Текст книги "Расследования Марка де Сегюра 2. Дело о сгоревших сердцах (СИ)"
Автор книги: Лариса Куницына
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 40 страниц)
Глава 6
ЧАСТЬ 2
Чертов Будуар встретил ее не особо ласково, порывистым холодным ветром в лицо. Это не стоило относить на свой счет, точно так же он встречал и прочих своих гостей, не делая разницы по чину и возрасту. Здесь, на вершине горы, где Верхний Миттельштадт соприкасался с Оберштадтом, ветра были полновластными хозяевами неба, как демоны в адских чертогах. Они обрушивались на каждую гостью, вне зависимости от того, что ее привело, и жестко трепали, находя особенное удовольствие в том, чтобы с мальчишеским задором раздувать их юбки, приводить в беспорядок прически и швырять в лицо мелкую взвесь из пепла.
Барбаросса поежилась. Покидая утром Малый Замок, она не додумалась захватить плащ и теперь корила себя за это. Дублет из плотной шерсти и рубаха с длинным рукавом могут служить неплохой защитой от холода внизу, но с каждым клафтером высоты они все сильнее сдают позиции. Мало того, что на дворе стоит октябрь, время, когда пора законопачивать все щели в замке и разжигать камин, так еще и солнце давно пересекло полуденный рубеж. Полчаса здесь, на продуваемой всеми ветрами каменной проплешине, и она застудит себе нахер пизду со всеми потрохами.
Спокойно, сестра Барби, буркнула она сама себе. Ты не любишь это местечко, но ты здесь и не задержишься. Никто не заставляет тебя гостить в Чертовом Будуаре так долго. Ты только зайдешь, бросишь пару взглядов, задашь пару вопросов – и все сделается ясно. Дело на четверть часа.
Чертов Будуар… Барбаросса не знала, отчего это местечко, образованное обломками старой крепостной стены на вершине горы, обрело такое не в меру пышное название. С ее точки зрения справедливее было бы именовать эту херню Жопным Камнем или Чертовыми Руинами. Здесь отродясь не имелось ни мебели, ни мягких подушек, ни всяких других херовин, которые обычно имеются в покоях у знатных дам, один лишь только голый камень да пронизывающий до костей ветер. Да еще парочка не до конца развалившихся башен, в остовах которых подчас укрывались желающие помиловаться подружки. В остальном это был заваленный каменными глыбами пустырь на вершине горы, весьма невзрачный, непримечательный и неуютный в любое время года.
Однако у Чертового Будуара помимо неплохого вида на предгорья, открывавшегося с парапета, имелись и достоинства. Достоинства, о которых были хорошо осведомлены суки, околачивающиеся здесь вместо того, чтобы постигать премудрости адских наук в лекционных залах университета. Таковых достоинств было по меньшей мере три.
Во-первых, удачное расположение. Прилепившись так близко к вершине Броккена, Чертов Будуар занял такое удачное расположение, что одним своим боком граничил с университетской стеной – одно только это неизбежно делало его популярным местечком для малолетних сук, желавших в промежутках между лекциями выкурить какой-нибудь дрянной травы, потрепаться, одолжить у подруг пару-другую амулетов, выпить вина и по-быстрому кому-нибудь отстрочить. Или просто прогулять занятия в приятной компании, тем более, что компания здесь в самом деле водилась в любое время суток и чертовски пестрая.
Во-вторых, Чертов Будуар обещал своим посетительницам то, чего не мог пообещать ни один трактир внизу – уединение. Сюда не допускались посторонние, и это обстоятельство превращало херов каменный пустырь посреди города в желанное место для многих. Ни школярок с первого круга, этих сопливых девчонок, еще вчера отлученных от мамкиных юбок, ни магистратских стражников, ни праздного люда, готового глазеть на ведьм, пока не вытекут глаза. Только свои. Чертов Будуар не привечал посторонних, тех, кому не стоит здесь находиться, и делал это чертовски эффективно, несмотря на то, что не имел ни предостерегающих надписей, ни золоченых оград, ни охранных големов, как в восседающем на вершине горы Оберштадте.
