны.

–              И пушки целы?

–              Снаряды все вышли. А пушки целы.

–              Во, мужики! – повернулся генерал к своим командирам. – Учитесь, как надо беречь своих бойцов. Давай к карте, лейтенант. Где сейчас полк?

Яков показал.

– Здесь и переправляться собираетесь? Худо. Не угадал Лазарь– янц. Все наши лодки и плоты на три версты ниже по течению. А здесь опорный пункт немцев совсем рядом. Они ж полполка перебьют на переправе. Можно перевести полк вот сюда, южнее?

– Конечно, можно. Да как сообщить об этом? Полковую рацию немцы грохнули в первый день рейда.

Генерал сел и долго, в упор, смотрел на Якова серыми, внимательными глазами.

–              Верно. А ведь, кроме тебя, до Лазарьянца никто не дойдёт. Как ещё сообщить ему план прорыва? Пойдёшь через Волгу ещё раз.

Яков поёжился: «Снова через Волгу? Опять дрожать от страха и от стужи? Б-р-р. Ой, как не хочется. А деться некуда. Другой и вправду не дойдёт. Надо!» – и кивнул:

–              Что ж делать. Поплыву.

Генерал вдруг обнял и расцеловал лейтенанта:

– Герой, парень! – Антонов повернулся к адъютанту: – Наградную коробку! – достал из картонной коробки серебряную медаль. – От имени Верховного Совета СССР награждаю тебя медалью «За отвагу»! Заслужил! Носи. Слушай, лейтенант, выйдешь живым, представлю к ордену! Смотри: полк надо перевести в этот лесок. Завтра ночью, когда будете готовы, дайте три зелёных ракеты. Навалимся с двух сторон, фриц и побежит. Бекмурзаева ко мне!

Пришел командир разведроты, капитан Бекмурзаев. Генерал приказал:

– Надо переправить лейтенанта на тот берег. Живым! Лазарь– янц вывел свой полк из окружения. Что предлагаешь?

Капитан подошел к карте:

– Ты где переправился через Волгу? Вот здесь? Здорово плаваешь?

–              За луку держался. Конь и вывез.

– Правильно придумал. И место выбрал точно. Тут и обратно пойдёшь. А чтоб немцы тебя не подстрелили, мы им устроим небольшой спектакль. Тут и вот тут. Отвлечение.

Товарищ генерал, разрешите привлечь к операции батарею Лифшица? Ударим из миномётов, фрицам не до тебя будет! – Бекмур– заев хлопнул Яшу по плечу. – Снарядов у нас кот наплакал, а мины вчера завезли. Не робей, парень, прикроем надёжно. Фрицы в твою сторону и не глянут.

Командир разведроты проводил Якова до самой воды. Заботливо увернул подсохшее обмундирование в плащ-палатку, прикрепил к седлу:

– На том берегу переоденешься. Смотри, кладу тебе фонарик. Дойдёшь до своих, мигни три тире, три точки и снова три тире. Я буду знать, что всё в порядке. Отвечу тем же. Ну, удачи тебе.

На немецкие окопы справа обрушился шквал мин. А через пару минут началась жаркая перестрелка и в ста метрах слева. Поёжившись, Яша спустился в реку. Верный ровно тащил лейтенанта к правому берегу. Тумана уже не было, и Яше казалось, что и он и конь резко выделяются на чёрной воде реки. К счастью, луна спряталась в облаках.

«Неужто, немцы нас не видят? – думал Яша. – Такая прекрасная мишень».

Страшнее всего было встать на ноги в устье притока. Совсем близко грохотал немецкий пулемёт, и огоньки трассирующих пуль уходили над головой Яши куда-то в темноту. Оглянись какой-нибудь фриц в эту сторону – и всё, хана! Но не до того было фрицам! Не заметили!

Отойдя от реки метров на сто, Яков переоделся и подал Бекмур– заеву условленный сигнал. Тот ответил сразу. На душе стало легче. «Надо же! Дошёл».

Увидав Якова, полковник Лазарьянц высоко поднял брови от удивления:

–              Живой! Вот уж точно в рубашке родился! Докладывай! – и, дослушав, отодвинул карту. – Редчайшая удача! Да ещё и вышел к Антонову. Я Ивана Антоновича давно знаю. Надёжный человек. Не подведёт. Ну что ж, перейдём на новое место, когда стемнеет. Днём разведчики поищут дорогу. А вы, Яков Израилевич, идите, отоспитесь. Завтра опять бессонная ночь.

Прорвались к своим, как по писаному. Немцы совсем не ждали удара с тыла, и полк вышел почти без потерь. Десятка полтора лодок и пара плотов перевезли всех на наш берег. А там уже ждали. Даже грузовик с санитарами прислал для раненых генерал Антонов!

Яшка помог поднять в кузов Горленко.

–              А ты молоток, Яшка! Даже не ждал от тебя, – сказал старшина. Разведчик достал из кобуры свою гордость, трофейный Вальтер, и протянул Якову:

– На, держи! Я своё уже отвоевал.

В начале лета на полевой дороге за Яковом погнался мессер. Пилот гнал одинокого всадника, как зайца! Яшка нещадно нахлёстывал Весту, петлял, и, наконец, спрятался в роще, но от пулемётной пули в плечо всё-таки не ушёл.

***

Из полевого госпиталя лейтенанта выписали через три недели, и направили в 363-ю пехотную дивизию. Другие люди, другое начальство, другие порядки. Яша с тоской вспоминал Ашота Григорьевича. Раз в жизни ему попался такой замечательный начальник и учитель. Да и таких друзей, какие были у него в полку Лазарьянца, лейтенант встречал нечасто.

Начальник штаба, краснорожий подполковник Онищенко, невзлюбил Яшу и придирался к нему по всякой мелочи. Комдив Козлов, усатый, толстый старик из царских вахмистров, когда-то служил в Первой конной вместе с Тимошенко. По старой дружбе и дорос до генерала. В совремённой тактике и стратегии комдив разбирался слабо, но был хитёр кондовой мужицкой хитростью. Впрочем, Яков видел его редко.

А вот с командиром разведроты, Петей Балашовым, он подружился. Благо, и жили в одной землянке.

От мамы из Ташкента регулярно приходили письма.

Дивизия стояла на берегу Дона. Немцы рвались на восток, к Сталинграду, к Баку. А здесь было сравнительно тихо. Время от времени грохотала артиллерийская дуэль – и опять мирно. Тихая, невредная война.

***

В начале октября Козлов решил объехать свои полки на передовой. Там он бывал нечасто. Как всегда, генерал прихватил с собой десяток офицеров: вдруг понадобятся. В их число попали и Яков с Балашовым.

Офицеры ждали начальство, сидя в кузове старенького грузовика у входа в генеральский бункер. Сапёры неделю копали и укрепляли это убежище – фугаской не прошибёшь.

Наконец, генерал вышел и гордо сел рядом с шофёром в новенький американский джип, недавно присланный по ленд-лизу. Подполковник Онищенко полез на заднее сиденье. Впереди грохнуло. На обрыве оврага поднялся высокий столб огня. Сзади, метрах в пятидесяти, прогремел второй взрыв.

– Шестидюймовки! Немец в вилку берёт! – крикнул Балашов и нырнул в кювет. – Давай сюда! Сейчас шарахнет!

Яков не успел спрыгнуть. Возле джипа рванул снаряд. Что-то сильно ударило в грудь, и лейтенант потерял сознание. Очнулся от сильной боли. Штабной фельдшер Корсаков бинтовал Яшу, приговаривая:

–              Терпи, лейтенант, сейчас я тебе укольчик сделаю.

Дышать было очень трудно. В груди что-то булькало.

«Лёгкое задето! – подумал лейтенант. – Но ведь живой.»

Над ним склонился Петя Балашов:

–              Повезло тебе, Яшка! Онищенко – насмерть. Комдиву ногу оторвало. Самолёт за ним уже вызвали. Отправим тебя вместе с генералом. Прямо в Москву попадёшь, в хороший госпиталь.