Лопнувшие сорок лет назад от адского жара старые крепостные стены образовали вокруг него полосу из руин, и полосу столь грозную, что пробраться через нее можно было лишь системой хитроумно устроенных проходов, соединявших Чертов Будуар с городом. Многие из таких проходов выглядели вполне безопасными, но лишь потому, что невооруженным взглядом невозможно было заметить невидимые силки, сотканные из тончайших чар, подстерегавшие незваных гостей. Силки, способные легко раскроить пополам зазевавшуюся ведьму или мгновенно переломать все кости в ее теле, не оставив на коже и синяка. Один только ледяной ветер, вечный обитатель Броккена, свободен был вторгаться сюда в любое время без приглашения.
В-третьих… Барбаросса усмехнулась, ласково погладив «Скромницу» через ткань бриджей. В-третьих, Чертов Будуар запрещал на своей территории любые свары и стычки. Даже если ты встретила здесь, среди голого камня, заклятую подругу, чей нож помнит твою печень на вкус, даже если сам Ад жжет тебе пятки, заставляя обнажить оружие, ты скрипнешь зубами, улыбнешься и сделаешь вид, будто ее не замечаешь. Одно из старых правил, выработанных здешними посетительницами, правил, которые хоть и раздражали Барбароссу, делали эту блядскую проплешину на вершине горы по-своему уютным местечком.
Чертов Будуар был чем-то вроде закрытого клуба, где собирались ведьмы второго и третьего круга, чтобы предаться увлекательным занятиям. Здесь прогуливали лекции, здесь тайком назначали друг другу свидания, здесь, спрятавшись за острым камнем от пронизывающего ветра, пускали по кругу чашу с пряно пахнущей сомой, здесь сплетничали, обменивались амулетами, возвращали долги, делали ставки, флиртовали, шлепали картами, курили, переписывали друг у друга конспекты…
Неудивительно, что Чертов Будуар всегда пользовался популярностью – как у вольных ведьм из Шабаша, так и у их товарок из младших ковенов. Иногда, заглянув на огонек, здесь можно было обнаружить чертовски пеструю компанию, которая не могла собраться ни в каком другом месте, состоящую из сук, которые, встреться они на улице, с радостью вспороли бы друг дружке животы. Здесь же они могли вместе покидать кости и выкурить трубочку, забыв про кодексы чести, традиции и манеры.
Барбаросса и сама частенько здесь околачивалась, прежде чем вступила в «Сучью Баталию». Для ведьм почтенных старших ковенов Чертов Будуар не был запретной территорией, но визиты сюда обыкновенно не одобрялись старшими сестрами. Но этот камень определенно помнил ее поступь.
Оказавшись внутри, Барбаросса быстро окинула взглядом площадку, ограниченную руинами с одной стороны и парапетом с другой. Чертов Будар не требовал расшаркиваться при появлении, снимать шляпу и приветствовать честную компанию, не было здесь и герольдов в расшитых ливреях, объявляющих имя гостьи. Тут держались свободных порядков – еще одна причина, по которой раньше она частенько здесь появлялась.
Народу было немного, не больше двух десятков, и неудивительно. Пик популярности Чертового Будуара приходился на полдень, в послеполуденные часы застать здесь можно было разве только старожилов – да тех сук, которых привели сюда неотложные дела. Барбаросса мысленно кивнула сама себе. Ее дело определенно относилось к категории неотложных.
Человек непосвященный, невесть каким демоном занесенный сюда, едва ли разобрался бы, в какую компанию попал, но Барбароссе хватило одного быстрого, как удар ножом, взгляда, которым она полоснула вокруг себя, чтобы сообразить общую расстановку. Не из праздного любопытства, как минимум – чтобы убедится, что здесь не имеется сук, которые будут рады разорвать сестрице Барби глотку. Известно, драки в Будуаре строго запрещены, здесь можно не опасаться засады, но что есть искусство ведьмы, если не оттачиваемая годами способность тонко обходить запреты?..