Потом лейтенант долго лежал на обочине, ждал самолёта. Наконец, прилетел Ли-2. Яшу положили на носилки и понесли. Балашов шёл рядом.

–              Слышь, Яшка! Оставь мне твой Вальтер. В госпитале всё равно отберут, – сказал Петя. – А я тебе цейсовскую «Лейку». Трофейная! Махнём не глядя?!

Яша посмотрел на него с удивлением:

–              О чём ты? Бери так.

Балашов обрадовался, вытащил из его кобуры пистолет и всё– таки сунул в Яшкин вещмешок трофейный фотоаппарат.

Встреча

Юная медсестра в белоснежном, туго накрахмаленном халате совсем не походила не зачуханную санитарку, вечно с ведром и грязной тряпкой.

Легкораненых в новом отделении не было. Тане было больно смотреть на этих совсем юных мальчиков, жадно, с хрипами, ловивших воздух простреленными лёгкими.

Но тут всё-таки была палата №16, для выздоравливающих. И её обитатели не обделяли вниманием милую медсестрицу.

По ночам, в Танино дежурство, парни регулярно подсаживались к её столику. Точили лясы, говорили комплименты, заигрывали. А те, что понахальнее, норовили облапить. Девушка вольностей не поощряла.

–              У меня жених на фронте! – говорила Таня.

Однажды, после дежурства, она столкнулась возле подъезда с Ви– тиной мамой. Та подняла на девушку заплаканные глаза и сказала тихонько:

– Нет больше нашего Вити! Похоронка пришла. Вы ведь дружили.

Ближе к осени в 16-й палате появился смуглый черноусый красавец, лейтенант Алим Темирбеков. В первое же Танино ночное дежурство он уселся возле её столика:

–              Откуда ты взялась, такая красивая? И почему я тебя раньше не встретил?!

Алим сразу располагал к себе. Было в парне какое-то скрытое очарование.

Таня держалась строго. Лейтенант будто и не замечал этого. Шутил, смешил девушку. Алим воевал штурманом на Ли-2. Не раз летал к партизанам, в тыл к немцам. Какие замечательные истории он рассказывал! Чего с ним только не случалось.

Ближе к утру парень подвинулся поближе, положил на Танину ладошку свою смуглую руку и сказал ласково:

–              Я без тебя жить не смогу! Выходи за меня замуж, Таня! – Алим коротко оглянулся. Столик медсестры стоял в середине широкого коридора, отовсюду видно. – Я люблю тебя! Скоро меня выпишут, зайдём в ЗАГС. А потом посажу тебя в свой самолёт – и прямо в Дербент, к маме. Скажу ей: «Гляди, какую красавицу я взял в жёны!».

Таня пыталась сопротивляться:

–              Разве так можно? Я ж тебя совсем не знаю.

– Бывает любовь с первого взгляда! Веришь? – Алим нагнулся и стал жадно целовать Танину руку. – Пошли в тёмную кладовку, хоть поцелуемся, как люди.

От жарких и ласковых слов Таня будто опьянела и совсем перестала соображать. На её счастье вошла Алевтина Петровна, старшая сестра, и мгновенно всё поняла.

–              Темирбеков! Ты что здесь делаешь? Марш в постель! – сказала она. – А ты, Татьяна, пройди ко мне!

Закрыв дверь в свой крохотный кабинет, Алевтина Петровна строго оглядела девушку:

–              Что, совсем тебя охмурил этот кобель? Небось, жениться обещал? У него ж в Дербенте жена и трое детей! Смотри!

Старшая сестра протянула Тане историю болезни лейтенанта.

Больше всего ей хотелось провалиться сквозь землю. Девушка с трудом удержала слёзы. «Идиотка! Дура набитая! Поверила ласковым словам. Какой стыд! – думала она. – Приди Алевтина Петровна чуть позже, я бы и пошла с этим гадом в кладовку».

Старшая сестра смягчилась:

– Ступай! Да впредь будь осторожнее. Не всем стоит верить, – участливо сказала она. – А приклеится кто, заходи. В истории болезни многое можно найти.

***

Яше вырезали осколок и ушили пробитое лёгкое. После операции лейтенант лежал в палате №13 и медленно приходил в себя. Рядом с ним, на койке у окна, лежал капитан Вадим Сергиевский.

«Красив! – подумал Яков. – Похож на Сергея Есенина».

Капитана готовили к операции. Осколок мины застрял у него совсем близко от сердца, и шансов выжить было не слишком много.

Вечером сосед достал из планшета книжку и принялся читать. Яша сразу опознал томик Багрицкого и вполголоса заметил: «А в походной сумке трубка и табак.».

Сосед мгновенно продолжил строку: « Тихонов, Сельвинский, Пастернак.».

– Любишь поэзию, лейтенант?

– Мы с тобой одной крови, ты и я! – ответил Яша словами Маугли.

Они сошлись мгновенно, будто выросли вместе.

Долго читали любимые стихи, один начинал строчку, другой подхватывал. В русской поэзии их вкусы почти совпадали. Яшка, конечно, похвастался Киплингом, Вадим выдал в ответ Омара Хайяма. Проговорили до ночи.

Больше всего молодых офицеров мучил вопрос: почему мы отступаем?!

–              Второй год воюем! – взволнованно толковал Яша. – Немец уже в Сталинграде и на Кавказе. Ленинград – в блокаде. От Москвы в прошлом году врага отбросили, а нынче опять начался великий драп. У вас читали Приказ Верховного №227 «Ни шагу назад»?

Умеет Сталин сказать так, чтоб дошло до сердца:«Части Южного фронта оставили Ростов и Новочеркасск без серьёзного сопротивления, покрыв свои знамёна позором... ».

Как в 1812 году. Помнишь: «Казалось бы, ну ниже нельзя сидеть в дыре.» ⁹ Тогда ведь и Москву сдали! Всё равно, я уверен, наша возьмёт. Что-то изменилось. То ли мы чему-то научились, то ли фрицы выдохлись? Скажи, Вадим. Ты ведь штабной офицер, тебе виднее.

– Великий стратег! – засмеялся Вадим. – ПНШ-3 ⁹в стрелковой дивизии. Но ты верно подметил, друг Яша! Фрицы выдохлись! Смотри! – Вадим передвинулся поближе к Яшке. – В мае этот старый дурак, маршал Тимошенко, снова загнал в западню под Харьковом наши лучшие дивизии! Катастрофа, как в сорок первом. Украину и защищать было нечем! Вот и драпали! Но оружие не бросали, дивизиями в плен не сдавались!

Гитлера губит наглость и жадность. Мало ему Волги и Сталинграда, подай ему ещё и бакинскую нефть. Погнался за двумя зайцами. Навались бы немцы в августе всеми силами на Сталинград, нам не удержаться.

А теперь 62-я и 64-я армии в волжский берег зубами вцепились. Не оторвать! И на Кавказе фриц завяз у перевалов. Силёнок не хватило. Третий месяц Первая Гвардейская и наша, 66-я армия, штурмуют немецкую оборону севернее Сталинграда. Рвёмся вдоль Волги. Оборона там у фрица, дай боже!

У нас танков мало, снарядов не хватает, а всё равно атакуем! Людей губим. Но ведь не напрасно. Паулюсу приходится перебрасывать лучшие части на север. Потому сталинградцы и держатся.

Ну, а Приказ 227. – Вадим понизил голос. – Его всем читали. Палаческий приказ! У нас расстреляли отличного комбата Ковалёва. Отказался послать своих бойцов в лобовую атаку без артподготовки и без всякой поддержки. У смершевца был давний зуб на майора, вот и отомстил.