Всякий раз, когда Котейшество чересчур расслаблялась, оказываясь на нейтральной территории, Барбаросса напоминала ей историю Сколы и Ликозы. Одну из многих историй Чертового Будуара, которые не относились к числу самых изысканных, но которые определенно стоило держать в памяти – хотя бы для того, чтобы самой не угодить в пизду.
Никто уже не помнил, из-за чего поцапались Скола и Ликоза, даже самые старые обитатели Будуара. Скола была из «Стенающих», Ликоза – из Шабаша, но какое-то время они, говорят, были подругами. Пока не засеклись друг с другом, как пара голодных волчиц. Может, не поделили хер – одна из древних, как сам Ад, причин – может, размолвка вышла из-за денег или порции зелья. Неважно. Две суки всегда найдут повод выпустить друг дружке кишки, так уж устроен славный добрый Брокк.
Скола и Ликоза поцапались на славу, так что сразу схватились за ножи, опустив прелюдии и ласки. Пару раз они чувствительно пощипали друг друга на улицах – Ликоза лишилась одной щеки и уха, Скола заработала набор приличных рубцов на брюхе. Их вражда длилась долго, почти полгода – по меркам Броккенбурга, в котором каждый прожитый год равняется целой эпохе, это охрененно немалый срок. Ничего удивительного, вражда меж ведьмами сродни не пригашенному до конца костру, который может тлеть чертовски долго, но который превращается во всепожирающее пламя, стоит только подуть нужному ветру. Скола и Ликоза истязали друг друга неутомимо и изобретательно, настойчиво пытаясь свести друг друга в могилу.
Забавно, подстраивая встречи с Ликозой, Скола не боялась отправиться с одним ножом в самые глухие и безлюдные переулки Унтерштадта, но опасалась подстраивать их свидания поблизости от рек и ручьев, встречавшихся в низинах, а также на берегу прудов. Не потому, что боялась воды – потому, что боялась рыбы. Когда-то, еще на первом круге, на занятиях по хиромантии она нагадала сама себе, что ее ждет смерть от рыбы и полагала, что ее, смертельно раненную, Ликоза может столкнуть в воду, на поживе тамошним обитателям.
Их вендетта тянулась полгода, тянулась до тех пор, пока одним прекрасным вечером они не столкнулись нос к носу здесь, в Чертовом Будуаре. Они бы с радостью схватились по привычке за ножи, но правила Будуара были строги – обнажившая здесь оружие или вспомнившая про старую обиду, легко могла быть отправлена головой вниз с парапета – такие случаи в его истории не были редкостью. Скрипнув зубами, они поздоровались друг с другом и даже начали беседу, что тоже требовало известной выдержки. Вспоминая старые добрые деньки, подшучивая друг на другом, делясь воспоминаниями, они сами не заметили, как трещина, зияющая между ними, сперва сгладилась, а потом как будто и заросла. Прямо на этом месте, посреди Чертового Будуара, Скола и Ликоза пошли на мировую и простили друг другу все обиды. Прижимистая обычно Ликоза даже угостила Сколу табаком из своей табакерки. Старая вражда была забыта к облегчению всех присутствующих, мир скреплен кровью.
А на следующий день Скола, сидя в любимом кабаке за кружкой пива, вдруг задергалась, точно припадочная, пуская пену изо рта и суча ногами. Самые сердобольные попытались помочь, должно быть, решили, что у нее приступ падучей или что-то вроде того. Самые осторожные мгновенно прыснули прочь – и не прогадали. Сколу внезапно начало пучить, ее живот надулся так стремительно и страшно, будто она влила в себя по меньшей мере бочку пива. Мало того, продолжал стремительно раздуваться. Корсет лопнул, не выдержав страшного напряжения, следом полопалась ее одежда, спустя минуту затрещала и кожа. Скола истошно визжала, катаясь по полу, силясь стиснуть стремительно распухающее пузо руками, но тщетно. Это было не проще, чем стиснуть руками прущую из бадьи опару.
Тут уже и самые сердобольные бросились бежать, но не все успели, потому что секундой позже Сколу разворотило так, будто в ее животе разорвалась пороховая граната. Когда посетители выбрались из-под столов, зажимая носы, обнаружилось, что весь кабак заляпан мертвой рыбой, сотнями пфундов мертвой, начинающей уже пованивать рыбы. Вот что распирало Сколу изнутри, вот что в итоге убило ее – блядская рыба.
Она недооценила Ликозу. В табаке, которым ее любезно угостила подруга, находилось семя демона, крохотное, как маковое зернышко. Проникнув через ее ноздрю, вызрев в ее нутре, согревшись ее кровью, демон выбрался на свободу и принялся за работу, для которой был предназначен.
Чертовски хитрый и ловкий ход. Ликоза могла бы праздновать победу, пожиная плоды своей изобретательности, кабы ни одно обстоятельство. Формально, смерть Сколы произошла за пределами Чертового Будуара, так что древние традиции неприкосновенности как будто бы и не были нарушены, с другой стороны, как ни крути, оружие, которое убило Сколу, было обнажено здесь, в Будуаре.
Случай получился запутанный, способный поставить в тупик даже маститых имперских законников из Магдебурга, не только шоблу юных ведьм, мнящих себя хранительницами этих чертогов. Еще три или четыре дня здешнее собрание бурлило, пытаясь определить степень вины, бурлило так, что дело едва не кончилось новой поножовщиной, теперь уже среди добровольных присяжных. Во избежание подобных случаев, чтобы восстановить добрые традиции Чертового Будуара, было решено признать Ликозу частично виновной. Ее не убили, не скинули с парапета, как прочих, только лишь ослепили и отрезали пальцы – не самое суровое наказание за нарушение старых традиций.
Барбароссе хватило одного быстрого взгляда, чтобы понять, какая публика собралась в Чертовом Будуаре нынче днем. Ее наметанный глаз быстро выхватывал из пестрого месива платьев, дублетов и плащей отличительные детали, позволяющие мгновенно опознавать здешних сук, сортируя по группам и категориям. Лучше, чем если бы над головой каждой из них висел сверкающий герб.
Броши в виде медных дубовых листьев на лацканах – знак принадлежности к ковену «Вердамте-Айх». Почтенный и уважаемый в Броккенбурге ковен с двухсотлетней историей, не претендующий на членство в Большом Круге, но способный постоять за себя и сурово взыскивающий обиды. Его сестры молчаливы и замкнуты, не ищут ни игр, ни разговоров, ни ласк, но держаться с ними лучше осторожно, они не из тех, что откладывают месть в ящик с рукоделием.
Изящные черные зонты с кружевом, внутри которых скрываются отравленные иглы – верный признак чертовок из «Союза Отверженных», пафосных сучек, годных лишь на то, чтобы лакать вино с беленой и декламировать дрянные стишки о совокуплениях с Сатаной. Единственная польза от них – они обычно щедро угощают. Правда, нализавшись, частенько лезут тебе в штаны, так что приходится держать ухо востро.
Прически в стиле «Хенот» – с одной стороны головы волосы выстрижены и выбриты до блеска, с другой, опаленные огнем, хитроумным способом скручены, образовав локоны – отличительный знак «Чертовых Невест». Не самый опасный ковен из числа младших, но под его крылом, как знала Барбаросса, обретается приличное число умелых фехтовальщиц. «Невесты» редко буянят и устраивают стычки, они холодны и рассудительны, но раз или два в месяц делаются буйны нравом – следствие каких-то тайных ритуалов, которые проводит их ковен. В такие дни лучше к ним не приближаться – непредсказуемы, как весенние змеи.
Частокол из стальных иголок, торчащих из головы, просверленная переносица с массивной серьгой, черно-красные полосы, вытатуированные на лбу и щеках – красавица из «Аврелианы», звенящая на каждом шагу от засевших в ней серег и булавок. Про «Аврелиану» ходит много недобрых слухов. Говорят, они регулярно лакомятся человечиной, пьют кровь и справляют ритуалы, от жестокости которых передергивает даже многое повидавших адских владык. Говорят также и то, что все это – только слухи, которые сами «аврелианки» охотно поддерживают, уповая на свою грозную репутацию сильнее, чем на оружие и чары.
Барбаросса скользнула взглядом меж фигур, ощупывая каждую, легко находя нужные следы.
Стальные зубы, заточенные до бритвенной остроты и лязгающие, как капканы – «Астрея». Выбритые виски и волосы, заплетенные в длинные косы со свинцовым грузиком на конце – «Ложа Скорби». Атласные алые блузки с кокетливыми бантами – «Великий Свет Севера». Отрубленные мизинцы – «Фемический Суд». Выжженное посреди лба круглое тавро – «Сестры Сатурна». Разрезанные надвое языки и выбитые передние зубы – «Орден Розы и Креста»…
Ей не попадалось ни отороченных серым волчьим мехом плащей, отличительного признака «волчиц» из «Вольфсангеля», ни пучков перьев на плече, символа «Вороньей Партии», ни прочих, хорошо ей известных, разве что только…
Во имя всех дыр Ада!
В дальнем углу, на самом парапете, она обнаружила «бартиантку», невозмутимо прогуливающуюся под руку с какой-то смазливой ведьмочкой.
Уж «бартиантку»-то в любом скоплении ведьм заметно издалека, лучше, чем самоцвет в куче сушеного гороха. Пышное парчовое платье с бархатной оторочкой, тугой корсет на китовом усе, пелерина из какой-то полупрозрачной шуршащей ткани, которую Барбаросса не знала и не хотела знать – все ведьмы «Ордена Анжель де ля Барт» похожи на куколок из одного набора.
Не Кузина, мгновенно определила Барбаросса, ощущая, как тяжелеют в карманах «Кокетка» со «Скромницей», моля нанизать их на пальцы. Какая-то из ее сучек-сестричек помладше, второго круга. Ишь как воркует, держа юную ведьмочку под руку, как сладко улыбается, лукаво глядя на нее из-под густых, сажей подведенных, ресниц. Ищет себе кошечку на ночь? Или сплетает очередную интригу, ловко маскируя ее страстью, как вкус яда маскируют сладостью напитка?
Барбаросса с трудом поборола соблазн подойти поближе, чтобы перекинуться с этой крошкой парой теплых слов. Правила Чертового Будуара не позволят ей завязать драку, если же она попытается выведать о местоположении Кузины, наверняка получит в ответ лишь порцию отборных острот, а может, и отравленную шпильку в довесок. Нет уж, нахер. Она поквитается с Кузиной, но позже, когда представится возможность. И уж точно не здесь. Поквитается так, что Кузина рада будет сожрать дохлую мышь без горчицы и масла…
Она сама тоже не осталась незамеченной для здешней публики. Едва только Барбаросса ступила на площадь, точно такие же быстрые взгляды мгновенно скользнули и по ней, мгновенно оценивая, ощупывая, взвешивая. Ей даже показалось, что на миг по Чертовому Будуару прошла волна шепота, похожая на легкий сквозняк, вплетшийся в многоголосую песнь ветра над горой Броккен.
Глядите-ка, кто явился – Красотка! Сколько лет, сколько зим, сестрица! Только поглядите, никак наша Красотка похорошела! Не смотри ей в лицо, она этого не любит, хватается за нож!..
Никто не подошел к ней, не махнул рукой, не поздоровался. Правила Чертового Будуара не поощряли ни любопытства, ни чрезмерной общительности. Здесь не отпускали реверансов и не чмокали друг друга в щечки, здесь собирались взрослые девочки со своими взрослыми делами. Если тебе хочется с кем-то поговорить, подойди и поговори. Манеры здесь позволительно оставлять за порогом.
Барбаросса машинально оценила общую диспозицию. Трое или четверо ведьм, устроившись в дальнем закутке, бросали кости. Вяло, без особого интереса, чувствовалось, что серьезных ставок сегодня нет, а без ставок – не игра. Несколько таких же группок расположилось на циновках по центру, развернув пухлые тетради и вполголоса переговариваясь между собой. Понятно, пытаются наверстать то, что не успели сделать за день. Еще более скучное занятие. Прочие как будто не искали компании, прогуливались поодиночке или парами, о чем-то болтая, смеясь или сосредоточенно изучая облака.
Барбаросса закрутила головой. Все эти шалавы сейчас не представляли для нее интереса. Не ради них она и забралась так высоко на блядскую гору, рискуя отморозить себе придатки. Не ради них, а ради…
Какого хера? Куда подевались все «шутовки»? В Будуаре почти всегда ошивался кто-то из «Камарильи Проклятых», дежуря здесь, точно на посту. Это и был их пост, один из постоянных постов вблизи университета. Где еще можно погреть уши в чужих разговорах, переброситься в карты, продать тайком из-под полы пару ампул «серого пепла»? «Шутовки», эти беспокойные чертовки, всегда находились в гуще событий, и неважно, каких – балов-маскарадов, массовых оргий или кровавых схваток, они просто возникали сами собой там, где скапливалось какое-то количество ведьм.
«Шутовку» она обнаружила лишь полуминутой спустя. Удивительно, как человек в столь пестром облачении, носящий поверх лица театральную полумаску, может скрываться на фоне голого камня, находясь при этом у всех на виду, наверно, это было какой-то тайной наукой «Камарильи Проклятых», которую они хранили внутри своего круга. Как бы то ни было, Барбаросса заметила «шутовку» лишь после того, как та призывно махнула ей рукой. Беззаботно устроившись на куске отвалившейся каменной кладки, она курила длинную тонкую трубку, пуская в небо колечки и, как и все из их братии, выглядела при этом настолько расслабленной, будто восседала на удобном кресле у себя в гостиной.
Барбаросса махнула в ответ, еще не успев разглядеть, что за маска надета на той, а
разглядев, стиснула зубы, чтобы прикусить кончик языка, по которому уже юркими чертенятами метались ругательства.
Не разноцветная маска Коломбины из ярких лоскутов с изящной оторочкой из перьев и кружев. Не раззолоченная маска Арлекина с кокетливыми бубенцами. Не длинноносая, похожая на хищного москита, маска Скарамуша.
Другая, уже виденная ею прежде и хорошо знакомая. Черная полумаска с тяжелыми надбровными дугами, выпирающими скулами и немного раскосыми глазами, придающими лицу вечно насмешливое, сардоническое выражение.
Во имя сорока тысяч трахнутых сабинянок, кажется, сегодня сам Сатана вздумал раздавать карты! Дохлый гомункул, неудача в Эйзенкрейсе, постыдный проигрыш в Руммельтауне, обман Кузины, теперь вот это…
Никто точно не знал, сколько ведьм в «Камарилье Проклятых», уж точно больше положенных по традиции тринадцати душ, иные утверждали, что не меньше двух дюжин. Но по стечению дьявольских обстоятельств она столкнулась в Чертовом Будуаре именно с той, которую хотела бы сейчас встретить меньше всего.
Вот уж чье личико она бы охотно не видела – по меньшей мере, до конца года.
Вальпургиева ночь, знаменующая переход на новый круг обучения, обладает свойством стирать многие старые обиды, а между ней и Бригеллой имелись в прошлом некоторые разногласия, не успевшие как следует затянуться. Пусть не серьезные, из числа тех, которые выясняются при помощи ножей, но…
Барбаросса машинально стиснула кастет под тонкой подкладкой дублета. Глупо думать, будто Бригелла ищет драки, особенно тут, в Будуаре, да и махнула она как будто бы вполне искренне, но осторожности терять не следовало. «Шутовки» из «Камарильи» не отличались безоглядной звериной жестокостью, как чертовы «волчицы» из «Вольфсангеля», они вообще чурались выяснения отношений на кулаках, изображая из себя миннезингеров, поэтесс и художниц, брезгующих славными традициями Броккенбурга. Но списывать со счетов их злопамятность явно не стоило. Здесь, говорят, даже камень в мостовой помнит все нанесенные ему за последние двенадцать веков обиды…
– Привет, Бригелла.
– Здравствуй… Барбаросса.
Второе слово она произнесла с небольшим опозданием. И хоть пауза эта была вполне естественной, вызванной необходимостью выпустить дым из легких, Барбароссу она уколола. На миг показалось, что изо рта Бригеллы вот-вот вырвется другое имя. Ее прежнее имя, которое она оставила, сделавшись Барбароссой, но которое все еще отлично помнили многие в Броккенбурге. Она сама охотно бы его забыла, кабы то не подстерегало ее, выныривая всякий раз из отражения в зеркале, точно злокозненный дух.
– Располагайся, – Бригелла небрежно кивнула в сторону груды камней, точно это была россыпь подушек в каминной зале, – Угостить табачком?
Она курила вересковую трубку с длинным чубуком, такую изящную, что походила на музыкальный инструмент – флейту-пикколо или какую-нибудь другую херню в этом роде. Дымок из нее доносился соблазнительный – что-то сладкое, душистое, приятно терпкое.
– Табак с тыквой?
– Табак, тыква, марокканский гашиш, – Бригелла улыбнулась, рассеивая ладонью ароматный дымок перед лицом, – Согревает сердце лучше, чем это паскудное бледное солнце.
Предложение выглядело вполне искренним, но Барбаросса благоразумно помотала головой. Не хватало еще глотнуть яда из потайного отделения в трубке – спасибо, проходили мы эти фокусы, хоть и не на лекциях в университете…
– Ну, как знаешь, сестрица. Я, как девственница, дважды не предлагаю.
Барбаросса едва не фыркнула. Вот уж на кого Бригелла не была похожа, так это на девственницу.
Манера одеваться в «Камарилье» всегда была несколько кичливая. Подражая ландскнехтам и бродячим миннезингерам, «шутовки» стремились разодеться роскошно и пестро, точно бросая вызов холодной строгости Броккенбурга, но роскошь эта была своеобразного, зачастую откровенно странного свойства. Плундры, украшенные щегольскими разрезами на всю длину, зачастую шились не из бархата, а из дешевого бомбазина по грошу за четверть руты, приталенные модные табарды при ближайшем рассмотрении оказывались украшены многочисленными заплатами и обильно прожжены окурками, а броши и подвески изготовлены из столь фальшивого золота, что это выглядело откровенно нелепо – даже в бедных ковенах избегали украшать себя подобным образом.
А еще эти их маски… Маски были еще одной дурацкой традицией «Камарильи Проклятых», за которую они держались крепче, чем фехтовальщик за свою рапиру. Фарфоровые, деревянные, металлические, из папье-маше, некоторые из этих масок выглядели элегантными и даже изысканными, другие – откровенно дурацкими или пугающими, очень уж странные гримасы на них были изображены. Иные из них Барбаросса даже научилась узнавать – Арлекина, Пульчинелла, Фантеска, Пьеретта, Скарамуш, Ковьелла… Котейшество как-то сказала, что все эти маски не выдуманы ими, а взяты из какого-то старого итальянского театра, название которого вылетело у Барбароссы из головы.
Это тоже было отражением их философии, столь туманной и витиеватой, что по сравнению с ней даже схоластические труды средневековых алхимиков могли бы показаться легким чтивом из порнографических журнальчиков Холеры. В отличие от прочих ковенов, помешанных на пополнении своих рядов самыми сильными ведьмами, «Камарилья» никогда не задавалась такой целью. Она собирала в себе разнообразный сброд, слишком гордый, чтобы примкнуть к прочим, слишком независимый, чтобы оставаться в Шабаше, всегда слишком бестолковый и разрозненный, чтобы представлять собой хоть какую-нибудь силу.
У них не было главы ковена – сам черт не разобрал бы, как им удается поддерживать хотя бы подобие порядка в своих рядах. У них не было собственного замка – логовом им служили руины Пьяного Замка в Унтерштадте. У них не было и кодекса чести – просто потому, что их представления о чести были хаотичны и зачастую непонятны им самим. Некоторые и вовсе не считали их ковеном, лишь кучкой оборванок, удерживаемых вместе общими пороками и круговой порукой, сборищем никчемных фиглярок, мнящих себя вольными поэтессами, но только потому, что это давало им возможность свободно причащаться всеми известными в Броккенбурге пороками.
«Камарилья Проклятых» не чуралась никаких развлечений. Кичась своими декадентскими нравами, «шутовки» курили дорогой табак и пили дешевое вино, устраивали безумные балы, часто заканчивающиеся макабрическими оргиями, употребляли в пугающих количествах любые пьянящие зелья, которые только можно было раздобыть в Броккенбурге, и сочиняли поэмы, безобразные и восхитительные одновременно. Вечно пьяные, беспечные, относящиеся к жизни с легкомысленностью разбойников из Тевтобургского леса, они шлялись где хотели и охотно участвовали во всех авантюрах, которые учинялись поблизости.
Когда-то, едва узнав о «Комарилье», Барбаросса не могла взять в толк, отчего более сильные ковены не покончат с этим недоразумением, порочащим само звание ведьмы. Отчего «батальерки», «бартианки», «волчицы», «воронессы», «униатки» и «флористки» не растерзают беспечных «шутовок», раз и навсегда поставив этих паяцев на место?
Потом сообразила и сама, несколько раз поучаствовав в их кутежах и получив богатую пищу для размышлений. Пусть «Камарилья» и не была грозной силой в университете, не пытаясь тягаться со старшими ковенами и никогда не претендуя на место в Большом Кругу, в ее рядах, среди пьяниц, гуляк и дебоширов, обреталось на удивление много опытных бретёрок, умеющих помахать рапирой и не спускавших никому оскорблений. Оттого «шутих» старались особо не цеплять, да и те обыкновенно не лезли в чужие свары. Погрязшие в удовлетворении собственных похотей, восславляющие искусство во всех его формах, обыкновенно самых беспутных и никчемных, они редко причиняли серьезное беспокойство окружающим.
Кроме того… Барбаросса отняла руку от кастета, но лишь с секундным опозданием, убедившись, что Бригелла по-прежнему безмятежно возлегает на камнях, пуская дымок и не помышляя о нападении. Кроме того, у «Камарильи Проклятых» было еще одно немаловажное достоинство, в некотором роде служившее им защитой. Неизменно оказываясь в центре всех кутежей, скандалов, пирушек, сговоров и проказ, «шутовки» охотнее цацек из фальшивого золота коллекционировали информацию, собирая подчас шикарные коллекции из слухов и недомолвок. Их осведомленность о жизни Броккенбурга иногда могла показаться пугающей – складывалось ощущение, будто на каждой улочке найдется невидимый демон, шпионящий для них и аккуратно доставляющий информацию – кто с кем переспал, кто кому вышиб зубы, кто с кем поцапался или только замышляет…
Бригелла не изменила своему вкусу – облаченная в короткий камзол из какой-то ткани, небезуспешно прикидывающейся шелком, в замшевых кюлотах, почти не скрывающих драных чулок, она выглядела непринужденно и даже как-то по-царственному снисходительной, точно была чертовой графиней этого никчемного куска земли на верхушке горы Броккен. На голове у нее покоился щегольский берет, украшенный не пучком перьев – перья были прерогативой «Вороньей Партии» – но безвкусной брошью в виде алхимического символа платины, и Барбаросса не хотела знать, что это значит.
Ее полумаска всегда нервировала Барбароссу. Вырезанная из дерева, покрытая черным лаком, она придавала безмятежности Бригеллы какой-то зловещий оттенок, точно у скучающего демона. Ни украшений, ни блесток, ни какой-нибудь резьбы – глухой черный цвет, который – вблизи это было отчетливо заметно – даже не был по-настоящему черным. Под полированной черной поверхностью на местах царапин и потертостей были заметны алые разводы цвета старого сургуча. Как если бы мастер, сперва выкрасив маску алым, отчего-то передумал и нанес поверх еще один слой краски, черной, как безлунная ночь.