Думаю, испугался Верховный. На каждом фронте – штрафбаты для провинившихся командиров. В армиях – штрафные роты для бойцов и сержантов. Да ещё и заградотряды! Это не от силы, а от отчаяния. И зря! Не тот уже фриц! Да и мы не те, что год назад. Погоди, грянут морозы покрепче, и мы ударим! Да так, что от фрицев пух и перья полетят. Скоро грянет наше наступление под Сталинградом ⁹!

–              У нас с тобой и родословная схожа, – улыбнулся Яков, меняя тему. – Оба из духовного сословия. Кто-то из твоих предков был попом, а из моих – раввином.

– По фамилии определил?

– Конечно. Вознесенский, Рождественский, Сергиевский – поповские фамилии.

– Они верили в Бога, мы – в коммунизм.

Вадим был старше Якова на два года, но многое совпадало. Отец Вадима в Гражданскую был комиссаром дивизии в корпусе Уборевича. Умер от туберкулёза в двадцать девятом. Гриша Циперович, брат Яшиной мамы, воевал комиссаром полка во Второй конной армии. Погиб под Перекопом.

Оба они были готовы отдать жизнь за власть Советов. Обоих мучило разительное несоответствие прекрасных принципов коммунизма, в которые они верили всей душой, с тем, что видели своими глазами.

Стемнело. В палате притушили свет. А друзья всё никак не могли наговориться.

– Говорят, вернут царские погоны! – заметил Яша. Все соседи уже спали, можно было не бояться, но он всё равно говорил шёпотом. – Мы всё дальше уходим от заветов революции!

– Термидор начался не вчера, – кивнул Вадим. – Ещё в двадцать восьмом, когда придушили последнюю оппозицию, и усатый взял власть.

– И я так думаю, – признался Яков. – Какую страшную цену мы платим за командармов, расстрелянных в тридцать восьмом!

– Несомненно. И всё же, мы единственная в мире страна диктатуры пролетариата. Я уверен, после войны ленинские принципы неизбежно восстановят.

– Спать, полуночники! – шикнула заглянувшая медсестра.

Друзья замолчали. Вадим протянул Яше свой планшет:

– Завтра операция. Возьми. Если что, прочтёшь стихи, вспомнишь меня.

–               Да ты с ума сошёл! – возмутился Яков. – Тут такие хирурги!

– Вернусь, отдашь обратно. – ответил Вадим. – Давай спать.

Утром Сергиевского увезли в операционную. Всё шло по плану. Удачно вынули осколок, не задев сердца. Начали зашивать рану. Оторвавшийся тромб оборвал жизнь Вадима.

***

Ноябрь только начался, но в ледяном трамвае было жутко холодно.

Под казённой шинелью у Тани две тёплых кофточки, но она всё равно мёрзла.

У операционных сестёр график не такой, как у палатных. Лидия Петровна будет ассистировать на срочных операциях. Может, и до завтрашнего вечера не придёт. Днём прибыл эшелон тяжелораненых.

А у Тани выходной. Один выходной за две недели! Столько дел надо провернуть! Как бы успеть сделать хоть самые неотложные. Скоро седьмое ноября. Праздник. Надо бы устроить генеральную уборку. Но на это, точно, ни времени, ни сил не хватит.

В комнате на стёклах толстый слой наледи: жилые дома не отапливали. Для буржуйки дров не осталось. Не беда! Можно принести с кухни примус.

Не раздеваясь, только сняв варежки, Таня налила бак холодной воды и поставила на примус. Самая главная и самая трудная работа – стирка!

В противогазной сумке давно нет противогаза, зато она так удобна для всего остального. Нынче там лежал кусок хозяйственного мыла: вчера выпросила у сестры-хозяйки. Полкуска Таня натёрла на крупной тёрке и забросила бурые червячки в бельевой бак. Второй половиной нужно намылить бельё. Первым делом – халаты.

На заводе сотрудникам до войны раз в год выдавали по белому халату. Тётя Лида носила очень аккуратно. Вот и появился запас. А без этого совсем бы худо.

Таня упорно тёрла и тёрла халаты.

«Как мёрзнут руки в ледяной воде! Не дай Бог, останется пятнышко. Тётя Лида ругать не станет, лишь посмотрит с укоризной. Нет уж! Делать надо так, как следует!»

В стирку пошли три наволочки, своё и тётино бельишко, старая простыня.

«Не забыть поставить пару заплаток, пока не начала расползаться», – подумала Таня. Наконец, всё загружено в бак. Пусть стоит до утра, отмокает. Теперь можно и чайник поставить на примус.

Тане было лень заваривать сухую смесь листьев земляники и мяты, привезённую из Белоомута. Девушку вполне устроил чай «белая роза».

Так вкусно пить из нарядной чашки крутой кипяток и макать в блюдечко с рыбьим жиром кусочки подсоленного черного хлеба! Сё- страм в госпитале каждый месяц давали бутылочку рыбьего жира.

Наконец, можно поспать! Таня сняла только юбку и кофту, надела ещё пару тёплых толстых носков и нырнула в холодную постель, под три одеяла. «Надышать, согреться».

Будильник поднял в полшестого. В шесть открывалась булочная

–           опоздаешь, и белого уже не достанется. Одевшись как можно теплее, Таня влезла в старые тёти Лидины валенки, подумав: «Пора их отнести в ремонт Капитонычу, пока подмётки держатся», – и поспешила в магазин.

Очередь уже стояла. С неба сыпало, и на платках и шапках лежал толстый слой снега. Люди терпеливо ждали, зажав в кулаке самое ценное – хлебные карточки. Бывает, не дай бог, голодные подростки старались выдернуть карточку и убежать.

В шесть ожил чёрный рупор на столбе. Зазвучал гимн. Толсторожая продавщица запустила первую партию. Сегодня очередь не слишком велика, и с третьей партией Таня зашла в тёплый магазин.

В госпитале кормили вполне терпимо. Таня с тётей Лидой всю неделю экономили, чтобы набрать на целую буханку. Богатство! Уложив хлеб в противогазную сумку, Таня перешла в отдел бакалеи. Очередь небольшая, и Таня отоварила по продуктовым карточкам на ноябрь сахар-песок и перловку. Вот ведь удача! Растянуть бы это хоть на полмесяца.

Дома девушка с наслаждением выпила сладкий чай с ломтем ароматного хлеба, но рассиживаться некогда – снова за стирку. Сперва Таня добавила в бак две столовые ложки силикатного канцелярского клея (этот секрет знали все: халаты и простыни будут куда чище), потом поставила бак на примус: бельё нужно кипятить не меньше двух часов.

Попросив соседок присмотреть за бельём, Таня побежала на рынок.

Трамвай довёз до Зацепы. Вокруг рынка на полверсты толпа: крик, ругань, торговля, матерщина. Тане не до того. В дальнем углу стояли бабы из Подмосковья. Таня удачно обменяла у них буханку хлеба на картошку и овощи – на неделю хватит.

Дома – снова на кухню. Бельё кипело – всё в порядке, можно подумать об обеде.

«Сварить несколько картошек в мундире? Нельзя. Слишком большая роскошь. Значит, опять постный супчик с перловкой. Все нужные овощи есть. Но масло кончилось! В бутылке ни капли. Что делать?– подумала Таня. – Без жиров совсем не вкусно. Не беда! Сварю-ка я в супе пробку. Вон она, какая жирная!».

Пообедав, девушка вывалила бельё в жестяное корыто. Добавила холодной воды. Самая работа – отстирать дочиста на ребристой доске. В буфете на полке стоит в стеклянной банке ещё довоенный запас крахмала. Уже давно соседи не оставляли на коммунальной кухне ничего съедобного.

Отполоскав халаты, Таня накрахмалила их и понесла таз с бельём на чердак. На морозе бельё сохнет быстро, утром останется его только отгладить. В госпиталь надо было прибыть к восьми вечера, успеть на смену до комендантского часа.

***

После смерти капитана Сергиевского прошла неделя. Перед отбоем Таня, как обычно, обходила свои палаты. На одеяле у лейтенанта Рабиновича заметила знакомый переплёт: